"Как будет говорить Россия через четверть столетия?" – такой была тема "круглого стола", который прошел в Москве в Научной библиотеке имени Некрасова. Впрочем, заглянуть в будущее собравшиеся не рискнули. Лингвисты в основном рассуждали о переменах, происходящих в русском языке в наши дни.
В науке о языке есть такое направление - прогностика. Однако разочарую тех, кто думает, что с ее помощью можно предсказать, например, какие слова останутся в языке, а какие исчезнут, или как к середине века может измениться строение русского предложения. Однажды в интервью Радио Свобода директор Института лингвистики РГГУ Максим Кронгауз сказал:
- Если мы говорим о прогностике как о лингвистической науке, то она занимается точечными проблемами, скажем, развитием орфографии, развитием фонетики и так далее. Когда мы выходим на масштаб языка в целом, то, конечно, научность тут же теряется. Слишком сложный объект, подверженный слишком большому количеству факторов.
Но вот в чем нет сомнений, считает участница нынешнего "круглого стола", старший научный сотрудник Института русского языка имени Виноградова Елена Шмелева, так это в том, что в наши дни происходят значительные перемены. Прежде всего, в так называемой "языковой картине мира".
- Бывают такие переломные точки, какие-то моменты, когда существенно меняется представление о жизни, и язык сразу же на это реагирует. Скажем, слово "успех" и стоящая за ним ассоциация. В русской "языковой картине мира" успех стоял не очень высоко, мы как-то всегда считали, что успех - это вещь во многом случайная. Даже слово "неудачник" у нас не имело такой сильной отрицательной оценки, как имеет английское слово "лузер", которое сейчас использует молодежь. Вспомните хотя бы фильмы, где действуют такие обаятельные неудачники. Успех у нас часто был связан с тем, что человек его достиг, может быть, не очень честными методами. Или слово "преуспевающий". Если говорилось, например, "он преуспевающий писатель, преуспевающий ученый" - это откровенно означало не то, что он хороший ученый, а то, что добился этого успеха какими-то не очень хорошими методами, получает много денег. Я не представляю, чтобы в свое время, скажем, о Солженицыне сказали, что он преуспевающий писатель. Вот это входило в наше представление об успехе. Сейчас это существенным образом изменилось. Вроде бы не появилось никакого нового слова, осталось то же самое, старое русское слово, но при этом появилось слово "успешный" по отношению к человеку. И вот этот "успешный человек" - это, наоборот, герой нашего времени.
Еще более яркий пример - слова "карьера" и даже "карьерист". К "карьеристу" словари пока еще дают помету "неодобрительное", однако в устной речи это слово все чаще становится либо нейтральной, либо положительной оценкой.
В науке о языке есть такое направление - прогностика. Однако разочарую тех, кто думает, что с ее помощью можно предсказать, например, какие слова останутся в языке, а какие исчезнут, или как к середине века может измениться строение русского предложения. Однажды в интервью Радио Свобода директор Института лингвистики РГГУ Максим Кронгауз сказал:
- Если мы говорим о прогностике как о лингвистической науке, то она занимается точечными проблемами, скажем, развитием орфографии, развитием фонетики и так далее. Когда мы выходим на масштаб языка в целом, то, конечно, научность тут же теряется. Слишком сложный объект, подверженный слишком большому количеству факторов.
Но вот в чем нет сомнений, считает участница нынешнего "круглого стола", старший научный сотрудник Института русского языка имени Виноградова Елена Шмелева, так это в том, что в наши дни происходят значительные перемены. Прежде всего, в так называемой "языковой картине мира".
- Бывают такие переломные точки, какие-то моменты, когда существенно меняется представление о жизни, и язык сразу же на это реагирует. Скажем, слово "успех" и стоящая за ним ассоциация. В русской "языковой картине мира" успех стоял не очень высоко, мы как-то всегда считали, что успех - это вещь во многом случайная. Даже слово "неудачник" у нас не имело такой сильной отрицательной оценки, как имеет английское слово "лузер", которое сейчас использует молодежь. Вспомните хотя бы фильмы, где действуют такие обаятельные неудачники. Успех у нас часто был связан с тем, что человек его достиг, может быть, не очень честными методами. Или слово "преуспевающий". Если говорилось, например, "он преуспевающий писатель, преуспевающий ученый" - это откровенно означало не то, что он хороший ученый, а то, что добился этого успеха какими-то не очень хорошими методами, получает много денег. Я не представляю, чтобы в свое время, скажем, о Солженицыне сказали, что он преуспевающий писатель. Вот это входило в наше представление об успехе. Сейчас это существенным образом изменилось. Вроде бы не появилось никакого нового слова, осталось то же самое, старое русское слово, но при этом появилось слово "успешный" по отношению к человеку. И вот этот "успешный человек" - это, наоборот, герой нашего времени.
Еще более яркий пример - слова "карьера" и даже "карьерист". К "карьеристу" словари пока еще дают помету "неодобрительное", однако в устной речи это слово все чаще становится либо нейтральной, либо положительной оценкой.
