Кристина Горелик: В Чечне правозащитники обнаружили секретную тюрьму, которая действовала на территории дислоцированной в Октябрьском районе Грозного Оперативной группы МВД России, ранее – Временного отдела внутренних дел (ВОВД). В этой структуре служили милиционеры, прикомандированные в Чечню из разных российских регионов, в том числе и из печально известного Ханты-Мансийского автономного округа. 27 мая оперативная группа МВД покинула место дислокации, и сотрудникам «Мемориала» удалось побывать в пустующем здании, сделать фото- и видеосъемку подвалов, где, по их данным, пытали и убивали людей.
В настоящее время здание снесено, а надписи на стенах бывших камер кем-то уничтожены. Однако остались фотографии и свидетельства побывавших тут людей, предусмотрительно записанных на видеокамеру. Например, учителя Алавди Садыкова, который был заключен в эту тюрьму и которому сотрудники Ханты-Мансийского ОМОНа отрезали ухо, обещав после отрезать голову. Также принимает участие в нашей сегодняшней программе Наталья Эстемирова, представительство «Мемориала» в Грозном, побывавшая на месте секретной тюрьмы, и рядом со мной в студии Анна Политковская, журналист, наверное, больше и дольше всех занимавшийся, в частности, преступлениями так называемого Ханты-Мансийского ОМОНа в Чечне.
Итак, давайте сначала вернемся к главной новости – это открытие правозащитниками секретной тюрьмы на территории ОВД Октябрьского района. Впрочем, и местные жители, и правозащитники давно знали о том, что существует подобная структура на территории этой дислоцированной части, но, тем не менее, документальных, по крайней мере, доказательств этому не было. И вот сейчас есть подтверждение того, что в этой тюрьме пытали и убивали людей.
Наталья, до эфира вы сказали, что находитесь на том самом месте, и запах человеческих тел распространяется очень сильно от этого места. Вы сказали, что вызвали туда представителей правоохранительных органов, однако они не подъезжали. Итак, дождались вы их приезда или они опять проигнорировали ваши сообщения?
Наталья Эстемирова: Мы дождались, они приехали, но, опять же, не было проведено серьезных раскопок, исследований каких-то и так далее. Когда я спросила: вообще, криминалисты тут работают или нет? Мне сказали, что был тут один криминалист, но что он делал, как он работал, взял какие-то соскобы со стен, а вот что с этим дальше, не известно. В Грозном до сих пор нет лаборатории, где нужно было бы провести все эти исследования, поэтому нет гарантии того, что там действительно будут проведены серьезные криминалистические исследования.
Что сейчас происходит? Сейчас разбирают главный корпус, разбирают до основания. Ведь это здание принадлежит интернату для глухих детей.
Кристина Горелик: Принадлежало когда-то?
Наталья Эстемирова: Принадлежало. Да. В январе 2000 года туда вошли «ханты» и буквально оккупировали это здание. Они захватили его, иначе сказать нельзя. И вокруг этого здания на 2-3 квартала - мертвая зона, они там никому не позволяли жить. А эти люди - родители, учителя, ученики – они ютились в маленьком здании. У нас более 600 глухих детей по республике, у нас только 60 человек могли в интернате помощь получать. Как бы школу они там устроили. Естественно, дети из сел не могли обучаться, и только десятая часть детей могла получать хоть какое-то минимальное образование из этих глухих детей. И они постоянно пытались вернуть это здание. Я пыталась помогать, все время говорила, куда писать, что делать и так далее. В суд подать они не решились. Директор интерната не решился подать в суд, потому что нужна была, по крайней мере, поддержка министра образования, а он вовсе не собирался ее оказывать.
В 2004 году они обратились тогда к председателю Госсовета Хусейну Исаеву, и Хусейн написал запрос на Ханкалу руководителям командования по этому поводу. Получил он ответ за подписью Хотина. Жаль, что у нас это только радиоэфир и я не могу его показать. Смысл его состоит в том, что не может никак командование освободить этот интернат, потому что, во-первых, в его ремонт вложено 70 миллионов рублей! Мы долго искали, куда они вложили, разве только куда-то еще глубже подвалов. Во-вторых, что здание находится в непосредственной близости от Октябрьского РОВД. Я посчитала, там где-то больше девяти кварталов до этого Октябрьского РОВД. И, если хотят глухие дети получить свое здание, то пусть они им построят другое, которое их устроит. Вот такой был ответ Хотина.
Теперь для чего разбирают завалы. Получается, только вышли оттуда командированные сотрудники, это было в субботу прошлую, как тут же вошли строители и начали разбирать здание с тем, чтобы построить там здание интерната для глухих детей. Этически я не знаю, как детей поместить в этот интернат, где столько крови пролилось.
Анна Политковская: Наташа, я просто должна добавить, если ты сейчас не очень хочешь об этом говорить, но я скажу, что вокруг этого здания людей подрывали в шахтах!
Наталья Эстемирова: И не только в шахтах.
Кристина Горелик: То есть это кладбище.
Анна Политковская: Этот пятачок - это братская могила.
