"Московские новости ". № 1. 20.01.1998
ЮРИЙ ВАСИЛЬЕВ
Поводом послужили третьи по счету гастроли театра в
Японии, но речь шла, конечно, не только об этом. Говорилось о
бедственном положении Камерного музыкального , о том, что
четыре новых спектакля - "Сын мандарина" Кюи, "Cosi fan tutte"
Моцарта, рахманиновский "Алеко" и "Коронация Поппеи"
Монтеверди" - готовы, но сделать костюмы и декорации не на
что. Гастрольная афиша театра расписана до конца тысячелетия,
а в своей стране интерес к его судьбе почти начисто
отсутствует. В конце встречи Лев Осовский, главный дирижер
театра, отчаянно извиняясь за "вульгарные современные
словечки", произнес фразу, вынесенную в заголовок: "Давайте
раскрутим Покровского!" Помнится, в одном из самых известных
спектаклей в театре Бориса Александровича это звучало иначе:
"Давайте создадим оперу".
Если народы, правительства, нации хотят жить как люди, а не
как звери, они должны развивать культуру и пик этой культуры -
оперное искусство. В нашей стране оно было на очень высоком уровне
- и в столичных городах, и в так называемой провинции.
Пренебрежение к оперному искусству - беда, непоправимая ошибка,
потому что вне союза музыки и театра невозможно говорить о
нравственности народа, отдельной личности, правительства.
- Вы считаете, что посредством оперы можно управлять
государством?
- Так бы я не сказал, это было бы слишком легко. Опера -
сложное искусство, оно подчиняется только тем, кто его с открытым
сердцем любит. Чтобы полюбить оперу, надо иметь талант восприятия
красоты, в которую облечено добро человеческое. В любой опере
очень много страданий, смертей, но все преобразовано в красоту
духовного мира, доступную только музыке.
- Красивая смерть, красивое убийство - это возможно?
- То есть как невозможно? Пойдите на "Кармен"! Вы же идете на
праздник. Физическая смерть не имеет никакого отношения к
искусству и художественному образу. Опера нам дает величайший
образец духовного и чувственного восприятия действительности. Где
это восприятие сейчас? В деньгах? В богатстве? Человек "рыночной
экономики" в оперу не пойдет или отправится, чтобы выпить бокал
шампанского, рюмку водки, - такие оперные театры у нас, к
сожалению, появляются. Я же имею в виду публику, которая приходит
в оперу обогащать свое сердце добром, человечностью. Добиться
этого всякого рода увещеваниями, заявлениями, докладами, даже
школьными занятиями невозможно, тут поможет великий оперный образ.
Что такое смерть Кармен? Это торжество.
- Торжество чего?
- Человека. Такого, как Кармен. Для этого надо знать
последний аккорд, которым кончается опера: кто не знает его - тот
невежда. Может быть, на "Кармен" придет несведущий человек, но
если у него открыто сердце, открыты уши, он услышит этот
торжественный аккорд: Кармен победила.
Великий Мейерхольд решил поправить Чайковского в "Пиковой
даме" - и растерялся. Я это знаю, потому что был при нем. Он меня
спросил: "Кто был Германн - игрок или любовник?" От страха и
преклонения перед этим человеком я хотел угадать - и угадал:
"Игрок". Клеветал, потому что знал: Германн - любовник;
музыкальная драматургия этого величайшего из оперных произведений,
вероятно, значительнее, чем гениальная пушкинская новелла.
- "Евгений Онегин" Чайковского тоже больше, чем пушкинский?
- Если бы не было Пушкина, не было бы и "Евгения Онегина"
Чайковского. Но его "Пиковая дама" никакого отношения к Пушкину не
имеет, абсолютно никакого. До того трагического ощущения мира,
которое раскрыл Чайковский, Пушкину, писавшему "Пиковую даму", не
было дела - ему это было просто не нужно.
