Кристина Горелик: Почему в России так просто можно отнять ребенка у родителей и так сложно бывает, наоборот, усыновить ребенка? Мы продолжаем разговор, начатый в нашей прошлой программе. В гостях: Елена Мизулина, председатель Комитета Госдумы России по делам семьи, женщин и детей, Галина Красницкая, благотворительный фонд «Семья», занимающийся устройством детей в семьи и Алена Синкевич, сотрудник российского представительства Американского Агентства по усыновлению «Hand&Hand».
Итак, Елена Борисовна, почему же так сложно усыновить ребенка в России и нужно ли менять тот подход?
Елена Мизулина: Внутри России действительно должно быть облегчено усыновление. Для того, чтобы в России усыновляли о чем мы говорим, нам нужно очень сильно изменить политику по отношению к социальному сиротству.
Кристина Горелик: В чем проблема?
Елена Мизулина: Вы знаете, мы искусственно создаем сирот. Ведь у нас подавляющее большинство сирот – это социальные сироты. Это жертвы семейного благополучия. Мы совершенно не занимаемся профилактикой и ранним выявлением семейного неблагополучия, не стараемся сохранить семью.
У нас самый простой метод: сразу, раз – лишить родительских прав и отобрать ребенка. У нас масса обращений в комитет. Недавно по Нижнему Новгороду мы занимались, где многодетная семья. Из-за того, что родители вышли на какой-то пикет по поводу повышенных расценок на ЖКХ, у них взяли и отобрали всех детей. Это один из методов, к сожалению. Или мать одна воспитывает, может быть она оступилась, где-то была в нетрезвом виде. Ну и что? Она, тем не менее, не хочет своих детей отдавать, она с собой справилась. Жилье у нее, она снимает квартиру, не постоянное, работа у нее не постоянная, временная, но она не бросает своих детей, она о них заботится. Почему у нее надо отбирать? Или случай, о котором я говорила, это сплошь и рядом, когда один родитель умирает, у нас два сейчас обращения таких, второй родитель ВИЧ-инфицированный, но при этом ничего опасного не представляющий и все документы у него в порядке, лишают родительских прав только потому, что он ВИЧ-инфицированный. Да на каком основании?
Кристина Горелик: А почему принимают такие решения?
Елена Мизулина: Это безобразие, это надо разбираться. У нас, понимаете, такой подход - с легкостью отобрать ребенка. Хотя самое основное право ребенка – это право на кровную семью, ее надо сохранить. Политика государственная по отношению к сиротству - большие деньги на устройство ребенка потом в приемную семью. Платят приемному родителю, платят за ребенка. И естественно, что если мы так будем распоряжаться бюджетными средствами, Галина Сергеевна это подтвердит, Общественная палата тоже этим занимается, то нам никогда денег не хватит. Это прорва. Нам надо предупреждать сиротство. Я уже не говорю про усыновление, мы же его вообще не стимулируем, хотя самая лучшая форма устройства ребенка, потому что это всерьез и надолго, и это уравнивание ребенка с кровными детьми, с биологическими детьми - это усыновление. У нас помимо пресловутой тайны усыновления еще масса других мер, у нас нет мер поддержки.
Кристина Горелик: Я у Галины Красницкой хотела спросить: дело в том, что, насколько я помню, одна из работ у вас называлась "Три круга ада российских усыновителей".
Галина Красницкая: Я хочу сказать, что, к великому сожалению, вот эти жесткие требования, которые прописали в наших постановлениях в отношении иностранных усыновителей, они рикошетом по практике транслируются на наших усыновителей, все бумаги. Такие вещи происходят. Например, идет суд на усыновление, никогда раньше не было, чтобы на этот суд приглашали повесткой судья, причем дает усыновителям повестку, чтобы они вручили кровным родителям и те пришли на суд, лишенные родительских прав. Это сплошь и рядом у нас сейчас практика, потому что это требования, которые касаются международных усыновителей, родственников приглашают, которые знать не знали о том, что когда-то мамашка отказалась от ребенка, есть заявление, согласие на усыновление, заставляют искать органы опеки кандидатов-усыновителей родственников, собирать с них отказы для того, чтобы прежде, чем ребенок попадет в семью усыновителей. А требования к документам - это я не знаю.