Наталья Эстемирова: И теперь мы буквально просим все время, пожалуйста, исследуйте это как следует, потому что только сегодня была женщина, которая сказала (которая у них работала поваром), уезжая летом 2000 года, сказала: «Теперь я уезжаю и могу вам сказать, я работала поваром там и я видела, что на территории закапывали людей, уже не вывозя». Очень много трупов людей было найдено на Ханкале, в том знаменитом захоронении, тех людей, которые до этого побывали в Октябрьском ОВД, которых забирали «ханты». И этому есть свидетели, что именно они забирали, а трупы потом на Ханкале были найдены. Но они не только туда увозили трупы, они прямо там вокруг территории хоронили и даже у себя на территории. Есть свидетельства, зафиксированные в прокуратуре, если они опять «не потеряли» документы, когда говорят о том, что там была закопана женщина, прямо на территории, но у нас нет приборов, чтобы посмотреть внутрь земли. Там до сих пор стоит огромный чугунный крест, где-то больше трех метров высотой, а к нему подойти невозможно, потому что, говорят, под ним лежат какие-то фугасы, которые саперы не решаются трогать. Фугасы там, не фугасы, мы не знаем, но подойти туда боимся. Никаких серьезных исследований там нет. Кстати, эти саперы не обследовали даже территорию вокруг интерната. А люди, хозяева домов, которые, наконец, смогли подойти, они же стремятся свои дома… Где гарантии, что опять не будут жертвы? Ведь саперы там не работали.
Кристина Горелик: Давайте послушаем, что там на самом деле происходило, от человека, который просто там побывал, Алавди Садыкова.
Алавди, вы действительно побывали на месте этой секретной тюрьмы и узнали то место, где вас, я даже не знаю, как сказать, содержали, наверное, не слишком правильный тут глагол. Просто держали.
Алавди Садыков: Да. Эту клетку строили, делали, на третий день они уже сделали. Начальник там есть Банин, Пончик, Андрей там, Абдулла. Они нас с Юрой, с моим свидетелем, который был со мной, посадили в эту камеру. Через два-три дня привели этих с Окружного Джабаева и Торсултанова, они были в кровавой маске, неузнаваемые, избитые. Их поместили рядом с нашей камерой. Вечером, где-то в одиннадцать, пришли и мне говорят, «ты убивал русских, других». Я говорю: «Я ничего не знаю, не делал». – «Короче, ты, чучмек, мы сейчас тебе голову отрежем». Меня положили, Юру в сторону отогнали в угол, хотели мне голову отрезать, отрезали ухо, покуривал он еще при этом. С ним был еще в камуфляжной форме, двое их было. Сувенирный нож, большой нож был, этим ножом они и отрезали мне ухо. Потом говорят: «Сейчас мы придем, голову тебе отрежем». Зашли рядом в камеру, где были двое в кровавых масках Джабаев и Торсултанов, там крики, шум, голоса. Я не знаю, Юра говорит, двоим ухо отрезали. К утру уже не стало их. Куда они их дели, я не знаю.
Охранники, очевидцы, которые все это видели на глазах, там же камеры снимали, фотографировали, когда издевались. Абдулов снимал все это, все эти события. Рано утром прибежали, нас с Юрой увели, часов семь-восемь держали в другой клетке, спрятали в другой клетке. А после обеда, когда привели обратно: ни крови, ничего, чисто было, как в аптеке. Оказывается, утром часов в 10 комиссия приезжала, ОБСЕ, посмотрели, им сказали, что этих двоих домой отправили, а меня с Юрой в Чернокозово куда-то отправили. «У нас никого нет», - отчитался начальник Банин, Сорокин.
Кристина Горелик: А вообще много людей вы видели в камерах, когда там находились?
Алавди Садыков: Нас через неделю повели в этот подвал (правда, в подвале я оказался и в первый день, тогда хотели меня расстрелять, сверху поверху дали автомат). А в подвале была в то время одна клетка. Туда привозили много, конечно. Корлука, он говорят, в сумасшедшем доме сейчас. Кирия например, выкупили из дома за 5 тысяч долларов, он на третий день уже подох от этих побоев, которые там сделали. Потом Лучам привели, мы его как бревно, как шпала, поднимали, клали. Через два дня его увезли, не знаю, куда-то выкинули его, не знаю. Таких, как его, человека три было, они не могли даже свои имена говорить. Мы их брали и как шпалы клали на нары. Сильно избитые были.
Потом Хансоева, Бапаева Луиза, Алавдинов, я видел, как Банин допрашивал их, развязывал язык. Чего они там требовали. Когда мы в камере с Юрой сидели, я видел, как их избивали. А Луиза стояла в углу, в кандалах была. Ноги к батарее уже привязаны были. Куда они делись, тоже не знаю. Потом Мансуру два пальца отрубили на правой руке. Я говорю: «он же еще 40-50 лет проживет, ему надо писать, подпись делать свою». Меня урезали: «Молчи». Я говорю, что я в школе работаю, знаю, зачем именно эти пальцы отрезать. - «А нам все равно, какие отрезать». Альберту отрезали пальцы. Потом их куда-то ночью Банин увозил, Альберта, Доку и две девчонки еще сидели на кровати. Они там прикованные к кровати были, в кандалах. Отправили их куда-то в Моздок. Не знаю, куда их повели, что с ними стало, не известно.
Били, избивали ужасно, издевались ужасно. Вечером им делать нечего, ни телевизора, ни кино, они нас выводили, над нами утешались. Придут опера со второго, с третьего этажа, смеются, как над нами издеваются, там, «изнасилуем или еще что-то другое». Вот они друг на друга натравливали, пугали, ночью особенно. Конечно, это ужас. Я не знаю, до сих пор, сколько раз об этом говорим, никак не могут… Эти люди известные, понятно, чем они занимаются, на каких должностях. Неужели трудно их вызвать? Они с Ханты-Мансийска, Сургута, в Нижневартовске работают!
