Ирина Лагунина: 75 лет назад Фьорелло Ла Гвардия, бывший военный пилот и конгрессмен от штата Нью-Йорк, был в первый раз избран мэром Нью-Йорка. Город в те дни был обременён всеми бедами Великой депрессии и коррумпированной администрацией. Когда, отслужив три срока, мэр Ла Гвардия вышел в отставку в 1945 году, Нью-Йорк был полон предприимчивости и оптимизма. Энергичный мэр расширил программы социальной помощи, открыл новые парки, построил мосты, улучшил общественный транспорт, разогнал нечестных чиновников. За долгую политическую карьеру Ла Гвардия заслужил репутацию самого неподкупного американского политика. «Неподкупный, как солнце» - сказал о нем президент Трумэн. Историю замечательного мэра рассказывает Марина Ефимова.
Марина Ефимова: Из ста восьми мэров Нью-Йорка пока только двоих ньюйоркцы готовы признать великими: первого мэра города (тогда еще Нью-Амстердама) – смелого одноногого голландца Питера Стайвесанта, и толстенького, маленького (в полтора метра ростом) итальянца с бешеным темпераментом – Фьорелло Ла Гвардия, чье имя - Фьорелло - в переводе с итальянского значит – «маленький цветок».
Пол Джефферс: Ла Гвардия - сын итальянского иммигранта. Его отец был музыкантом в духовом военном оркестре. Фьорелло родился в Нью-Йорке, но вырос в Аризонской пустыне, в захиревшем от депрессии городке Прэскотт. О мальчике Фьорелло известно из воспоминаний его учительницы, писавшей, что он был, может быть, единственным счастливым человеком в городе. Он был невероятно энергичным, любопытным, и первым узнавал все взрослые ругательства. Несмотря на маленький рост, Фьорелло был таким драчуном, что однажды, когда он не мог дотянуться до лица обидчика, он бросился в дом, вытащил стул, вскочил на него, и, пока противник опомнился, успел разок ему врезать. При этом в нем было и врожденное благородство. Однажды учительница пропустила арифметическую ошибку в его задании, и он это заметил. Дождавшись, когда дети ушли, он сказал ей наедине: «Придется вам освоить арифметику, раз уж вы собрались нас учить». В Аризоне отец Фьорелло отравился армейской едой, стал инвалидом и решил вернуться в Европу. И Фьорелло совершил с семьей путешествие в Италию, провел несколько лет в Европе, и только потом вернулся в Америку.
Марина Ефимова: В нашей передаче участвует Пол Джефферс, автор книги «Наполеон Нью-Йорка».
Детство, которое во многом формирует каждого человека, для Ла Гвардии было особенно важным периодом жизни. «Пустыня Аризоны, наводившая уныние на взрослых, - писал он в мемуарах, - была раем для мальчика». И далее:
«Нам давали полную свободу. К самостоятельности нас не просто приучали – на ней настаивали. Нас учили стрелять и охотиться в возрасте, когда нам еще было не удержать ружья... и в том же возрасте – ездить верхом. Наши игры были только уличными и, в основном, коллективными. Наше образование сочетало старомодную дисциплину со старомодным отвращением к невежеству. Словом, у меня было полноценное и счастливое детство».
Марина Ефимова: Еще одна особенность детства Ла Гвардии, имевшая немалые последствия для города Нью-Йорка: Прэскотт был фронтиром, где в конце 19-го века осело (как и по всему фронтиру) много европейцев – образованных, социалистически настроенных и бедных. Их влияние, их отношение к иноверцам и иноплеменникам с детства избавило Ла Гвардию от презрения к бедности и от чувства расового превосходства, столь распространенного тогда среди коренных американцев. К тому же его отец был католиком, а мать - итальянской еврейкой, и Фьорелло с детства привык к веротерпимости. А юность Ла Гвардии обратила его детскую жажду справедливости в страсть.
Пол Джефферс: Его первой работой в Америке после возвращения из Европы была работа переводчика в Нью-Йорке, куда прибывали иммигранты. И его потрясла судьба тех, кого не принимали в Америке из-за трахомы. Об этой заразной глазной болезни большинство иммигрантов не имело понятия. Им сообщали, что они должны вернуться на родину, где у них уже не было «ни кола, ни двора», и их горе надрывало Фьорелло душу. Одновременно с работой переводчика Ла Гвардия учился на юридическом факультете NYU и практиковался в судах, где решались эмигрантские дела. Там он увидел, с одной стороны, цинизм судейских, с другой - доброту и альтруизм людей, сочувствующих иммигрантам. Все это сделало его политическим либералом, и когда его выбрали в Конгресс, это направление стало его социальной платформой.
