Ирина Лагунина: Мы уже рассказывали о том, что гей-парад в Москве в минувшие выходные обернулся парадом МВД. В ходе практически не состоявшейся акции были задержаны несколько десятков человек, в том числе британский журналист. Единственной страной, чьи политики открыто выступили с осуждением действий московского правительства и гомофобии в России в целом стали Нидерланды. Все началось с того, что обратить внимание на проблему призвал нидерландский участник конкурса «Евровидение» Гордон. После субботних событий Гордон в интервью нидерландским средствам информации сказал, что не понимает, как в городе, где проводится мероприятие, абсолютное большинство участников которого – представители сексуальных меньшинств, «правительство могло показать себя с такой стороны». Гордона поддержал министр культуры и образования Рональд Пластерк, а также член Европарламента от нидерландской партии D66 Софи ин эт Велд, которая становилась свидетельницей грубого разгона гей-манифестаций в Москве уже дважды – в 2006 и в 2009 годах. На ее взгляд, российское руководство лишь тогда поймет, что перешло все границы, когда с осуждением его действий выступит весь Евросоюз. Среди основных требований, которые выдвигают активисты гей-движения в России – обеспечить им равные с гетеросексуалами юридические права. О каких правах идет речь? Наш корреспондент в Нидерландах Софья Корниенко побеседовала с теми, кто такими правами пользуется уже сегодня – с однополыми парами в Нидерландах.
Андреа: Только не используйте, пожалуйста, мою фамилию. Я не доверяю тому, как все это воспримут в России, слишком много оттуда дурных новостей. Здесь все знают о моей ориентации – и мои родители, и дедушка с бабушкой, и сосед из Афганистана, и сосед из Ирана, мой начальник на работе. Здесь это просто вообще уже не вопрос, не проблема. Все знают, что я живу с женщиной, и точка. Те, кто знаком с нами поближе, знают и то, что мы состоим в законном браке – по нидерландскому законодательству, что немаловажно подчеркнуть. Потому что в Нидерландах однополый брак предоставляет все права и все обязанности, как и обычный брак. Если что-нибудь случится с моей женой, то мне обеспечивается пенсия, если моя жена станет нетрудоспособной, я несу за нее ответственность и должна о ней заботиться и содержать ее. То есть брак предполагает взимную ответственность, и я чувствую себя в браке более уверенной в завтрашнем дне.
Софья Корниенко: Говорит моя коллега, 36-летняя журналистка Андреа из Германии. Андреа состоит в браке с голландкой.
Андреа: Мы неспроста решили пожениться в Нидерландах. В моей родной Германии можно зарегистрировать однополый союз, но эта регистрация не обеспечит всех прав законных супругов. Например, если мы зарегистрированы в Германии, и со мной что-то случится, и я попаду в больницу, то ко мне будут пускать только близких родственников, а моя вторая половина по немецким законам не будет считаться членом семьи. В Нидерландах же таких сложностей возникнуть не может. То же касается усыновления детей – в Германии усыновить ребенка может официально лишь один из партнеров, а не оба как семейная пара. То есть, несмотря на то, что в повседневной жизни я не чувствую различий в отношении к себе на улице или в кругу друзей в Германии и в Нидерландах, юридически в Германии еще очень многое должно произойти, чтобы дорасти до голландского уровня.
Софья Корниенко: Андреа планирует беременность от мужчины-донора.
Андреа: Мы решили пожениться, потому что мы хотим иметь детей, а для детей очень важно расти в безопасных в правовом отношении условиях. Если мы женаты, то даже если с одной из нас что-то случится, то детям будет на что жить. Мы всегда знали, что хотим детей – еще 6 лет назад, когда мы познакомились, уже зашел об этом разговор, то есть предполагался брак. Но у нас не было такого, чтобы одна из нас встала на колени и сделала другой предложение. Да и свадьбу мы сыграли скромную. И вот, когда мы подписали в здании районной управы необходимые документы и осознали, что теперь мы женаты, то это было такое приятное чувство! Ощущение признания, что мой брак, мои чувства, моя любовь ценятся не меньше, чем чувства, например, моего соседа, который – так уж совпало – тоже влюблен в женщину.
