Проблема нелегальных иммигрантов, а их в стране сейчас не меньше 11 миллионов человек, давно стояла перед Америкой, но недавние попытки Вашингтона наконец урегулировать этот болезненный для страны вопрос обернулись бурными дискуссиями и миллионными демонстрациями. Как это часто бывает, политики начали с шагов скорее символических, чем практических. Так возник не слишком важный вопрос, можно ли исполнять гимн на испанском языке, родном для десятков миллионов американцев? Одним из следствий этого спора стала попытка сената придать английскому языку статус «национального языка».
Интересно, что и сторонники, и противники законопроекта в сенате говорят примерно одно и то же:
Вопрос о национальном языке, скорее церемониальный, чем деловой. Это все равно, что назначить птицу или цветок «символом штата». Английский и без всяких законов занимает место единственного официального языка в США.
Тем не менее, время от времени в стране возникает движение за легальное оформление государственного статуса английского языка. Кстати сказать, первым такое политическое движение начал сенатор японского происхождения Хаякаква. Он говорил, что любая попытка ввести дополнительные языки приведет к неравенству и дискриминации. И действительно, уже на моей памяти бесславно закончились опыты с обучением школьников на испанском языке, или, что еще хуже, на афро-американском диалекте «эбоник». Собственно, как раз от таких радикальных крайностей политкорректной стратегии сейчас и пытаются охранить английский язык. Что далеко не всем кажется нужным и разумным.
Сегодня наш корреспондент Ирина Савинова обсудит столь важный и для многих стран Старого Света вопрос о государственном языке с профессором факультета информатики университета штата Калифорния, лингвистом Джеффом Нанбергом.
— Мы знаем, что существуют государственный и официальный языки. В чем разница?
— Это зависит от того, как интерпретируют эти понятия: в одних странах пользуются термином «официальный язык», в других — «государственный», в третьих — «национальный». Официальный и государственный чаще всего означают, что на этом языке должны публиковаться все государственные документы, но это не значит, что какой-то другой язык исключается из пользования.
— Чем отличаются Соединенные Штаты от Европы, где в одной стране могут быть несколько государственных языков?
— В Европе у государственных языков долгая история, поскольку границы с точки зрения лингвистики никогда точно не обозначались. Если посмотреть на Германию, Францию, Словакию, Италию, то во всех этих странах приграничные области говорят на нескольких языках, и вопрос о национальном языке был скорее вопросом национальной идентичности. В Соединенных Штатах мы не имели такого явления. Конечно, в конце XIX и в начале XX века разные волны американских иммигрантов говорили на разных языках, но они очень быстро, и даже еще быстрее сегодня, ассимилировали английский язык. У нас не было практики создавать условия для какого-то другого языка, — чтобы на нем публиковались государственные документы и обеспечивались социальные услуги, как это было в Германии, Франции и восточно-европейских странах, где этот вопрос обсуждается вечно. У нас эта проблемы не носила политического характера, как это было в Европе.
— Какова роль языка в формировании национальной идентичности? В какой момент нация становится нацией? Или — сколько языков, столько наций?
— Европейские националисты XIX века видели в языке неотъемлемую составляющую понятия «нация». А также определенная форма языка насаждалась как национальный язык. Так было в Великобритании. Со сменой режима менялся язык. Так было везде в Европе, возьмите Швейцарию, Финляндию или балтийские государства. Но так не было в Соединенных Штатах — мы нация одного режима. С той поры, как наше государство было образовано в 1776 году, а его политический режим — чуть позднее, так эта политическая система и существует поныне. Поэтому американцы склонны связывать понятие «нация» не с языком, а с набором определенных демократических ценностей.
— Национальный язык Соединенных Штатов — английский, точка. Без каких бы то ни было диалектов или посягательств других языков?
— Как же, у английского есть диалекты! Но мы признаем только один язык. Мы не считаем специфическое произношение в некоторых районах Америки или особенный словарный состав диалектами нашего языка. В Италии принято считать, что тосканский и сицилийский итальянский – разные языки. Или в Германии, где северный немецкий и южный совершенно не похожи друг на друга. В европейском понятии слова у нас диалектов нет.
— В какой момент страна провозглашает: это мой государственный язык? Когда и как это происходит?