Кристина Горелик: Действительно, Анна, правильно говорит Алавди Садыков, ведь эти же сейчас милиционеры не только в Ханты-Мансийске служат, в Нижневартовске, еще в других российских городах. А дел, я не знаю, по-моему, по ОВД Октябрьского района было возбуждено или, лучше сказать, доведено до конца всего лишь одно уголовное дело – дело Сергея Лапина, ханты-мансийского милиционера, известного также по кличке Кадет. Это что, прокуратура просто не хочет возбуждать эти дела, они боятся? Но сейчас уже вроде милиционеры в других российских городах. Чего они боятся? Или им какая-то наводка сверху, может быть, дана? Ваше предположение, вы же долго этим занимались.
Анна Политковская: Над делом Кадета трудилось очень много людей и по дурной традиции нашей жизни это в основном были жертвы ужасов, творящихся в Октябрьском РОВД. Собирали кропотливо свидетельства, которые бы легли в основу документальных доказательств вины Кадета.
Я бы хотела отметить, что на основе этих доказательств, которые были получены в ходе процесса над Кадетом, сейчас еще против двух «хантов» (так их называли в Чечне, бойцов Ханты-Мансийского сводного отряда милиции) возбуждены уголовные дела, и они объявлены в международный розыск. (Один, уже известно, в Казахстане находится, другой неизвестно где.) И есть надежда, что, может быть, когда-то еще два дела дойдут до финальной черты.
Я бы хотела сказать об отвратительной роли чеченской прокуратуры в этом деле, в деле «хантов» в целом и Октябрьского РОВД-ОВД, и лично о роли следователя Криворотова. Это очень важная деталь.
Следователь Криворотов в те годы служил следователем в чеченской прокуратуре, сегодня это один из самых знаменитых людей, потому что он возглавляет следственную бригаду по Беслану. Он как бы ловит террористов, которых еще не поймали после захвата школы. Следователь Криворотов – и Алавди Садыков не даст соврать – делал все в свое время, чтобы эти дела никуда не шли по Октябрьскому РОВД. Хотела бы просто между строк сказать, что он считается лучшим следователем Управления Генпрокуратуры на Северном Кавказе, именно поэтому он получил дело Беслана.
Кристина Горелик: Это они там его считают лучшим следователем?
Анна Политковская: Конечно, он считается лучшим следователем, весь награжден и так далее. А его вот эта «лучшесть», извините за слово, в том, что он делал все, чтобы вывести из-под ответственности палачей и убийц.
Кристина Горелик: То есть можно представить, как он будет расследовать трагедию в Беслане… Но это в скобках.
Анна Политковская: Следующее я бы хотела добавить. Алавди Садыков говорил о Луизе Бапаевой, которая была кандалами прикована. В этот момент, это известно, Луиза была на большом сроке беременности, убийцы и палачи в погонах федеральных военнослужащих видели это, потому что это было уже невозможно не видеть, и они держали ее в кандалах. Ее след простыл, ее нигде нет, так же, как нет ни тела Зелимхана Мурдалова и многих-многих людей.
Меня потрясла одна фраза, одна запись. Конечно, все записи, которые там сейчас были сняты жертвами и правозащитниками важны, но одну я бы хотела воспроизвести у вас в эфире, она характерная. Человек наскреб на стене: «Где я? Что со мной? Я жив или нет?». Я бы хотела обратить внимание на дату, которая стоит под этой фразой, - 27 марта 2006 года! Это здесь и сейчас! Это уже не «ханты», уже не Криворотов, это поднявшие их флаг сотрудники чеченской милиции и понесшие гордо этот флаг вперед.
Пытки продолжаются, и вот (Наталья Эстемирова здесь, мы с ней давным-давно знакомы) мне категорически не нравится сотрудничество «Мемориала» в последнее время именно с теми, кто поощряет пытки уже сегодня. Я имею в виду парламент новый так называемый Чеченской республики, власть, правительство Чеченской республики. Да о каком противодействии пыткам можно говорить, если это люди, которые эти пытки поощряют сегодня?! Что значит «секретные тюрьмы»? Это просто чтобы быть понятным на Западе, скажем так, потому что у них тоже есть свои секретные тюрьмы, у них есть этот скандал. Но наша-то трагедия в чем? В том, что это никакие не секретные тюрьмы. Трагедия в том, что и уголовные дела были, и это официальные места содержания людей. Официальные, где (ну, я уже не говорю про Красный Крест), а где прокурорский надзор просто обязан был быть! И это никакие не секретные тюрьмы, это просто быт милиции, в данном случае российской. За это должен просто нести прямую ответственность министр внутренних дел, это его епархия до сегодняшнего дня.
Конечно, меня потрясло в этой истории, что опять сами жертвы опять сами все и собирали. Это тоже, что характерно для остальных регионов России. Абсолютное равнодушие, пока тебя это не касается. Моя хата с краю, а не с краю только у того, у кого ухо отрезали. И он, человек, которому надо помогать жить, он опять идет туда, переживает заново все, что с ним было, ради того, чтобы собрать доказательства, чтобы когда-то, может быть, был наказан тот, кто совершил над ним это ужасное действо.
Кристина Горелик: Наталья, что мне еще очень важно показалось из того, что Анна сказала, что надписи действительно же были сделаны в 2006 году. То есть дальше та же самая практика продолжается, но уже со стороны чеченских милиционеров. Я знаю, что вы активно сейчас пытаетесь протестовать против некоей структуры ОРБ-2. Так уж случилось, что некогда Рамзан Кадыров тоже выступал за закрытие этой структуры. И видите, как все завязывается, как раз по поводу того же Сергея Лапина, я помню, в «Российской газете» писали, когда старались обелить его, что якобы именно вот эти чеченские милиционеры из ОРБ-2 выбивали у Лапина показания, и они были сделаны исключительно под давлением этих людей (хотя были многочисленные свидетельские показания).
