Марина Тимашева: В Государственный музей Востока из Казани привезли на выставку татарские шамаили. Это самобытная форма изобразительного искусства, представляющая собой сплав каллиграфии, живописи и коллажа. Ее изучала Лиля Пальвелева
Лиля Пальвелева: Татарские шамаили настолько особенное явление, возникшее в 19-м веке и распространившееся только на территории Среднего Поволжья, что в день московского вернисажа даже сотрудники Музея Востока признавались, что они видят шамаили впервые. Показательно, что одним словом не разъяснишь, что это за феномен. Все встреченные мною определения странны и построены на сравнениях. Сообщается, что это не картина, но подобно картине, благо, всегда в деревянной раме, шамаиль в татарских домах служил украшением жилища. Затем, это не икона, но с религией, а именно с исламом, содержание этих изображений связано напрямую. И, наконец, это не амулет, однако, согласно народным представлениям, шамаиль оберегал дом от всех напастей. Поначалу шамаили были только написанными масляными красками на оборотной стороне стекла. Для красоты на незакрашенные участки накладывалась фольга. Потом широкое хождение получили отпечатанные типографским способом шамаили. Один из авторов каталога выставки, историк сказаний Игорь Алексеев подчеркивает.
Игорь Алексеев: Центром этой экспозиции является коллекция, которая, возможно, ляжет в основу некоего музейного проекта. Это, прежде всего, печатные шамаили рубежа 19-го – 20-го веков. Анализ этих шамаилей представляет достаточно серьезный научный вызов для искусствоведов и востоковедов, прежде всего, потому что он требует объединения усилий специалистов разных профилей. Классический татарский печатный шамаиль вполне мог содержать в себе тексты одновременно на арабском, персидском, старотатарском языках, какие-то османские вкрапления, и так далее. И вот то, что было понятно средней руки образованному городскому татарину сто лет назад, сегодня требует фактически создания мини института для расшифровки этого культурного пласта. Здесь действительно в подготовке и этой выставки, и этого каталога приняли участие казанские искусствоведы, но помимо искусствоведов здесь пришлось привлечь текстологов арабистов, тюркологов, исламоведов. То есть мы имеем комплексный культурный феномен, который, в общем-то, дает материал для научного анализа самым разным специалистам, и очень приятно, что этот коллектив удалось объединить вокруг культурного явления, глубоко исламского по сути, и имеющего глубочайшие корни на территории нашей страны.
Лиля Пальвелева: Слово и образ тесно переплетены в шамаилях. Тончайшей вязью на листьях древа вписаны 99 прекрасных имен Аллаха. Внутри яблока надпись: “Знание – дерево, а воспитание – его плоды”. Текст не только вплетается в орнамент, но и образует его. Встречаются совсем уж рафинированные, изысканные варианты. Об одном из них рассказывает московский специалист по истории искусства Востока Татьяна Стародуб.
Татьяна Стародуб: Изображения, которые мы встречаем, могут быть собственно даже не изображениями, как ковчег, ладья, составленные из букв, из надписей – это каллиграфия. Вообще каллиграфия это необычайно интересная область искусства как литературного, так и изобразительного, как словесного, так и искусства образа. В исламской культуре это, собственно, не вид искусства, это определенный тип культуры художественной, и те изображения, которые вы видите здесь, на шамаилях, это необычайно интересное явление, и особенно интересное явление в татарском искусстве, потому что есть шамаили иранские, они совсем другие, хотя развиваются примерно в одно и то же время. То есть это тоже 19-й век - начало 20-го века. Так вот здесь мы видим то, что мы встречаем и в турецком искусстве, и в иранском искусстве. Вообще, в искусстве позднем, я имею в виду позднесредневековом искусстве исламских народов. Изображениее святынь. И изобразительный ряд, который вы здесь видите, это главные святыни ислама - это Мекка, Медина. На одном очень интересном шамаиле они свели вместе еще Иерусалим, который называют и арабы, и мусульманские народы Алькуц, то есть святыня, город -святыня, и Дамаск, потому что в Дамаске одна из самых первых, самых значительных и благословенный мечетей – мечеть Омейядов. В Иерусалиме это Куббат ас-Сахра - Купол Скалы, это не мечеть, это святыня, это место, которое связано, это спорный немножко вопрос, но связано с историей ислама, с праздником восхождения Мухаммеда к престолу Аллаха. Это очень серьезный, очень важный, очень интересный сюжет в исламском религиозном искусстве. Так что этот зрительный ряд, который мы видим в шамаилях татарских, он необычайно интересен, потому что, с одной стороны, это народный ислам, а с другой стороны, это соприкасается с исламом классическим так же как в каллиграфии, та каллиграфия, которую мы видим на шамаилях татарских, это, с одной стороны, явно совершенно производное от классической арабской каллиграфии, а с другой стороны, мы не видим там классических арабских почерков, это уже новое искусство, которое создавалось татарскими художниками каллиграфами, и оно необычайно интересно.