Кристина Горелик: Что там за требования к документам?
Галина Красницкая: Излишние требования к документам. Например, для того, чтобы ты взял в семью ребенка, ты должен не только свои медицинские заключения оформить, но ты должна еще заставить все, кто с тобой проживает, все должны представить документы о состоянии своего здоровья. Справки, характеристики. Нигде ни в оном законодательном акте нет, что нужно характеристики предоставлять усыновителям, у нас это сплошь и рядом требуют.
Кристина Горелик: А что за характеристики, с места работы, что ли?
Галина Красницкая: С места жительства.
Кристина Горелик: А если я с соседями, например, не в очень хороших отношениях?
Галина Красницкая: Не получите.
Алена Синкевич: Я думаю, это убогая попытка имитировать работу комитетов, которые за границей работают, которые отслеживают не наличие судимости, а которые отслеживают наличие административных преследований и так далее.
Елена Мизулина: У нас нет ограничений. Семейный кодекс говорит, что могут органы опеки отказать, когда какие-то данные, характеризующие моральный образ жизни, поведение, к чему относятся и судимости, прямо судимость не написано. Мы подготовили такой законопроект, депутаты, внесли, приняли в первом чтении его в конце декабря месяца, второе чтение планировалось на 26 февраля, до сих пор еще не можем никак согласовать. Не буду называть фамилии тех, кто вдруг выступил с сопротивлением. Для преступления против половой неприкосновенности, у кого судимость, где преступления против семьи и нравственности умышленное, то что действительно выбраны те преступления, за которые характеризуют, что эта личность небезопасна ребенку, это риски для него, для того, кто берется под опеку, усыновление. Понятно, что у родных детей такого рода родители, но закон предусматривает, что это является основанием для лишения родительских прав, могут лишить, могут не лишить. Но в любом случае родной ребенок, родителей не выбирают. Но здесь, где государство отдает чужим людям ребенка, оно, наверное, может оградить от таких рискованных групп. Идет война в думе сегодня против такого рода ограничений. Я вам говорю, что наш комитет диву дается, что такой маленький закон очевидный.
Кристина Горелик: Давайте посмотрим, кто это.
Елена Мизулина: Они все спрячутся. Дело в том, что речь идет не только о депутатах. Если бы о депутатах, было проще, у нас же в принятии законов участвуют не только депутаты.
Алена Синкевич: И правительство участвует, замечу я в скобках об этом.
Кристина Горелик: Что нам делать с органами опеки и попечительства?
Галина Красницкая: Учить их надо, специальность такая должна быть. У нас кто только ни бывает специалистом органов опеки – бухгалтер, коммунальный работник из ЖКХ пришел.
Алена Синкевич: Выпускник школы с 10-классным образованием.
Галина Красницкая: Слава богу, хоть большинство в Москве имеют юридическое образование, педагогическое образование. А в остальных местах это все, кого надо пристроить на эту должность, недостаточно хлебную и не очень спокойную, но все равно это все-таки служба, за что стабильная зарплата. Их нужно просто-напросто, первое - вводить специальность такую, вводить требования к специалистам органов опеки. У нас обязанности определены, но требования, что это должен быть за человек, даже как личность - нет этого.
Кристина Горелик: А у них есть какие-то полномочия?
Галина Красницкая: У них есть права.
Алена Синкевич: 24, по-моему, у них функции. Это только в законе об опеке перечислено.
Кристина Горелик: Они не занимаются профилактикой. Почему они приходят только отбирать?
Елена Мизулина: Дело в том, что надо понять - физически это невозможно. Потому что сегодня в России неблагополучных семей по разным причинам, причиной семейного неблагополучия может быть развод, может быть пребывание родителей в фактических брачных отношениях это может быть ситуация алкоголизма, остался без работы один из родителей, низкие доходы. У нас две трети семей, которые фактически на грани или могут быть отнесены к таким семьям, находящимся в социально-опасном положении, как в законе сказано, или относящиеся к неблагополучным семьям, которые нуждаются в разных видах помощи. Кому-то достаточно только разговора с психологом. Но должен быть психолог бесплатный и доступный.