Наталья Эстемирова: Что касается ОРБ-2. Первой все-таки заговорила об этом я, так что это было услышано в республике. Это было 29 марта этого года, когда меня пригласили на комитет по законности и правопорядку верхней палаты чеченского парламента, комитет возглавляет Хултыгов. Мы будем сотрудничать с любой структурой, которая противостоит произволу, которая противостоит преступлениям. В данном случае мы с этим комитетом нашли здесь взаимопонимание. И я тогда была услышана, выступление Рамзана Кадырова было уже после. По каким причинам он выступает, наверное, это у него надо спросить. Я знаю, по каким я выступаю. Потому что: так нельзя. Сколько людей калечатся там, и какая страшная мина закладывается на будущее. Мы говорим, кстати, не только говорим, не только о пытках в ОРБ-2. По всей территории Чечни идут пытки, пытают в разных тюрьмах, там законных, незаконных, полузаконных, в формированиях, в любых. Но первый, кто это здесь создал, кому принадлежит огромная роль в том, что здесь такая система сложилась, это ОРБ-2. Эта структура абсолютно законная, только почему-то абсолютно неподнадзорная никому и никем не контролируемая. Нам удалось добиться успеха, нам удалось забрать оттуда людей и они больше не подвергаются пыткам. Я вовсе не хочу сказать, что у нас теперь полный порядок, идиллия и так далее. Но 6 июня было заседание комитета, на котором было принято решение о создании комиссии, которая будет контролировать состояние Исполнительной системы. В эту комиссию, кроме членов парламента, сотрудников силовых структур, вошли мы с Супьяном Басхановым, который возглавляет чеченское отделение Нижегородского комитета против пыток. И мы сочли правильным в том, что мы будем это делать. Если мы сможем кому-то помочь, это очень серьезно.
Кристина Горелик: Анна, сейчас сказали, что будет создана комиссия, в которую в том числе войдут и правозащитники. Вы верите в то, что вот этим правозащитникам в Чечне удастся изменить ситуацию к лучшему?
Анна Политковская: Нет, я не верю. Я желаю всяческих успехов, но я не верю. Потому что одно из самых страшных пыточных мест в Чечне – это, извините, Центорой.Это знает и Наталья Эстемирова, и се мы об этом знаем. Центорой как бы вотчина Рамзана Кадырова.
Что такое парламент чеченский? Это место, в которое собрали людей по желанию Рамзана Кадырова. Там полно родственников Кадырова, знакомых Кадырова, это кадыровский парламент, и управляющий этим парламентом спикер Дупвах Абдурахманов, который вообще абсолютно кадыровский человек, уже, не знаю, продался с потрохами. Каким образом этот парламент будет бороться с Центороем? Ну это просто смешно.
А в другом случае получается, что мы боремся с теми людьми, которых Рамзан хочет вытурить из Чечни, чтобы стать там еще более полновластным хозяином. Правда-то состоит в том, что ничего мы не можем сделать с Центороем, плюют на нас. Где мы вообще, правозащитники и журналисты? мы ничего не можем сделать. А все остальное – успокоительный сироп, что мы что-то можем сделать. Пока люди в Чечне против этого беспредела не встанут, ничего не получится.
Кристина Горелик: О секретной тюрьме, обнаруженной правозащитниками в Грозном, о пытках и издевательствах над людьми со стороны милиции в республике Анна Политковская, журналист, обозреватель «Новой газеты», Наталья Эстемирова, представительство «Мемориал» в Грозном, а также жертва пыток в Чечне, учитель Алавди Садыков.
В Москве в общежитии Государственного университета управления было совершенно нападение на студентов из Таджикистана. 6 человек были жестоко избиты, из них 5 госпитализированы в больницу. Свидетели утверждают, что нападавшими были сотрудники милиции, однако столичная прокуратура сначала не спешила подтверждать эти данные. Вот комментарий пресс-секретаря Московской прокуратуры Сергея Марченко.
Сергей Марченко: Прокурором города расследование уголовного дела взято на личный контроль. Примерно в 20 часов в одну из комнат общежития Государственного университета управления, расположенного в доме 99 по Рязанскому проспекту, постучал мужчина. Ему открыл студент университета гражданин Таджикистана. Пришедший продемонстрировал служебное удостоверение и представился сотрудником милиции. При этом удостоверение неустановленного образца.
Кристина Горелик: Однако президент фонда «Образование» Сергей Комков утверждает, что драку затеяли милиционеры, причем, один из нападавших якобы опознан.
Сергей Комков: Милиционеры, по показаниям студентов, были изрядно выпившие, были они без формы, но в форменных брюках милицейских, предъявили удостоверения милицейские охране и руководству общежития. Они просто ворвались на этаж, где живут ребята-таджики, и начали подряд всех молотить. При этом вообще избивали зверски, все деньги, все, что было у них в наличии, изъяли, отобрали мобильные телефоны. Пятерых ребят избили до очень тяжелого состояния. Вызвали «скорую помощь», их отправили в больницу, троих в 68-ую больницу, одного в 36-ую больницу, еще одного - в Первую Градскую больницу.
Кристина Горелик: 9 июня столичная прокуратура сообщила, что по этому делу задержан… сотрудник милиции, 1979 года рождения, имя которого сейчас в интересах следствия не сообщается. По заявлениям прокуратуры скоро этому милиционеру будет предъявлено обвинение в хулиганстве и в разбое.
