Александр Генис: Недавно я был в своем любимом Вудстоке, горном городке старых хиппи. На его центральной (и единственной) площади этим летом появилась новая мемориальная доска. Надпись на ней гласит:

Диктор: Здесь умер от солнечного удара тот чудак, который верил, что всемирное потепление угрожает лишь будущим поколениям.

Александр Генис: Это мне понятно. Лично меня экологические тревоги с особой свирепостью охватывают летом, когда проще поверить в то, что парниковый эффект – самая большая угроза человечеству. Особенно в июльском Нью-Йорке, где старые дома конденсируют жар, а новые – отражают его своей стеклянной кожей.

Утописты-модернисты, чьи идеи так послушно воплотил Нью-Йорк, называли дом «машиной для жилья». Сегодня эта механическая метафора нас скорее отталкивает, ибо машину мы прежде всего и виним во всех злодеяниях перед природой.

На смену прогрессистским утопиям индустриальной эры пришла постиндустриальная утопия с ее принципиально новой экологической архитектурой.

Впервые я с ней столкнулся лет 10 назад в Вене, где живет и работает пророк зеленого зодчества, художник и мечтатель Хундертвассер. Ярый противник всякой геометрии, он придумал дома без прямых линий. На его проектах (некоторые из них осуществлены) деревья живут вместе с людьми, на крышах пасутся овцы, и в целом городе не найти двух одинаковых зданий. Свой самый знаменитый дом Хундертвассер построил в Вене. Он стоит на ничем более не примечательной улочке Кегелгассе и заманивает по 60 тысяч зевак в год. Затесавшись в их толпу, я тоже с восхищением рассматривал диковинное сооружение с криволинейными стенами, покатыми полами и разновеликими окнами, прихотливо разбросанными по фасаду. К тому же, сказочный, пестро раскрашенный дом утопал в зелени, включая березку, выросшую на чьем-то подоконнике.

Смотреть на такой дом было забавно, жить в нем - не очень. Об этом мне сказали сами жильцы: все течет, мебель толком не расставишь, и целыми днями надо поливать горшки с цветами.

Однако, если дом Хундертвассера оказался нарядной, но не слишком практичной фантазией, то столь живописно им провозглашенные принципы зеленой архитектуры стали ведущими в современном зодчестве, которое ищет способа внести свой вклад в охрану среды.

Воплощением сегодняшних достижений зеленой архитектуры стал новый небоскреб в южном Манхэттене, который нашим слушателям представит Ирина Савинова.

Ирина Савинова: Зеленым небоскреб "Солэр" в нижней части Манхэттена стал не потому, что вокруг него насажаны деревья, а потому, что небоскреб зеленый изнутри: по своей сути экологически праведный, живущий в гармонии с окружающей средой и не вредящий ей. Из окон квартир этой башни открывается захватывающий дух вид на реку Гудзон. Но тем, кто озабочен загрязнением окружающей среды, куда больше вида нравится водоочистительная станция в подвале дома. Вся вода, однажды использованная жильцами, очищается поедающими грязь микроорганизмами и возвращается в трубы. Причем она действительно чистая: ее можно без опасения пить. То же с воздухом: в небоскребе циркулирует дважды очищенный, охлажденный и осушенный летом, подогретый и увлажненный зимой воздух, так что открывать окна нет никакой необходимости. А, значит, нечего бояться аллергии от пыльцы и пыли. Получается замкнутая экологическая система, как на космическом корабле. При этом, потребление электроэнергии снижается на 50-60 процентов.

Продолжим экскурсию. Обои в квартирах и покрытие полов из экологически правильных материалов: с ними и дышится легче, и мыть их просто. В местах общественного пользования установлены реостаты, понижающие свет с полуночи до 6 утра. Когда двери лифта открываются, сенсоры включают свет на полную мощность. Тепло, исходящее от вентиляторов в кухне и от плиты, используется снова. В доме работает микротурбина на натуральном газе, которая вырабатывает электричество, а тепло от нагрева турбины идет на согревание воды. Такая система на 85 процентов эффективнее обычной теплостанции, работающей на нефти или угле.

Небоскреб "Солэр" стал зеленым в 2004-го году. "Солэр" – экспериментальное здание, единственное в своем роде, но к 2009-му году в Нью-Йорке таких небоскребов будет уже восемь. Впервые установленные для "Солэра" нормы должны, в будущем, стать законом для строителей новых домов, и уже сегодня существующие здания начинают переделывать, подгоняя их под статус зеленых. Поучиться, как быть зелеными, в Нью-Йорк приезжают строители из разных стран: Чехии, Китая, Кореи. Движение растет…

Александр Генис: Что думают о зеленых городах и зданиях специалисты? С вопросами "Американский час" обратился к профессору зодчества Аризонского университета Харви Брайяну.