Галина Красницкая: Я не забуду, как я присутствовала на одном заседании комиссии по делам несовершеннолетних. Вот эта организация сейчас выполняет роль дубинки. Я попала на одно такое заседание, где пригласили мамашу, у которой мальчик провалился в теплице и погиб. Ее отчитывают, у нее еще двое детей: мы тебя лишим прав и так далее. Они рыдает, слова сказать не может. Если не примите меры, мы вас лишим. Я за ней вышла, села на лавочке, говорю: расскажите, что случилось. Она мне рассказала, что случилось. Я говорю: вы знаете, что вы имеете право на помощь определенную, пособие на похороны. И в конце она мне сказала фразу, которую я до сих пор помню, она мне сказала: вы первый человек, кто со мной нормально поговорил. Меня в основном все ругают, клянут и так далее, а я на трех работах работаю, чтобы прокормить семью.
Алена Синкевич: 9 миллионов детей в таких семьях.
Елена Мизулина: Вы меня спросили, что нужно сделать по сиротам, в чем ошибки госполитики. Она, ориентированные приоритеты в нашей политики по отношению сиротства, ориентированы на последствия, то есть на ребенка-сироту, который уже является следствием семейного неблагополучия. А должно быть вложение для того, чтобы создать во всей стране сеть учреждений на базе существующих разного типа социальных учреждений единую инфраструктуру, которая бы оказывала услуги семьям и занималась ранними выявлениями профилактикой семейного неблагополучия. Психолог, для того, чтобы взаимоотношения между родителями и подростком, подсказать, как это надо делать. Юрист, социальный работник, который может придти, проверить, не пьет ли, ходит ли на работу.
Кристина Горелик: Как это реально сделать?
Елена Мизулина: Это реально сделать.
Галина Красницкая: Закон о профилактике принят, прописаны все структуры.
Елена Мизулина: Это реально через законное выстраивание системы, чтобы это была единая система, сейчас она разобщена. Привожу маленький пример, куда у нас тратятся деньги. По линии Министерства здравоохранения и социального развития в стране почти 4 тысячи так называемых центров социальной защиты, центров социальной реабилитации. У нас 60 тысяч подростков убегают из семей, из детских домов ежегодно и их, когда обнаруживают, помещают в центры социальной реабилитации, где могут до месяца находится, им там помощь оказывают. Но это все по линии, подчиненность министерства и органов здравоохранения и в некоторых местах органов соцзащиты. Помимо этих 4 тысяч в стране две тысячи по линии Министерства образования, органов образования учреждений для детей сирот, детские дома, грубо скажем. То есть шесть тысяч. По линии органов по делам молодежи, у нас ответ официальный - 5 тысяч - это на 2008 год, сейчас, наверное, больше. То есть уже 11 тысяч по стране разных учреждений, которые занимаются оказанием тех или иных видов социальных услуг или социальной помощи отдельным членам семьи, семье, ребенку, который в какой-то трудной ситуации. Почему это не выстроить в единую систему, почему не сделать полным набор социальных услуг.
Кстати, Борис Альтьшулер у нас на парламентских слушаниях говорил, что ограничивает услуги, которые социальные центры оказывают. Например, то, что связано с оказанием помощи семье, когда она нуждается, например, тот же психолог, социальный центр откажет, потому что формально по закону он не должен такого рода услуги оказывать. И мы по стране ездим, проводим везде вот эти конференции, мониторинг ситуации, вы думаете, эти существующие социальные центры везде полностью нагружены? Нет, ничего подобного. Это при том, что у нас семьи страдают и нуждаются в том, чтобы им была оказана помощь, при том, что у нас ежегодно более ста тысяч детей выявляется, то есть становятся социальными сиротами, у нас во многих регионах центры социальной защиты загружены наполовину, то есть они могут из кабинета в кабинет ходить и пить чай. Я не хочу всех оговаривать, есть очень хорошие, а есть и плохие, не то, что плохие, а работающие вразвалочку. Есть замечательные центры. В 46 регионах, где была создана и пока еще сохраняется, теплится служба патроната - это как раз ранний патронат, который занимается ранним выявлением профилактики, постинтернатный патронат - это вообще замечательная вещь, когда ребенок из детского дома идет в самостоятельную жизнь, к нему такого патронатного воспитателя прикрепляют, который наставник приходит и работает с ним. Но сегодня позитивный опыт, даже этот детский дом 19 в Москве, они уничтожены. То есть как раз то, что надо сохранять и развивать, у нас уничтожено законом опеки и попечительства. Два года в Государственной думе находится в комитете по законодательству законопроект, который позволяет поддержать и сохранить патронат в этих 46 регионах, и два года не дают никакого движения, он просто под сукно положен.