— Это зависит от того, о какой стране идет речь. Если мы говорим о европейских странах, то там формирование идентичности государственного языка идет впереди формирования национальной идентичности. Вернее, это шаг к оформлению национальной идентичности. Так было в Германии, и, конечно, в Италии: люди определяли итальянский язык как национальный за 400-500 лет до того, как образовалось объединенное государство Италия. В Соединенных Штатах так вопрос с ролью национального языка не стоял – мы вели дебаты только о том, продолжать ли называть язык английским. Во времена американской революции многие, включая Джона Адамса и Томаса Джефферсона, полагали, что так же, как Америка освободилась политически от Великобритании, так же она должна освободиться и лингвистически и начать говорить на своем языке, будь то «федеральный» или «американский» язык. И это одна их причин, почему в Америке не был принят национальный язык — языку не было названия.
— Что же лежит в основе сегодняшних дебатов в Америке о национальном языке?
— Это оппортунистический маневр политиков, лишенный смысла. В Соединенных Штатах новые иммигранты не противятся обучению английскому. И когда говорят о новых иммигрантах, то имеют в виду мексиканцев или испаноговорящих, а не русских, ирландцев или китайцев. Кстати, испаноговорящие иммигранты сегодня обучаются английскому с гораздо большим успехом, чем немцы, шведы, поляки и другие иммигранты в конце 19-го века. И испаноговорящие иммигранты, их по опросам 90 процентов, понимают, что знать английский необходимо, и в огромных количествах записываются на курсы. Сегодня жить в изолированной языковой среде просто не представляется возможным. Идея провозгласить английский национальным языком из-за того, что, мол, иммигранты не хотят его учить, совершенно несостоятельная. У нас проблема другая — нехватка курсов английского языка. В Массачусетсе в очереди записаться на курсы стоят 20 тысяч человек, в Аризоне — 10, в Лос-Анджелесе — 40 тысяч.
— С таким количеством иммигрантов, какое живет в США, может показаться, что Америка почувствовала какую-то неуверенность в своей национальной идентичности. Не отсюда ли идея о законодательном статусе национального языка?
— В случае Великобритании можно сказать, что это имело место, да Ирландия, например, и не хотела учить английский. В нашем случае, никто никого на заставляет, никому не навязывает английский – всем ясно, что учить его необходимо. Навязывать не нужно – нужно только создать условия для обучения.
— Вопрос неожиданный: могут ли Соединенные Штаты когда-либо стать страной, говорящей на двух языках?
— Этого не случится, но в будущем у нас в стране будут жить многие билингвы, говорящие по-испански и по-английски, или на китайском и английском. Однако второе поколение будет исключительно монолингвистическим.
— Замечательно, испанский и английский, китайский и английский мирно уживаются... Но посмотрите на Украину: два языка, и страна мучается…
— Среди украинцев есть большое число людей, идентифицирующих себя с русскими, считающих себя принадлежащими русской культуре или русскими по происхождению, тех, кто противостоят доминированию украинской культуры. То же происходит и в Латвии и в других странах. С американскими испаноговорящими иммигрантами из Мексики другая история: они хотят стать частью американской культуры, они учат язык, они быстро забывают испанский. Наша политика в отношении этнических групп совершенно другая, чем, скажем, на Украине или в Словакии, где большая венгерская этническая группа отождествляет себя с венгерской культурой и противится изучению словацкому языка.
— Получается, что вопрос о национальном языке неотделим от политики, да?
— Здесь вот что: многие могут почувствовать в законопроекте о национальном языке, который может быть еще и не примут, предубеждение против иммигрантов, потому что само собой разумеется, что язык учить нужно, но здесь проглядывает намерение указать иммигрантам: это наш язык, который нужно учить, указать им, незнающим язык, так сказать, их место. Поэтому, я думаю, люди чувствуют анти-иммигрантские нотки в этом законопроекте.
— Примут законопроект или нет — особенной разницы ведь не будет заметно?
— Есть одна: новый законопроект ограничит права иммигрантов пользоваться родным языком в некоторых ситуациях, и это может создать большие проблемы. Например, в случае развода родителей, когда супруги оспаривают в суде друг у друга право оставить на попечении детей, они лишатся права пользоваться услугами переводчика. Или другой пример: пострадавший от производственной травмы не будет иметь права на услуги переводчика при слушании его дела. То есть получается, что иммигрантам будет еще тяжелее.
