К чести Владимира Путина, до сих пор не вышло ни одной книги под его именем. Та единственная, которую ему приписывают, это большое "инаугурационное" интервью 2000 года. Автор – кто берёт интервью, а не кто даёт.
Уже на первых страницах той книжечки можно увидеть ключ ко всей его дальнейшей деятельности. Рассказывает, как раздражало советских гэбэшников 70-х годов то, что политическое руководство СССР заставляло их топорно бороться с неугодными элементами: например, сносить бульдозерами картины художников-формалистов. "Просто окостеневшие мозги были". В то же время с удовольствием вспоминает случаи, когда "действовали спокойно, чтобы уши не показать, не дай Бог". Так было, когда диссиденты задумали провести "какое-то мероприятие" в связи то ли с годовщиной восстания декабристов, то ли с чем-то ещё. Предполагалось позвать дипкорпус, иностранных журналистов. "Что делать? Разгонять не велено. Нас (разведчиков – А.С.) к таким мероприятиям не привлекали, но мы встречались с ребятами в столовой, и они рассказывали. Сотрудники КГБ взяли и организовали сами возложение венков, причем на том месте, куда собирались прийти журналисты. Созвали туда обком, профсоюзы, милиция все оцепила, музыка заиграла. Журналисты собрались, представители дипкорпуса — посмотрели, зевнули пару раз и разошлись".
Такие находки называются "активными мероприятиями".
Если бы я был директором... В том году, когда Путин давал это интервью, ему представилась возможность показать класс нетопорной работы в масштабе, немыслимом даже для наибольшого гэбэшного генерала, не говоря о подполковнике. Перечисление заняло бы много места и явилось бы впечатляющим описанием самого мягкого режима в истории России, не считая двух кратких периодов, связанных с Керенским и Ельциным.
Он решил, что не нужно сажать тысячи – ни даже десятки – "за политику", достаточно посадить одного, но самого крупного из богачей-вольнодумцев, чтобы на многие годы притихли все классы и слои общества. Что касается особо смелых из вечно всем недовольных, то зачем их больно приструнивать, если можно держать открытыми границы – и катитесь колбаской по Малой Спасской?
Он не стал по-большевистски, государственным рыком, навязывать стране ни одной из недемократических идеологий – вполне хватило приглушить демократическую, и они пошли цвести пышным цветом: и "православный фашизм" (определение о. Меня), и нацизм, и сталинизм, и т.д., и т.п.
Зачем запрещать газетам обличать режим, если таких смелых всего две-три и читают их единицы? Зачем выключать почти диссидентскую радиостанцию, если она одна, а основные телеканалы под твоим прямым управлением?
Это всё и впрямь нетопорная работа. Это всё и впрямь тянет на большое историческое новшество. Ещё Пушкин намекал царю попробовать что-то похожее.
Тем более должно быть обидно Путину, что итог оказался неутешительным. На вопрос о главном обуревающем их чувстве все – от мелких торговцев до "олигархов" (если брать только предпринимателей) – уже давно отвечают без раздумий: страх. Это чувство способствует всему, кроме быстрого развития страны. И это такая вещь, которая, убавляясь в одном месте, прибавляется в другом. Престанут бояться они – придётся бояться ему.
Уже на первых страницах той книжечки можно увидеть ключ ко всей его дальнейшей деятельности. Рассказывает, как раздражало советских гэбэшников 70-х годов то, что политическое руководство СССР заставляло их топорно бороться с неугодными элементами: например, сносить бульдозерами картины художников-формалистов. "Просто окостеневшие мозги были". В то же время с удовольствием вспоминает случаи, когда "действовали спокойно, чтобы уши не показать, не дай Бог". Так было, когда диссиденты задумали провести "какое-то мероприятие" в связи то ли с годовщиной восстания декабристов, то ли с чем-то ещё. Предполагалось позвать дипкорпус, иностранных журналистов. "Что делать? Разгонять не велено. Нас (разведчиков – А.С.) к таким мероприятиям не привлекали, но мы встречались с ребятами в столовой, и они рассказывали. Сотрудники КГБ взяли и организовали сами возложение венков, причем на том месте, куда собирались прийти журналисты. Созвали туда обком, профсоюзы, милиция все оцепила, музыка заиграла. Журналисты собрались, представители дипкорпуса — посмотрели, зевнули пару раз и разошлись".
Такие находки называются "активными мероприятиями".
Если бы я был директором... В том году, когда Путин давал это интервью, ему представилась возможность показать класс нетопорной работы в масштабе, немыслимом даже для наибольшого гэбэшного генерала, не говоря о подполковнике. Перечисление заняло бы много места и явилось бы впечатляющим описанием самого мягкого режима в истории России, не считая двух кратких периодов, связанных с Керенским и Ельциным.
Он решил, что не нужно сажать тысячи – ни даже десятки – "за политику", достаточно посадить одного, но самого крупного из богачей-вольнодумцев, чтобы на многие годы притихли все классы и слои общества. Что касается особо смелых из вечно всем недовольных, то зачем их больно приструнивать, если можно держать открытыми границы – и катитесь колбаской по Малой Спасской?
Он не стал по-большевистски, государственным рыком, навязывать стране ни одной из недемократических идеологий – вполне хватило приглушить демократическую, и они пошли цвести пышным цветом: и "православный фашизм" (определение о. Меня), и нацизм, и сталинизм, и т.д., и т.п.
Зачем запрещать газетам обличать режим, если таких смелых всего две-три и читают их единицы? Зачем выключать почти диссидентскую радиостанцию, если она одна, а основные телеканалы под твоим прямым управлением?
Это всё и впрямь нетопорная работа. Это всё и впрямь тянет на большое историческое новшество. Ещё Пушкин намекал царю попробовать что-то похожее.
Тем более должно быть обидно Путину, что итог оказался неутешительным. На вопрос о главном обуревающем их чувстве все – от мелких торговцев до "олигархов" (если брать только предпринимателей) – уже давно отвечают без раздумий: страх. Это чувство способствует всему, кроме быстрого развития страны. И это такая вещь, которая, убавляясь в одном месте, прибавляется в другом. Престанут бояться они – придётся бояться ему.
