Елена Рыковцева: Готова ли пресса к чрезвычайным происшествиям? Какие трудности возникают у журналистов, когда они прибывают на место аварии? О чем можно писать и говорить, а в каких случаях следовало бы воздержаться? Об этом мы говорим сегодня на материалах последней истории такого рода - катастрофы «Невского экспресса». С нами на связи из Санкт-Петербурга руководитель информационного вещания «5 канала» Владимир Тюлин и специальный корреспондент «Комсомольской правды» Дмитрий Стешин. Дмитрий, мы, пользуясь случаем, поздравляем вас с присуждением вчера Премии Артема Боровика. С нами в студии корреспондент Радио Свобода Данила Гальперович. У Данилы огромный опыт работы на месте катастроф, к сожалению, очень большой, лучше бы был поменьше.
И вопрос вам, уважаемые слушатели: считаете ли вы полноценной ту информацию, которую получаете сегодня из прессы, по катастрофе «Невского экспресса», либо у вас остаются вопросы? И если вопросы остаются, то какого рода? Вы можете задать их нашим гостям сегодняшним, каждый из которых работает в прессе, представляет средство массовой информации, которое может помочь вам получить ответы на эти вопросы.
И я бы хотела, коллеги, спросить вас о технологии работы в такого рода происшествиях. Владимир Тюлин, вам хватило, например, техники? Были телекомпании, которые жаловались, что у них элементарно не было транспорта. Вот как обвиняют чиновников, что не смогли организовать транспорт на место аварии вовремя, так и у журналистов тоже были такие проблемы.
Владимир Тюлин: Здесь все зависит от того, на что настроена информационная служба того или иного СМИ. Потому что есть информационные службы, которые склонны к аналитике, есть «кабинетные» журналисты, и вот когда происходят какие-то чрезвычайные ситуации, здесь как раз и проверяется, кто к чему готов.
Елена Рыковцева: А вы себя проверили в очередной раз? Вы готовы оказались?
Владимир Тюлин: Мы оказались, я считаю, готовы. Ну, как всегда, есть что поправить.
Елена Рыковцева: Дмитрий Стешин, а вы готовы? Сколько времени у вас занял этот путь? Когда вы узнали?
Дмитрий Стешин: Мы узнали, как только на лентах все это появилось. Мы дома смотрели, потому что рабочая неделя закончилась. Вот мы со своим напарником Александром Коцем (который, кстати, тоже получил премию Боровика) перезванивались до 3 часов ночи, решая, ехать или не ехать. В итоге, выехали в субботу днем. Слава Богу, что у нас всегда с собой дома и ноутбуки, и модемы для передачи материалов. Поехали на своей машине. Ни в какие официальные пресс-службы мы не обращались. На нашем горьком опыте, как правило, они предоставляют какие-то вялые пресс-релизы. Версии, распространяемые пресс-службами, как правило, не соответствуют действительности. Либо преследуют какие-то свои цели ведомственные. Лучше, я считаю, не связываться с ними вообще, а разбираться на месте самостоятельно с тем, что там произошло. Мы до места добрались только в воскресенье рано утром. В воскресенье там не было оцепления. Ну, обычно приезжаешь – все оцеплено, никаких комментариев ни силовики, ни эксперты, как вы понимаете, не дают. Начинаешь собирать информацию по тем же местным жителям, свидетелям. И честное слово, она не менее достоверная, чем получают те же эксперты, официально работающие на месте катастрофы.
Елена Рыковцева: Дмитрий, когда вы добрались и оценили весь этот маршрут, вам цифра в 1,5 часа, в 2 часа, которые не приходила помощь, показалась завышенной или заниженной? Как вы считаете, это абсолютно объективно, что 1,5 часа люди не могли добраться туда?
Дмитрий Стешин: Честно скажу, от деревни Хмелевка, это самая ближайшая к железнодорожному полотну деревня, до Бологого, тоже ближайший крупный населенный пункт с транспортной развязкой, езды 1,5 часа на нашей, достаточно шустрой машине и с нашей быстрой манерой езды. Быстрее не доехать – просто тебя вынесет с шоссе, а оно с буграми, машина аж подлетала, пока мы мчались. Так что в норматив в 1,5 часа все укладывалось. То есть люди приехали на помощь настолько быстро, насколько смогли.
Елена Рыковцева: Владимир Тюлин, вот Дмитрий сказал, что он не рассчитывает на поддержку пресс-служб в этом смысле. Вы контактировали с официальными лицами. Достаточно ли быстро получали информацию у них?