Ирина Савинова: Насколько популярно зеленое движение?

Харви Брайян: Многие городские советы и группы законодателей начали двигаться в зеленом направлении. Я, правда, не слыхал, чтобы какой-то город стал полностью зеленым, я даже не уверен, что это, вообще, возможно. Но над решением нужно работать, и этим будет занято не одно поколение.

Ирина Савинова: Так дела обстоят в Америке, а как в других странах?

Харви Брайян: Я знаю, что некоторые европейские страны и страны Южной Америки работают над проектами строительства зданий, не разрушающих, а поддерживающих структуру окружающей среды. Особенно отрадно это видеть в развивающихся странах Южной Америки. Но, повторю: это очень длительный процесс. Мы должны пересмотреть наше отношение к тому, как живем.

Ирина Савинова: У Вас есть любимый зеленый проект?

Харви Брайян: Я с радостью наблюдал, как в Соединенных Штатах создавались несколько зеленых систем. Но ни одна пока не является примером использования всех элементов зеленого зодчества. Движение также преследует цель образовывать дизайнеров и строителей во всем мире, учить их, как проектировать здания не вредящие среде. Проект в Нью-Йорке "Солэр" – замечательный образец бережного отношения к среде. Но я не могу назвать ни один проект, который, по моему мнению, решил бы все проблемы и достиг совершенства.

Ирина Савинова: Как можно практически превратить простое здание в зеленое? И что значит – зеленый небоскреб?

Харви Брайян: В идеале, зеленое здание не оказывает никакого воздействия на окружающую среду, но этого достичь практически невозможно. Можно, однако, создать здание, не использующее внешних источников энергии, возвращающее в оборот отходы своей жизнедеятельности. Мы должны смотреть на здание как на живой, биологический, организм. И создавать следует здания, подражающее природе, а не соревнующееся с ней.

Ирина Савинова: Но копируя природу, мы используем материалы, созданные человеком.

Харви Брайян: Да, это так, но мы строим из материалов, большая часть которых может быть возвращена в оборот, да и сами они сделаны из материалов, используемых повторно. Нам не нужно создавать материалы, у нас на вооружении есть «ресайклинг» - переработка вторсырья. Можно и нужно строить из материалов, – их пока немного, но их список расширяется, – произведенных таким способом и не приносящих вред окружающей среде.

Ирина Савинова: Когда речь заходит об экологически невинной продукции, сразу вспоминаются серые бумажные полотенца и туалетная бумага. Красота и экология вроде не в ладах друг с другом. Вот и Вы, профессор, упомянули, что выбор вторичных строительных материалов не такой разнообразный, а как насчет их привлекательности?

Харви Брайян: Вы правы, это действительно так. Но постельное белье, полотенца и бумага - белые, потому что мы пользуемся отбеливателем, хлорной известью. Ее производство и использование очень вредят окружающей среде. Мы не сразу поймем эстетику серых салфеток. Но надо выбирать: или белые полотенца, или чистая среда. То же и со строительными материалами. К такому выбору мы придем неохотно, и, может, через поколения, но сделать это придется. А, может, мы вообще перестанем пользоваться бумажными полотенцами и вернемся к льняным? Их ведь можно не выбрасывать, а, постирав, использовать снова.

Ирина Савинова: Какое здание дешевле: обычное или зеленое? Как посчитать экологическую прибыль?

Харви Брайян: Нужно определить, в чем ценность зеленого здания. Мы говорим не о стоимости земли и материалов, не о выгодной денежной ссуде, а о жизненном цикле, о его составляющих, о значении и роли зеленого здания в нашей жизни. И если сегодня материалы для зеленого строительства дорогие, то постепенно они станут более доступными. Самое определение стоимости зеленого здания отличается от обычного, но постепенно экологическая экономика станет общепринятой.

Ирина Савинова: Так в чем же выгода зеленого небоскреба и, вообще, экологии?

Харви Брайян: Поймите, что речь идет о совершенно другой, не материальной выгоде. Речь идет о выживании нас на нашей планете. Этот вопрос распространяется за переделы границ финансовой выгоды. Мы должны решить проблему парникового газа и глобального потепления климата. Зеленые здания участвуют в этом процессе. Возьмем потребление ими энергии: здание может быть бессовестным пожирателем или экономным потребителем. 40 процентов производимой энергии в Соединенных Штатах идет на охлаждение и обогрев зданий. Значит - электричество, значит - сжигание угля, значит - выброс углекислого газа в атмосферу.