- Если продолжить сопоставление на современном материале: что
выше - "Жизнь с идиотом" Шнитке или проза Ерофеева?
- Не знаю. Когда идет спектакль, то, вероятно, Шнитке, когда
читаем Виктора Ерофеева, - можно и без композитора обойтись. Но
противопоставляя Чайковского Пушкину, мы должны быть предельно
осторожны - гениев нельзя объяснить. При этом понимаем, что редко
кто читает новеллу Мериме "Кармен", а оперу слушает и обожает весь
мир. Есть опера "Фауст" Гуно, для которого философия Гете не
играет роли: он выписал совершенно другие отношения персонажей,
это лирическая опера. Недалекие режиссеры могут сказать: ха-ха-ха,
какой же дурак был Гуно, что испортил великое произведение Гете.
Но ставить-то придется оперу Гуно, а не трагедию Гете, потому что
на Гете никто не пойдет...
- Вторую часть "Фауста" и вовсе не прочитают.
- Абсолютно верно. Я видел постановки Гете у хороших
режиссеров - это так умно и так недоступно, что становится скучно.
А "Фауст" в любой провинциальной опере... повесьте афишку: "Завтра
"Фауст", ни одного билета не будет. Эта любимейшая опера - полная
противоположность тому, о чем думал Гете. Также - и "Пиковая
дама". Ставить эту оперу, имея в виду Пушкина, значит, просто не
понимать Чайковского. Да, я посмею сказать, что Мейерхольд, будучи
очень хорошим режиссером, не владел наукой музыкальной
драматургии.
Эта наука живет не так долго, лет 20, в Москве ее развивает
профессор Евгений Акулов, замечательный знаток своего дела, в
Ленинграде был Дмитриев, ученик Асафьева. Не освоив этой науки, не
берись за оперу. Я могу это сказать даже любимому Мейерхольду (а
кто из нас, молодых режиссеров, не любил его? - Все были
влюблены). О "Евгении Онегине" боюсь говорить, потому что знаю,
как писалась эта опера. Я читал - да и вы, наверное, тоже, -
статью Кюи по поводу "Онегина"...
- Насколько я помню, Цезарь Антонович вообще обозвал
Чайковского "талантливым композитором садовой музыки"...
- Вот! Оно так и есть - как это ни страшно!
- Садовая музыка?
- Да, абсолютно садовая музыка, без которой человечество жить
не может. Это архигениальная садовая музыка - а сейчас ни садов
нет, ни музыки в садах. А ведь шикарная была традиция... Ну
представьте: вы - коммерсант и пошли у кого-то украсть деньги. У
вас не получилось, вы, удрученный, возвращаетесь домой по парку, а
там играют вальс Штрауса. Уже хорошо на сердце. Вот так действует
и опера; с этим ничего не поделать ни Гете, ни, извините,
Александру Сергеевичу Пушкину...
- Как он "не смог" ничего поделать с Мусоргским?
- Ну, это сверхгений.
- Настолько, что и сам не подозревал о музыкальной
драматургии?
- Да, но вы понимаете, какая здесь история: он действительно
ничего об этом не подозревал. Великий Иван Павлов доказал, что
Борис Годунов в опере Мусоргского умер от астмы - и доказал это на
нотах: все придыхания Бориса, паузы, остановки - и есть признаки
(напирая) астмы. Думал об этом Мусоргский? Вряд ли. Но он -
архигений, понятно? Не-ет, историки, конечно, скажут: "Годунов
умер не от астмы, у него кровь пошла", может быть, кто-нибудь даже
описал это, но какое нам дело, от чего умер царь, если у
Мусоргского он умер - от астмы! Вот величие оперы. Можете
представить - во время битвы за Москву, когда немцы были уже
совсем близко, работали два оперных театра: Станиславского и
филиал Большого. Они были полны, а спектакли начинались в час дня,
потому что вечером бывали налеты. Тысячи солдат в шинелях
аплодировали артистам - опера была нужна. И выжили - благодаря
опере в том числе.
