Дмитрий Волчек: Передача нашего берлинского автора Юрия Векслера посвящена памяти недавно ушедшей из жизни актрисы и кинопродюсера Ольги Конской, жившей в Германии и работавшей последние 10 лет с режиссером Андреем Некрасовым. Ольга Конская окончила школу-студию МХАТ, снялась во многих фильмах, в том числе "Чеховских мотивах" Киры Муратовой. 24 июля Ольге Конской исполнилось бы 45 лет.
Юрий Векслер: Первые годы в Германии Ольга, оказавшись во Франкфурте в 1992 году, стала поначалу играть в Международном театре, утвердив в нем свой театр на русском языке. Там я впервые и увидел ее в спектакле Бориса Щедрина по письмам Чехова и Лики Мизиновой, которую и играла Ольга. В том тонком и грустном спектакле звучала “Элегия” Массне в исполнении Шаляпина.
(музыка)
Казалось, что Ольге суждена роль русского культуртрегера в эмиграции. К ней приезжали и с ней сотрудничали Сергей Юрский, Олег Басилашвили, Александр Филиппенко. Многое изменилось, когда в ее жизни появился Андрей Некрасов. После успеха первого большого игрового фильма Андрея Некрасова с Ольгой Конской в главной роли “Любовь и другие кошмары”, за который в 2001 году Ольга получила приз за лучшую женскую роль на “Кинотавре”, Ольга и Андрей сделали несколько документальных картин, темами которых были вторая чеченская война, взрывы домов в Москве, убийство Александра Литвиненко. Их последней совместной работой стала картина “Уроки русского” о войне в Грузии. В этом фильме Ольга Конская выступила и в качестве сорежиссера. Работу над фильмом завершает сейчас Андрей Некрасов. В этой передаче прозвучат мои записи разговоров с Ольгой Конской, сделанные два года назад и разговора с Андреем Некрасовым, записанного в эти дни во дворе берлинской студии, где Андрей работает над картиной “Уроки русского”. Но начну с фрагмента чернового саундтрека картины, которая должна быть готова в сентябре. Почти в самом начале фильма Ольга Конская читает в кадре стихотворение Юнны Мориц.
Ольга Конская:
На Мцхету падает звезда,
Крошатся огненные волосы,
Кричу нечеловечьим голосом -
На Мцхету падает звезда!..
Кто разрешил ее казнить,
Кто это право дал кретину
Совать звезду под гильотину?
Кто разрешил ее казнить,
И смерть на август назначал,
И округлял печатью подпись?
Казнить звезду - какая подлость!
Кто смерть на август назначал?
Как бы там ни было, но в оценках этой войны, в том числе и западных, была какая-то недосказанность, какая-то тайна, не только военная. Мы отправились по обе стороны линии фронта, Андрей - в Грузию, а я - в Осетию. “Северная Осетия” пишет, что российские танки были в Цхинвали уже в 4 часа дня 8 августа, и в тот же день авиапространство Южной Осетии было полностью под контролем наших ВВС.
Юрий Векслер: Вы начали снимать картину “Уроки русского” в достаточной степени спонтанно?
