В рубрике "Переслушивая Свободу" - Осип Мандельштам на старых пленках. Судьба и творчество Мандельштама были среди постоянных тем "Свободы" на протяжении всех лет существования нашей станции. Дикторы читали его стихи, мемуаристы и литературоведы рассказывали о встречах с поэтом и о драматической судьбе его наследия, обозревались книги, посвященные Мандельштаму, и месяцами на наших волнах читались воспоминания Надежды Мандельштам. Предлагаем вашему вниманию небольшую композицию из программы, вышедшей в эфир 26 июля 1959 года.
Диктор:
Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в твои зрачки
И своею кровью склеит
Двух столетий позвонки?
Кровь-строительница хлещет
Горлом из земных вещей,
Захребетник лишь трепещет
На пороге новых дней.
Тварь, покуда жизнь хватает,
Донести хребет должна,
И невидимым играет
Позвоночником волна.
Словно нежный хрящ ребенка,
Век младенческой земли.
Снова в жертву, как ягненка,
Темя жизни принесли.
Чтобы вырвать век из плена,
Чтобы новый мир начать,
Узловатых дней колена
Нужно флейтою связать.
Это век волну колышет
Человеческой тоской,
И в траве гадюка дышит
Мерой века золотой.
И еще набухнут почки,
Брызнет зелени побег,
Но разбит твой позвоночник,
Мой прекрасный жалкий век!
И с бессмысленной улыбкой
Вспять глядишь, жесток и слаб,
Словно зверь, когда-то гибкий,
На следы своих же лап.
Советские критики не раз писали о творчестве Мандельштама. Иногда хвалили, иногда ругали. В общем, оценивая его стихи как значительное явление в литературе, критики вместе с тем говорили о несозвучности его творчества с эпохой. Так, например, Николай Степанов в журнале "Звезда" писал по поводу книги "Стихотворения": "Современная поэзия идет путями в значительной мере иными, чем те, которые утверждены Мандельштамом. Но, тем не менее, пройти мимо него она не может". Другой критик, Берковский, в книге "Текущая литература" писал, что поэтический триумвират - Мандельштам, Пастернак, Тихонов - в мастерстве прозаической речи идет, быть может, первым в литературе.
Книга о поэзии ("О поэзии", 1928 – Ив.Т.), в виду своего теоретического характера и полного отсутствия всякой попытки подладиться к партийным требованиям от литературы, вызвала гораздо более отрицательное отношение. В журнале "Печать и революция" Бескин обвинил Мандельштама в "антиматериализме" и ругал за отказ "ревизовать свои старые позиции". Отстаивание Мандельштамом своих акмеистических теорий в 1928 и 1929 годах было объявлено "мракобесием" и "реакционностью". После этого Мандельштам новых книг уже не выпускал. Одним из последних стихотворений его последнего сборника было стихотворение под названием "1 января 1924 года":
Диктор:
Кто время целовал в измученное темя, -
С сыновней нежностью потом
Он будет вспоминать, как спать ложилось время
В сугроб пшеничный за окном.
Кто веку поднимал болезненные веки -
Два сонных яблока больших, -
Он слышит вечно шум, когда взревели реки
Времен обманных и глухих.
Два сонных яблока у века-властелина
И глиняный прекрасный рот,
Но к млеющей руке стареющего сына
Он, умирая, припадет.
Я знаю, с каждым днем слабеет жизни выдох.
Еще немного - оборвут
Простую песенку о глиняных обидах
И губы оловом зальют.
О глиняная жизнь! О умиранье века!
Боюсь, лишь тот поймет тебя,
В ком беспомощная улыбка человека,
Который потерял себя.
Какая боль - искать потерянное слово,
Больные веки поднимать
И, с известью в крови, для племени чужого
Ночные травы собирать.
Век. Известковый слой в крови больного сына
Твердеет. Спит Москва, как деревянный ларь,
И некуда бежать от века-властелина...
Снег пахнет яблоком, как встарь.
Мне хочется бежать от моего порога.
Куда? На улице темно,
И, словно сыплют соль мощеною дорогой,
Белеет совесть предо мной.