Софья Корниенко: А вы не сталкивались с таким голландским феноменом как weigerambtenaar – чиновником, отказывающимся регистрировать однополый брак?
Андреа: Нет, нет, к счастью нет. Многие думают, что в Нидерландах все такие терпимые, что здесь все-все позволено, но это не совсем так. Голландцы терпимый народ только до такой степени, пока поведение соседа не беспокоит его частную жизнь.
Софья Корниенко: На мой взгляд, это уже очень хорошо! Особенно если сравнить с другими странами.
Андреа: Да, это уже очень хорошо. Но это не означает, что здесь нет гомофобов. Когда в 2001 году в Нидерландах – в первой стране в мире – вышел закон, разрешающий однополые браки, то и здесь были такие сотрудники городских и районных управ, которые отказывались женить однополые пары, на том основании, что, якобы, когда они избрали эту профессию, такого не было, и они не могут изменить свои убеждения теперь. На эту тему было очень много споров, и, честно говоря, обидных для нас споров, потому что эти люди попросту отказывались принимать нас всерьез, в то время как я – такая какая есть – блондинка, люблю спагетти и женщин. И я такая не потому, что я кому-то хочу насолить или помешать, я просто такая есть. Одним из наиболее важных аспектов нидерландского общества я считаю его прозрачность, наглядность: я, какая я есть, имею право идти по улице, и если кто-то меня захочет обидеть, то я могу попросить помощи у полицейского, и он меня защитит. Это действительно так, и поэтому я ничего не боюсь и чувствую себя здесь в безопасности. Движение за права гомосексуалистов боролось прежде всего за право на эту прозрачность и наглядность – ведь в мире существует еще много стран, где люди думают, что гомосексуалисты выглядят как-то иначе, что это нечто из ряда вон выходящее. И поменять свое представление о нас окружающие могут лишь благодаря открытости и наглядности. Парады - ничто иное, как наглядная демонстрация того, кто мы. Внутри нашего сообщества много споров по поводу того, какими должны быть эти манифестации. Многие говорят, что в них нужно принимать участие в той же одежде, и вообще вести себя так же естественно, как в повседневной жизни. Другие говорят, что нужно на параде вести себя и одеваться как можно более вызывающе, оголять ягодицы и тому подобное, в общем – напугать людей, шокировать, и тогда уж в повседневной жизни они точно примут нас, потому что на деле мы – гораздо более компромиссный, спокойный вариант. Первые отвечают вторым: «Нет, так вы вообще всех отпугнете, они закроются и не примут нас больше. Они будут думать, что гомосексуалисты такие, какими вы предстанете на параде – а мы совсем не такие». Я лично хожу на парады, я считаю это очень важным, не хочу прятаться, да и нечего мне скрывать – я просто хочу быть самой собой и никому не причиняю этим вреда – но я иду по улице в простых брюках и свитере на этих парадах. Потому что этого нельзя запретить.
Софья Корниенко: Врач из Амстердама Анне-Мик, по возрасту годится моей предыдущей собеседнице в матери.
Анне-Мик: В какой-то степени изменения к лучшему связаны еще и с тем, что с возрастом я вообще стала увереннее во всех сферах жизни – пришло профессиональное признание, например, и все коллеги вот уже много лет воспринимают как должное тот факт, что моя вторая половина – женщина. Возможно, за это время я и сама подобрала для себя такой круг общения, в котором моя ориентация не вызывает неприятия. В общем, для меня этот вопрос уже давно перестал быть животрепещущим, я перестала даже задумываться об этом. А ведь раньше я часто специально в разговоре избегала упоминать слово «подруга», а говорила нейтральное partner.