Лиля Пальвелева: В советское время, по понятным причинам, традиция создания шамаилей почти полностью прервалась. Сейчас это искусство возрождается. Художник Рустем Шамсутов и сам создает шамаили. Они представлены на выставке в Музее Востока исследуют старинные образцы. Шамсутов - автор единственной монографии о них.
Рустем Шамсутов: Если говорить о символике, то вот это народная и профессиональная, скажем. Шамаили, есть такая версия, по мнению многих ученых, появились как предметы турецкого импорта. В Турции подобное искусство живописи на обратной стороне стекла называли джамалта. На нашей территории, в культуре казанских татар, термин взят из персидского языка в значении священной картины. И вот эти первые шамаили выполнялись народными мастерами, зачастую копировались, поэтому многие шамаили не имеют авторства. А вот появление печати, печатной техники выводит искусство шамаилей на профессионально новый уровень, когда уже эта техника позволяет внедрять большие информационные тексты с информационным содержанием, и там присутствуют и на арабском языке надписи, и какие-то символические изображения.
Лиля Пальвелева: Это коранические надписи?
Рустем Шамсутов: Коранические, да. На арабском языке, как правило, коранические надписи. Исключение, может быть, составляют стихи Тукая. В культуре татар это стихотворение о родном языке приравнивается к некому священному. Первым начал внедрять эти тексты светского содержания, - поговорки, слова из песен Баки Урманче. И опять же это связано со временем, потому что это 70-е годы, когда он обращается к искусству арабской каллиграфии, он внедряет это светское содержание, чтобы как-то, видимо, не раздражать цензуру. А в современном творчестве это уже это вошло в правило и достаточно много примеров, когда используются именно тексты светского содержания, то есть могут быть слова из поговорок, из песен, из пословиц, популярных в народе.
Лиля Пальвелева: Что касается изобразительного ряда он, по словам Рустема Шамсутова, в основном связан с верованиями народного ислама.
Рустем Шамсутов: Большая вера в обережные функции этих изображений. В сознании народном эти священные изображения, в первую очередь - обереги. В деревнях даже небольшого формата шамаили часто вешались над дверью, подчеркивая вот эти обережные функции священных письмен. И уже в сознании современных людей, все равно где-то в подсознании остается, что священное изображение, вот эта священная арабская надпись оберегает жилище. Я боюсь, что даже дешифровка вот этих изображений современным художником и современным ученым может отличаться от человека, который сто лет назад это создавал и который непосредственно жил в этом. Допустим, как правило, там, где изображение чалмы, там суфийские какие-то появляются надписи, потому что головной убор символизирует то или иное суфийское братство. Если, допустим, изображение круга, то, как правило, это словесное описание Пророка. Потому что есть в Турции подобное искусство, каноничное по форме, и вот шамаили иногда перекликаются с этим. То есть это не каноничное искусство. Как в Японии - до такой степени канона не дошло. Все-таки это метафоры какие-то. Это не символы, это метафора. Но, тем не менее, она понятна была религиозному сознанию верующего человека. Допустим, если ковчег, если имена там отроков, которые проспали в пещере, то эта метафора понятна была человеку, как символ спасения, оберега.
Лиля Пальвелева: А вот чего не встретишь ни на одном татарском шамаиле, так это изображения людей и животных. Безлюдны города, в которых каждый отдельный домик прорисован. Сам по себе катит из Дамаска в Медину паровоз, и пусты многочленные лодки и кораблики вблизи Стамбула. По народным татарским поверьям, дом, в котором есть изображение человека, обходят стороной ангелы.
