3 декабря на 62-м году жизни скоропостижно скончался Сергей Сергеевич Гречишкин – петербургский филолог, критик и поэт, известный публикатор и комментатор архивных документов эпохи Серебряного века.
Вместе со своим постоянным соавтором 1970-80-х годов Александром Лавровым (знакомые называли их архивными юношами) Сергей Гречишкин опубликовал множество важнейших историко-литературных материалов: о Блоке, Брюсове, Андрее Белом, Волошине, Ремизове, Сологубе. Благодаря таким фигурам, как Сергей Сергеевич, история русской литературы возвращалась к читателю точно выверенной, обдуманной и поданной в истинности комментаторской огранки. Нежелательная была для властей литература, зато мы принимали ее из ответственных рук специалистов.
В последние годы Сергей Гречишкин занимался преимущественно литературной критикой и под псевдонимом Василий Пригодич выпустил несколько книг.
Отпевание Сергея Сергеевича прошло в Никольской церкви на Большеохтинском кладбище Петербурга, похоронен он на Пороховском кладбище.
Почти четыре года назад в петербургской студии Свободы мы записали с Сергеем Гречишкиным и Александром Лавровым программу "Мифы и репутации", посвященную выходу сборника их совместных статей "Символисты вблизи", и сегодня в рубрике "Переслушивая Свободу" мы можем послушать голос Сергея Сергеевича.
Иван Толстой: Сергей Сергеевич, эпоха символизма – та эпоха, который вы отдали несколько десятилетий своих трудов. Книга, которая выпущена совсем недавно по результатам совместных с Александром Васильевичем публикаций, называется "Символисты вблизи" (издательство "Скифия", Издательский дом "Талас"). Какие фигуры символистской эпохи были главными в саму символистскую эпоху, какие пережили свое время и какие сейчас воспринимаются главными? Одни и те же это лица или нет?
Сергей Гречишкин: Я думаю, что нет. Не знаю, согласится ли со мной Александр Васильевич, но Андрей Белый – это вселенский литературный гений, человек, который создал непревзойденные образчики художественной прозы, поэзии, критики, трудов по стиховедению, а сейчас он совершенно выпал из читательского внимания. При коммунистах, когда это все было запрещено, люди читали Андрея Белого, других символистов. А сейчас это все ушло. Люди не хотят страдать и думать, а хотят развлекаться. Я думаю, что интерес к Серебряному веку возродится через пару десятилетий, потому что кроме русской классической литературы и литературы Серебряного века нам, в общем-то, миру и предъявить нечего. Есть огромные фигуры – Мандельштам, Клюев, русский национальный гений. Все знают Есенина, но никто не знает Клюева. Это совершенно сказочный поэт. Ходасевич. Список велик. Так получилось, что в первой трети ушедшего века в России была группа гениальных поэтов. Туда надо включить Ахматову, Цветаеву, Михаила Кузьмина, Волошина. Эти люди совершили какой-то переворот в поэзии и за 20 лет изменили ее так, что русская поэзия и сейчас, видимо, катится по этим рельсам. Правда, сейчас стали очень много Бродскому подражать. Я говорю об этом с грустью, потому что это то, чему мы с Александром Васильевичем отдали долгие годы довольно-таки кропотливого, а может, даже и кровопотливого труда. А сейчас это немножко в сторонке. Но ничего, будет и на нашей улице праздник еще.
Сергей Гречишкин: У меня много текстов, написанных разным насельникам Серебряного века. Я прочитаю такой стишок.
Поэтам проклятым
Мещанская драма, холуйский смешок,
Судьба Мандельштама – барак и мешок,
Морщины, седины, скандальная гнусь,
Гортанью Марины пред Богом клянусь.
Партийных буржуев имперские сны,
Бугаев и Клюев, молитесь за ны,
Как майская пчелка, зароюсь в песок,
Ахматовой челка щекочет висок.
Подобие знака мне выжег палач.
Шаги Пастернака, шушуканье, плач.
Приятель, налей так на четверть стопца,
Кузьминская флейта дославит творца.
Наветы, запреты досудного дня,
Большие поэты, простите меня,
Хоть ростом я вышел, умом не дошел,
Позвольте, как мыши, проникнуть в подпол,
Дворцов химеричных, что грезились вам.
В трудах горемычных российский бедлам,
Дурдом вездесущий, советский Парнас,
Где райские кущи взрастили для нас,
Где нож и веревку в изящный букет
Сплести с поллитровкой сумеет поэт.
2 мая 1979 года.
Это не совсем были тогда актуальные стихи. Но очень многие стихи мои проникнуты таким вот трагизмом. Потому что было жить очень душно. Александр Васильевич подтвердит. Приду на работу в Пушкинский Дом, шу-шу-шу-шу, у того-то обыск, того-то арестовали, такой-то уехал. Это все было. Только бы не вернулось никогда. Остальное – ради Бога.