Владимир Тюлин: Работа уважаемых газетчиков все-таки в достаточно серьезной степени отличается от работы телевизионных журналистов. У нас на месте тоже есть журналисты, которые занимаются работой, похожей, как совершенно справедливо заметил Дмитрий, на работу следователей, на работу экспертов. Они общаются с непосредственными участниками, минуя пресс-службы. Но дело в том, что все-таки наше основное направление – это достать картинку. И очень часто многие люди сами сниматься не хотят. Конечно, задача – их уговорить. Ну а все официальные комментарии... Допустим, если говорить о службе новостей «5 канала», а «5 канал» федеральный, поэтому мы, естественно, заинтересованы в том, чтобы показывать и официальную точку зрения. А все комментарии официальных лиц, естественно, проще, быстрее и менее затратно организовывать через пресс-службы. Я бы не сказал, что пресс-службы всегда как-то темнят или пытаются мешать работать журналистам, это не совсем так. Вопрос в том, как выстроены отношения с пресс-службами и какие задачи в данный момент стоят перед теми или иными ведомствами. Ведь заниматься душевным стриптизом ФСБ или МВД абсолютно необязательно, потому что нам с вами не всегда надо знать все. Правильно?
Елена Рыковцева: Нет, нам всегда надо знать все. Мы не согласны.
Владимир Тюлин: Ну, я не знаю...
Елена Рыковцева: Другой вопрос, доводить ли это все до нашей аудитории, но знать-то бы хотелось, конечно.
Владимир Тюлин: Совершенно верно. Вот для этого пресс-службы и существуют – чтобы информацию дозировать. А журналисты существуют для того, чтобы ее дозировать на свое усмотрение.
Елена Рыковцева: Просеивать уже. Хорошо.
А я вот что хочу рассказать по поводу пресс-служб. Я ведь обзвонила и Российскую железную дорогу, и Министерство транспорта, готовясь к этой программе. Призывала кого-то из чиновников прийти к нам в эфир и оценить работу прессы: устраивает их, не устраивает, объективно или необъективно, справедливо или несправедливо. Но они воздержались от каких-то комментариев. И более того, мне сказали в пресс-службе Российской железной дороги, что выделили двух чиновников вчера на эфир одной из наших ведущих радиостанций московских, и это все. А дальше – посмотрим. В неофициальных разговорах на Российской железной дороге мне объяснили, почему чиновники не хотят идти в эфир - сейчас очень большой вопрос встал о превышении скорости этим экспрессом. Скорость была, так мне объяснили, выше, чем плановая. И что вокруг этого будут крутить дальше, совершенно не понятно. Потому что есть версия, что тормозил – и это хорошо, он спас людей. Есть другая версия, что если бы не тормозил, то все вагоны бы проскочили и так далее.
Один из моих собеседников в Министерстве транспорта рассказал, что, оказывается, МЧС проводит специальные тренинги для пресс-служб транспортных ведомств раз в год, и даже на полигоне, когда рассказывают им, как себя вести в ситуациях такого рода, как держать себя с прессой.
Данила, как вы считаете, а для самой прессы нужны такие тренинги? Вам нужно, чтобы вас собрали вместе и объяснили, как работать в чрезвычайной ситуации?
Данила Гальперович:. Надо сказать, что тренинги отчасти помогают. Наверное, больше они помогают государственным службам, потому что у них, как правило, сразу, что называется, «срывает башню», они хотят, с одной стороны, покомандовать, а с другой стороны, все зажать. Потому что они никогда не знают, как дальше поведет себя журналист с той информацией, которую он получит тем или иным путем. С другой стороны, как мне показалось сейчас, более-менее сориентировались государственные службы российские на этом происшествии. И я видел, что люди, которые были главными на месте событий, то есть, например глава РЖД Владимир Якунин, выходили к прессе, достаточно быстро и достаточно четко информировали о тех новых фактах, которые они знали. Достаточно быстро была организована «горячая линия», которая действует с одной стороны как бы в обход журналистов, то есть родственники непосредственно туда звонят, узнают что-то. Но, с другой стороны, с помощью журналистов, потому что номер появляется на экранах телевидения. И здесь взаимодействие, мне кажется, было достаточно хорошо налажено. Самим журналистам, как сказал коллега Владимир с «5 канала», всегда нужно «доить» (простите за выражение) государственные источники, чтобы они хоть что-то давали, и это обязательно. Потому что любая независимая информация, которую вы получите, будет, возможно, отличаться ровно на то отличие, из которого вы выясните правду. И очень часто отличие информации, добытой вами и полученной из какого-то государственного источника информации, будет определять даже ваш подход к тому, что происходит.