Софья Корниенко: Да, за этим словом прячутся многие люди, состоящие в однополых союзах. Однако, по-моему, это прекрасно, что язык – нидерландский или английский – дает им такую возможность. Язык всегда без прикрас отражает положение дел в обществе. Вот в русском языке, например, говорить о супруге без упоминания его или ее пола пока проблематично.
Анне-Мик: Вчера у нас в гостях была другая лесбийская пара, две молодых женщины. Я им рассказала, что собираюсь дать интервью для русской радиостанции и спросила, чувствуют ли они неприятие с чьей-либо стороны. Они ответили, что пока пожаловаться не на что, но и они осторожничают, находясь еще только в начале своей карьеры. Одна из них, например, работает в больнице, и сестра сказала ей: «Доктор, там у нас такой странноватый пациент появился: он был одно время с женщиной и родил с ней ребенка, а теперь живет с мужчиной». В итоге моя знакомая не поняла, что именно сестре показалось странным: то, что этот человек когда-то жил с женщиной, или то, что он сегодня живет с мужчиной. И она из осторожности ничего не сказала в ответ.
Софья Корниенко: Со своей любимой женщиной Анне-Мик прожила 25 лет.
Анне-Мик: Да, теперь в Нидерландах можно заключать однополый брак. Мы уже не задумываемся на эту тему, потому что уже столько лет вместе, и нам и так хорошо. Нам бы брак ничего дополнительно не дал. Разумеется, в браке проще оформить друг на друга пенсию, страховку, особенно если одна из нас утратит трудоспособность – нам все эти вещи пришлось оформлять отдельно, и это стоило больших усилий и бюрократических затрат. В эмоциональном плане брак уже не внесет в наш союз ничего нового. Возможно, если бы жениться разрешалось 25 лет назад, когда мы стали жить вместе, то мы бы и поженились. Вот если бы мы были сейчас молодыми, то, наверное, приняли бы иное решение в отношении того, иметь или не иметь детей. Когда-то мы приняли сознательное решение не рожать и не усыновлять ребенка (что тогда было возможно лишь как матери-одиночке, а не как однополой паре). Мы решили, что несправедливо будет заводить ребенка, лишенного фигуры отца, побоялись, что его из-за этого будут дразнить в школе, что он вырастет с психологической травмой как «ребенок двух мам». У нас были знакомые, которые уже в то время – в 80-е и 90-е годы приняли противоположное решение – несколько женщин в лесбийских союзах родили детей. И я должна признать, что мы были не правы – когда я сегодня наблюдаю, какими выросли эти дети, то их совсем не дразнили в школе, и психологических травм никаких у них нет. Для этих детей вообще оказалось не проблемой – расти в лесбийской семье. У знакомой пары есть, например, дети 11 и 13 лет. Оба ребенка знают, кто их биологический отец – то есть, даже если они не до конца пока понимают, что такое «биологический отец», то когда их спрашивают друзья в школе, есть ли у них еще и папа, то они говорят «да» и общаются с папой, но воспитывают их две мамы.
Софья Корниенко: Как вы думаете, свои права геи в Нидерландах отвоевали навсегда, или их положение подвержено изменениям в зависимости от политического климата?
Анне-Мик: Новый кабинет, в который наравне с христианскими демократами входят и представители консервативной христианской партии, совершил ряд попыток ослабить целый ряд правовых достижений в этой области. Однако религиозные политики, которые активно выступают с таких регрессивных позиций, сами уже составляют в Нидерландах меньшинство. В Нидерландах вообще много разных меньшинств – здесь вам и марокканцы, и мусульмане, и практикующие христиане, всех не перечислишь. И гомосексуалисты – лишь одно из этих многочисленных меньшинств. И чем больше представители одних меньшинств общаются, пересекаются с представителями других меньшинств, тем проще им уживаться друг с другом.
Софья Корниенко: Иными словами, чем сложнее, многослойнее общество, чем больше в нем субкультур и течений, тем оно стабильнее и безопаснее?