Ирина Савинова: А можно превратить свой дом в зеленый?

Харви Брайян: Можно. Появились новые технологии, и в мире уже есть дома, так сказать, с нулевым потреблением энергии. Потребление энергии пополняется солнечной и другими видами восстановимой энергии. От таких домов мы будем переходить к домам с нулевым или очень незначительным влиянием на окружающую среду.

Ирина Савинова: Вы хотели бы жить в зеленом доме?

Харви Брайян: Да, я хотел бы. И скоро я начну строительство своего собственного дома, с нулевым потреблением энергии. В доме будет установлена солнечно-тепловая система. В Аризоне мы потребляем слишком много энергии для охлаждения домов. Но если дома правильно проектировать, из правильных материалов и использовать солнечную энергию, то потребление электроэнергии можно значительно снизить. И, я надеюсь, что мой дом послужит примером и пособием для других.

Александр Генис: Наша следующая рубрика – «Музыкальное приношение» Соломона Волкова. Соломон, чему сегодня будет посвящено ваше музыкальное приношение?

Соломон Волков: Я хотел бы поговорить о смене поколений. Эта смена происходит на наших глазах. В последнее время ушли две крупные музыкальные фигуры, о которых я бы хотел сегодня вспомнить. Первая, это Дьердь Лигети – замечательный венгерский композитор. Он родился на территории, которая была Румынией, когда он родился, но середина этой территории принадлежала Венгрии. Это источник вечной путаницы.

Александр Генис: Один наш слушатель прислал нам письмо, где сказал, что поменял пять стран, не переезжая ни разу.

Соломон Волков: Ему было 83 года, умер он в Вене, до этого он очень долго жил в Гамбурге, где преподавал. Он удрал из Венгрии в 56-м году, после венгерского восстания. У меня с Лигети была переписка, связанная с Шостаковичем. Он написал мне, рассказав о том, как один раз сидел рядом с Шостаковичем и, считая его сталинистским композитором, олицетворением советского режима, он с ним принципиально не заговорил, из чувства протеста. А потом, прочтя мемуары Шостаковича и поняв, каковы были его истинные эмоции, он очень об этом пожалел. Лигети был очень любопытной фигурой. Как композитор, он начал как продолжатель бартоковского направления (это абсолютно нормально для венгерского композитора), но затем радикально его развил. То, что он делал, исполнять в сталинской Венгрии было невозможно. Он писал это в стол. И я хочу показать фрагмент из сочинения начала 50-х годов, которое можно было озвучить только уже много позднее, на Западе. Это такой вальс-макабр, такой специфический, лигетевский. Лигети – композитор с очень редким качеством. У него очень много юмора, ты ощущаешь это в его музыке. В этом смысле он, кстати, похож на Шостаковича. И вот тут, в вальсе, есть этот макабрический юмор. Это версия для органа в исполнении Пьера Шариаля.

Другая, ушедшая от нас очень крупная музыкальная фигура, принадлежит к совершенно другому миру. И для меня это лишний раз показывает, как изменилась музыкальная ситуация в современном обществе. Я говорю о человеке по имени Ханза Эльдин. Он умер, когда ему было 76 лет, тоже не так давно. Это человек, который родился на территории между Египтом и Суданом. Он как бы представлял собой музыку Нубии – это древнее царство, которое когда-то находилось на нынешней египетско-суданской территории.

Александр Генис: Я бывал в этих краях. Должен сказать, что это очень древние земли. И до сих пор там нубийцы самые знаменитые борцы в Африке. Знаете, Лени Риффеншталь снимала о нубийцах. Это очень экзотические места.

Соломон Волков: Но деревню этого Эльдина затопило, когда построили Асуанскую плотину, в 60-е годы. Он до этого даже не очень увлекался музыкой. Он был инженером по образованию. Но тут он решил, что он должен спасти это ускользающее на глазах древнее наследие своего народа, стал путешествовать на ослике по деревням и записывать музыку. Подозреваю, что он ее потом довольно сильно изменял в своем исполнении. Думаю, что потому, что его главным инструментом стал, так называемый, уд. Это шестиструнная лютня, на которой в той местности, откуда родом Эльдин, уже никто не играет. Это его идея была совместить уд (он стал виртуозом уда) с таким специфическим пением. Это одновременно спартанская и гипнотическая музыка. Он выступал по всему миру. Он учился в академии Санта-Чичилия, в Риме, чуть ли не 10 лет прожил в Токио.

Александр Генис: Человек мира.

Соломон Волков: Да.

Александр Генис: А умер в Америке?