Марина Ефимова: Именно во время юридической практики Ла Гвардия впервые встретился с будущими врагами – влиятельными политиками из «Таммани Холл» - тогдашней демократической партии Нью-Йорка. Когда-то элитарный клуб, Таммани Холл давно демократизировался, опростился и превратился в коалицию политических союзников, которая распределяла все городские должности, все выгодные подряды и заказы среди своих единомышленников, партнеров и приятелей. Одно из ярких описаний в мемуарах Ла Гвардии – свадьбы иммигрантов, которыми распоряжался член Совета Старейшин Тим Салливан:
«Если иммигрант выписывал себе невесту, он должен был прямо с корабля привести ее в Сити Холл. Там в подвале, который чиновники прозвали «свадебной часовней» происходила гражданская регистрация брака. Салливан и его дружки приходили туда с бутылками виски – чтобы развлечься. Пользуясь иммигрантским незнанием языка, они громко издевались над физическими недостатками своих жертв, над их религией и национальностью, над убогим видом измученных путешествием невест. Я беспомощно слушал и лишь объяснял эмигрантам ситуацию, когда «старейшины», с лицами, красными от выпитого виски, требовали мзду: «Два доллара, даго! Нет денег - нет свадьбы, и твоя сучка уедет обратно следующим пароходом».
Марина Ефимова: Если бы Салливан и его дружки знали, что сделает с ними через 10 лет маленький сердитый переводчик, они бы поостереглись... Что касается трахомы, то в первый же свой срок в Конгрессе Ла Гвардия добился закона, по которому медосмотр иммигрантов начали проводить в Европе, ДО их отплытия в Америку.
Еще когда Ла Гвардия был просто нью-йоркским юристом, он работал с инспектором по иммиграционным делам Эндрю Тедеско. Едва познакомившись, Тедеско отвел молодого юриста в сторону и сказал ему: «На этой работе у вас есть две возможности: или нахвататься опыта, или нахватать денег. Вы не похожи на человека, который выберет деньги. Но учтите: главная проверка – момент колебания. Если вы не скажете НЕТ при первом выгодном предложении, вы пропали». И Ла Гвардия, с первых же недель работы, мысленно отделял «зерна от плевел», Тедеско от Салливанов, и, сам того не зная, готовил себе гвардию - на будущее.
Фьорелло Ла Гвардия стал мэром поздно, в 51 год, когда его жизнь и приключения уже почти все прошли. Например, приключения времен Первой мировой войны.
Пол Джефферс: Он женился на девушке, чья семья иммигрировала из Триеста. Ее звали Теа. Когда началась война и австрийцы захватили Триест, Фьорелло и Теа еще только обручились. И Теа сказала жениху: «Я выйду за тебя тогда, когда Триест будет свободен». По этой причине или нет, но Ла Гвардия пошел на фронт добровольцем, хотя он уже был конгрессменом, и ему было 35 лет. Он попал в авиацию, потому что у него был (как он написал в анкете) «небольшой опыт вождения самолетов». И он, действительно, стал военным летчиком и летал бомбить Австрийские позиции.
Марина Ефимова: Однажды американские бюрократы по ошибке послали материалы, заказанные командованием авиации, не в Италию на заводы Фиата, а в Англию. И Ла Гвардия, тогда всего лишь капитан (но все-таки конгрессмен, с мнением которого считались), предложил тайком закупить материалы в нейтральной Испании и контрабандой переправить в Италию. Запрос об этом рискованном предприятии был отправлен по инстанции, и в штабе Ла Гвардию предупредили, что ждать ответа придется неделями. Тогда Ла Гвардия сам принял решение. Партнером он взял своего адъютанта, скрипача Альберта Сполдинга. Пока тот занимался поддельными документами, Ла Гвардия выбил из Итальянского банка кредит на 5 млн долларов. Из мемуаров Сполдинга, приведенных в книге Айлина Бродского «Великий мэр»:
«В Барселоне Фьорелло решил, что сначала нам надо потеряться, и мы прямо с вокзала отправились на бой быков, где в толпе мог потеряться целый полк американцев. После этого мы занялись поисками кампании морских перевозок. Из газет мы знали, что судно линии Таджа было потоплено немецкой подлодкой, и там погиб сын владельца. Мы поняли, что не очень рискуем, обращаясь к этому человеку. И точно: синьор Таджа был рад отомстить немцам, и вскоре его суда доставили в разные порты Италии на полтора миллиона долларов стали и меди. Через неделю после нашего возвращения пришло разрешение от Першинга на проведение «испанской операции».
