Нулевые годы были не смутным, а мутным временем: нечего вспомнить. Словно машина с больным стартером – кряхтит, трещит, но не заводится. Наверное, я не совсем справедлив, потому что в последнее время слишком часто пишу некрологи, но и это не случайно. Мы с такой пышностью провожали ушедшее тысячелетие, что все еще продолжаем прощаться, хороня своих мертвецов. Я не говорю о литературе, великих писателей не появлялось полвека, но даже наш гений – кинематограф – за последние 10 лет прославился больше всего тем, что в один день лишился Антониони и Бергмана. В начале десятилетия, чтобы взрослые не стеснялись, "Гарри Поттера" выпускали с пустой обложкой. Сейчас он ходит в классиках.
Нулевые особенно жалко, если сравнить их с прекрасным началом ХХ века, плодами которого до сих пор кормятся наши музеи, библиотеки и концертные залы. Однако ясно это стало не сразу, а после мировой войны. Сто лет назад все, как я сейчас, ныли. Европейцам не нравилась Belle Époque, американцам – "Позолоченный" век, русским – Серебряный.
Меня эта близорукость современников особенно настораживает, потому что я сам был ее жертвой, когда тридцать лет назад встретился с китами Первой волны. Все они печатались в газете "Новое русское слово", где я тогда работал: филологи Борис Филиппов, Глеб Струве, философ Левицкий, соратник Бердяева, критик акмеистов Вейдле, поэт Елагин. Ближе всех я знал редактора - Андрея Седых. Он любил вспоминать друзей и знакомых – Бунина, Мандельшатма, Цветаеву, Конан-Дойля. Зато нас не замечал: так, исчадия новояза. У Бродского Седых не понимал ни слова, Довлатова называл "вертухаем", о Шукшине никогда не слышал, а когда я спросил, нравится ли ему Тарковский, ответил, зевая, что после войны в синема не ходил.
Всеми силами я стараюсь об этом не забыть, чтобы не впасть в заблуждение предшественников. Если нам ничего не видно, значит мы не туда смотрим. Мы ищем культуру – такую, какую любим, искусство, где сами наследили. Между тем, прогресс подбирается из-за угла. В начале прошлого века кино было на уровне каруселей, в конце – орудием экзистенциального познания и теологическим экспериментом, сейчас - опять каруселью, правда, в 3D.
Это значит, что оправдание нашему веку следует искать на его обочине. Например – в Интернете.
Считается, что 21-й век начался 11 сентября 2001 года. Но в январе того же года открылся и другой путь, когда без всякой помпы была создана игрушка для зубрил и отличников – Википедия. Десять лет спустя она оказалась самым могучим информационным ресурсом в истории человечества: 10 миллионов статей на 250 языках, треть миллиарда клиентов, сотни тысяч авторов - и 35 штатных сотрудников с бюджетом в 10 миллионов (равноценно десяти солдатам в Афганистане).
В этих цифрах заложен грандиозный культурно-социальный парадокс. Расшифровать его мы еще не умеем, ибо не понимаем ни новых мотивов, ни новых отношений, ни новых ценностей, создающихся сейчас мировой Сетью. А ведь Википедия – всего лишь первый, хоть и самых успешный из всех массовых продуктов интернетской эры. Потенциал ее в непредсказуемости развития. И, может быть, сто лет спустя, из 22 века нулевые годы 21-го назовут каменным веком иной цивилизации, зачатой с компьютером.
Нулевые особенно жалко, если сравнить их с прекрасным началом ХХ века, плодами которого до сих пор кормятся наши музеи, библиотеки и концертные залы. Однако ясно это стало не сразу, а после мировой войны. Сто лет назад все, как я сейчас, ныли. Европейцам не нравилась Belle Époque, американцам – "Позолоченный" век, русским – Серебряный.
Меня эта близорукость современников особенно настораживает, потому что я сам был ее жертвой, когда тридцать лет назад встретился с китами Первой волны. Все они печатались в газете "Новое русское слово", где я тогда работал: филологи Борис Филиппов, Глеб Струве, философ Левицкий, соратник Бердяева, критик акмеистов Вейдле, поэт Елагин. Ближе всех я знал редактора - Андрея Седых. Он любил вспоминать друзей и знакомых – Бунина, Мандельшатма, Цветаеву, Конан-Дойля. Зато нас не замечал: так, исчадия новояза. У Бродского Седых не понимал ни слова, Довлатова называл "вертухаем", о Шукшине никогда не слышал, а когда я спросил, нравится ли ему Тарковский, ответил, зевая, что после войны в синема не ходил.
Всеми силами я стараюсь об этом не забыть, чтобы не впасть в заблуждение предшественников. Если нам ничего не видно, значит мы не туда смотрим. Мы ищем культуру – такую, какую любим, искусство, где сами наследили. Между тем, прогресс подбирается из-за угла. В начале прошлого века кино было на уровне каруселей, в конце – орудием экзистенциального познания и теологическим экспериментом, сейчас - опять каруселью, правда, в 3D.
Это значит, что оправдание нашему веку следует искать на его обочине. Например – в Интернете.
Считается, что 21-й век начался 11 сентября 2001 года. Но в январе того же года открылся и другой путь, когда без всякой помпы была создана игрушка для зубрил и отличников – Википедия. Десять лет спустя она оказалась самым могучим информационным ресурсом в истории человечества: 10 миллионов статей на 250 языках, треть миллиарда клиентов, сотни тысяч авторов - и 35 штатных сотрудников с бюджетом в 10 миллионов (равноценно десяти солдатам в Афганистане).
В этих цифрах заложен грандиозный культурно-социальный парадокс. Расшифровать его мы еще не умеем, ибо не понимаем ни новых мотивов, ни новых отношений, ни новых ценностей, создающихся сейчас мировой Сетью. А ведь Википедия – всего лишь первый, хоть и самых успешный из всех массовых продуктов интернетской эры. Потенциал ее в непредсказуемости развития. И, может быть, сто лет спустя, из 22 века нулевые годы 21-го назовут каменным веком иной цивилизации, зачатой с компьютером.