Соломон Волков: Да. В Беркли, где он тоже занимался исследованиями музыки Египта и Судана, и у него было много африканцев студентов. Перед ними он появлялся в белом халате и белом тюрбане, и он был как бы олицетворением спиритуальной чистоты нубийской музыки. И его самым знаменитым сочинением стало «Водяное колесо». Опус был записан в 1971 году. Вы знаете, что водяное колесо - это такое ирригационное приспособление…

Александр Генис: Которое позволило оросить пустыню и сделать возможным Египет.

Соломон Волков: И вот он как бы воспроизводит цикл этого колеса в своем сочинении.

К счастью, наш последний герой жив и здравствует в возрасте 95 лет. Это композитор Джанкарло Менотти - американский автор итальянского происхождения - который завоевал неслыханную популярность своей оперой «Амал и ночные гости». Это самое популярное рождественское классическое музыкальное сочинение в современной классике. В 51-м году он его написал специально для телевидения. И она стала первой оперой, сочиненной специально для телевидения. Но она выпорхнула, как говорится, с телевидения, и ее ставят по всем Соединенным Штатам сотни коллективов. Менотти пишет музыку мелодичную, не примитивную, очень хорошо запоминающуюся, ее легко исполнять даже любительским коллективам. Это качество делает его совершенно незаменимым. И, в качестве нашего приношения к его 95-летнему юбилею, мы покажем фрагмент из оперы Менотти (это была его первая радиоопера, которая сделала его знаменитым) под названием «Старая дева и вор». В этой небольшой ариетте служанка мечтает о том, чтобы ее робкий ухажер вел себя посмелее. Партию служанки исполняет американское сопрано Дон Апшо.

Александр Генис: 60-е были и остаются самой противоречивой эпохой в новейшей истории Америки. Почему? Возможно потому, что тогда во взрослую жизнь вступило первое поколение, выросшее в беспрецедентном достатке и благополучии. Из-за этого, пусть относительного, но все же невиданного раньше покоя и процветания перед нашим рациональным и секулярным веком открылась онтологическая бездна, которую безуспешно пытался завалить товарами простодушный консюмеризм. Не то чтобы раньше бездны не было, но в эпоху депрессии и войн ее доверху заполняли страх и повседневная борьба за существование.

Однажды биологи провели эксперимент. Они поселили на изолированный остров птиц и предоставили им вдоволь корма. Вместо того, чтобы наслаждаться сытой жизнью, птицы стали вести себя воинственно - драться и грабить гнезда, уничтожая яйца.

Природа - минималистка, она не рассчитывает на излишки - о них должна позаботиться культура. А когда она с этим не справляется, за дело берется контркультура, которая появляется на обочине исторической магистрали. Не приемля всякую тотальность, контркультура отрицает идею столбовой дороги, по которой - либо в одном, либо в другом направлении - должна маршировать цивилизация. Восстав против культа безудержной рациональности, шестидесятники начали поиск обходных путей. Прогрессом они считали развитие не техники, а сознания, эволюцию чувств, расширение ментальных горизонтов. В этом и заключалась суть того своеобразного духовного движения, которое можно было бы назвать “психоделическим марксизмом”.

Маркс считал, что мир надо не объяснять, а переделывать. “Не его, а себя”, - говорили в 60-е, заменяя классовую борьбу ЛСД и рок-музыкой. Хиппи предпочитали экспериментировать со своим сознанием, а не с чужим бытием. Они верили, что реальность не снаружи, а внутри, и каждый может ее устроить себе по вкусу.

Понятно, почему в этой среде родилась доктрина “когнитивного релятивизма”. Мир меняется в зависимости от того, какими глазами мы на него смотрим. Нормальное, “трезвое” восприятие - одно из многих возможных. Да и сама “нормальность” достаточно условна, ибо она детерминирована воспитанием. Осознав реальность продуктом своей, именно и только своей культуры, шестидесятники не могли устоять перед искушением выйти за ее пределы. Как только жизнь без лишений стала нормой, а не исключением, 60-е столкнулись с тоской будней. Чтобы преодолеть рутину, нужно было остранить мир, изменив и расширив свое восприятие.

Чего бы это ни стоило.

О новой биографии апостола психоделической веры Тимоти Лири рассказывает ведущая «Книжного обозрения» «Американского часа» Марина Ефимова.