Марина Ефимова: Другим красочным эпизодом в жизни Ла Гвардии-конгрессмена была его война с «сухим законом», введенным в 1919 г и отмененным Рузвельтом в 1933-м.
Пол Джефферс: Ла Гвардия с самого начала был против сухого закона. В своих выступлениях он говорил: «Прежде, чем издавать такой закон, «Конгресс должен был отменить законы ферментации, а заодно и силу земного притяжения. Чтобы провести этот закон в жизнь в Нью-Йорке, потребуется 60 000 полицейских плюс 60 000 человек, которые буду следить за самими полицейскими». И он был прав. Сухим законом пренебрегали все, из-за него процветало бутлегенство, которое взяла под свой контроль мафия. Именно тогда в Нью-Йорке вошли в силу гангстеры, в частности «счастливчик» Лучиано.
Марина Ефимова: Фьорелло Ла Гвардия стал мэром в 1934 году, и, по выражению одного из журналистов, «в этот день активность стала в НЙ эпидемией». Первым делом... неправильно. У Ла Гвардии не было «первого дела», у него все дела делались сразу. Он заменил начальника Полицейского управления Луисом Валентайном (который и до сих пор считается лучшим начальником в истории нью-йоркской полиции)... Он заставил инспектора по тюрьмам сменить всех начальников тюрем. Он отменил праздник по случаю своего вступления в мэры. Он отправил своих телохранителей работать в полицейские участки, заявив, что ему охрана не нужна, потому что у него есть пистолет. Он выдавил из Совета Старейшин самых корумпированных, а остальным сказал: «При нынешней администрации большинство – это я». Девизом Сити Холла стало выражение «Be good or be gone!» - то есть, «или ты работаешь отлично, или ты работаешь в другом месте». Газеты писали: «В истории Нью-Йорка не было мэра, который бы так быстро приступил к работе».
Пол Джефферс: Был разгар Депрессии. Ла Гвардия немедленно подключился к политике Рузвельта «Новый Курс» и сразу добился субсидий на постройку дешевого жилья – так называемых «проджектов». При нем разгрузили от транспорта улицы, построив две обводных дороги... провели два туннеля и возвели несколько внутренних мостов, соединивших все районы города, а также перекупили у частных владельцев три линии метро, сделав метро дешевым транспортом... При нем выстроили много общественных больниц, школ и детских площадок... При нем начали ставить бесплатные спектакли в Центральном Парке. При нем Нью-Йорк ожил и стал культурной столицей Америки.
Марина Ефимова: Ла Гвария построил еще и второй аэропорт в Нью-Йорке... Но в начале своего правления главной задачей мэра была экономия - город находился на грани банкротства. И тут было две задачи: разрушить круговую поруку политиков Таммани Холла и круговую поруку гангстеров. В этом деле Ла Гвардии помогали два человека: Томас Дьюи и Роберт Мозес.
Пол Джефферс: Мозес был начальником Отдела городского строительства. Когда Ла Гвардия вступил в должность, Мозес руководил строительством моста Трайборо Бридж. Как обычно, подряды распределили между собой старейшины Таммани Холла. Они хотели сделать мост как можно дороже, чтобы вытянуть из города побольше денег. Поэтому они планировали всякие излишества, в частности, отделку опор моста мрамором – потому что один из них владел облицовочной фирмой. Мозес назначил главным инженером абсолютно неподкупного немца и, при поддержке Ла Гвардии, категорически отказался от всех излишеств. Стоимость моста удалось снизить на 40 %. Мозес не любил Ла Гвардию. Оба были волевыми людьми, и их воли сталкивались, как встречные поезда. Мозес так часто грозил уйти, что Ла Гвардия заготовил бланки заявления об отставке, где оставалось лишь поставить подписи. И они иногда подписывались, но на следующий день возвращались к совместной работе. Эта игра длилась все 12 лет, что Ла Гвардия был мэром.