Елена Рыковцева: Вот мы сейчас о подходе и поговорим. Дмитрий, у вас в редакции существуют какие-то ограничения при подаче информации с места аварий? Например, вы приехали с этой катастрофы, и вам было сказано, что где-то надо усилить акценты, где-то смягчить?
Дмитрий Стешин: Нет. И нам не выдвигали никаких приоритетных версий. Мы сами на месте разбирались и определяли, что там произошло.
Елена Рыковцева: То есть полное доверие журналисту в этом смысле.
Дмитрий Стешин: Да. Ну, у нас не первая катастрофа. А про пресс-службы я скажу, что у меня очень странное к ним отношение. Дружба с пресс-службами невозможна. Это как дружба между мальчиком и девочкой пубертатного возраста. Потому что эта дружба, как правило, все равно закончится тем, что отношения будут испорчены безвозвратно с пресс-службой. Либо ты будешь плясать под их дудку и давать только тот материал, который они тебе «сливают», который им выгоден. Поэтому налаживать с ними отношения и бегать к ним с коньяком и конфетами совершенно бессмысленно. Ну, кому-то это нравится. Не скажу за нашу газету, но в других изданиях любовь до гроба существует, и соответственно, ценность информации там сомнительная, потому что они, как правило, печатают только одну версию – версию пресс-службы какого-то ведомства, чтобы не испортить отношения, и строго ее придерживаются.
А про тренировки на полигонах... Я считаю, умного учить – только портить.
Елена Рыковцева: Понятно. Владимир, я у вас то же самое спрошу про акценты, которые вы делаете или не делаете. И вот почему спрошу. Когда все это происходило, я смотрела последовательно канал«Вести 24», и программу «Вести» на России», то есть два российских государственных канала. И я обратила внимание, что если по первым следам катастрофы валилось все в эфир, то в воскресенье утром ты включаешь телевизор - и видишь, что все акценты исключительно на том, что движение поездов восстановлено. Это первая новость. О жертвах чуть ли не до двух дня не говорилось вообще. Потом «Вести 24» начали говорить о том, что 25 погибших и 26 на тот момент пропавших без вести. А основные «Вести» Российского телевидения эту последнюю цифру даже не оглашали. Более того, мне даже показалось, что у одного корреспондента были вырезаны слова. Вероятно, он сказал следующее: «Судьбы 26 пассажиров остаются неизвестными». И вот это «26» было вырезано, и осталось: «Судьбы пассажиров остаются неизвестными». Мне показалось, что числительные из его слов вырезали. То есть было ощущение, что попросили людей сместить акценты на позитив и подальше убрать все, что касается смертей. У вас что-то в этом роде происходило? Вы старались какие-то вещи выделить, а какие-то, наоборот, смягчить?
Владимир Тюлин: Наша редакционная политика такова, что если есть новость о том, что на тот момент погибшими считались 25 человек или 26 человек, значит, их 26. Но тут надо понимать такую вещь, все-таки государственные средства массовой информации выполняют определенную функцию по информированию населения. И это выбор редактора, на самом деле. Они считали нужным говорить о том, что движение поездов восстановлено. Я вам скажу честно, я на «Невском экспрессе» езжу каждую пятницу, вот в эту не поехал, остался в Москве. Я сам родом из Москвы, поэтому каждую пятницу езжу на этом поезде. И меня, как рядового участника этой ситуации, очень интересовало, уеду я домой на поезде или нет, потому что у меня был куплен билет на воскресенье.
И тут надо понимать еще вот какую вещь. Ведь если даже у этого журналиста и вырезали слова про «26», может быть, он сказал не «26», а он всю ночь не спал и сказал «38». Такое же может быть, правда?
Елена Рыковцева: Да, согласна, может быть. Это правда.
Владимир Тюлин: И так чаще всего и бывает. Все-таки акценты – это прерогатива выпуска, это прерогатива редактора. Каждый делает новости так, как он видит. Государственные СМИ, ну, по понятным причинам, должны делать упор на официальную точку зрения, собственно, им за это платят деньги. А мы в своей информационной службе стараемся каждому событию придать все-таки какой-то социальный разворот. У НТВ другой уклон. РЕН ТВ – третий. И я не вижу здесь никаких заговоров.