Анне-Мик: Это определенно один из путей к примирению. Плюс сам факт, что представители меньшинств не скрывают своих убеждений, открыто заявляют о них, и таким образом дают окружающим возможность соприкоснуться с самим явлением однополой сексуальной ориентации. Родители моей спутницы жизни, например – практикующие католики. Им было очень сложно поначалу принять наш союз. Первые два года мы им вообще ничего не рассказывали, и я не была с ними знакома. Затем еще целый год они отказывались со мной знакомиться. Теперь же они во мне души не чают и все спрашивают, когда же я опять заеду. Теперь, когда они видят, как мы счастливы вместе, им тоже от этого хорошо. Им жаль, что у них нет от нас внуков, но с нами у них сложились очень теплые отношения.
Софья Корниенко: На прошедшей неделе вышла книга 'Elke liefde telt' («Всякая любовь считается») бывшего крупного голландского политика, а ныне сотрудника правозащитной организации Human Rights Watch Бориса Диттриха (Boris Dittrich). Диттрих также является автором «Джокьякартских принципов», свода принципов применения международных норм о правах человека к вопросам сексуальной ориентации и гендерной идентичности, которые утверждают обязывающие международно-правовые стандарты. Как сказано на официальном сайте, принципы призваны обеспечить будущее, в котором все люди, рождающиеся свободными и равными в своем достоинстве и правах, будут иметь возможность оставаться таковыми. Борис Диттрих, который теперь живет и работает в Нью-Йорке, рассказал в интервью нидерландскому телевидению (телерограмме «НОВА»):
Борис Диттрих: Этим летом пять американских пар примут участие в параде в Амстердаме, где мэр города Йоб Кохен свяжет их официальными узами брака на лодке на канале, и почти миллион гостей парада будут этому свидетелями. Американские СМИ очень заинтересовались этой историей. Я же принимаю участие в организации этой пятикратной свадьбы потому, что хочу привлечь внимание к проблеме международных однополых пар, которые не имеют на сегодняшний день права вместе проживать в США, если один из них – не американец, то он не имеет права на партнерский вида на жительство. Они называют себя «изгнанники любви». Многие живут в Европе, в Нидерландах, например, потому что в Америке пока нет закона, чтобы они могли вернуться. Иногда я подтруниваю над американцами и специально представляю им своего супруга словом «муж», husband, а не привычным для них partner. Несколько раз меня поправляли: «Нет, нет! «Муж» - это только если речь идет о настоящем браке!» А я тогда спросил: «Что вы имеете в виду?» Они долго объясняли, а потом я говорю: «Так и мы состоим в браке! У вас тут что, даже замуж выйти нельзя?»
Софья Корниенко: В воскресенье в мире отмечался международный день против гомофобии.
Андреа: Только не используйте, пожалуйста, мою фамилию. Я не доверяю тому, как все это воспримут в России, слишком много оттуда дурных новостей. Здесь все знают о моей ориентации – и мои родители, и дедушка с бабушкой, и сосед из Афганистана, и сосед из Ирана, мой начальник на работе. Здесь это просто вообще уже не вопрос, не проблема. Все знают, что я живу с женщиной, и точка. Те, кто знаком с нами поближе, знают и то, что мы состоим в законном браке – по нидерландскому законодательству, что немаловажно подчеркнуть. Потому что в Нидерландах однополый брак предоставляет все права и все обязанности, как и обычный брак. Если что-нибудь случится с моей женой, то мне обеспечивается пенсия, если моя жена станет нетрудоспособной, я несу за нее ответственность и должна о ней заботиться и содержать ее. То есть брак предполагает взимную ответственность, и я чувствую себя в браке более уверенной в завтрашнем дне.
Софья Корниенко: Говорит моя коллега, 36-летняя журналистка Андреа из Германии. Андреа состоит в браке с голландкой.