Андрей Некрасов: Вообще, Ольга интересовалась давно Кавказом. Она порвала с российским культурным истеблишментом, в котором вполне успешно работала - как многим, как Политковской, ужас этого нашего империализма открылся во время второй чеченской войны. В 90-х годах как-то было все еще неясно, акценты были не расставлены. Оля даже раньше меня стала бить тревогу: что же происходит в Чечне?! И мы стали заниматься документалистикой после игрового фильма совместного, и вплотную стали заниматься Чечней, поехали туда. И я бы так сказал: Оля была очень совестливым человеком, ей было элементарно стыдно за те вещи, которые совершались от ее имени, от имени ее народа. То есть вот эта эмоция, этот импульс был в основе того, что можно назвать политикой. Но это не была политика в таком чистом виде, холодном, это было чувство, чувство стыда, чувство солидарности человеческой и любовь. Любовь к людям, любовь к детям. Мы сняли фильм о детях чеченских “Детские истории о Чечне”, потом фильм “Недоверие” о взрывах домов. Опять же, ее возмущало, что в этом обвиняют чеченцев. Мы познакомились с человеком, которого мучили, совершенно невинного, просто подставили стрелочника, как сейчас говорят. И вот на этих человеческих импульсах строился ее интерес к политике, к истории. И когда началась война с Грузией, она мне сказала, что тут что-то неладно. Во-первых, вся интеллигенция говорила все лето о том, что будет война, а потом все вдруг об этом забыли, а война началась ровно 8-го с агрессии Саакашвили против Южной Осетии. Хотя было очевидно, что война нужна была российскому руководству, и Оля об этом честно и открыто говорила. И, поехав туда, мы увидели, что разрушен каждый грузинский дом по дороге в Цхинвали. Это был просто какой-то кошмар, это была этническая чистка перед глазами. Громкие слова, но мы наблюдали это, когда все еще горело и дымилось. Оля просто плакала, и мы решили делать фильм о Грузии. Опять же, фильм, который может считаться политическим, но это фильм о людях, и через сопереживание конкретным людям мы приходим к политическим выводам.
Юрий Векслер: Оля в момент начала этой работы знала о своей болезни?
Андрей Некрасов: Да. Этот страшный диагноз был поставлен примерно четыре года назад. Знаете, принято говорить об ушедших в красочных тонах, но я просто свидетель того, как героически Ольга работала. То есть, она умерла как солдат. За три дня до смерти мы еще монтировали, причем монтировали ночью, она очень хотела увидеть этот фильм на экране и торопилась, она говорила: “Я должна работать за двоих”. А при этом боли были совершенно адские, она глотала морфий и весь этот коктейль лекарств, и работала как вол. Так что я даже уставал, а она вот работала по ночам. И я буквально рано утром в понедельник отвез ее в больницу, а в четверг утром ее уже не стало. Она знала, что эта болезнь - это приговор, но она надеялась, что будет еще несколько недель просто созерцать и прощаться с миром. Ольга стояла до конца, как солдат, и поэтому этого периода не случилось. Хотя мы все понимали, что происходит, сам конец произошел неожиданно, потому что она, извините, как простуду, как грипп болезнь перенесла на ногах ради работы.
Ольга Конская: Мне в руки попалась статья с названием “Время без героя”. Я прочитала эту статью и поняла, что она требует ответа. Нашим ответом был фильм о Михаиле Ивановиче Трепашкине с названием “Герой нашего времени”. Я считаю, что слепо и безответственно сегодня со стороны деятелей культуры не видеть, что наше время, как давно никакое другое в России, богато героями. Этих героев ловят, их пытаются вызвать на окраины общественного сознания, их называют маргиналами, их посылают в тюрьмы, они сидят как политические заключенные, количество политических заключенных в России растет с невероятной прогрессией во времени, и молчать об этом нельзя. И безнравственно говорить, что наше сегодняшнее время это время без героя. Они есть. Их не так много, но история каждой страны совершается героями и антигероями, и я думаю, что настоящее противостояние тех и других у нас впереди, и в очень близком будущем.
Андрей Некрасов: У нас с Олей так сложилась жизнь, что мы встречали настоящих героев. Она считала настоящим героем Сашу Литвиненко, героем Михаила Трепашкина, но она сама, с моей точки зрения, является героем. Да, есть, конечно, громкие истории, увы, мы живем в таком мире, и Россия такая страна, что у нас есть герои, которые гибнут за то, во что они верят. Но в Олиной жизни была та же самая вера. Она, может быть, странное сравнение, но она как ранние христиане, у нее было абсолютно четкое знание, что добро есть, четкое отрицание относительности такой моральной, цинизма. И человек сгорел, буквально, служа добру. Это может звучать помпезно, но есть добрые люди, а есть люди, которые верят в торжество добра, и всё. На самом деле это гораздо сложнее, чем это звучит, потому что она эту веру материализовала в этот страшный труд, в служение. То есть она как бы доказывала это. Я считаю, что она прожила короткую, но героическую жизнь.