Марина Ефимова: 20-го декабря 1935 г., в страшный мороз, рабочие овощного рынка Терминал Маркет, застыв, смотрели, как рынок окружило кольцо полицейских машин и из них вышли четыре герольда – четыре полицейских трубача, сыгравших сбор. Потом на грузовик влез мэр Ла Гвардия, развернул рулон бумаги и прочел Указ о запрете на продажу в городе артишоков и оливкового масла. Изумленным газетчикам он объяснил, что вся торговля этими продуктами прибрана к рукам гангстером Тэрранова по прозвищу «король артишоков» и что он, мэр Ла Гвардия, не даст этому человеку грабить вверенный ему город. И он предъявил средневековый закон, гласивший, что в экстренных случаях мэр имеет право на запрет ввоза и продажи продуктов питания. Пока адвокаты Тэррановы подавали иск, пока газетчики не знали, смеяться ли им или плакать от самоуправства мэра, Ла Гвардия заключил сделку с двумя солидными фирмами на Западном Берегу, и через неделю в Нью-Йорке снова появились артишоки и оливковое масло. Их цены упали на треть.
Но главную охоту вел прокурор Томас Дьюи, чья сила заключалась в его невероятной популярности у присяжных. В качестве крупной дичи Дьюи выбрал Чарли Лучиано по прозвищу «счастливчик». В покрытых кровью руках этого гангстера, помимо других бизнесов (подпольных банков и рэкета магазинов одежды), находились все бордели Нью-Йорка. Дьюи выбрал для удара именно этот непопулярный бизнес «Lucky Luciano». Собрав необходимый материал с помощью полицейских детективов, Дьюи дал сигнал Ла Гвардии, и гангстер был арестован. Читаем в книге Джефферса «Наполеон из Нью-Йорка»:
«Суд начался 11 мая 1936 года, и Дьюи выступил перед присяжными с краткой речью. «Леди и джентльмены, - сказал он, - моими свидетелями сегодня будут проститутки, бандерши, сутенёры и бывшие преступники. Но вы должны меня простить: в деле, связанном с проституцией, невозможно иметь свидетелем епископа». И Лучиано получил 30 лет тюрьмы. К осени 37-го года Дьюи, с помощью мэра Ла Гвардии, добился осуждения 72-х гангстеров и фактически разрушил практику массового рэкета в Манхэттене.
Марина Ефимова: Фьорелло Ла Гвардию ньюйоркцы дважды переизбирали в мэры, и его красочность не потухла с годами: его видели на каждом большом пожаре, он председательствовал на конкурсах танцев, а когда забастовали типографские рабочие, он читал по радио «комиксы», чтобы дети не остались без своего любимого вечернего чтения. Даже личная жизнь Ла Гвардии была итальянской трагикомедией.
Пол Джефферс: Его жена Теа и новорожденная дочь умерли с разницей в два дня – от менингита. Это было для него ужасной трагедией, после этого он не женился в течение 13-ти лет. И все это время его секретарем работала Мари Фишер. Она пришла в его юридический офис 19-летней девушкой и оказалась абсолютно незаменимой. Когда он стал конгрессменом, она стала секретарем конгрессмена. А когда он стал мэром, она стала секретарем мэра. И так они проработали бок о бок 15 лет. И вот однажды (когда ему уже был 51 год, а Мари 34) она, уходя с работы и уже стоя в пальто, отдавала ему последние бумаги. И вдруг он сказал: «Мари!» - «Да, мистер мэр» - «Мари, вы уволены!» - «Уволена?! Но Почему?!» - «Потому что я не могу ухаживать за женщиной, которая на меня работает». Мари и Ла Гвардия поженились и прожили вместе до самой его смерти. У Мари не могло быть детей, и они взяли двух приемных. Судя по всему, это был не только счастливый брак, но и пылкий роман».