Кристина Горелик: Почему, как вы думаете?
Елена Мизулина: Я могу только гадать.
Галина Красницкая: Московский закон об опеке и попечительстве предусматривает этот патронат.
Елена Мизулина: А в ряде регионов пошли на поводу федерального закона уничтожения патроната. Это при том, что если только те семьи, куда взяты на условиях патроната до закона об опеке, если они, скажем так, будут сопротивляться, например, обратятся в тот же Конституционный суд, то это безусловно нарушение прав семьи, прав ребенка. Потому что нельзя менять условия, на которых взят ребенок в тот момент, когда действовали другие нормы, когда разрешен был патронат, когда регионы его вводили. А сегодня предлагают невыгодную форму, для всех это единая опека. Это очень большие риски для той семьи, которая брала, разделяя с органами госвласти, органами опеки и попечительства ответственность за ребенка - это риски и для родителей, и для ребенка. И патронат, в нем две стороны. Это с одной стороны снижение рисков для приемных родителей, потому что здесь все время есть плечо детского учреждения и органов опеки и попечительства, но это снижение рисков для ребенка. Потому что это детское учреждение органов опеки все время мониторит родителей, они под их оком, там практически невозможно, таких ситуаций не было, чтобы насилие было над ребенком, еще что-то в патронатных семьях.
Кристина Горелик: Они подготавливаются.
Елена Мизулина: Я хочу сказать это по тому патронату, который был до закона об опеке и попечительству. Потому что сейчас по закону об опеке и попечительству тоже есть патронат. Но от этого патроната только слово осталось, на самом деле только опека.
Кристина Горелик: А почему, как вы думаете, власти не полюбили патронат?
Галина Красницкая: Юридические заморочки. Там ребенок вроде бы в учреждении и в то же время он в семье, и непонятно, какое его правовое положение. Вот так объясняли противники этой формы.
Елена Мизулина: Сторонники, скажем так, гражданского права, чистоты гражданского права, которые говорят: нельзя разделить полномочия в рамках законного представительства между разными субъектами. Потому что по патронату, по практике патроната, которая была до закона об опеке и попечительству, патронатные родители осуществляли все, что связано собственно с содержанием ребенка, жизнеобеспечением, воспитанием. Детское учреждение брало на себя все, что связано с представительством в суде, с подготовкой сопровождения родителей, оказание консультационных услуг, консалтинговых, так скажем. Конечно, у ребенка может быть имущество, плюс оформление. А органы опеки, третья сторона этих договоров, у них мониторинг и участие в решениях наиболее знаковых для ребенка, как в других приемных. Цивилисты говорят: нельзя разделить функции. А почему во Франции можно? Почему там есть телесная опека, и опека по надзору - это разделено. Почему-то у них можно разделить полномочия в рамках законного представительства, есть законный представитель, который осуществляет надзор, есть законный представитель, который осуществляет воспитание.
Кристина Горелик: Значит не хотят.
Елена Мизулина: Я не могу сказать. В любом случае это формальный подход, и даже скажу, преступный подход по отношению к той практике, которая в регионах сложилась в пользу детей. Потому что это действительно наш вариант, выработан в России такой вариант сложного патронатного договора, который позволяет снизить, минимизировать риски как со стороны приемных родителей, так и со стороны детей. Ведь сегодня наверняка мы имеем много примеров, случаи, когда берут приемные родители сразу ребенка, где нет таких возможностей ни у детского учреждения постоянного мониторинга, ни у органов опеки, ни участия в судьбе ребенка. Ведь очень много возвратов, число возвратов растет и насилие над детьми осуществляется, чего в патронате, который основывался на трехстороннем договоре, практически не было.