Избиение таджикских студентов вызвало большой резонанс в обществе. ГУВД Москвы поспешило заявить, что данный инцидент не имеет национальной подоплеки. В посольстве Таджикистана требуют всесторонне расследовать это дело, соотечественники избитых студентов заявляют о своем возмущении. Ведь нападавшие были теми люди, которые призваны на деле защищать права человека. А что касается правозащитников, то они приняли решение сами расследовать инцидент с избиением студентов в общежитии, и на место происшествия выехал руководитель правозащитной организации «Свобода воли» Владимир Химаныч.
Что вам удалось выяснить?
Владимир Химаныч: Мне удалось выяснить следующее. 12 студентов этого общежития были избиты, из них 5 человек были избиты очень жестоко. То, что произошло после этого, когда ребятам отказывали в госпитализации, когда, с их слов, в Первой Градской больнице доктора чуть ли не с издевательским тоном позволяли в их адрес отпускать разные грязные выражения, конечно, это вообще не поддается никакому описанию.
Кристина Горелик: Владимир, удалось ли вам узнать, кто были эти нападавшие? Во-вторых, по какой причине они ворвались в общежитие и начали избивать студентов из Таджикистана?
Владимир Химаныч: Ребята, которые проживают в общежитии, абсолютно уверены, что организация нападения была осуществлена по просьбе коменданта общежития. То есть они в этом абсолютно уверены, что комендант общежития Анжела Вдовик заказала это избиение, поскольку за несколько дней до этого у нее был конфликт с одним из студентов.
В этой ситуации могу сказать, что есть вещи, которые меня страшно огорчали и есть вещи, которые меня действительно по-настоящему порадовали. Я имею в виду, естественно, не избиение, а реакцию на то, что произошло. Меня крайне огорчило здесь то, что, судя по всему, действительно нападение было организовано сотрудником местного отдела милиции, который является мужем этого коменданта. С другой стороны, что меня, наоборот, очень порадовало, - это совершенно бескомпромиссная позиция руководства ГУВД Москвы, которое сделало все возможное, чтобы действительно не сокрыть эту ситуацию, в отличие, например, от очень похожей внешне ситуации в городе Благовещенске, а наоборот, найти этих подонков, которые избивали ребят.
Кристина Горелик: Напомню, у меня на связи был руководитель правозащитной организации «Свобода воли» Владимир Химаныч.
Рядом со мной в студии – доктор юридических наук, профессор, генерал-майор внутренней службы в отставке, член правления фонда «Общественный вердикт» Сергей Вицин.
Что касается этой истории с избиением студентов из Таджикистана, по крайней мере, мне показалось, что тут есть две характерные детали. Во-первых, то, что прокуратура сначала не хотела признавать, что это были сотрудники милиции, во-вторых, что ГУВД Москвы сразу же открестилась от экстремистской направленности этих преступлений.
Сергей Вицин: Я бы сказал, что в этом происшествии самое печальное то, что оно становится заурядным, обычным. И ни общественность, ни правозащитников, ни официальных представителей уже не удивляет то, что милиция и в общежитии, по существу в общественном месте, и на улице откровенно нарушает права граждан. Нет необходимости очень внимательно всматриваться в течение подобных конфликтов, чтобы не заметить, что часто эти конфликты связаны с тем, что представители власти задерживают людей, которых мы называем мигрантами, людей, явно не московского происхождения.
В той ситуации, которую мы сейчас обсуждаем, необычно то, что довольно быстро прокуратура возбудила уголовное дело. А часто можно встретить проявление солидарности со стороны обвинительной власти, так они именуются по новому Уголовно-процессуальному кодексу. То есть представители прокуратуры, представители органов внутренних дел часто видят друг в друге союзников, и в этом случае добиться справедливого решения для гражданина оказывается гораздо более сложным. Хотя по закону общеизвестно, что прокуратура берет на себя функции защиты граждан и не устает об этом повторять.
Кристина Горелик: Кстати, прокуратура, например, Ульяновской области тоже отчитывается о своей проделанной работе и, по крайней мере, официально заявила, что в этом году она возбудила 13 уголовных дел против сотрудников милиции. Одно из них 7 июня завершилось судом над начальником участковых милиционеров, старшим лейтенантом милиции Алексеем Дрониным. Он был признан виновным в умышленном причинении тяжкого вреда здоровью 30-летнему Евгению Мальневу, в результате чего Мальнев скончался. Суд приговорил милиционера к 11 годам лишения свободы в колонии строго режима.
Подробности этой истории - в репортаже Сергея Гогина.
Сергей Гогин: Все началось с банальной кражи, некая жительница рабочего поселка Карсун заявила в милицию о пропаже чугунного котла. Приятели Евгений Мальнев и Николай Моисеенко жили на той же улице, поэтому, как асоциальные личности, попали под подозрение: их случайно встретил участковый милиционер Носков и велел им прийти в районный отдел милиции для объяснений. Оба добровольно явились в РОВД. Там, в одном из кабинетов, как сказано в приговоре суда, старший лейтенант Дронин избил сначала Моисеенко, а затем Мальнева. Последнему он нанес удары, как гласит приговор, по жизненно важным частям тела. Тот потерял сознание. Истекающего кровью Мальнева отвезли на патрульной машине к его дому, там же и бросили. Это видели соседи. Почему никто не вызвал «скорую помощь» – ни милиция, ни соседи, ни Моисеенко, непонятно. Утром на том же месте соседка обнаружила тело Мальнева: тот скончался от кровоизлияния в мозг в результате многочисленных травм головы.
Дело 25-летнего милиционера Дронина получило резонанс: убийство в здании РОВД – случай для Ульяновской области исключительный. В отношениях между районной прокуратурой и милицией возникла напряженность. Говорит прокурор Карсунского района Виталий Оськин - он поддерживал на процессе государственное обвинение.