РОБЕРТ ГРИНФЕЛД. «Тимоти Лири. Биография»

Марина Ефимова: Со смерти Тимоти Лири прошло всего 10 лет, но уже сейчас его карьера выглядит неправдоподобной. Психолог по образованию, он посвятил всю свою деятельность (и жизнь) пропаганде так называемых «психоделических» (т.е. галлюциногенных) наркотиков, которые он предлагал использовать в качестве стимулянтов интеллектуального и эмоционального развития. В 60-х годах фигура Лири представляла нечто среднее между звездой попкультуры и религиозным (или, скорей, философским) лидером. Его соблазнительный принцип: «Отключи разум, освободись от тревог и плыви по течению». На его сборища собирались толпы; вокруг него клубились барды; Джон Леннон цитировал его слова в песне « Tomorrow Never Knows »; и, следуя совету Лири, прозаик Джек Керуак и поэт Аллен Гинсберг писали под действием наркотика LSD . Обаятельная улыбка Тимоти Лири, обращенная к юношеской толпе, запечатлена на сотнях фотографий...

Однако биограф Гринфелд рисует довольно неожиданный портрет этого молодежного кумира с невинной улыбкой. О подходе биографа к своему герою – рецензент книги Люк Санте:

Диктор: «По Гринфелду, Лири, при всём своём философско-идеологическом пафосе, был просто бродячим торговцем, который расхваливал свой товар - наркотики. Родись он на 30 лет раньше, он соблазнял бы провинциалов мазями из змеиного яда или электро-поясами для борьбы с артритом».

Марина Ефимова: Доказательством этой интерпретации служит занятный факт. Когда в 1969 году полиция сумела арестовать этого пропагандиста наркотической эйфории, и ему грозил многолетний срок заключения, конгломерат наркодельцов собрал деньги для организации его побега и переправки в Алжир. Что и осуществила радикальная военизированная студенческая организация « Weathermen ».

Диктор: «Роберт Гринфелд не поддается распространенной среди биографов моде находить объяснения всех поступков своего героя в истории его детства. Тем не менее, детство Лири было явно чревато последствиями: отец-пьяница бросил семью, когда Тимоти было 13 лет. В 17 лет Тимоти поступил в Вест Пойнт, откуда был вскоре исключён за контрабанду выпивки. Он рано женился и рано стал изменять жене – естественно, под знаменем свободы от буржуазных предрассудков. Когда жена стала упрекать его за измены, Лири жестоко сказал ей: «Это ТВОЯ проблема». И правда - в ту же ночь жена покончила с собой».

Марина Ефимова: Но чувство вины не удручало Лири. Способности, честолюбие и обаяние проложили ему дорогу сначала в Беркли, а потом в Гарвард, где его специализацией стала оценка психологических особенностей личности. Попробовав в Мексике галлюциногенные (или, как их еще называют, психоделические) грибы, Лири был так потрясен эффектом, что действие подобных наркотиков стало основным содержанием его исследований, его преподавания и его жизни. Он заручился поддержкой двух известных пионеров психоделики: психиатра Хэмфри Осмонда и писателя Олдоса Хаксли. Правда, через несколько лет психиатр Осмонд признался в интервью: «Мы отдали будущее психоделики в плохие руки». Рецензент Сантэ объясняет почему:

Диктор: Лири недолго продержался на научном уровне. В свои вечеринки с употреблением галлюциногенных наркотиков (которые тогда не были запрещены) он стал вовлекать и студентов. И хотя проходило всё это под видом научного исследования духовных и философских сторон психоделического состояния, Гарвард все же испугался негативной рекламы, создаваемой университету расцветом психоделики. Лири уволили.

Марина Ефимова: Конец 60-х прошел для Лири в вихре восторгов со стороны одного лагеря и проклятий со стороны другого. Он то давал интервью, то сидел под арестом. Лири написал книгу «Опыт психоделики», он произносил проповеди перед толпами, и он вовлекал в психоделические сеансы двух своих детей - до тех пор, пока не разрушил их жизни (его дочь совершила убийство, и потом покончила с собой). Наконец, в 1969 году его всё-таки осудили - за какую-то мелочь, вроде понюшки марихуаны. Освобожденный, как уже говорилось, наркодельцами, он вынужден был скрываться от правосудия за границей. В Алжире он попал под опеку лидера «Черных пантер», презиравшего его за аполитичность. Лири долго прятался в странах, не выдававших преступников, но, в конце концов, был арестован в самолете американской авиакомпании. Поняв, что ему грозит 20-летний тюремный срок, Лири стал сотрудничать со следствием, выдал всех, кого мог, и вышел на свободу.

Диктор: Этот суд знаменовал собой конец 60-х. Оставшиеся 20 лет до смерти Тимоти Лири жил полужизнью: редкие лекции, редкие выступления, недоснятые фильмы, недописанные статьи, и вечеринки, которые становились все более однообразными. Под конец, больной раком, он был пригрет группой молодых людей, которые возили его на инвалидной коляске в ночные клубы и угощали наркотиками. Был еще только один, посмертный всплеск внимания к Лири – когда его прах (вместе с прахом других оригиналов) рассеяли в космосе коллективно оплаченные космические похоронные дроги.