Ольга Конская: Вы знаете, когда снимаешь документальное кино, и я бы сказала, что я документалист поневоле. Потому что игровой фильм ты сделал, прожил, и делаешь следующий, а вот эти персонажи из документальных фильмов, настолько мы становимся им обязанными тем, что мы о них узнали, и тем, что мы о них сделали, что фактически я чувствую, что у меня такая семья большая, что она расширяется.
Андрей Некрасов: Именно поэтому-то и заметили ее творчество. Оно такое же ее, как и мое. Например, наш фильм о Литвиненко был в Каннах. Попробуйте русский документальный фильм провести по каннской красной дорожке, где вокруг сплошной гламур, звезды и так далее. То есть что-то в этих политических фильмах было такое, что выходило за рамки политики, телевидения, репортажности. А я скажу, что была любовь, сострадание к людям, которые подавляются. То есть в центре - страдание, несправедливость, которыми она была возмущена. Вот это возмущение никакого отношения к политике в таком холодном, циничном смысле не имеет. В нашей работе, в нашем тандеме она была таким чистым элементом в моральном и каком-то даже химическом смысле. Я не считаю себя отъявленным циником, но я всегда понимал, что у каждого явления есть обратная сторона. Я был таким диалектиком, релятивистом, что, может быть, в практическом смысле в творчестве тоже нужно. А она была таким зондом, который посылают из каких-то чистых сфер в этот мир, который насквозь циничен. И иногда было страшно за нее, мне хотелось ее защитить. Она была очень уязвимой на самом деле, несмотря на внешнюю организованность и жесткость. И героизм на самом деле не в обстоятельствах, которые иногда могут привести к тому, что вас приканчивают, а к той готовности, с который человек идет в опасность, идет на риск. Она была стопроцентно готова пожертвовать собой. Это звучит очень помпезно, но есть такие дела, которые нельзя делать, не будучи готовым в любую минуту умереть. Вот если вы не готовы к этому, то ничего не будет. Наверное, это величие. Кто-то становится великим лидером, кто-то просто делает свою работу, но есть такие работы, есть такие жизни, есть такие дела, где без этой самоотверженности просто ничего не получится. И много ли она сделала, мало ли она сделала, а формально она сделала довольно много, но я абсолютно уверен, что не только во мне, но в этом уникальном деле сопротивления несправедливости в России ее дело, ее имя, ее душа будет иметь продолжение.
Юрий Веклер: Восемь лет назад Ольга Конская познакомилась с жившим тогда в Берлине замечательным писателем и сценаристом Фридрихом Горенштейном. Она навещала его, намереваясь выбрать для Некрасова какой-нибудь из его неэкранизованных сценариев. С произведениями писателя Ольга была незнакома. И вот однажды она раскрыла его роман “Псалом” и, прочитав книгу, не смогла больше переступить порог его дома. На мой вопрос почему, Ольга отвечала:
Ольга Конская: Понимаете - живой евангелист, у меня было такое ощущение. Осознание его значимости было такое, что мне было трудно прийти и просто так начать есть этот марсельский суп рыбный, который он так великолепно делал, боясь слов, которые звучали бы выспренно и фальшиво, с одной стороны, а, с другой стороны, мне хотелось оставить себе время, чтобы он улегся, этот роман. Я нашла деньги, чтобы он делал сценарий, и с этими деньгами я приехала буквально к известию, что он умер. То есть это разница в день.
Юрий Векслер: В романе Горенштейна “Псалом” есть сцена разговора одного из героев с выращенным им в колбе “философским человечком”, как называет его автор, с гомункулом.
“ — Как отличить Доброе деяние от Злого, ибо в мире Злое часто в Доброй личине, а Доброе - в Злой?
Ответил человечек из колбы:
— Если то, что ты делаешь и чему учишь, тяжело тебе, значит, ты делаешь Доброе и учишь Доброму. Если учение твое принимают легко и дела твои легки тебе, - значит, ты учишь Злому и делаешь Зло”.
Последние десять лет жизненного пути Ольги Конской были нелегкими. Спасибо ей. Спасибо – это ведь от “спаси Бог”.