Марина Ефимова: На должности мэра Фьорелло Ла Гвардия заработал любовь не щедрых на любовь ньюйоркцев и рак поджелудочной железы. Когда он умер в 47-м году, президент Труман прислал Мари телеграмму: «Фьорелло был неподкупен, как солнце»
После Ла Гвардии Нью-Йорком правили и бесцветные мэры, и яркие (вроде Эдварда Коча и Рудольфа Джулиани), но именно Ла Гвардия дал ньюйоркцам уверенность в том, что несколько честных, энергичных людей могут сделать с их городом чудеса.
Марина Ефимова: Из ста восьми мэров Нью-Йорка пока только двоих ньюйоркцы готовы признать великими: первого мэра города (тогда еще Нью-Амстердама) – смелого одноногого голландца Питера Стайвесанта, и толстенького, маленького (в полтора метра ростом) итальянца с бешеным темпераментом – Фьорелло Ла Гвардия, чье имя - Фьорелло - в переводе с итальянского значит – «маленький цветок».
Пол Джефферс: Ла Гвардия - сын итальянского иммигранта. Его отец был музыкантом в духовом военном оркестре. Фьорелло родился в Нью-Йорке, но вырос в Аризонской пустыне, в захиревшем от депрессии городке Прэскотт. О мальчике Фьорелло известно из воспоминаний его учительницы, писавшей, что он был, может быть, единственным счастливым человеком в городе. Он был невероятно энергичным, любопытным, и первым узнавал все взрослые ругательства. Несмотря на маленький рост, Фьорелло был таким драчуном, что однажды, когда он не мог дотянуться до лица обидчика, он бросился в дом, вытащил стул, вскочил на него, и, пока противник опомнился, успел разок ему врезать. При этом в нем было и врожденное благородство. Однажды учительница пропустила арифметическую ошибку в его задании, и он это заметил. Дождавшись, когда дети ушли, он сказал ей наедине: «Придется вам освоить арифметику, раз уж вы собрались нас учить». В Аризоне отец Фьорелло отравился армейской едой, стал инвалидом и решил вернуться в Европу. И Фьорелло совершил с семьей путешествие в Италию, провел несколько лет в Европе, и только потом вернулся в Америку.
Марина Ефимова: В нашей передаче участвует Пол Джефферс, автор книги «Наполеон Нью-Йорка».
Детство, которое во многом формирует каждого человека, для Ла Гвардии было особенно важным периодом жизни. «Пустыня Аризоны, наводившая уныние на взрослых, - писал он в мемуарах, - была раем для мальчика». И далее:
«Нам давали полную свободу. К самостоятельности нас не просто приучали – на ней настаивали. Нас учили стрелять и охотиться в возрасте, когда нам еще было не удержать ружья... и в том же возрасте – ездить верхом. Наши игры были только уличными и, в основном, коллективными. Наше образование сочетало старомодную дисциплину со старомодным отвращением к невежеству. Словом, у меня было полноценное и счастливое детство».
Марина Ефимова: Еще одна особенность детства Ла Гвардии, имевшая немалые последствия для города Нью-Йорка: Прэскотт был фронтиром, где в конце 19-го века осело (как и по всему фронтиру) много европейцев – образованных, социалистически настроенных и бедных. Их влияние, их отношение к иноверцам и иноплеменникам с детства избавило Ла Гвардию от презрения к бедности и от чувства расового превосходства, столь распространенного тогда среди коренных американцев. К тому же его отец был католиком, а мать - итальянской еврейкой, и Фьорелло с детства привык к веротерпимости. А юность Ла Гвардии обратила его детскую жажду справедливости в страсть.
Пол Джефферс: Его первой работой в Америке после возвращения из Европы была работа переводчика в Нью-Йорке, куда прибывали иммигранты. И его потрясла судьба тех, кого не принимали в Америке из-за трахомы. Об этой заразной глазной болезни большинство иммигрантов не имело понятия. Им сообщали, что они должны вернуться на родину, где у них уже не было «ни кола, ни двора», и их горе надрывало Фьорелло душу. Одновременно с работой переводчика Ла Гвардия учился на юридическом факультете NYU и практиковался в судах, где решались эмигрантские дела. Там он увидел, с одной стороны, цинизм судейских, с другой - доброту и альтруизм людей, сочувствующих иммигрантам. Все это сделало его политическим либералом, и когда его выбрали в Конгресс, это направление стало его социальной платформой.