Марина Ефимова: Помимо того, что книга Гринфелда - биография Лири, это еще и краткий курс культурной истории 60-х годов в Америке. Мы слышим пустоватую риторику этих лет (слишком часто взывавшую к совести). Мы замечаем в ней отсутствие критической мысли. Мы видим, как упрямо преобразователи 60-х отрицали реальность, рисуя будущее в виде молочных рек и кисельных берегов. И мы видим, что психоделическое движение Тимоти Лири, начисто лишенное нравственных элементов революции 60-х (борьбы за гражданские права, борьбы за мир), представляет собой самое бессмысленное и разрушительное крыло этой революции.

Александр Генис: Недавно в американской прессе был опубликован крайне примечательный очерк журналиста Криса Гарина, рассказывающего о том, как проходят походы американцев за невестами из Старого Света. Я попросил Владимира Гандельсмана познакомить наших слушателей с содержанием этого острого материла.

Владимир Гандельсман: Начну с того, как трудно перевести уже название статьи журналиста Криса Гарина. «Международные связи», «Международные романы» или «Международные отношения» - ни одно название по-русски не переводит того, что в английском. По-русски без прилагательного не получается, а получается, что статья о политике или о литературе. «Международные связи» - о политике. «Международные романы» - о литературе. А на самом деле – речь об интимных отношениях. О том, как делегация американских мужчин отправляется в Киев и, вообще, в Украину на поиски женской любви или ласки.

Александр Генис: Отсутствие необходимого нам в переводе слова настораживает. Неужели его нет?

Владимир Гандельсман: Как не было секса в Советском Союзе... Ну, слова, конечно, есть, но почему-то они жаргонные, - то, что описывается в статье, похоже на «снюхиванье» или «спариванье». Хотя можно сказать и просто - «знакомство». «Международные знакомства». Слишком скучно для того действа, которое разворачивается в городе Киеве.

Помните у Гумилева: «Из города Киева, из логова змиева, я взял не жену, а колдунью...». Стихи, посвященные Ахматовой.

Итак, американская охота на украинских невест! Вы покупаете тур за 4000 долларов, а вам обещают превратить вашу жизнь в рай: из вас - злого, усталого и одинокого - сделают белого и пушистого. Счастливого, одним словом.

Александр Генис: Почему непременно из «злого, усталого и одинокого»? Это что ж, тур для моральных инвалидов?

Владимир Гандельсман: Я полагаюсь на рассказ журналиста Криса Гарина. Он поступил не слишком корректно, но «искусство требует жертв». Он затесался в группу, чтобы шпионить. Себя он характеризует как человека счастливого, только что женившегося и не озабоченного никакими знакомствами...

Итак, 30 американских мужчин приезжают на просмотр около 500 женщин в течение трех вечеринок. Что касается женихов, то Крис с ними беседует раньше всех.

Вот первому, еще в аэропорту, он говорит «Приятно познакомиться!» Тот отвечает нестандартно и шутит в русском духе (так в Америке не шутят): «Почему вы думаете, что со мной приятно познакомиться? Может быть, я убийца!» Другой, навещающий Украину уже не впервые, называет себя в шутку «повторный обидчик» (по-русски я бы сказал: рецидивист, то есть – закоренелый преступник) и дает советы. Он не первый раз ездит по этому маршруту. «Вы тоже им станете (закоренелым преступником); пара человек в прошлых турах захватили с собой невест, но так и не женились. Когда увидите «товар», тоже станете рецидивистом», - примерно так он обнадеживает нашего журналиста. И произносит сакраментальное: «Запомните, у них сексуальная революция произошла лет десять назад, а у нас – в 60-70-е годы. Разница!»

Александр Генис: Ну и, все-таки, интересно, кто эти люди?

Владимир Гандельсман: По своим профессиям это совершенно разные люди: врачи, фермеры, бывшие военные, слесари, финансисты. Что их действительно объединяет, - это неудача в той социальной среде, в которой они жили в Америке. Это неудачники. Так размышляет Крис. И в связи с этим попутно достается и американским женщинам, - слишком суровым, слишком самостоятельным, с завышенными требованиями. Когда американский гид, опытный человек, который не впервые сопровождает группу, инструктирует мужчин, он говорит (имея в виду украинских дам и противопоставляя их американским): «Их не интересует ваш возраст, ваша внешность, ваши деньги. Поверьте мне, я прожил два года в Санкт-Петербурге, и теперь я не пойду на свидание с американкой, даже если вы мне заплатите...». А перед первой вечеринкой в Киеве он говорит и вовсе уморительную вещь: «Запомните, ребята, вы теперь – как американские женщины. Вы в мгновение станете привередливы и разборчивы, - слишком богатый выбор!»