- Если бы немцы захватили Москву, опера бы осталась?
- Конечно, только они заставили бы нас играть Вагнера, а мы
не умеем его ни петь, ни ставить. Лет пять тому назад меня
попросили поставить спектакль в Байрейте - я отказался. Я люблю
Вагнера, но ставить его не могу, потому что мое сердце не стучит
вместе с ним.
- Ну не Вагнером единым живы немцы, допустим, "Волшебную
флейту" ставили бы...
- Возможно, но для этого нужно в ней разобраться, а это
непросто. Я бы сказал, что "Флейта" не столько сложна, сколько
запутанна.
- Вы имеете в виду масонскую подоплеку?
- С одной стороны - масонство, с другой - текст, с третьей -
Царица Ночи... Много нахватано отовсюду, а вместе не сведено.
Когда идет длинная масонская сцена - скучно. А в "Дон Жуане" нет
ни одного скучного такта. У господина Чайковского не может быть
скучно, потому что он не пишет оперу, а ставит ее. Я читал его
письма, и те, что не опубликованы. "Не поставленная на сцене опера
не имеет никакого смысла" - вот его слова. Ставить на сцене, а не
учить в классах, не делать спевочки...
- А, допустим, Тургенев подходит для оперной сцены?
- Грандиозно! Есть опера Ребикова "Дворянское гнездо", у нас
в Камерном театре идет. Ребиков какой композитор? Средний. Но там
есть звук; и, можете представить, Ребиков написал: "Певцы не
должны петь ноты, они должны говорить на этих нотах", - то есть
опера не для пения, а для разговора. Мы играли это в Японии, и все
поразились - там Тургенева, по сравнению с русскими, немножечко
знают.
- Трудно ли складываются отношения режиссера с артистами?
- Я вам расскажу историю с Шаляпиным, я ее страшно люблю. Мне
передал ее один старый-старый артист хора, он ездил с Шаляпиным за
границу на гастроли. Так вот Шаляпин готовит "Мефистофеля" Бойто.
Спевка, дирижирует Тосканини, а за ним сидит автор, Арриго Бойто.
Тосканини останавливает господина Шаляпина и говорит: "Здесь вы
ошибаетесь, здесь не триоли, а дуоли". Шаляпин: "Извините".
Повторяют. Шаляпин опять по-своему. Тосканини: "Господин Шаляпин,
я же вам сказал, что здесь не..." Тогда Шаляпин повернулся и
говорит: "Что?" И - Тосканини побледнел и потерял сознание. Факт!
А Бойто подбежал: "Господин Шаляпин, абсолютно правильно! Это моя
ошибка, что я написал вместо триолей дуоли, вы поете абсолютно
верно". Вот что такое артист!
- Если бы там был режиссер-диктатор...
- Режиссер-диктатор - это сказки.
- Как, вы - не диктатор ?
- Не-е-ет, что вы! Я - слуга. Я бывал на
репетициях у Станиславского - это же божество! Никакой он не диктатор. Режиссер
не может быть диктатором, он - слуга. Он должен посмотреть в глаза
актера и угадать, что он сделает сегодня, что - завтра, а что
вообще никогда не сделает.
- Разве в вашем театре актер имеет собственное мнение?
- У нас есть мнение Чайковского, мнение Мусоргского, мнение
Пуччини, Бизе. А какое мнение может быть у актера, пусть он даже
очень долго репетирует Бориса Годунова? Есть мнение Бориса
Годунова. Если актер музыкален - у него понятны все слова. Если у
него понятны все слова, я думаю: "Пожалуй, он музыкален". Ко мне
пришел молодой актер на "Дон Жуана" и быстро ввелся в спектакль.
Мы с ним уже в Японию ездили, поедем в Германию, Францию, Бельгию
- вы представляете, 21 раз играть "Дон Жуана" каждый день подряд!
Вот что такое Моцарт, - так сказать, самый рыночный композитор.