Марина Ефимова: Именно во время юридической практики Ла Гвардия впервые встретился с будущими врагами – влиятельными политиками из «Таммани Холл» - тогдашней демократической партии Нью-Йорка. Когда-то элитарный клуб, Таммани Холл давно демократизировался, опростился и превратился в коалицию политических союзников, которая распределяла все городские должности, все выгодные подряды и заказы среди своих единомышленников, партнеров и приятелей. Одно из ярких описаний в мемуарах Ла Гвардии – свадьбы иммигрантов, которыми распоряжался член Совета Старейшин Тим Салливан:
«Если иммигрант выписывал себе невесту, он должен был прямо с корабля привести ее в Сити Холл. Там в подвале, который чиновники прозвали «свадебной часовней» происходила гражданская регистрация брака. Салливан и его дружки приходили туда с бутылками виски – чтобы развлечься. Пользуясь иммигрантским незнанием языка, они громко издевались над физическими недостатками своих жертв, над их религией и национальностью, над убогим видом измученных путешествием невест. Я беспомощно слушал и лишь объяснял эмигрантам ситуацию, когда «старейшины», с лицами, красными от выпитого виски, требовали мзду: «Два доллара, даго! Нет денег - нет свадьбы, и твоя сучка уедет обратно следующим пароходом».
Марина Ефимова: Если бы Салливан и его дружки знали, что сделает с ними через 10 лет маленький сердитый переводчик, они бы поостереглись... Что касается трахомы, то в первый же свой срок в Конгрессе Ла Гвардия добился закона, по которому медосмотр иммигрантов начали проводить в Европе, ДО их отплытия в Америку.
Еще когда Ла Гвардия был просто нью-йоркским юристом, он работал с инспектором по иммиграционным делам Эндрю Тедеско. Едва познакомившись, Тедеско отвел молодого юриста в сторону и сказал ему: «На этой работе у вас есть две возможности: или нахвататься опыта, или нахватать денег. Вы не похожи на человека, который выберет деньги. Но учтите: главная проверка – момент колебания. Если вы не скажете НЕТ при первом выгодном предложении, вы пропали». И Ла Гвардия, с первых же недель работы, мысленно отделял «зерна от плевел», Тедеско от Салливанов, и, сам того не зная, готовил себе гвардию - на будущее.
Фьорелло Ла Гвардия стал мэром поздно, в 51 год, когда его жизнь и приключения уже почти все прошли. Например, приключения времен Первой мировой войны.
Пол Джефферс: Он женился на девушке, чья семья иммигрировала из Триеста. Ее звали Теа. Когда началась война и австрийцы захватили Триест, Фьорелло и Теа еще только обручились. И Теа сказала жениху: «Я выйду за тебя тогда, когда Триест будет свободен». По этой причине или нет, но Ла Гвардия пошел на фронт добровольцем, хотя он уже был конгрессменом, и ему было 35 лет. Он попал в авиацию, потому что у него был (как он написал в анкете) «небольшой опыт вождения самолетов». И он, действительно, стал военным летчиком и летал бомбить Австрийские позиции.
Марина Ефимова: Однажды американские бюрократы по ошибке послали материалы, заказанные командованием авиации, не в Италию на заводы Фиата, а в Англию. И Ла Гвардия, тогда всего лишь капитан (но все-таки конгрессмен, с мнением которого считались), предложил тайком закупить материалы в нейтральной Испании и контрабандой переправить в Италию. Запрос об этом рискованном предприятии был отправлен по инстанции, и в штабе Ла Гвардию предупредили, что ждать ответа придется неделями. Тогда Ла Гвардия сам принял решение. Партнером он взял своего адъютанта, скрипача Альберта Сполдинга. Пока тот занимался поддельными документами, Ла Гвардия выбил из Итальянского банка кредит на 5 млн долларов. Из мемуаров Сполдинга, приведенных в книге Айлина Бродского «Великий мэр»:
«В Барселоне Фьорелло решил, что сначала нам надо потеряться, и мы прямо с вокзала отправились на бой быков, где в толпе мог потеряться целый полк американцев. После этого мы занялись поисками кампании морских перевозок. Из газет мы знали, что судно линии Таджа было потоплено немецкой подлодкой, и там погиб сын владельца. Мы поняли, что не очень рискуем, обращаясь к этому человеку. И точно: синьор Таджа был рад отомстить немцам, и вскоре его суда доставили в разные порты Италии на полтора миллиона долларов стали и меди. Через неделю после нашего возвращения пришло разрешение от Першинга на проведение «испанской операции».
