Ссылки для упрощенного доступа

Авторские проекты

1979-й год. Культ Сталина


Иосиф Сталин, "первый и лучший ударник"
Иосиф Сталин, "первый и лучший ударник"
В рубрике "Переслушивая Свободу" - культ Сталина. У нашего микрофона профессор Ефим Григорьевич Эткинд. Парижская студия Свободы, 10 сентября 1979 года.

Ефим Эткинд:
Он был вездесущ и всемогущ, его почитали своим мудрым учителем философы и историки, экономисты и языковеды, писатели и музыканты, маршалы и адмиралы, биологи и юристы. То, что говорилось о нем знаменитейшими людьми всех профессий, сегодня нельзя повторять без не то что неловкости, но без жгучего стыда или смеха. Так, на Первом съезде
Там же и тогда же доярка Лазарева считает его лучшим из дояров. "Да здравствует наш первый и лучший ударник, наш учитель и вождь", - провозглашает она
писателей в 1934 году в докладе о белорусской литературе Климковича утверждалось: "Стальная фигура всемирной пролетарской революции, организатор побед пролетариата, полководец ленинской гвардии всего трудящегося человечества, товарищ Сталин показал и показывает пути развития всей советской литературы". Там же и тогда же доярка Лазарева считает его лучшим из дояров. "Да здравствует наш первый и лучший ударник, наш учитель и вождь", - провозглашает она. Писатель Леонид Леонов призывает своих собратьев "сделать все, чтобы иметь основания сказать, что мы достойны быть современниками Сталина". Критик Лежнев пускается в изящные перифразы: "Для него в этом диагнозе (я не повторяю, что он говорит, потому что совершенно не важно, в каком) в этом диагнозе, как в тысяче других проявлений, товарищ Сталин показал себя крупнейшей головой эпохи". Армянский писатель Бакунц, при благоговейном молчании зала, долго произносил всю магическую формулу, которая к тому времени уже сложилась – о "вожде нашей партии, мудром учителе миллионов, строящих коммунизм рабочих и колхозников, лучшем друге нашей культуры товарище Сталине, назвавшем писателей инженерами человеческих душ". Азербайджанец Рафим обещал съезду написать (вот очень любопытная цитата) "о великом городе, где недалеко от великой могилы Ильича в Кремле, в такт биению сердца народов Советского Союза работает мысль гения рабочего класса всего мира Иосифа Сталина, великого ученика бессмертного Ленина". Вот как тогда всерьез разговаривали: великий город, великая могила и даже великий ученик. А происходило это в августе 1934 года. Впереди было еще 20 лет феноменальной эскалации, эскалации восторгов и обожания. За эти 20 лет он приобретет еще новые качества. Он станет спасителем народа и величайшим полководцем всех времен, генералиссимусом и героем, он станет величайшим теоретиком марксизма, создателем нового этапа диалектической философии, он станет корифеем лингвистической науки, автором бессмертных трудов по языкознанию, станет гениальным теоретиком в области политэкономии социализма и, в то же время, самодержавнейшим из когда-либо живших правителем России и полумира.

20 лет это все накалялось, напрягалось, поднималось выше и выше, звучало громче и громче, сверкало ярче и ярче, и вот эта эскалация, этот подъем все выше и выше, это все усиливающееся звучание, это и есть одна из проблем поэтики культа.

Уже в 1934 году на Первом съезде писателей ораторы стремились переорать друг друга. Если один из них воспевал стальную фигуру организатора побед, другой возносил чуть ли не литургию в честь того великого, в голове которого работает мысль гения, мало этого, гения рабочего класса, мало и этого, мысль гения рабочего класса всего мира. Поднимай выше, воспевай громче, восхваляй ярче. 20 лет последующей безостановочной эскалации культа привели к таким невероятным высотам риторики, которых человечество за тысячелетия своей истории даже и вообразить не могло. Фараонов когда-то обожествляли, римских и византийских императоров превозносили, но все это была жалкая кустарщина. В ту варварскую пору не было ни газет, ни фотографии, ни радио, ни кино, ни прочих убийственных средств проникновения в любой дом и в любой мозг. К тому же магнитное поле пропаганды, поле чудовищного напряжения, соединялось с постоянным воздействием леденящего душу страха. Если все встанут, а я не встану, если кто-нибудь заметит мой насмешливый взгляд или просто недостаточно восторженный, если я шепну жене, а зять услышит и донесет?

Кто же в той глухой непроглядной ночи мог услышать беззвучный голос Анны Ахматовой, которая еще в 1935 году осмелилась доверить не бумаге, нет, а памяти преданных друзей гордые строки:

Зачем вы отравили воду
И с грязью мой смешали хлеб?
Зачем последнюю свободу
Вы превращаете в вертеп?
За то, что я не издевалась
Над горькой гибелью друзей?
За то, что я верна осталась
Печальной родине моей?


И после ареста сына прямо обратится к Сталину с трагическими словами будто бы армянской сказки, словами, которые не услышали ни он, Сталин, ни мы, которые несколько десятилетий жили в чьей-то безмолвной памяти:

Я приснюсь тебе черной овцою
На нетвердых сухих ногах.
Подойду, заблею, завою:
Сладко ль ужинал, падишах?
Ты Вселенную держишь как бусу,
Светлой волей Аллаха храним,
И пришелся ль сынок мой по вкусу
И тебе, и деткам твоим?

Партнеры: the True Story

XS
SM
MD
LG