Виталий Оськин: Имели факты, можно сказать, противостояния сотрудников Карсунского РОВД. Сослуживцы давали показания, оправдывающие Дронина, в суд приглашались лжесвидетели.
Сергей Гогин: Подсудимый Дронин и его коллеги утверждали, что Мальнев пришел в РОВД уже избитый, что там он выпил какого-то денатурата и свалился в эпилептическом припадке, ударился головой о сейф. А Моисеенко, желая привести друга в чувство, бил его ногами; так и забил до смерти. Коллеги Дронина заявляют, что свидетель Моисеенко подставлен прокуратурой. Моисеенко действительно был основным свидетелем обвинения, но не единственным. Районный прокурор Виталий Оськин говорит, что представил суду солидную доказательную базу.
Виталий Оськин: В ходе осмотра места происшествия изъяты объекты со следами крови. По ним назначены биологические экспертизы, судебно-химические и другие экспертизы, которые полностью подтвердили версию Моисеенко. Кроме того, судебно-медицинская экспертиза полностью опровергла версию, выдвинутую подсудимым Дрониным, о том, что Мальнев получил телесные повреждения от падения. Следователями были установлены дополнительные свидетели, которые видели Мальнева непосредственно перед тем, как он зашел в кабинет 24. Видели, что у него никаких телесных повреждений не было.
Сергей Гогин: У убитого Мальнева не было родственников в России, поэтому прокуратура признала в качестве потерпевших органы социальной защиты. Суд признал Алексея Дронина виновным и приговорил его к 11 годам колонии строгого режима. Потерпевший Николай Моисеенко получит от него в возмещение вреда 5 тысяч рублей.
Заместитель начальника Карсунского РОВД Сергей Кузнецов считает происшедшее «нелепой случайностью».
Сергей Кузнецов: Сотрудник с высшим юридическим образованием, работал следователем, профессионал, грамотен, являлся начальником отдела участковых, его выдвинули на эту должность. Были и положительные у него моменты, были и отрицательные, но такого от него никто не ожидал. Тем более случай, по которому он занимался, он был не актуальный, не тяжкое преступление.
Сергей Гогин: Интересы потерпевшего Моисеенко представлял в суде адвокат, предоставленный правозащитниками. Председатель Правозащитной группы Ульяновской области Дмитрий Гаврилов удовлетворен, что карсунское дело о милицейском произволе получило надлежащую судебную оценку и общественную огласку. Ведь на месте убитого Мальнева мог оказаться любой, говорит Гаврилов.
Дмитрий Гаврилов: У нас сложилась система взглядов у общества, если человек бомж, если он пьяница, значит с ним можно делать все, что угодно: его можно бить, его можно пытать. Люди не понимают то, что он тоже человек, он тоже имеет свои определенные права.
Сергей Гогин: По отзывам соседей, безработный Евгений Мальнёв был хоть и пьющий, но в целом безобидный человек. А украденный чугунный котел, из-за которого его убили, так и не нашли.
Для Радио Свобода Сергей Гогин, Ульяновск
Кристина Горелик: Я напомню, со мной в студии профессор, доктор юридических наук, заместитель председателя совета при президенте России по вопросам совершенствования правосудия Сергей Вицин.
Сергей Ефимович, с одной стороны тут история довольно ясная, суд признал виновным начальника участковых милиционеров в совершении преступлении. Тем не менее, мне хотелось бы, чтобы вы пару слов сказали, потому что, наверное, все-таки это не единичный случай, когда против милиционеров возбуждают уголовные дела во многих российских регионах.
Сергей Вицин: Увы, это так. Трудно поверить начальнику отделения, по-моему, он выступал только что, что это «исключительный случай», что это досадное происшествие. Поскольку в прессе, в средствах массовой информации все чаще все более убедительно подтверждают, что наши люди, представители, как мы часто говорим, гражданского общества часто опасаются милиционера больше, чем уголовника. Вот это та печальная реальность, которая может иметь очень неприятные последствия. Поскольку, замечу, что, с одной стороны, та дестабилизация правопорядка, которая, безусловно, имеет место в разных местах, в разной степени, но это процесс усиления социальной напряженности где-то, этот процесс позволяет правоохранительным органам оправдывать свои действия тем, что ситуация такова, мы вынуждены действовать очень энергично. Но, с другой стороны, мы не должны забывать о другом, что именно такие действия еще больше углубляют пропасть между милицией и населением. Это очень опасно. Нельзя создавать в общественном мнении настроения, что власть, представители власти не их защитники, а лица, им противостоящие, лица, от которых можно ждать зло.
Кристина Горелик: Кстати, наш следующий рассказ как раз подтверждает ваши слова о том, что простые граждане боятся сотрудников милиции, и как раз в этом рассказе будут доказательства того, почему они боятся. Мне позвонила из Иваново Елена, просившая не называть свою фамилию. А почему она так боится, станет ясно из ее рассказа. Давайте послушаем.
Елена: Здравствуйте. Я прошу привлечь к ответственности одного моего соседа, полковника УИН Бернера Эдуарда. Дело в том, что он уже на протяжении многих лет издевается надо мной и над моей соседкой, мы обе одинокие женщины и совершенно не к кому нам обратиться, чтобы какую-то помощь получить. Потому что милиция на наши обращения реагирует просто: так как считается, что это их человек, соответственно, помочь нам не может просто никто.
Сосед, пользуясь тем, что он человек сильный, человек натренированный, просто физически издевается надо мной и над моей соседкой. Соседку он тоже постоянно пытается выжить из дома, чтобы забрать себе ее половину, а у меня он пытается землю отнять. Все это происходит уже с 2000 года.