- Борис Александрович, кому, как не вам, понимать, что
оперная компания во все времена была рыночным феноменом.
- Да, но товар-то уж очень нежный, оперных людей и
композиторов надо сохранять. А по телевизору - что это за звук,
которым поют? За это сажать надо, такой звук - преступление. И
вдруг человек слышит красивый звук. Он подсознательно, интуитивно
становится добрым, человеком, вот почему я настаиваю, что опера
нужна. Должно рухнуть это спекулятивное, злое пренебрежение к
человеческому сердцу и возникнуть душевная связь между актером -
посредством Чайковского, Мусоргского - и публикой, которая сидит в
зале. Поэтому я сделал Камерный театр - чтобы поближе быть актерам
к зрителям.
Был такой спектакль во МХАТе "Сверчок на печи", в какой-то
момент там пел сверчок - и замирали все: звук, тон! От этого
настроение начинается, возникает опера, появляется соединение
слова и смысла.
- Тогда "тональное" чтение поэтами своих стихов - тоже своего
рода опера?
- Это не опера, потому что там нет музыки - хотя музыка есть
в любой поэзии... В любом случае есть правила игры: Маяковский -
одна поэзия, Пушкин - другая, Бродский - третья. Кому-то нравится,
кому-то нет - есть же люди, которые считают Чайковского сладким и
сентиментальным, он и сам себя критиковал за это. Но без
Чайковского душа человеческая, да еще русская, не проживет. Как
можно отнять у русского человека красоту Чайковского, Мусоргского,
Римского-Корсакова - и заменить это рынком! Я против рыночной
экономики, я за оперу. Будет хорошая опера в стране - будет и
экономика, и политика умная.
- Похоже на древнекитайский афоризм.
- Вы мне сделали грандиозный комплимент, потому что,
наверное, умнее древних китайцев никого не было. Пекинская опера
феноменальна, я поражался, когда был в Китае. И театр кабуки в
Японии - тоже грандиозное явление. Японские ученые очень
интересуются нашим театром и все время спрашивают: какое влияние
на меня оказал кабуки? Я думаю, что, вероятно, какое-то оказал.
Когда к нам в 30-е годы приезжала труппа кабуки, все наши
режиссеры изумились - в том числе и Константин Сергеевич. Он любил
это искусство, его собственный реализм был романтичен и красив.
Такого "Евгения Онегина", как у Станиславского, никому не удастся
поставить. Вот я вижу у него: артистка стоит у балюстрады. "Ну что
особенного, - думаю. - Такая же мизансцена и у меня. Но почему у
него я волнуюсь, а на своем спектакле - нет?"
- Почему?
- Потому что есть Бог, и Он был в Станиславском. Тут никакие
компьютеры не помогут... Я раз увидел по телевизору мальчика,
который занимается компьютером, и подумал: все, пропало дело. На
Чайковском тебе не расплакаться, Шекспира не понять. Современная
молодежь не знает, что человеку, которого любишь, нельзя говорить:
"Люблю". У Шекспира и Ромео, и Джульетта обходятся без этих слов.
Вот что такое гений. А у нас в ходу: "Давай займемся любовью".
Только вслушайтесь, что творится! Рынок.
- Это лишь калька с "американского".
- Но наш рынок и есть калька. На рынке нельзя торговать
Чайковским.
Кому-то Покровский в своем неприятии новой реальности
покажется консерватором: ему - про рынок, а он все - про
Мусоргского да про Чайковского. А как сегодня может чувствовать
себя человек, у кого самый великий математик - Моцарт, идеал
женщины - Кармен, а вся микро- и макроэкономика существует в
категориях музыкального театра, которому отдано шестьдесят с
лишним лет?
С днем рождения, Борис Александрович! Долгих вам лет, верных
соратников и чутких меценатов, готовых внимать голосу Камерного
музыкального театра.