Кристина Горелик: Последний вопрос про органы опеки и попечительства: кому же они все-таки подведомственны?
Елена Мизулина: Органы опеки и попечительства по той информации, которую собрало Министерство здравоохранения, сегодня функции по опеке и попечительству могут осуществлять органы местного самоуправления, то есть какой-то чиновник в мэрии города, например, занимающийся жилищно-коммунальным хозяйством, на него могут быть возложены функции опеки и попечительства. Это могут быть и органы государственной власти субъекта Российской Федерации. Что за органы? Вот здесь их несколько видов, например, в Татарстане министерство по делам молодежи, на него возложены функции опеки и попечительства. В некоторых субъектах Российской Федерации это органы образования. В некоторых органы здравоохранения и органы соцзащиты.
Галина Красинцкая: Еще есть отдельная структура - департамент семейной и молодежной политики.
Елена Мизулина: Бывает, но это очень мало, в Томской области, но это все равно внутри соцзащиты. Поэтому сегодня все не систематизировано, не структурировано, поэтому информация по детям-сиротам, сколько же у нас ежегодно выявляется, проверки навскидку, она совершенно разная. Мы пытались собрать через регионы, делая запросы в регионы, все расходится все равно.
Кристина Горелик: С какими проблемами сталкиваются родители, усыновители и опекуны в других странах? Ирина Сахута переехала жить в семьей в Израиль из России в неспокойном 91 году. Своих детей у нее трое, старшему 22 года, его сестре 21 и самому младшему ребенку сейчас 14 лет. Дети подросли, и Ирина задумала взять на воспитание приемных.
Ирина Сахута: Вообще у нас с мужем много лет, 8 с половиной лет не было детей и достаточно долго лечилась и мучилась, чтобы родить своих. И поскольку все трое детей достались с помощью кесарева, врачи поставили жирную точку на всем том, чтобы можно было рожать еще. Я в своей семье озвучила такую идею, что может быть стоит лучше взять домой детишек и ухаживать за детьми, чем нежели отдавать себя совсем куда-то на сторону. Мне пришлось обзванивать инстанции и меня швыряли из учреждения в учреждение, от одного лица, чиновника к другому, пока наконец-таки мне не удалось найти концы. Я попала в организацию, которая занимается патронажем детей не совсем здоровыми. Причем, когда я туда позвонила, я сказала, что наша семья готова принять двоих, даже троих детей, если детки между собой родные, чтобы их не разлучать. Дом у нас большой, у меня частичная занятость, то есть все условия можем создать детям. Мне было сказано, что это достаточно большая редкость, когда русскоязычная семья изъявляет желание взять детей под опекунство, тем более несколько детей сразу. Тут мне было сказано, что они достаточно долгое время подыскивают семью двоим малышам, от них все отказываются, потому что они маленькие, потому что их двое, их разлучить нельзя, потому что мальчонка очень привязан к сестренке. Девочке 9 месяцев, а ее братишке 3 года. Мы дали согласие на этих деток и буквально через полтора месяца собрали все документы, прошли собеседование. К нам приехали, проверили бытовые условия, встретились со всеми нашими детьми, которые тоже изъявили абсолютно искреннее желание стать братьями и сестрами тем малышам, которым в жизни не совсем повезло.
Кристина Горелик: Ирина, скажите, много ли документов вам требовалось собрать и сильно ли приемные дети могли улучшить ваше материальное положение? Какие в Израиле сейчас пособия по сравнению с Россией?
Ирина Сахута: В плане документов они абсолютно простые по сравнению с той же Россией, где я тоже наслышана, как все это происходит. Здесь потребовалось буквально следующее: автобиография семьи, подробное описание, кто мы, что мы, вторая бумага – это справка от семейного врача о нашем физическом и психическом здоровье и третья бумага из полиции, где указывалось, что у нас нет никаких проблем с данной структурой. Это все в отношении бумаг. И финансовая сторона дела, поначалу, когда мы этим озадачились, я понятия не имела, что и сколько на этих детей платят, какая есть помощь. Впоследствии мы выяснили, что на каждого ребенка выплачивается 1560 шекелей, каждый ребенок посещает детский сад, ясли, кружки, все эти деньги возвращаются. Если ребенок идет в школу, все школьные принадлежности, портфели, учебники и так далее, тоже деньги возвращаются.