Александр Генис: А знаете ли, Володя, чтобы охладить ваш пафос, я расскажу исторический анекдот. Дело в том, что американский жених имеет свою историю, уходящую в глубь веков. В Новом Орлеане, например, есть семейства, которые хранят предания о своем происхождении с тех времен, когда Людовик 15-й посылал девушек в Америку, чтобы выдать замуж за луизианских колонистов. Они назывались «девушки с сундучками» или «сундучные девушки», поскольку все их приданное помещалось в небольших сундучках.

Владимир Гандельсман: Ну, те добрые старые времена не похожи на нынешние. Покорение Америки было мужским делом, и женщин не хватало. Кроме того, эти союзы были освящены религиозно. Уж слишком нынче все выглядит... как бы это полегче сказать... с одной стороны - жалко, с другой – по-жлобски. Вот наши жеребцы приезжают в гостиницу в Киеве. Тут же их оповещают, что провести с собой женщину – 25 долларов взятка вышибале. Без взятки ступить невозможно, насколько мне известно. То есть, берут быка за рога немедленно. Потом начинается «представление». Мужчины с бирками, на которых по-русски написаны их имена. Очередь из женщин в гостиницу - человек 200. Все строго досматриваются. Минут через 40 они проходят. Поначалу - общее смущение. Крис иронично пишет, что женихи выглядят не столько как международные хищники, сколько как восьмиклассники на танцах. Женщины лет 35-ти, есть старше и младше, но 90% - лет 35-ти. Крис задается вопросом: «Неужели у них у всех такой завал в Киеве? Такое отчаянное положение?»

Александр Генис: Вопрос, вероятно, упирается в финансы?

Владимир Гандельсман: Проблемы материального плана иногда встречаются с обеих сторон. Среди мужчин около или старше 50, которые пережили несколько разводов, не совсем разумно прожили жизнь и не обеспечили себе стабильное материальное положение – да, встречаются. Вот он и думает, что раз женщина из бедной страны, то его небольшой, по американским меркам, доход покажется ей чуть ли не состоянием.

Но эта проблема основана на встречномнепонимании. Женщины не знают реальной американской жизни, а мужчины – реальной российской или украинской.

Александр Генис: Невежество, как основа прочных отношений, - возможно ли такое?

Владимир Гандельсман: Не знаю, к тому же, есть и другие проблемы. Среди женщин попадаются вполне обеспеченные, но они не могут найти приличного человека - не пьющего, не гулящего и не занимающегося по праздникам рукоприкладством. В конце поездки, насмотревшись на все эти встречи, журналист напрямую спрашивает у гида, видимо, раскрывая свои карты, не думает ли он о темной стороне такой индустрии? Слышал ли он об убийствах, которые происходят в семьях, сложившихся таким образом? О случаях насилия и оскорбления? Слышал ли он об этом по радио? На что самодовольный гид отвечает: «Да, конечно, но почему они не пишут о том, как американский мужчина убивает или оскорбляет американскую женщину?».

А потом этот гид говорит журналисту то, что он, вероятно, с удовольствием повторил бы и сейчас, услышав наш разговор: «Ненавижу болтунов, которые не знают, зачем сюда пришли, и что они здесь ищут».

Ну что ж, мы пришли немного поговорить о странной и отчаянно грустной индустрии.

Александр Генис: Признаюсь, к своему стыду, что песни Леонарда Коэна я узнал куда позже, чем следовало. К тому же, из необычного источника – от Пелевина. Коэн постоянно присутствует в прозе писателя. Эпиграф из песни Коэна открывает роман «Дженерэйшн П», есть у Пелевина и отдельный рассказ, целиком построенный на цитатах из Коэна.

Важнее, что, открыв канадского барда, американского певца и буддийского поэта, я сумел понять его горячих поклонников. Для них - нас - стала событием премьера фильма, который обрадует и нью-йоркских зрителей, и многочисленных знатоков творчества Леонарда Коэна в России.

У микрофона – ведущий «Кинообозрения» «Американского часа» Андрей Загданский.

Андрей Загданский: Картина Лиан Лансон о Леонарде Коэне, трудно отнести к жанру документального портрета, скорее это - гимн, признание в любви и абсолютном восхищении не только автора фильма, но и всех, кто принимает в картине участие. А в фильме снялось довольно много известных музыкантов, и среди них такие известные люди, как Боно и Эдж из группы U 2, Руфус Уэйнрайт и другие звезды. Все говорят о Леонарде как о совершенно божественном, легендарном авторе песен, настоящем поэте и настоящем мыслителе. И чтобы продемонстрировать свое абсолютное восхищение – поют песни Коэна.