29 сентября 2003 года, когда мне этот человек угрожал топором, я вызвала милицию. Машина приехала, но вместо Бернера они забрали меня, потому что он показал им свои полковничьи корочки, видимо, они на них очень хорошо повлияли. Я была тогда на первом месяце беременности. Меня заперли в «обезьяннике» и сказали, что я там буду ждать участкового. Заявления у меня брать не хотели, потому что, как они объясняли, заявление берет только участковый, хотя я прекрасно знаю, что заявление берут дежурные на самом деле. Я уже очень сильно замерзла, было холодно, там стекол нет, конец сентября. Меня спасло только то, что я придумала, что у меня на плитке осталась каша вариться, я сказала, что если у меня дома будет пожар, то они будут виноваты и им придется пожарникам объяснять, почему пожар произошел у меня в доме. Тогда они меня посадили на свою машину и даже довезли до моей остановки. Это было уже около 12 ночи. Я после этого очень тяжело заболела, у меня развилась внутриутробная инфекция из-за переохлаждения, я всю беременность лежала из-за угрозы выкидыша в больнице.
7 марта 2004 года, у меня был срок уже семь месяцев, я вышла из больницы, на несколько дней меня отпустили. Я гуляла со своей собакой, и вдруг увидела, что навстречу мне идет Эдуард Бернер с двумя своими дочерями, он вел их под руки. Дочерям около 14 лет. Он увидел меня и свернул на мою тропинку, по которой я шла. Схватил меня за грудки, что называется, начал со всей силы бить об забор. Я настолько опешила, настолько оторопела, для меня это было настолько дико, просто вот так беременную женщину избивать, я ему говорила: «Ты что делаешь, я же беременная». А он, просто молча, с такой садистской усмешкой бил, бил, а потом начал кулаками в грудь бить. Я просто боялась его оттолкнуть или ударить, потому что я боялась, что он моего ребенка просто убьет. Как только показались вдалеке прохожие, он сразу же меня бросил и ушел. (Плачет.) А у меня такая истерика началась, я просто даже представить не могу, как можно так обращаться с беременной женщиной, тем более, будучи офицером. Я после этого попыталась подать на него заявление, но мне так же сказали, чтобы я ждала участкового. Я поняла, что надо мной будут опять издеваться, как в прошлый раз издевались. После этого уже Бернер почувствовал, какую он силу имеет, показал своим дочерям, какой он сильный, они, кстати, смеялись, когда он меня избивал. После этого он убил мою собаку, убил двух кошек у меня. Вот такая травля продолжается уже много лет, я просто не знаю, что дальше делать.
Кристина Горелик: Видите, какой случай. Крик души, действительно. Я не знаю, можно ли возбудить против подобного человека уголовное дело. Наверняка есть все основания считать, что такие случаи наиболее распространены в России. Не тогда, когда убивают милиционеры людей, конечно, это тоже бывает, но, наверное, все-таки не так это распространено, как просто такое отношение или милиционеров, или людей, которые близко знакомы с сотрудниками правоохранительных органов и считают, что они могут делать все, что хотят. Что делать в такой ситуации, когда такие соседи они ведь тоже бывают?
Сергей Вицин: Мне крайне неприятно было слышать, что заявительница, так ее будем называть, сказала, что ей не к кому обратиться. Мы постоянно напоминаем всем, что мы живем в правовом государстве или, во всяком случае, строим правовое государство, и когда рядовой гражданин, обыватель, в хорошем смысле слова, не знает, куда пойти с такой бедой, это просто означает, что правоохранительные органы не выполняют своих функций. На самом деле огромный аппарат милиции по всей стране, участки милиции покрывают всю страну. А люди говорят: «некуда обратиться». У нас огромное количество по сравнению с прежними годами сотрудников прокуратуры, гораздо больше, чем было в Советском Союзе.
В Конституции мы записали, что каждый гражданин имеет право на государственную защиту его прав и свобод, на судебную защиту его прав и свобод. Но мы видим, как далеко эти очень верные положения от того, что реально складывается в нашей стране. Я убежден, что подобных ситуаций очень мало. Я конечно не готов в полной мере комментировать сказанное, поскольку полагаться только на слова заявителя, разумеется, я не могу…
Кристина Горелик Естественно, у нас нет документов рядом, поэтому конечно не можем со всей точностью сказать, какая там ситуация, но чувствуется, что она искренне говорит. Я думаю, что она бы не позвонила, если бы действительно такой ситуации не было.
Сергей Вицин: Да, я тоже так считаю. В данном случае и действия этого полковника в отставке, и действия милиции по существу действия противоправные. Сроки давности по подобного рода правонарушениям достаточно велики для того, чтобы обратиться и в прокуратуру, прежде всего. Теперь, соответственно новым порядкам, заявление о правонарушениях должны принимать не только в дежурной части милиции, эти возможности совершенно правильно расширены, наконец. И, наконец, Министерство внутренних дел реализует идею, которая состоит в том, чтобы получать как можно более полную информацию о преступности. Конечно же, надо порекомендовать этой женщине обратиться в прокуратуру, которая обязана, кстати, осуществлять надзор за деятельностью милиции, и они обязаны применять какие-то меры, проверить эти обстоятельства и при необходимости возбудить уголовное дело.
Кристина Горелик: А когда, например, человек просто угрожает или человек бьет, например, в грудь, допустим, синяков не остается. Есть ли основания для того, чтобы обратиться в прокуратуру? Каким образом следствие будет собирать доказательства и не скажет ли оно, «извините, пока что-то не произошло такое, что мы можем доказать, тогда мы и будем возбуждать дела по этому поводу».