Елена Рыковцева: Нет, никаких заговоров. Просто любопытно, кто и какие задачи перед собой ставит в этой ситуации.
Владимир Тюлин: Мы в данной ситуации старались все-таки максимально быстро, насколько это возможно и насколько позволял эфир, потому что все-таки по сравнению с телеканалом «Вести» у нас меньше объем информационного вещания, и это понятно, но мы старались все-таки максимально собрать новости к моменту выхода в эфир. И никаких ограничений здесь не было. Что касается разговора по пресс-службах… Я до этого трудился в телекомпании «НТВ», был корреспондентом информационной службы, и это как раз была основная моя специализация. И я могу вам сказать, что такой открытой работы, как в случае с «Невским экспрессом», за всю историю последнего времени не было. И я хочу все-таки напомнить, что телеканал «Вести» показал первым картинку с места происшествия именно потому, что совершенно открыто проводилось совещание в Кризисном центре МЧС. И вот эта картинка была предоставлена именно пресс-службой МЧС. Это к вопросу о пользе пресс-служб. А вот вопрос о том, как общаться с пресс-службами – дружить с ними или не дружить, мешает это работать или помогает, ведь вопрос в том, что кто-то считает, что если журналист имеет какие-то плотные контакты с пресс-службой, он будет вынужден плясать под их дудку. Но ведь это как в отношениях в семье: вот как ты себя поставишь...
Елена Рыковцева: Нет уж, вы, пожалуйста, не сравнивайте!
Владимир Тюлин: Почему? То же самое. Дело в том, что, да, действительно, бывают просьбы от пресс-служб, но это абсолютно нормально. Я думаю, что и к вам обращаются с просьбой пресс-службы тех или иных ведомств. Но, тем не менее, они уважают вашу точку зрения.
Елена Рыковцева: Хорошо. И я хочу сейчас с вами, уважаемые коллеги, обсудить те версии, которые позволила себе пресса в первые дни аварии. Дмитрий, как вы объясняете... Я никак не могу логику эту понять. Когда все это случилось, первые две версии – «чеченский след» и националисты. Ну, «чеченский след», как-то мне это даже понятнее. А вот националисты-то почему? Что могут теоретически доказать русские националисты экспрессу «Санкт-Петербург – Москва»?
Дмитрий Стешин: Конечно, это националисты. Они взрывали и дома в Москве, и захватывали Буденновск, и Беслан, и «Норд-Ост» - это все были русские националисты.
Елена Рыковцева: Но где логика? Я знаю, что было что-то на их сайте напечатано, кто-то брал на себя ответственность, какой-то «Combat 18».
Дмитрий Стешин: Да, это появилось на «мусорном» сайте. Была вброшена информация. Люди, которые этим занялись, проследили, как именно распространялась информация о причастности русских националистов к этому взрыву «Невского экспресса». Это был целенаправленный вброс в информационное пространство.
Елена Рыковцева: Владимир, а вы видите тут какую-то логику? Зачем русским националистам взрывать именно этот экспресс? Здесь есть хоть какая-то рациональная связь с их идеологией?
Владимир Тюлин: Мне сложно говорить, я далеко в данный момент от следствия. Ну, у меня к этому отношение другое. Я вообще считаю, что не в националистах дело. Они же сами о себе заявляют. Но мало ли, кто о чем заявил. Если бы этот поезд не взорвали, то о них никто бы и никогда не узнал, и было бы всем лучше. Поэтому то ли поезд взорвали для того, чтобы как-то о себе заявить, то ли они о себе заявили, потому что взорвали поезд. В принципе, я не могу давать оценки, откуда эта версия возникла, потому что пока еще не успел пообщаться со своими коллегами, которые занимаются непосредственно расследованием. И о каких-то внятных данных я пока не слышал.
Елена Рыковцева: Сегодня, какую практически газету ни откройте, главный виновник уже известен – это Павел Косолапов. Тут уже и шутки, и песни, и пляски: «Мишка косолапый по лесу идет...», - бомбы закладывает, гранаты взрывает. И бедную маму этого человека затравили там, где она живет, в Волгоградской области. Она уже не может на людей смотреть, потому что это «мать террориста». Он пропал, с 2003 года его дома нет. Но, тем не менее, все камеры уже в этом селе, где живет его мама. Данила, что вы думаете об этом? Какая-то связь просматривается. Где-то он, может быть, и участвовал, этот Павел Косолапов, в других подрывах, и даже считается, что в предыдущем подрыве экспресса – точно. Но когда вы видите его лицо и фамилию в качестве обвиняемого, что вы думаете по этому поводу?