Диктор: Можно сказать о Мандельштаме его же словами, обращенными им к его современникам - Гумилеву, Ходасевичу, Пастернаку, Ахматовой и другим: поэт и писатель Мандельштам тоже не на вчера, не на сегодня, а - навсегда.
Диктор:
Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в твои зрачки
И своею кровью склеит
Двух столетий позвонки?
Кровь-строительница хлещет
Горлом из земных вещей,
Захребетник лишь трепещет
На пороге новых дней.
Тварь, покуда жизнь хватает,
Донести хребет должна,
И невидимым играет
Позвоночником волна.
Словно нежный хрящ ребенка,
Век младенческой земли.
Снова в жертву, как ягненка,
Темя жизни принесли.
Чтобы вырвать век из плена,
Чтобы новый мир начать,
Узловатых дней колена
Нужно флейтою связать.
Это век волну колышет
Человеческой тоской,
И в траве гадюка дышит
Мерой века золотой.
И еще набухнут почки,
Брызнет зелени побег,
Но разбит твой позвоночник,
Мой прекрасный жалкий век!
И с бессмысленной улыбкой
Вспять глядишь, жесток и слаб,
Словно зверь, когда-то гибкий,
На следы своих же лап.
Советские критики не раз писали о творчестве Мандельштама. Иногда хвалили, иногда ругали. В общем, оценивая его стихи как значительное явление в литературе, критики вместе с тем говорили о несозвучности его творчества с эпохой. Так, например, Николай Степанов в журнале "Звезда" писал по поводу книги "Стихотворения": "Современная поэзия идет путями в значительной мере иными, чем те, которые утверждены Мандельштамом. Но, тем не менее, пройти мимо него она не может". Другой критик, Берковский, в книге "Текущая литература" писал, что поэтический триумвират - Мандельштам, Пастернак, Тихонов - в мастерстве прозаической речи идет, быть может, первым в литературе.
Поэт и писатель Мандельштам тоже не на вчера, не на сегодня, а - навсегда
Книга о поэзии ("О поэзии", 1928 – Ив.Т.), в виду своего теоретического характера и полного отсутствия всякой попытки подладиться к партийным требованиям от литературы, вызвала гораздо более отрицательное отношение. В журнале "Печать и революция" Бескин обвинил Мандельштама в "антиматериализме" и ругал за отказ "ревизовать свои старые позиции". Отстаивание Мандельштамом своих акмеистических теорий в 1928 и 1929 годах было объявлено "мракобесием" и "реакционностью". После этого Мандельштам новых книг уже не выпускал. Одним из последних стихотворений его последнего сборника было стихотворение под названием "1 января 1924 года":
Диктор:
Кто время целовал в измученное темя, -
С сыновней нежностью потом
Он будет вспоминать, как спать ложилось время
В сугроб пшеничный за окном.
Кто веку поднимал болезненные веки -
Два сонных яблока больших, -
Он слышит вечно шум, когда взревели реки
Времен обманных и глухих.
Два сонных яблока у века-властелина
И глиняный прекрасный рот,
Но к млеющей руке стареющего сына
Он, умирая, припадет.
Я знаю, с каждым днем слабеет жизни выдох.
Еще немного - оборвут
Простую песенку о глиняных обидах
И губы оловом зальют.
О глиняная жизнь! О умиранье века!
Боюсь, лишь тот поймет тебя,
В ком беспомощная улыбка человека,
Который потерял себя.
Какая боль - искать потерянное слово,
Больные веки поднимать
И, с известью в крови, для племени чужого
Ночные травы собирать.
Век. Известковый слой в крови больного сына
Твердеет. Спит Москва, как деревянный ларь,
И некуда бежать от века-властелина...
Снег пахнет яблоком, как встарь.
Мне хочется бежать от моего порога.
Куда? На улице темно,
И, словно сыплют соль мощеною дорогой,
Белеет совесть предо мной.
Диктор: Можно сказать о Мандельштаме его же словами, обращенными им к его современникам - Гумилеву, Ходасевичу, Пастернаку, Ахматовой и другим: поэт и писатель Мандельштам тоже не на вчера, не на сегодня, а - навсегда.