Материал предоставлен российским информационно-аналитическим агентством "Интегрум"
ЮРИЙ ВАСИЛЬЕВ
Поводом послужили третьи по счету гастроли театра в
Японии, но речь шла, конечно, не только об этом. Говорилось о
бедственном положении Камерного музыкального , о том, что
четыре новых спектакля - "Сын мандарина" Кюи, "Cosi fan tutte"
Моцарта, рахманиновский "Алеко" и "Коронация Поппеи"
Монтеверди" - готовы, но сделать костюмы и декорации не на
что. Гастрольная афиша театра расписана до конца тысячелетия,
а в своей стране интерес к его судьбе почти начисто
отсутствует. В конце встречи Лев Осовский, главный дирижер
театра, отчаянно извиняясь за "вульгарные современные
словечки", произнес фразу, вынесенную в заголовок: "Давайте
раскрутим Покровского!" Помнится, в одном из самых известных
спектаклей в театре Бориса Александровича это звучало иначе:
"Давайте создадим оперу".
Если народы, правительства, нации хотят жить как люди, а не
как звери, они должны развивать культуру и пик этой культуры -
оперное искусство. В нашей стране оно было на очень высоком уровне
- и в столичных городах, и в так называемой провинции.
Пренебрежение к оперному искусству - беда, непоправимая ошибка,
потому что вне союза музыки и театра невозможно говорить о
нравственности народа, отдельной личности, правительства.
- Вы считаете, что посредством оперы можно управлять
государством?
- Так бы я не сказал, это было бы слишком легко. Опера -
сложное искусство, оно подчиняется только тем, кто его с открытым
сердцем любит. Чтобы полюбить оперу, надо иметь талант восприятия
красоты, в которую облечено добро человеческое. В любой опере
очень много страданий, смертей, но все преобразовано в красоту
духовного мира, доступную только музыке.
- Красивая смерть, красивое убийство - это возможно?
- То есть как невозможно? Пойдите на "Кармен"! Вы же идете на
праздник. Физическая смерть не имеет никакого отношения к
искусству и художественному образу. Опера нам дает величайший
образец духовного и чувственного восприятия действительности. Где
это восприятие сейчас? В деньгах? В богатстве? Человек "рыночной
экономики" в оперу не пойдет или отправится, чтобы выпить бокал
шампанского, рюмку водки, - такие оперные театры у нас, к
сожалению, появляются. Я же имею в виду публику, которая приходит
в оперу обогащать свое сердце добром, человечностью. Добиться
этого всякого рода увещеваниями, заявлениями, докладами, даже
школьными занятиями невозможно, тут поможет великий оперный образ.
Что такое смерть Кармен? Это торжество.
- Торжество чего?
- Человека. Такого, как Кармен. Для этого надо знать
последний аккорд, которым кончается опера: кто не знает его - тот
невежда. Может быть, на "Кармен" придет несведущий человек, но
если у него открыто сердце, открыты уши, он услышит этот
торжественный аккорд: Кармен победила.
Великий Мейерхольд решил поправить Чайковского в "Пиковой
даме" - и растерялся. Я это знаю, потому что был при нем. Он меня
спросил: "Кто был Германн - игрок или любовник?" От страха и
преклонения перед этим человеком я хотел угадать - и угадал:
"Игрок". Клеветал, потому что знал: Германн - любовник;
музыкальная драматургия этого величайшего из оперных произведений,
вероятно, значительнее, чем гениальная пушкинская новелла.
- "Евгений Онегин" Чайковского тоже больше, чем пушкинский?
- Если бы не было Пушкина, не было бы и "Евгения Онегина"
Чайковского. Но его "Пиковая дама" никакого отношения к Пушкину не
имеет, абсолютно никакого. До того трагического ощущения мира,
которое раскрыл Чайковский, Пушкину, писавшему "Пиковую даму", не
было дела - ему это было просто не нужно.
- Если продолжить сопоставление на современном материале: что
выше - "Жизнь с идиотом" Шнитке или проза Ерофеева?