Андреа: Мы неспроста решили пожениться в Нидерландах. В моей родной Германии можно зарегистрировать однополый союз, но эта регистрация не обеспечит всех прав законных супругов. Например, если мы зарегистрированы в Германии, и со мной что-то случится, и я попаду в больницу, то ко мне будут пускать только близких родственников, а моя вторая половина по немецким законам не будет считаться членом семьи. В Нидерландах же таких сложностей возникнуть не может. То же касается усыновления детей – в Германии усыновить ребенка может официально лишь один из партнеров, а не оба как семейная пара. То есть, несмотря на то, что в повседневной жизни я не чувствую различий в отношении к себе на улице или в кругу друзей в Германии и в Нидерландах, юридически в Германии еще очень многое должно произойти, чтобы дорасти до голландского уровня.
Софья Корниенко: Андреа планирует беременность от мужчины-донора.
Андреа: Мы решили пожениться, потому что мы хотим иметь детей, а для детей очень важно расти в безопасных в правовом отношении условиях. Если мы женаты, то даже если с одной из нас что-то случится, то детям будет на что жить. Мы всегда знали, что хотим детей – еще 6 лет назад, когда мы познакомились, уже зашел об этом разговор, то есть предполагался брак. Но у нас не было такого, чтобы одна из нас встала на колени и сделала другой предложение. Да и свадьбу мы сыграли скромную. И вот, когда мы подписали в здании районной управы необходимые документы и осознали, что теперь мы женаты, то это было такое приятное чувство! Ощущение признания, что мой брак, мои чувства, моя любовь ценятся не меньше, чем чувства, например, моего соседа, который – так уж совпало – тоже влюблен в женщину.
Софья Корниенко: А вы не сталкивались с таким голландским феноменом как weigerambtenaar – чиновником, отказывающимся регистрировать однополый брак?
Андреа: Нет, нет, к счастью нет. Многие думают, что в Нидерландах все такие терпимые, что здесь все-все позволено, но это не совсем так. Голландцы терпимый народ только до такой степени, пока поведение соседа не беспокоит его частную жизнь.
Софья Корниенко: На мой взгляд, это уже очень хорошо! Особенно если сравнить с другими странами.
Андреа: Да, это уже очень хорошо. Но это не означает, что здесь нет гомофобов. Когда в 2001 году в Нидерландах – в первой стране в мире – вышел закон, разрешающий однополые браки, то и здесь были такие сотрудники городских и районных управ, которые отказывались женить однополые пары, на том основании, что, якобы, когда они избрали эту профессию, такого не было, и они не могут изменить свои убеждения теперь. На эту тему было очень много споров, и, честно говоря, обидных для нас споров, потому что эти люди попросту отказывались принимать нас всерьез, в то время как я – такая какая есть – блондинка, люблю спагетти и женщин. И я такая не потому, что я кому-то хочу насолить или помешать, я просто такая есть. Одним из наиболее важных аспектов нидерландского общества я считаю его прозрачность, наглядность: я, какая я есть, имею право идти по улице, и если кто-то меня захочет обидеть, то я могу попросить помощи у полицейского, и он меня защитит. Это действительно так, и поэтому я ничего не боюсь и чувствую себя здесь в безопасности. Движение за права гомосексуалистов боролось прежде всего за право на эту прозрачность и наглядность – ведь в мире существует еще много стран, где люди думают, что гомосексуалисты выглядят как-то иначе, что это нечто из ряда вон выходящее. И поменять свое представление о нас окружающие могут лишь благодаря открытости и наглядности. Парады - ничто иное, как наглядная демонстрация того, кто мы. Внутри нашего сообщества много споров по поводу того, какими должны быть эти манифестации. Многие говорят, что в них нужно принимать участие в той же одежде, и вообще вести себя так же естественно, как в повседневной жизни. Другие говорят, что нужно на параде вести себя и одеваться как можно более вызывающе, оголять ягодицы и тому подобное, в общем – напугать людей, шокировать, и тогда уж в повседневной жизни они точно примут нас, потому что на деле мы – гораздо более компромиссный, спокойный вариант. Первые отвечают вторым: «Нет, так вы вообще всех отпугнете, они закроются и не примут нас больше. Они будут думать, что гомосексуалисты такие, какими вы предстанете на параде – а мы совсем не такие». Я лично хожу на парады, я считаю это очень важным, не хочу прятаться, да и нечего мне скрывать – я просто хочу быть самой собой и никому не причиняю этим вреда – но я иду по улице в простых брюках и свитере на этих парадах. Потому что этого нельзя запретить.