Марина Ефимова: Другим красочным эпизодом в жизни Ла Гвардии-конгрессмена была его война с «сухим законом», введенным в 1919 г и отмененным Рузвельтом в 1933-м.
Пол Джефферс: Ла Гвардия с самого начала был против сухого закона. В своих выступлениях он говорил: «Прежде, чем издавать такой закон, «Конгресс должен был отменить законы ферментации, а заодно и силу земного притяжения. Чтобы провести этот закон в жизнь в Нью-Йорке, потребуется 60 000 полицейских плюс 60 000 человек, которые буду следить за самими полицейскими». И он был прав. Сухим законом пренебрегали все, из-за него процветало бутлегенство, которое взяла под свой контроль мафия. Именно тогда в Нью-Йорке вошли в силу гангстеры, в частности «счастливчик» Лучиано.
Марина Ефимова: Фьорелло Ла Гвардия стал мэром в 1934 году, и, по выражению одного из журналистов, «в этот день активность стала в НЙ эпидемией». Первым делом... неправильно. У Ла Гвардии не было «первого дела», у него все дела делались сразу. Он заменил начальника Полицейского управления Луисом Валентайном (который и до сих пор считается лучшим начальником в истории нью-йоркской полиции)... Он заставил инспектора по тюрьмам сменить всех начальников тюрем. Он отменил праздник по случаю своего вступления в мэры. Он отправил своих телохранителей работать в полицейские участки, заявив, что ему охрана не нужна, потому что у него есть пистолет. Он выдавил из Совета Старейшин самых корумпированных, а остальным сказал: «При нынешней администрации большинство – это я». Девизом Сити Холла стало выражение «Be good or be gone!» - то есть, «или ты работаешь отлично, или ты работаешь в другом месте». Газеты писали: «В истории Нью-Йорка не было мэра, который бы так быстро приступил к работе».
Пол Джефферс: Был разгар Депрессии. Ла Гвардия немедленно подключился к политике Рузвельта «Новый Курс» и сразу добился субсидий на постройку дешевого жилья – так называемых «проджектов». При нем разгрузили от транспорта улицы, построив две обводных дороги... провели два туннеля и возвели несколько внутренних мостов, соединивших все районы города, а также перекупили у частных владельцев три линии метро, сделав метро дешевым транспортом... При нем выстроили много общественных больниц, школ и детских площадок... При нем начали ставить бесплатные спектакли в Центральном Парке. При нем Нью-Йорк ожил и стал культурной столицей Америки.
Марина Ефимова: Ла Гвария построил еще и второй аэропорт в Нью-Йорке... Но в начале своего правления главной задачей мэра была экономия - город находился на грани банкротства. И тут было две задачи: разрушить круговую поруку политиков Таммани Холла и круговую поруку гангстеров. В этом деле Ла Гвардии помогали два человека: Томас Дьюи и Роберт Мозес.
Пол Джефферс: Мозес был начальником Отдела городского строительства. Когда Ла Гвардия вступил в должность, Мозес руководил строительством моста Трайборо Бридж. Как обычно, подряды распределили между собой старейшины Таммани Холла. Они хотели сделать мост как можно дороже, чтобы вытянуть из города побольше денег. Поэтому они планировали всякие излишества, в частности, отделку опор моста мрамором – потому что один из них владел облицовочной фирмой. Мозес назначил главным инженером абсолютно неподкупного немца и, при поддержке Ла Гвардии, категорически отказался от всех излишеств. Стоимость моста удалось снизить на 40 %. Мозес не любил Ла Гвардию. Оба были волевыми людьми, и их воли сталкивались, как встречные поезда. Мозес так часто грозил уйти, что Ла Гвардия заготовил бланки заявления об отставке, где оставалось лишь поставить подписи. И они иногда подписывались, но на следующий день возвращались к совместной работе. Эта игра длилась все 12 лет, что Ла Гвардия был мэром.