- Не знаю. Когда идет спектакль, то, вероятно, Шнитке, когда
читаем Виктора Ерофеева, - можно и без композитора обойтись. Но
противопоставляя Чайковского Пушкину, мы должны быть предельно
осторожны - гениев нельзя объяснить. При этом понимаем, что редко
кто читает новеллу Мериме "Кармен", а оперу слушает и обожает весь
мир. Есть опера "Фауст" Гуно, для которого философия Гете не
играет роли: он выписал совершенно другие отношения персонажей,
это лирическая опера. Недалекие режиссеры могут сказать: ха-ха-ха,
какой же дурак был Гуно, что испортил великое произведение Гете.
Но ставить-то придется оперу Гуно, а не трагедию Гете, потому что
на Гете никто не пойдет...
- Вторую часть "Фауста" и вовсе не прочитают.
- Абсолютно верно. Я видел постановки Гете у хороших
режиссеров - это так умно и так недоступно, что становится скучно.
А "Фауст" в любой провинциальной опере... повесьте афишку: "Завтра
"Фауст", ни одного билета не будет. Эта любимейшая опера - полная
противоположность тому, о чем думал Гете. Также - и "Пиковая
дама". Ставить эту оперу, имея в виду Пушкина, значит, просто не
понимать Чайковского. Да, я посмею сказать, что Мейерхольд, будучи
очень хорошим режиссером, не владел наукой музыкальной
драматургии.
Эта наука живет не так долго, лет 20, в Москве ее развивает
профессор Евгений Акулов, замечательный знаток своего дела, в
Ленинграде был Дмитриев, ученик Асафьева. Не освоив этой науки, не
берись за оперу. Я могу это сказать даже любимому Мейерхольду (а
кто из нас, молодых режиссеров, не любил его? - Все были
влюблены). О "Евгении Онегине" боюсь говорить, потому что знаю,
как писалась эта опера. Я читал - да и вы, наверное, тоже, -
статью Кюи по поводу "Онегина"...
- Насколько я помню, Цезарь Антонович вообще обозвал
Чайковского "талантливым композитором садовой музыки"...
- Вот! Оно так и есть - как это ни страшно!
- Садовая музыка?
- Да, абсолютно садовая музыка, без которой человечество жить
не может. Это архигениальная садовая музыка - а сейчас ни садов
нет, ни музыки в садах. А ведь шикарная была традиция... Ну
представьте: вы - коммерсант и пошли у кого-то украсть деньги. У
вас не получилось, вы, удрученный, возвращаетесь домой по парку, а
там играют вальс Штрауса. Уже хорошо на сердце. Вот так действует
и опера; с этим ничего не поделать ни Гете, ни, извините,
Александру Сергеевичу Пушкину...
- Как он "не смог" ничего поделать с Мусоргским?
- Ну, это сверхгений.
- Настолько, что и сам не подозревал о музыкальной
драматургии?
- Да, но вы понимаете, какая здесь история: он действительно
ничего об этом не подозревал. Великий Иван Павлов доказал, что
Борис Годунов в опере Мусоргского умер от астмы - и доказал это на
нотах: все придыхания Бориса, паузы, остановки - и есть признаки
(напирая) астмы. Думал об этом Мусоргский? Вряд ли. Но он -
архигений, понятно? Не-ет, историки, конечно, скажут: "Годунов
умер не от астмы, у него кровь пошла", может быть, кто-нибудь даже
описал это, но какое нам дело, от чего умер царь, если у
Мусоргского он умер - от астмы! Вот величие оперы. Можете
представить - во время битвы за Москву, когда немцы были уже
совсем близко, работали два оперных театра: Станиславского и
филиал Большого. Они были полны, а спектакли начинались в час дня,
потому что вечером бывали налеты. Тысячи солдат в шинелях
аплодировали артистам - опера была нужна. И выжили - благодаря
опере в том числе.