Фото - "Архивное дело"
Вместе со своим постоянным соавтором 1970-80-х годов Александром Лавровым (знакомые называли их архивными юношами) Сергей Гречишкин опубликовал множество важнейших историко-литературных материалов: о Блоке, Брюсове, Андрее Белом, Волошине, Ремизове, Сологубе. Благодаря таким фигурам, как Сергей Сергеевич, история русской литературы возвращалась к читателю точно выверенной, обдуманной и поданной в истинности комментаторской огранки. Нежелательная была для властей литература, зато мы принимали ее из ответственных рук специалистов.
В последние годы Сергей Гречишкин занимался преимущественно литературной критикой и под псевдонимом Василий Пригодич выпустил несколько книг.
Отпевание Сергея Сергеевича прошло в Никольской церкви на Большеохтинском кладбище Петербурга, похоронен он на Пороховском кладбище.
Почти четыре года назад в петербургской студии Свободы мы записали с Сергеем Гречишкиным и Александром Лавровым программу "Мифы и репутации", посвященную выходу сборника их совместных статей "Символисты вблизи", и сегодня в рубрике "Переслушивая Свободу" мы можем послушать голос Сергея Сергеевича.
Иван Толстой: Сергей Сергеевич, эпоха символизма – та эпоха, который вы отдали несколько десятилетий своих трудов. Книга, которая выпущена совсем недавно по результатам совместных с Александром Васильевичем публикаций, называется "Символисты вблизи" (издательство "Скифия", Издательский дом "Талас"). Какие фигуры символистской эпохи были главными в саму символистскую эпоху, какие пережили свое время и какие сейчас воспринимаются главными? Одни и те же это лица или нет?
Сергей Гречишкин: Я думаю, что нет. Не знаю, согласится ли со мной Александр Васильевич, но Андрей Белый – это вселенский литературный гений, человек, который создал непревзойденные образчики художественной прозы, поэзии, критики, трудов по стиховедению, а сейчас он совершенно выпал из читательского внимания. При коммунистах, когда это все было запрещено, люди читали Андрея Белого, других символистов. А сейчас это все ушло. Люди не хотят страдать и думать, а хотят развлекаться. Я думаю, что интерес к Серебряному веку возродится через пару десятилетий, потому что кроме русской классической литературы и литературы Серебряного века нам, в общем-то, миру и предъявить нечего. Есть огромные фигуры – Мандельштам, Клюев, русский национальный гений. Все знают Есенина, но никто не знает Клюева. Это совершенно сказочный поэт. Ходасевич. Список велик. Так получилось, что в первой трети ушедшего века в России была группа гениальных поэтов. Туда надо включить Ахматову, Цветаеву, Михаила Кузьмина, Волошина. Эти люди совершили какой-то переворот в поэзии и за 20 лет изменили ее так, что русская поэзия и сейчас, видимо, катится по этим рельсам. Правда, сейчас стали очень много Бродскому подражать. Я говорю об этом с грустью, потому что это то, чему мы с Александром Васильевичем отдали долгие годы довольно-таки кропотливого, а может, даже и кровопотливого труда. А сейчас это немножко в сторонке. Но ничего, будет и на нашей улице праздник еще.
Сергей Гречишкин: У меня много текстов, написанных разным насельникам Серебряного века. Я прочитаю такой стишок.
Поэтам проклятым
Мещанская драма, холуйский смешок,
Судьба Мандельштама – барак и мешок,
Морщины, седины, скандальная гнусь,
Гортанью Марины пред Богом клянусь.
Партийных буржуев имперские сны,
Бугаев и Клюев, молитесь за ны,
Как майская пчелка, зароюсь в песок,
Ахматовой челка щекочет висок.
Подобие знака мне выжег палач.
Шаги Пастернака, шушуканье, плач.
Приятель, налей так на четверть стопца,
Кузьминская флейта дославит творца.
Наветы, запреты досудного дня,
Большие поэты, простите меня,
Хоть ростом я вышел, умом не дошел,
Позвольте, как мыши, проникнуть в подпол,
Дворцов химеричных, что грезились вам.
В трудах горемычных российский бедлам,
Дурдом вездесущий, советский Парнас,
Где райские кущи взрастили для нас,
Где нож и веревку в изящный букет
Сплести с поллитровкой сумеет поэт.
2 мая 1979 года.
Это не совсем были тогда актуальные стихи. Но очень многие стихи мои проникнуты таким вот трагизмом. Потому что было жить очень душно. Александр Васильевич подтвердит. Приду на работу в Пушкинский Дом, шу-шу-шу-шу, у того-то обыск, того-то арестовали, такой-то уехал. Это все было. Только бы не вернулось никогда. Остальное – ради Бога.
Фото - "Архивное дело"