Данила Гальперович: Во-первых, я пока вижу его лицо в качестве подозреваемого, а это две совершенно разные стадии, насколько я понимаю, в следствии.
Елена Рыковцева: Вот я и хотела бы спросить, остался ли в России хоть один человек, который думает, что это не Павел Косолапов.
Данила Гальперович: Если вслух озвучена версия, а особенно если эта версия озвучена официальным лицом под запись, перед телекамерами, и в этой версии прозвучала определенная фамилия, если эта версия, как считает определенное массмедиа, достойна публикации, совершенно нормально это публиковать. С другой стороны, понятно, и здесь я отчасти согласен с моим коллегой из «Комсомольской правды», что иногда говорят вслух фамилию, чтобы направить журналистов туда, куда государственные органы, официальные лица хотят, чтобы эти журналисты смотрели. И поэтому тут уже дело самой газеты или телевидения фильтровать это дело: хотят вам напеть мелодию, которую вы потом просто повторите, или хотят, чтобы вы хотя бы что-то знали.
Для меня в истории с Павлом Косолаповым максимум неясного. Получается, что человек, которого интенсивно искали, за это время научился добывать взрывчатку в гораздо больших количествах, чем он ее добыл тогда, потому что размер взрывного устройства был уже примерно в 3 раза больше, как минимум, около 7 килограммов. Потом говорят, что это, вроде бы, пластид, это не совсем простая взрывчатка, это все-таки не то, что можно быстренько замешать на кухне. Хотя можно.
Мне кажется, в России есть дефицит действия прессы в смысле общественного блага. Что люди хотят знать? Люди хотят знать все-таки, кто погиб, кто пострадал, как государство об этом печется, какие следственные мероприятия проводятся, что было сделано для восстановления движения.
Елена Рыковцева: Но это, вроде бы, по пунктам дается. Мне кажется, что дается.
Данила Гальперович: Да. И здесь я согласен с коллегой с «5 канала», что здесь, как и мне показалось, открытость была достаточно серьезной. Руководители государственных служб самых разных – министр здравоохранения, МЧС, транспорт и РЖД – постоянно общались с прессой.
Елена Рыковцева: Наталья из Москвы, здравствуйте.
Слушатель: Добрый день. Мне не хватает логики в происходящем. Минеры не прошлись вдоль полотна, и в результате – сотрясение мозга, о чем мы узнали только сегодня. Бастрыкин лежит в больнице. Вчера у Минаева адвокат Кучерена, Васильев и кто-то еще, там Маркин был, вот они призывали народ начать сообщать друг другу, кто кого увидел. Да бабушка там, кроме дров, ничего не видит. И если получается, что ходил-бродил там вот этот человек, матери которого говорят, что «если через неделю не объявится, будем «вешать» на него»… Это мы, люди, так сказать, болеющие о России, можем отследить. А другие как сидели с выключенными мозгами... Я сегодня по FM прошлась. Людей хоронят, а они чуть ли не на гробах танцуют. А сегодня, между прочим, чиновников предают земле в Питере.
Елена Рыковцева: Спасибо большое вам, Наталья, за этот звонок.
Я хочу сказать, что Валентина Матвиенко взяла на себя, конечно, странную миссию, но очень благородную. Странно, когда она выходит в эфир и призывает радиостанции приглушить эти веселые... У нее нет других механизмов официальных, поскольку в стране не объявлен траур. И даже отдельно в Санкт-Петербурге, видимо, ей как-то... Владимир, знаете ли вы о том, можно ли было бы хотя бы в Санкт-Петербурге объявить траур? Ну, не разрешается ей этого делать. И вот она вынуждена выходить в прессу и говорить: «Пожалуйста, приглушите звук своего веселья в ваших радиоприемниках». Владимир, я правильно рассказываю, что так было?
Владимир Тюлин: Правильно. Но это, конечно, смешно. Мы же все с вами боролись за то, чтобы у губернаторов, у президента и всех остальных не было никаких механизмов. Ну, нет механизмов. А по поводу того, что ей не разрешили, я не думаю, что ей кто-то не разрешил. Это все-таки дело губернатора. Честно говоря, я этим вопросом не задавался. Почему не объявляют траур, я не знаю. А объявят они его или нет – этим вопросом задавался. Потому что тогда многое от этого зависит и в нашей работе. Но почему-то пока решили не объявлять.