Поют много, поют очень хорошо, хотя, на мой вкус – манерно, надрывно и как-то, в целом, утомительно. За некоторым очень важным исключением, о котором я скажу позже.

Александр Генис: Андрей, у меня к Вам профессиональный вопрос: как, снимая фильм о музыканте, не превратить картину в заснятый на пленку концерт? Как сделать так, чтобы это было кино?

Андрей Загданский: Хороший вопрос. Автор фильма не вполне справляется с этой задачей. Все это и впрямь было очень похоже на концерт. Основу фильма составляет концерт, который состоялся в Сиднее – Come So Far for Beauty . Концерт был посвящен Леонарду Коэну – и только ему. На сцене выступают Nick Cave, Rufus Wainwright, Kate and Anna McGarrigle, Martha Wainwright and Antony (of Antony and the Johnsons).

Все это снято, как обычный концерт вперемежку с кусочками интервью, в которых, как я уже сказал, все хвалят Коэна. Например, Ник Кейв говорит, что когда он услышал впервые песню Коэна в пустыне Австралии, он почувствовал себя самым «клевым» в мире: вот он, один, посреди пустыни Австралии, он услышал и узнал это - такое необычное откровение явилось к нему.

Да, это был бы самый обычный концерт, если бы не присутствие в фильме самого господина Леонарда Коэна. Человека – совершенно особого. И фильм дает мне возможность это почувствовать. И я за это благодарен автору и даже прощаю некоторую безвкусицу, которой в фильме немало.

Леонард Коэн родился в 1934 году и на момент съемок фильма ему был 71 год. Он одинок и давно уже расстался с матерью своих детей. Он красив. Насколько можно быть красивым в 71 год.

Александр Генис: Можно! Еще как! Беккет с возрастом только приобретал все больше красоты и обаяния.

Андрей Загданский: Тем более. Но я продолжу о Коэне. Он похож на улучшенную версию Ива Монтана, одетый в безупречный костюм Армани (никак не смог привыкнуть к джинсам, – признается Леонард). У него умные ироничные глаза и он говорит как поэт. С абсолютной точностью и емкостью каждого слова. Всякое произнесенное слово – как будто из стихотворения: его нельзя заменить, убрать, поменять на синоним. Слово словно материализовалось на его устах.

Леонард говорит о себе, о своем детстве в Монреале, где он родился, о своих песнях, о нью-йоркской музыкальной сцене 60 и 70-х, об одной ночи проведенной с Дженис Джоплин в отеле «Челси» (об этом и знаменитая песня – «Челси Отель»), говорит о дзен-буддизме, о своей жизни в калифорнийском монастыре в Калифорнии, где он проводит три-четыре месяца в году, и о многом еще. Но мне все было мало. Я был готов с ним не расставаться.

В самом конце фильма Леонард Коэн появляется в окружении своих самых знаменитых поклонников – музыкантов групы U 2. Он поет вместе с ними I ’ m Your Man . Песню, которая, по всей видимости, и сделала ему репутацию Lady ’ s Man – дамского угодника, бабника, сердцееда. (Но тут же он горько признается, что эта прозвище – шутка, над которой он смеялся все те 10 000 ночей, что он провел в одиночестве).

Так вот, что я еще хотел сказать напоследок: я куда более был впечатлен пением самого Леонада, чем всех замечательных певцов, которые пели его песни на протяжении фильма. И так мне он понравился, что пошел я после фильма в магазин и накупил дисков Коэна, чтобы слушать, когда мне захочется.

Может быть, Гриша Эйдинов объявит по этому поводу песню Коэна I am Your Man – « Песней недели ». Гриша, по дружбе, сделайте…

Александр Генис: Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов.

Григорий Эйдинов: С удовольствием, Андрей! Я, кстати, проверил и оказалось, что в наших музыкальных сегментах, мы про Леонарда Коэна рассказывали больше, чем о ком-либо другом, с момента премьеры "Американского часа". Я сам коллекционирую разные версии его песен. Их у меня уже за тысячу. В частности, есть несколько замечательных вариантов в исполнении норвежского поэта и барда Оле Пауса. По-норвежски! Я вам дам как-нибудь послушать. Но, Вы правы, лучше оригинала их всё равно никто споёт. Итак, закончим наш экспромт-выпуск про культуру 60-х одним из её лучших результатов: Леонард Коэн: " I ' m your man ". («Я мужчина для тебя»).