Сергей Вицин: По нашим законам уголовные дела, которые возбуждаются при определенных обстоятельствах, различаются. Так называемые дела публичного обвинения и дела частного обвинения. Но в любом случае человек имеет право обратиться в милицию, в прокуратуру и в любом случае его заявление должно быть рассмотрено, по закону даже в трехдневный срок, хотя эти сроки практически нарушаются. Но самое главное в данном случае, что эти заявления не должны оставаться без реакции.
Кристина Горелик: То есть она может требовать…
Сергей Вицин: Конечно. По существу она, в соответствии с Уголовно-процессуальным законом, называется потерпевшей, она обретает определенные права, как потерпевшая, и может требовать возбуждения уголовного дела. И здесь, конечно, граждане должны быть более последовательны, нельзя мириться с таким отношением к людям.
Кристина Горелик: Я напомню, что у меня в гостях был доктор юридических наук, профессор, генерал-майор внутренней службы в отставке Сергей Вицин.
«Нельзя мириться с таким отношением к людям», сказал только что Сергей Вицин. Рост социальной активности замечен в самых дальних уголках России. Людмила Алексеева беседует с руководителем республиканского правозащитного центра в Бурятии.
Людмила Алексеева: Евгений Владимирович Кислов такой человек, что ему до всего дело. По образованию он геолог и постоянно сражается с местными властями и с предпринимателями, защищает от них окружающую природу. Он и известный в республике журналист, это его вторая профессия. Выступает Евгений Владимирович в местных средствах массовой информации и по поводу нарушений прав граждан, и по экологическим проблемам, но не только. Его волнует жизнь в республике и даже шире – жизнь нашей страны во всех ее проявлениях. А позиция у Кислова всегда одна и та же - защита человека, его прав и свобод, его достоинства.
Я не могла не воспользоваться не очень частой возможностью побеседовать с Евгением Кисловым о том, что сейчас происходит в его родной Бурятии.
Евгений Кислов: Сейчас, в общем-то, ситуация в Бурятии складывается достаточно интересно. Создается впечатление, что начинает расти гражданское сознание, начинаются митинги, пикеты, нередко уже на центральной Площади Советов проходят по два-три пикета. То есть люди уже начинают активно отстаивать свои права.
Людмила Алексеева: А что их больше всего задевает?
Евгений Кислов: Хотя у нас очень холодная сейчас весна, редко бывает теплее 10 градусов, на самом деле она очень горячая. И одно из самых масштабных вещей была борьба жителей общежития за свои права. У нас было большое предприятие «Тонкосуконная мануфактура», оно всегда славилось. Оно обанкротилось почти. Его передали, фактически генеральным директором стал Магомед Магомедович Сулейманов, который решил продать общежитие, два пятиэтажных общежития с людьми.
Людмила Алексеева: Как это людей продать?
Евгений Кислов: Да, с людьми, которые отработали там по 20-30 лет и теперь остались без работы, без денег, без зарплаты. Два пятиэтажных общежития были проданы за один миллион рублей индивидуальному предпринимателю.
Людмила Алексеева: А зачем он их купил?
Евгений Кислов: Это же недвижимость в центре города. В общем-то, понятно, что предприятие хотело избавиться от этого, потому что там всякие неплатежи, затраты и так далее. Но не таким же образом. Можно было, в конце концов, по такой цене продать и жильцам, неужели бы они не выкупили по такой цене. Тем не менее, это было сделано. Началась массовая голодовка, в основном женщин с маленькими детьми, потому мужчин там практически нет. И когда они начали голодовку, к ним присоединились еще голодающие из общежития совсем в другом районе города. Акционерное общество «Бурятхлеб» обанкротилось, конкурсный управляющий также решил продать общежитие вместе с жильцами. То есть это не единичный факт. Надо сказать, что люди добились расторжения в судебном порядке этого договора о продаже, который уже был зарегистрирован в управлении Федеральной регистрационной службы, и сумели договориться с руководством о том, что оно за символическую плату передало им в собственность. 10 тысяч, рубль за щенка, примерно так. Но главное, что предприятие избавляется от головной боли с этими зданиями. Так можно было это сделать и раньше, не доводить до социального взрыва.
Людмила Алексеева: Евгений Кислов отметил рост гражданской активности в Бурятии. Сейчас это не исключение, а правило. Это происходит во многих российских регионах, как и должно быть в очень богатом государстве с очень бедным населением. Видимо, наступление на права граждан - и на социальные права, и на экономические – стало вызывать противодействия со стороны этих самых граждан. Ведь власть явно покушается на их жизненно важные права, на то немногое, что еще у них осталось: на жилье, на лечение, на возможность дать образование детям. А средств выражения протеста почти не осталось. Одновременно с социальными и экономическими ущемляются гражданские и политические права. Суд на стороне власти, референдум по новым законам без поддержки властей провести невозможно, в честные выборы мало кто продолжает верить, независимых средств массовой информации почти не осталось. И люди выходят на улицы с пикетами, с митингами, объявляют голодовки. Не дай бог, и эти формы протеста окажутся под запретом. Протесты на этом не кончатся, но могут вылиться в насильственные формы. Хочется надеяться, что до этого дело не дойдет, что власти – и федеральные, и в регионах – приостановят перекройку законов в свою пользу, для своего удобства, хотя бы ради того, чтобы не срубить нечаянно сук, на котором они сейчас так комфортно сидят.
Кристина Горелик: О протестах граждан – в рубрике Людмилы Алексеевой. На этом мы завершаем программу «Дорога Свободы».