Софья Корниенко: Врач из Амстердама Анне-Мик, по возрасту годится моей предыдущей собеседнице в матери.
Анне-Мик: В какой-то степени изменения к лучшему связаны еще и с тем, что с возрастом я вообще стала увереннее во всех сферах жизни – пришло профессиональное признание, например, и все коллеги вот уже много лет воспринимают как должное тот факт, что моя вторая половина – женщина. Возможно, за это время я и сама подобрала для себя такой круг общения, в котором моя ориентация не вызывает неприятия. В общем, для меня этот вопрос уже давно перестал быть животрепещущим, я перестала даже задумываться об этом. А ведь раньше я часто специально в разговоре избегала упоминать слово «подруга», а говорила нейтральное partner.
Софья Корниенко: Да, за этим словом прячутся многие люди, состоящие в однополых союзах. Однако, по-моему, это прекрасно, что язык – нидерландский или английский – дает им такую возможность. Язык всегда без прикрас отражает положение дел в обществе. Вот в русском языке, например, говорить о супруге без упоминания его или ее пола пока проблематично.
Анне-Мик: Вчера у нас в гостях была другая лесбийская пара, две молодых женщины. Я им рассказала, что собираюсь дать интервью для русской радиостанции и спросила, чувствуют ли они неприятие с чьей-либо стороны. Они ответили, что пока пожаловаться не на что, но и они осторожничают, находясь еще только в начале своей карьеры. Одна из них, например, работает в больнице, и сестра сказала ей: «Доктор, там у нас такой странноватый пациент появился: он был одно время с женщиной и родил с ней ребенка, а теперь живет с мужчиной». В итоге моя знакомая не поняла, что именно сестре показалось странным: то, что этот человек когда-то жил с женщиной, или то, что он сегодня живет с мужчиной. И она из осторожности ничего не сказала в ответ.
Софья Корниенко: Со своей любимой женщиной Анне-Мик прожила 25 лет.
Анне-Мик: Да, теперь в Нидерландах можно заключать однополый брак. Мы уже не задумываемся на эту тему, потому что уже столько лет вместе, и нам и так хорошо. Нам бы брак ничего дополнительно не дал. Разумеется, в браке проще оформить друг на друга пенсию, страховку, особенно если одна из нас утратит трудоспособность – нам все эти вещи пришлось оформлять отдельно, и это стоило больших усилий и бюрократических затрат. В эмоциональном плане брак уже не внесет в наш союз ничего нового. Возможно, если бы жениться разрешалось 25 лет назад, когда мы стали жить вместе, то мы бы и поженились. Вот если бы мы были сейчас молодыми, то, наверное, приняли бы иное решение в отношении того, иметь или не иметь детей. Когда-то мы приняли сознательное решение не рожать и не усыновлять ребенка (что тогда было возможно лишь как матери-одиночке, а не как однополой паре). Мы решили, что несправедливо будет заводить ребенка, лишенного фигуры отца, побоялись, что его из-за этого будут дразнить в школе, что он вырастет с психологической травмой как «ребенок двух мам». У нас были знакомые, которые уже в то время – в 80-е и 90-е годы приняли противоположное решение – несколько женщин в лесбийских союзах родили детей. И я должна признать, что мы были не правы – когда я сегодня наблюдаю, какими выросли эти дети, то их совсем не дразнили в школе, и психологических травм никаких у них нет. Для этих детей вообще оказалось не проблемой – расти в лесбийской семье. У знакомой пары есть, например, дети 11 и 13 лет. Оба ребенка знают, кто их биологический отец – то есть, даже если они не до конца пока понимают, что такое «биологический отец», то когда их спрашивают друзья в школе, есть ли у них еще и папа, то они говорят «да» и общаются с папой, но воспитывают их две мамы.