Елена Рыковцева: Поняла. Данила, у вас была реплика.
Данила Гальперович: Профессионализма в самом разрешении этой ситуации было крайне мало, потому что, скажем, заблокировать район – с этим трудно. Держать в постоянной готовности части, которые могут доставить не по дороге, а по воздуху, все, что нужно – первую помощь, специалистов-медиков и так далее, то есть, грубо говоря, бригаду, которая дежурит рядом с вертолетами… В развитых странах существуют силы «Emergency». Этого тоже не было. Есть, конечно, некое ощущение общей разболтанности. Что у журналистов нет кода поведения, когда они сами у себя не могут принять решение, что называется, приубрать музыку, что у чиновников нет кода поведения, расписанных процедур в конкретно этой ситуации.
Елена Рыковцева: И опять же в продолжение звонка нашей слушательницы, которая высказала сомнение в том, что можно было на месте кого-то выспросить, ведь кроме этой бабушки, никого нет, это совпадает с настроением Дмитрия Стешина. Я прочитаю заключительный абзац их репортажа в «Комсомольской правде»: «Когда мы уезжали из Хмелевки, где бросили свою машину, по избам ходили милиционеры – опрашивали местных жителей. В успех этого унылого оперативно-розыскного мероприятия, почему-то верилось мало». Но, тем не менее, Дмитрий, прошли сутки – и эта подпольная изба была все-таки обнаружена. Вы верите в то, что это та самая изба?
(Вздох)
Елена Рыковцева: По вздоху ответ понятен.
Дмитрий Стешин: Возможно. Это сугубо мое мнение. Если рассматривать версию теракта (там же есть еще несколько версий, в том числе и техногенная причина) место выбрано идеально: длиннющий отрезок совершенно прямых путей, где поезд дает максимальную скорость, подъезд через пустые населенные пункты, где никто не живет, практически к железнодорожному полотну, и отступление после заложения, допустим, взрывчатки, буквально 30-35 минут – и машина с террористами уже на трассе «Москва – Питер», по которой, как по Тверской улице, и днем, и ночью идет совершенно дикий поток машин в обе стороны. То есть мне показалось, что если это был теракт, то место было выбрано сознательно, скажем так, со вкусом и знанием.
Елена Рыковцева: Профессиональным.
Дмитрий Стешин: Там еще были другие пути отступления – на север, в сторону Тихвина, Пикалево. Там идут бесконечные грейдеры песчаные, несколько сотен километров, и тоже с пустыми деревнями. И вообще можно затеряться в этих берлогах, в самой настоящей тайге, аж до Ладоги она идет.
Елена Рыковцева: Дмитрий, я так понимаю, что если всерьез начинать обсуждать техногенную версию, что там рельс разошелся, то тогда получится, что Владимир Якунин, президент РЖД, - это личность в России номер один, потому что, в таком случае, на него работает вся государственная машина. Под него подстраивают версию первого взрыва, ему там, может быть, роют воронку для того, чтобы это было похоже на взрыв, ему подкладывают специально второе взрывное устройство, чтобы оно так сработало, чтобы убедились, что, да, есть террористы, но при этом никого не убить. То есть вся государственная машина бросилась на то, чтобы «отмазать» Владимира Якунина в этой истории от техногенной версии, что не на нем лично «висят» 26 человек. Ну, в это невозможно поверить. Тогда нужно согласиться с тем, что он президент в Российской Федерации, Владимир Якунин.
Юрий из Кузбасса, здравствуйте.
Слушатель: Здравствуйте. Я считаю, что самое страшное у нас сейчас заключается в том, что подобного рода катастрофы будут продолжаться, пока у нас не будут устранены две причины. Первая – это бездарная политика Кремля внутренняя. И вторая причина – это состояние анабиоза русского народа.
Елена Рыковцева: Вячеслав Сергеевич из Москвы, здравствуйте.
Слушатель: Я по поводу русских националистов хотел бы добавить. В чем смысл. Во-первых, я хочу сказать, что у нас простые люди в «Невском экспрессе» не ездят. Поэтому тут логика правильная, что взорвали именно этот экспресс.
Елена Рыковцева: А что, русские националисты борются с богатеями?