Марина Ефимова: 20-го декабря 1935 г., в страшный мороз, рабочие овощного рынка Терминал Маркет, застыв, смотрели, как рынок окружило кольцо полицейских машин и из них вышли четыре герольда – четыре полицейских трубача, сыгравших сбор. Потом на грузовик влез мэр Ла Гвардия, развернул рулон бумаги и прочел Указ о запрете на продажу в городе артишоков и оливкового масла. Изумленным газетчикам он объяснил, что вся торговля этими продуктами прибрана к рукам гангстером Тэрранова по прозвищу «король артишоков» и что он, мэр Ла Гвардия, не даст этому человеку грабить вверенный ему город. И он предъявил средневековый закон, гласивший, что в экстренных случаях мэр имеет право на запрет ввоза и продажи продуктов питания. Пока адвокаты Тэррановы подавали иск, пока газетчики не знали, смеяться ли им или плакать от самоуправства мэра, Ла Гвардия заключил сделку с двумя солидными фирмами на Западном Берегу, и через неделю в Нью-Йорке снова появились артишоки и оливковое масло. Их цены упали на треть.
Но главную охоту вел прокурор Томас Дьюи, чья сила заключалась в его невероятной популярности у присяжных. В качестве крупной дичи Дьюи выбрал Чарли Лучиано по прозвищу «счастливчик». В покрытых кровью руках этого гангстера, помимо других бизнесов (подпольных банков и рэкета магазинов одежды), находились все бордели Нью-Йорка. Дьюи выбрал для удара именно этот непопулярный бизнес «Lucky Luciano». Собрав необходимый материал с помощью полицейских детективов, Дьюи дал сигнал Ла Гвардии, и гангстер был арестован. Читаем в книге Джефферса «Наполеон из Нью-Йорка»:
«Суд начался 11 мая 1936 года, и Дьюи выступил перед присяжными с краткой речью. «Леди и джентльмены, - сказал он, - моими свидетелями сегодня будут проститутки, бандерши, сутенёры и бывшие преступники. Но вы должны меня простить: в деле, связанном с проституцией, невозможно иметь свидетелем епископа». И Лучиано получил 30 лет тюрьмы. К осени 37-го года Дьюи, с помощью мэра Ла Гвардии, добился осуждения 72-х гангстеров и фактически разрушил практику массового рэкета в Манхэттене.
Марина Ефимова: Фьорелло Ла Гвардию ньюйоркцы дважды переизбирали в мэры, и его красочность не потухла с годами: его видели на каждом большом пожаре, он председательствовал на конкурсах танцев, а когда забастовали типографские рабочие, он читал по радио «комиксы», чтобы дети не остались без своего любимого вечернего чтения. Даже личная жизнь Ла Гвардии была итальянской трагикомедией.
Пол Джефферс: Его жена Теа и новорожденная дочь умерли с разницей в два дня – от менингита. Это было для него ужасной трагедией, после этого он не женился в течение 13-ти лет. И все это время его секретарем работала Мари Фишер. Она пришла в его юридический офис 19-летней девушкой и оказалась абсолютно незаменимой. Когда он стал конгрессменом, она стала секретарем конгрессмена. А когда он стал мэром, она стала секретарем мэра. И так они проработали бок о бок 15 лет. И вот однажды (когда ему уже был 51 год, а Мари 34) она, уходя с работы и уже стоя в пальто, отдавала ему последние бумаги. И вдруг он сказал: «Мари!» - «Да, мистер мэр» - «Мари, вы уволены!» - «Уволена?! Но Почему?!» - «Потому что я не могу ухаживать за женщиной, которая на меня работает». Мари и Ла Гвардия поженились и прожили вместе до самой его смерти. У Мари не могло быть детей, и они взяли двух приемных. Судя по всему, это был не только счастливый брак, но и пылкий роман».
Марина Ефимова: На должности мэра Фьорелло Ла Гвардия заработал любовь не щедрых на любовь ньюйоркцев и рак поджелудочной железы. Когда он умер в 47-м году, президент Труман прислал Мари телеграмму: «Фьорелло был неподкупен, как солнце»
После Ла Гвардии Нью-Йорком правили и бесцветные мэры, и яркие (вроде Эдварда Коча и Рудольфа Джулиани), но именно Ла Гвардия дал ньюйоркцам уверенность в том, что несколько честных, энергичных людей могут сделать с их городом чудеса.