Софья Корниенко: Как вы думаете, свои права геи в Нидерландах отвоевали навсегда, или их положение подвержено изменениям в зависимости от политического климата?
Анне-Мик: Новый кабинет, в который наравне с христианскими демократами входят и представители консервативной христианской партии, совершил ряд попыток ослабить целый ряд правовых достижений в этой области. Однако религиозные политики, которые активно выступают с таких регрессивных позиций, сами уже составляют в Нидерландах меньшинство. В Нидерландах вообще много разных меньшинств – здесь вам и марокканцы, и мусульмане, и практикующие христиане, всех не перечислишь. И гомосексуалисты – лишь одно из этих многочисленных меньшинств. И чем больше представители одних меньшинств общаются, пересекаются с представителями других меньшинств, тем проще им уживаться друг с другом.
Софья Корниенко: Иными словами, чем сложнее, многослойнее общество, чем больше в нем субкультур и течений, тем оно стабильнее и безопаснее?
Анне-Мик: Это определенно один из путей к примирению. Плюс сам факт, что представители меньшинств не скрывают своих убеждений, открыто заявляют о них, и таким образом дают окружающим возможность соприкоснуться с самим явлением однополой сексуальной ориентации. Родители моей спутницы жизни, например – практикующие католики. Им было очень сложно поначалу принять наш союз. Первые два года мы им вообще ничего не рассказывали, и я не была с ними знакома. Затем еще целый год они отказывались со мной знакомиться. Теперь же они во мне души не чают и все спрашивают, когда же я опять заеду. Теперь, когда они видят, как мы счастливы вместе, им тоже от этого хорошо. Им жаль, что у них нет от нас внуков, но с нами у них сложились очень теплые отношения.
Софья Корниенко: На прошедшей неделе вышла книга 'Elke liefde telt' («Всякая любовь считается») бывшего крупного голландского политика, а ныне сотрудника правозащитной организации Human Rights Watch Бориса Диттриха (Boris Dittrich). Диттрих также является автором «Джокьякартских принципов», свода принципов применения международных норм о правах человека к вопросам сексуальной ориентации и гендерной идентичности, которые утверждают обязывающие международно-правовые стандарты. Как сказано на официальном сайте, принципы призваны обеспечить будущее, в котором все люди, рождающиеся свободными и равными в своем достоинстве и правах, будут иметь возможность оставаться таковыми. Борис Диттрих, который теперь живет и работает в Нью-Йорке, рассказал в интервью нидерландскому телевидению (телерограмме «НОВА»):
Борис Диттрих: Этим летом пять американских пар примут участие в параде в Амстердаме, где мэр города Йоб Кохен свяжет их официальными узами брака на лодке на канале, и почти миллион гостей парада будут этому свидетелями. Американские СМИ очень заинтересовались этой историей. Я же принимаю участие в организации этой пятикратной свадьбы потому, что хочу привлечь внимание к проблеме международных однополых пар, которые не имеют на сегодняшний день права вместе проживать в США, если один из них – не американец, то он не имеет права на партнерский вида на жительство. Они называют себя «изгнанники любви». Многие живут в Европе, в Нидерландах, например, потому что в Америке пока нет закона, чтобы они могли вернуться. Иногда я подтруниваю над американцами и специально представляю им своего супруга словом «муж», husband, а не привычным для них partner. Несколько раз меня поправляли: «Нет, нет! «Муж» - это только если речь идет о настоящем браке!» А я тогда спросил: «Что вы имеете в виду?» Они долго объясняли, а потом я говорю: «Так и мы состоим в браке! У вас тут что, даже замуж выйти нельзя?»
Софья Корниенко: В воскресенье в мире отмечался международный день против гомофобии.