Кристина Горелик: Ирина, а сколько это в рублях будет?
Ирина Сахута: Сколько будет в рублях, я вам не скажу, но если посчитать, получается где-то 500 долларов на одного ребенка. Для России 500 долларов на ребенка эти деньги покажутся большими, но живя в Израиле, поверьте мне, достаточно скромные деньги. Здесь получается, что есть масса вещей, которые вообще не берутся во внимание. Например, приходится чуть ли не ежемесячно покупать детям какие-то лекарства, потому что мы этих деток взяли в дом совершенно запущенных, и хронический бронхит, и хронический насморк. То есть приходится покупать массу лекарств, антибиотики и так далее. Ни копейки денег за это не возвращается.
Кристина Горелик: И льготных лекарств у вас нет?
Ирина Сахута: Никаких, ничего, в общем порядке покупаем. Для того, чтобы ребенка искупать, нужно подогреть воду, в ванной комнате сделать тепло.
Кристина Горелик: А в Израиле это дорого стоит?
Ирина Сахута: Это достаточно дорого стоит. То есть это сумасшедшим образом бьет по карману. И никто ни одной копейкой, даже хотя бы какую-то часть не пожелал и не захотел помочь нам оплатить, вернуть эти деньги.
Кристина Горелик: Однако финансовые трудности Ирину Сахуту не испугали, а вся семья очень привязалась к приемным детям. Слово старшему сыну Ирины Артему.
Артем: Сразу стали как родные. Я когда детей взяли, в армии служил. Армию закончил, сразу домой пошел, я домой появляюсь только вечером. В выходные, что дома находимся, поиграем с ними. Именно как уход за детьми от нас мало помощи, потому что дома не находимся. Сестра искупает, маме поможет. Они на тебя прыгают, обнимают, целуют.
Кристина Горелик: Вы бы не хотели их отдать обратно?
Артем: Ни за что.
Кристина Горелик: Вы к ним очень привязались?
Артем: Да, очень.
Кристина Горелик: Пока приемные дети находились дома, дело о лишении прав их биологической матери поступило в суд.
Ирина Сахута: Наши детки были изъяты от матери после жестокого обращения, то есть нещадно избивала, выбрасывала детей в окна, когда малышке не было и двух месяцев. Нам задали вопрос: не хотим ли мы детей оставить на усыновление. Мы, конечно же, дали согласие. Поскольку, во-первых, мы к детям привыкли, дети привыкли к нам и кроме того, мы уже четвертая семья, куда дети попали. Так вот, мы дали согласие. Буквально после этого прошло несколько дней, мне позвонили из той организации, откуда мы получили деток, и попросили на очень серьезный разговор. Приехали. Суть разговора и вопросов состояла в том, что: Ирина, не знаете ли вы среди вашего окружения друзей, знакомых, соседей, кто так же как вы, русскоязычные семьи хотели бы взять под опекунство? Я задала вопрос: а в чем, собственно, проблема? Мне было сказано, что в Израиле более полутора тысяч русскоязычных детей, нуждающихся сегодня в семьях-опекунах. Дальше мой вопрос был такой: а как вы в принципе ищите такие семьи? Вот наша семья, сами захотели, сами приложили усилия, чтобы найти контакты и так далее. А вы в принципе, как этим занимаетесь, как ищите семьи? Ответ был простой: никак. Почему? Потому что среди наших сотрудников нет русскоязычных.
Чем больше я в эту проблему вникаю, чем больше я узнавала, эта цифра просто росла как на дрожжах. Прозвучал доклад достаточно высокопоставленного чиновника, что в Израиле 15 с половиной тысяч детей, отлученных от родителей и 30% - это русскоязычные дети. Нетрудно посчитать, где-то, я так полагаю, в районе пяти тысяч детей. Я написала письма-обращения во все русскоязычные газеты, журналы, интернет-порталы, радио, телевидение, просто предложила эту проблему. Это буквально произвело эффект разорвавшейся бомбы. Закипело общество, мне стали звонить люди, высказывать свои пожелания стать опекунами. Понятно, что таких может быть много, но есть определенные критерии, по которым семья может быть или не может быть опекуном. Поэтому тогда, когда у меня набралось достаточно большое количество таких семей, я стала передавать их данные в те организации, которые работают в Израиле в зависимости от района страны – север, юг и центр.