- Если бы немцы захватили Москву, опера бы осталась?
- Конечно, только они заставили бы нас играть Вагнера, а мы
не умеем его ни петь, ни ставить. Лет пять тому назад меня
попросили поставить спектакль в Байрейте - я отказался. Я люблю
Вагнера, но ставить его не могу, потому что мое сердце не стучит
вместе с ним.
- Ну не Вагнером единым живы немцы, допустим, "Волшебную
флейту" ставили бы...
- Возможно, но для этого нужно в ней разобраться, а это
непросто. Я бы сказал, что "Флейта" не столько сложна, сколько
запутанна.
- Вы имеете в виду масонскую подоплеку?
- С одной стороны - масонство, с другой - текст, с третьей -
Царица Ночи... Много нахватано отовсюду, а вместе не сведено.
Когда идет длинная масонская сцена - скучно. А в "Дон Жуане" нет
ни одного скучного такта. У господина Чайковского не может быть
скучно, потому что он не пишет оперу, а ставит ее. Я читал его
письма, и те, что не опубликованы. "Не поставленная на сцене опера
не имеет никакого смысла" - вот его слова. Ставить на сцене, а не
учить в классах, не делать спевочки...
- А, допустим, Тургенев подходит для оперной сцены?
- Грандиозно! Есть опера Ребикова "Дворянское гнездо", у нас
в Камерном театре идет. Ребиков какой композитор? Средний. Но там
есть звук; и, можете представить, Ребиков написал: "Певцы не
должны петь ноты, они должны говорить на этих нотах", - то есть
опера не для пения, а для разговора. Мы играли это в Японии, и все
поразились - там Тургенева, по сравнению с русскими, немножечко
знают.
- Трудно ли складываются отношения режиссера с артистами?
- Я вам расскажу историю с Шаляпиным, я ее страшно люблю. Мне
передал ее один старый-старый артист хора, он ездил с Шаляпиным за
границу на гастроли. Так вот Шаляпин готовит "Мефистофеля" Бойто.
Спевка, дирижирует Тосканини, а за ним сидит автор, Арриго Бойто.
Тосканини останавливает господина Шаляпина и говорит: "Здесь вы
ошибаетесь, здесь не триоли, а дуоли". Шаляпин: "Извините".
Повторяют. Шаляпин опять по-своему. Тосканини: "Господин Шаляпин,
я же вам сказал, что здесь не..." Тогда Шаляпин повернулся и
говорит: "Что?" И - Тосканини побледнел и потерял сознание. Факт!
А Бойто подбежал: "Господин Шаляпин, абсолютно правильно! Это моя
ошибка, что я написал вместо триолей дуоли, вы поете абсолютно
верно". Вот что такое артист!
- Если бы там был режиссер-диктатор...
- Режиссер-диктатор - это сказки.
- Как, вы - не диктатор ?
- Не-е-ет, что вы! Я - слуга. Я бывал на
репетициях у Станиславского - это же божество! Никакой он не диктатор. Режиссер
не может быть диктатором, он - слуга. Он должен посмотреть в глаза
актера и угадать, что он сделает сегодня, что - завтра, а что
вообще никогда не сделает.
- Разве в вашем театре актер имеет собственное мнение?
- У нас есть мнение Чайковского, мнение Мусоргского, мнение
Пуччини, Бизе. А какое мнение может быть у актера, пусть он даже
очень долго репетирует Бориса Годунова? Есть мнение Бориса
Годунова. Если актер музыкален - у него понятны все слова. Если у
него понятны все слова, я думаю: "Пожалуй, он музыкален". Ко мне
пришел молодой актер на "Дон Жуана" и быстро ввелся в спектакль.
Мы с ним уже в Японию ездили, поедем в Германию, Францию, Бельгию
- вы представляете, 21 раз играть "Дон Жуана" каждый день подряд!
Вот что такое Моцарт, - так сказать, самый рыночный композитор.