Слушатель: Естественно. Я просто добавлю, что если удалось избежать крови в 90-ые годы, то это не значит, что ее удастся избежать вообще. Так как ситуация в стране будет все время ухудшаться, и население будет только беднеть и вымирать, поэтому логика самая естественная.
Елена Рыковцева: Ну, что это значит – богатые... Это средний класс, едут люди, которые могут себе позволить купить билеты. Но сказать, что сплошные олигархи ездили в этом поезде... Владимир, вот вы говорите, что вы частый пассажир. Кстати, я хотела бы у вас все-таки получить справку по первым двум вагонам. Одни говорят, что там «Wi-Fi», поэтому сконцентрировано начальство. Другие говорят, что туда даже легче садиться, в эти два вагона, как-то они с платформой соотносятся комфортнее. Что с этими вагонами?
Владимир Тюлин: Но я хотел бы еще ответить на заявление последнего слушателя. Это заявление, извините меня за выражение, откровенно идиотское. Конечно, этим поездом ездят люди, которые занимаются работой. Ну, это скоростной поезд, это удобно именно для людей, которые не только бизнесом занимаются, но, в принципе, заняты каким-либо делом. Слава Богу, в нашей стране складывается так, что люди, которые заняты делом, они имеют возможность купить билет на этот поезд. Поэтому это, конечно, очень странно насчет того, что там ездят какие-то VIP-пассажиры. Кстати, стоимость билетов в первые два вагона не намного выше, чем стоимость билетов в обычное купе, например, на «Красную стрелу».
Елена Рыковцева: Но все-таки выше. Значит, чем-то они отличаются. Чем?
Владимир Тюлин: Между собой вагоны отличаются тем, что первые два или три вагона (я просто не помню, два или три, но первые два – точно) – это вагоны общие. Вот как поезд «Юность» ходил раньше (или ходит еще даже). Это общие вагоны, там стоят на самолетный манер кресла. И там многим просто удобнее сидеть. Грубо говоря, там просто можно вытянуть ноги. Все-таки 4,5 часа поезд идет. И дело тут не в «Wi-Fi». Я там «Wi-Fi» не обнаружил.
Елена Рыковцева: Это я вычитала.
Владимир Тюлин: Я не помню, честно вам скажу. А остальные вагоны купированные. Как за рубежом поезда, там такие стеклянные секции, и стоят по три сиденья друг напротив друга. И многим это неудобно. Кстати, вот эти купированные вагоны дороже...
Елена Рыковцева: Как интересно! Надо же!
Владимир Тюлин: ...но многие туда билеты не берут, потому что там действительно ноги нельзя вытянуть. Люди сидят друг напротив друга и мешают друг другу. Вот и вся разница. Поэтому даже многие люди достаточно состоятельные (уж за два года, которые я езжу, я там всех изучил) и чиновники берут билеты в общий вагон, потому что там удобнее сидеть, никакой другой там логики нет. Хотя этот вагон дешевле.
Елена Рыковцева: Понятно. Абсолютно исчерпывающий ответ.
Я прочитаю пейджерные сообщения. Нам пишут Майоровы, наши постоянные слушатели: «Журналисты должны абсолютно беспрепятственно допускаться к месту любого происшествия, а особенно к месту катастрофы. Но сведения, которые они дают в СМИ, должны быть не раз и не два проверены. У нас сведения по разным каналам очень разные. Более достоверные сведения можно получить у вас, на «Эхо Москвы», на РЕН ТВ, у Максимовской и Осокина, и на круглосуточных «Вестях». И все-таки тоже нужно все перепроверять». Все правильно.
«Почему, что бы ни случилось, никогда и ни за что не отвечает высший руководитель страны?», - спрашивает Игорь Михайлович из Германии.
Марина: «Был ли среди корреспондентов Аркадий Мамонтов? Он в Беслане среди террористов нашел негра. Может быть, и здесь будет полезен». Марина, появится Аркадий Мамонтов в нужную минуту, не волнуйтесь. Когда партия скажет найти негра в виде Павла Косолапова, то окажется, что он скрытый негр, это все будет сделано, и очень скоро.
Александр из Москвы: «Дело не в информации, а в капиталистическом бардаке в стране». Хорошо, Александр, пусть будет так, пусть будет капитализм виноват и в этом.
«Те ли люди подорвали поезд, что и в прошлый раз, или другие?», - спрашивает Сергей Митрофанов из Москвы. Вот пока говорят, что те же. То, что мы видим, читаем, - тот же Павел Косолапов. Я это уже говорила.
