Александр Генис: Год назад Америке было плохо и страшно. Банкротством финансового гиганта “Lehman brothers” начался финансовый кризис, который напугал страну не меньше, чем 11 сентября. Оказавшись в тени Великой Депрессии, все ждали худшего, каждый час приближал катастрофу, акции стоили дешевле мороженного, и мы с женой, не доверяя банкам, засунули в конверт немного денег на черный день.
Он не пришел. И Вашингтон, сплевывая, чтоб не сглазить, объявил рецессию закончившейся. Биржевые индексы растут, покупатели возвращаются в магазины, и даже американские автомобили нашли себе новых хозяев, соблазненных щедрыми государственными субсидиями.
Вот тут-то, на переломе от плохого к лучшему, Барака Обаму накрыл взрыв возмущения. Каждый президент после выборов теряет сторонников, но никогда падение не происходило так стремительно. Еще недавно политику Обамы одобряло 70%, теперь - около 50%.
Другая половина обрушилась на президента. Все лето страна бурлила негодованием по месту жительства, а к осени собралась в столицу. В Вашингтоне прошел многотысячный - и отчасти костюмированный – “Марш налогоплательщиков”, собравший пеструю, но одинаково твердую в своих убеждениях толпу. Что же взбесило консервативную Америку? Медицинская реформа, которую президент объявил приоритетом своей внутренней политики.
Почему Америка и в 21-м столетии спорит о своем здравоохранении, когда все развитые страны разобрались с ним еще в 20-м?
Медицинская страховка в Америке - как водительские права. У большинства она есть, у 37 миллионов - нет. Обама хочет избавить страну от такого положения. По его плану страхование здоровья должно быть таким же обязательным, как того же автомобиля. Пока все просто. Сложности начинаются с мелкого шрифта. Страна спорит о частностях, изъясняется обиняками и считает деньги, пытаясь найти компромисс, сократив расходы.
Это неизбежно, потому что Америка скоро будет тратить на здравоохранение один доллар из каждых пяти - в полтора раза больше, чем самая благополучная в этом отношении Франция. Среди причин – сдельная оплата медицинских услуг, судебные процессы, вздутые цены, бюрократический балласт, продленная смерть (каждый день агонии стоит в больнице 10 тысяч). Но самая наглядная причина – у всех перед глазами: американцы намного толще европейцев. Ожирение стоит Америке больше Пентагона. К тому же, предупреждают специалисты, - никакая реформа не спасет людей от себя и “Fast food”.
Защищая медицинскую реформу, Обама произнес речь, которую его поклонники назвали лучшей. Суть ее – в последнем абзаце, раскрывающем уникальную ментальность страны.
“Америка, - говорит Обама, - балансирует между доверием к власти и ужасом перед ее вмешательством”.
Каждый президент заново решает центральное уравнение американской политики: как найти оптимальную долю государства в делах его граждан.
Отношение к власти кардинально отличает Америку. От Древнего Египта до сегодняшней Москвы служить власти было выгодно, престижно, удобно. Но в Америке чиновник – либо филантроп, либо неудачник. В первом случае, он жертвует приносящей реальное богатство карьерой ради скромного заработка и блага ближних. К этой категории относится элита, начиная с президента. Чиновников помельче набирают из тех, кто не сумел пробиться в других местах.
Однако медицинская реформа норовит отправить пациента именно к нему - государственному служащему, обремененному комплексами. Сегодня здоровье Америки зависит от корыстных страховых компаний. Завтра оно может оказаться в руках безразличных чиновников. Что лучше – вопрос не практический, а идеологический, обусловленный политическими убеждениями, даже верой.
Одна, консервативная, Америка считает, по словам Рейгана, что “проблема государства – государство, и чем его меньше, тем лучше”. Вторая, либеральная, Америка, унаследовала от Рузвельта надежду на благую власть, способную помочь стране, а не только разорить ее.
Во времена кризиса, будь то Великая Депрессия или Великая Рецессия, страх скрывает границу. Но стоит опасности чуть отступить, как противники возвращаются в окопы, чтобы вести ту затяжную войну, которая приводит в движение здешнюю историю и не дает ей завершиться.