- Борис Александрович, кому, как не вам, понимать, что
оперная компания во все времена была рыночным феноменом.
- Да, но товар-то уж очень нежный, оперных людей и
композиторов надо сохранять. А по телевизору - что это за звук,
которым поют? За это сажать надо, такой звук - преступление. И
вдруг человек слышит красивый звук. Он подсознательно, интуитивно
становится добрым, человеком, вот почему я настаиваю, что опера
нужна. Должно рухнуть это спекулятивное, злое пренебрежение к
человеческому сердцу и возникнуть душевная связь между актером -
посредством Чайковского, Мусоргского - и публикой, которая сидит в
зале. Поэтому я сделал Камерный театр - чтобы поближе быть актерам
к зрителям.
Был такой спектакль во МХАТе "Сверчок на печи", в какой-то
момент там пел сверчок - и замирали все: звук, тон! От этого
настроение начинается, возникает опера, появляется соединение
слова и смысла.
- Тогда "тональное" чтение поэтами своих стихов - тоже своего
рода опера?
- Это не опера, потому что там нет музыки - хотя музыка есть
в любой поэзии... В любом случае есть правила игры: Маяковский -
одна поэзия, Пушкин - другая, Бродский - третья. Кому-то нравится,
кому-то нет - есть же люди, которые считают Чайковского сладким и
сентиментальным, он и сам себя критиковал за это. Но без
Чайковского душа человеческая, да еще русская, не проживет. Как
можно отнять у русского человека красоту Чайковского, Мусоргского,
Римского-Корсакова - и заменить это рынком! Я против рыночной
экономики, я за оперу. Будет хорошая опера в стране - будет и
экономика, и политика умная.
- Похоже на древнекитайский афоризм.
- Вы мне сделали грандиозный комплимент, потому что,
наверное, умнее древних китайцев никого не было. Пекинская опера
феноменальна, я поражался, когда был в Китае. И театр кабуки в
Японии - тоже грандиозное явление. Японские ученые очень
интересуются нашим театром и все время спрашивают: какое влияние
на меня оказал кабуки? Я думаю, что, вероятно, какое-то оказал.
Когда к нам в 30-е годы приезжала труппа кабуки, все наши
режиссеры изумились - в том числе и Константин Сергеевич. Он любил
это искусство, его собственный реализм был романтичен и красив.
Такого "Евгения Онегина", как у Станиславского, никому не удастся
поставить. Вот я вижу у него: артистка стоит у балюстрады. "Ну что
особенного, - думаю. - Такая же мизансцена и у меня. Но почему у
него я волнуюсь, а на своем спектакле - нет?"
- Почему?
- Потому что есть Бог, и Он был в Станиславском. Тут никакие
компьютеры не помогут... Я раз увидел по телевизору мальчика,
который занимается компьютером, и подумал: все, пропало дело. На
Чайковском тебе не расплакаться, Шекспира не понять. Современная
молодежь не знает, что человеку, которого любишь, нельзя говорить:
"Люблю". У Шекспира и Ромео, и Джульетта обходятся без этих слов.
Вот что такое гений. А у нас в ходу: "Давай займемся любовью".
Только вслушайтесь, что творится! Рынок.
- Это лишь калька с "американского".
- Но наш рынок и есть калька. На рынке нельзя торговать
Чайковским.
Кому-то Покровский в своем неприятии новой реальности
покажется консерватором: ему - про рынок, а он все - про
Мусоргского да про Чайковского. А как сегодня может чувствовать
себя человек, у кого самый великий математик - Моцарт, идеал
женщины - Кармен, а вся микро- и макроэкономика существует в
категориях музыкального театра, которому отдано шестьдесят с
лишним лет?
С днем рождения, Борис Александрович! Долгих вам лет, верных
соратников и чутких меценатов, готовых внимать голосу Камерного
музыкального театра.
Материал предоставлен российским информационно-аналитическим агентством "Интегрум"