«Хотелось бы увидеть воронку от взрыва, а то Интернет полон совершенно невероятными предположениями. Не могу понять, почему ее скрывают», - Олег.
Дмитрий Стешин, вы видели эту воронку? Потому что действительно говорят коллеги, что ее так быстро засыпали, что... Вы лично видели воронку?
Дмитрий Стешин: Мы нашли место, где это произошло, причем достаточно приблизительно нашли. Мы просто увидели, как сменяется резко, как знак «инь» и «янь», старый балласт, которым засыпаны пути, и новый, он светлее. Все шпалы и рельсы поменяли, перекрепили их по-новому. Никаких следов мы не нашли.
Елена Рыковцева: Понятно. Марина из Москвы, здравствуйте.
Слушатель: Здравствуйте. Почему не смотрят камеры слежения? Вот сейчас у меня, например, уже три фотографии накопилось. Мою несчастную машинку сфотографировали на периферийных участках дороги от Москвы, это где-то за 100-130 километров. Где-то была превышена по отношению к 60-ти скорость.
Елена Рыковцева: Данила, это реально, скажите, пожалуйста, камерами слежения обеспечить все полотна Российской железной дороги?
Данила Гальперович: Нет, конечно. Это называется «Большой Брат следит за тобой». И вообще понятно, что проблема терроризма в размерах небольшой страны Израиля и то решается с большим трудом, когда пытаются, например, отследить всех и вся при заходах в супермаркеты. А в России это практически невозможно – при таких огромных пространствах. Конечно, многие из звонивших и писавших правы, это вопрос общей атмосферы в обществе. Я думаю, к огромному сожалению, взрыв, который произошел и унес жизни многих людей, он, конечно, тем, кто за такие методы, показал, что, да, эффективно.
Елена Рыковцева: Слушатель Жильцов спрашивает: «Почему нет никого из «Гудка»?». Уважаемый слушатель Жильцов, звонила я вчера Владимиру Змеющенко, главному редактору «Гудка», но он улетел сегодня из Москвы. И посмотрите их сайт - там очень скупая, крайне сдержанная информация. То есть вы там мало чего найдете, почерпнете, к сожалению, в этой ведомственной газете.
Я читаю дальше сообщения. Сергей Д. пишет: «Это хорошо, что наших журналистов начала интересовать не только «расчлененка». Желаю вам удачи в этом направлении. Побольше объясняйте людям суть происходящего вокруг нас».
Олеся из Полесья пишет: «На 100% уверена, что экспресс «Москва – Санкт-Петербург» - это не теракт, а стечение обстоятельств. Потому что в этот день главного праздника мусульман журналисты-телевизионщики целый день показывали забой верблюдов, овец и баранов».
Наталья Михайловна пишет: «Все навязчивее говорят о подрыве поезда, подрывником назначили некоего К., который якобы подрывал везде и всюду, описан его портрет». Да, мы говорили об этом, Наталья Михайловна..
Дмитрий, есть доверие к тому, что говорят официальные лица в этот раз у вас? Вы еще не высказывались по этому поводу.
Дмитрий Стешин: Я могу сказать то, что я видел своими глазами. Место для возможного теракта выбрано действительно удачно и продумано. Но, с другой стороны, своими глазами я видел, что участок скоростной, именно на нем, как нам рассказали железнодорожники, испытывался «Сапсан». Поезд там мог идти с запредельной скоростью, и вполне возможна техногенная версия. Но если мы, допустим, не верим властям, а тут каждый для себя решает, то для нас версия терроризма, которую власть продвигает, лишь подтверждает то, что эта катастрофа была техногенной.
Данила Гальперович: Мне кажется, что наш собеседник из «Комсомольской правды» не ответил на ваш вопрос, Лена. Вы доверяете тому, что говорит государство?
Елена Рыковцева: Нет, он не доверяет, он ответил.
Дмитрий Стешин: У меня нет внятных доказательств ни для первой версии – подрыв, ни для второй – техногенной. Я пока никаких выводов не делаю.
Данила Гальперович: А вы доверяете тому, что говорит в данном случае государство?
Дмитрий Стешин: Не знаю.
Елена Рыковцева: Понятно. И мы завершаем на этом программу «Час прессы» на волнах Радио Свобода. Ждем дальнейшего развития событий. Будем надеться, что следствие придет к каким-то определенным выводам.