Прошло полгода, ни одна семья ребенка не получила. Люди получают какие-то непонятные мотивировки отказа. В общем для меня стало понятным, что здесь что-то не в порядке, что нужно организовать и что-то сделать свое. Поэтому за то время, пока у меня нашлись семьи, ко мне присоединились какие-то люди профессиональные, то есть это и педагоги, и психологи, и детские, и семейные, и логопеды. Люди, которые готовы работать в этой области, имеют на то специальное образование, дипломы, которые подтверждены в стране.
Кристина Горелик: Так родилась организация "Семья каждому ребенку". Ирина ее зарегистрировала и принялась за работу.
Ирина Сахута: После того, как обо мне узнали, обо мне услышали, меня пригласили в Кнессет. И когда я поднялась выступить, рассказать им о нашей организации, со всех сторон на меня посыпались укорительные возгласы в плане того: вот, вместо того, чтобы детей пихать куда-то еще и еще, нужно отстаивать права семьи, нужно бороться, чтобы из семей не отбирались дети. Я дождалась паузы и сказала: поймите, я не собираюсь заниматься тем, чтобы выяснять, справедливо или несправедливо ребенок изъят из семьи. В конце концов, вот вас как тут много, вы все занимаетесь правозащитной деятельностью и так далее, дай бог вам всем сил и удачи в работе. Я говорю, поднимаю вопрос именно детей. Потому что за то время, пока вы отстаиваете права детей, кто-нибудь из вас задумался о том, где и как находятся эти дети, что с ними, хорошо им, плохо им? Кто из вас побывал в учреждении, куда поместили конкретно того ребенка, чьи права родителей вы защищаете? И повисла тишина. Буквально со следующего дня мне посыпались телефонные звонки: Ирина, мы полностью на твоей стороне. Ты можешь рассчитывать на наши силы, если потребуется что-то и так далее. Это был целый ряд адвокатов, которые мне отзвонились и предложили помощь.
Поскольку нельзя забывать, что среди тех родителей, у которых детей изымают несправедливо, есть достаточное число родителей, у которых справедливо и правильно отнимают детей. Но это абсолютно не влияет на то, что ребенок, он и есть ребенок, так или иначе он оторван от семьи. Кто-то должен подумать о том, где он и как он. И на данный момент я всячески добиваюсь того, чтобы мы, наша организация получила официальное разрешение и доступ к этой работе. И еще очень сложный, тяжелый вопрос – это вопрос финансирования. Государство нас может финансировать только лишь по истечении двух лет работы, когда мы можем предоставить отчет о нашей полезной деятельности, иных источников не существует. Сколько я сейчас ни пыталась, обращалась в различные инстанции, фонды, пока что ни откуда ни одной копейки нам помогли. Зачем вам сейчас деньги, вы еще ничего не сделали.
Кристина Горелик: Вот и получается замкнутый круг: чтобы найти спонсоров, нужно предъявить результаты работы, а чтобы начать работать, нужны деньги. Но, несмотря на сложности, планы у Ирины большие – в каждом городе создать для русскоязычных семей центры, куда бы они могли обратиться за бесплатной психологической и юридической помощью. А мы пожелаем ей успехов.
В Британии все большую критику вызывает работа органов опеки и попечительства. То их обвиняют в бездействии, то наоборот - в излишнем рвении и превышении своих полномочий, как это произошло в случае с семьей Халлимонд. Сначала у нее отняли одного ребенка, затем уже в Испании второго. При этом диагноз, на основании которого британские службы решили, что родители опасны, звучит для российского уха более чем странно – недостаточное внимание к ребенку, возможное в будущем. Все подробности этой истории в материале Анны Асланян из Лондона.
Анна Асланян: Семья Халлимонд из графства Саффолк переехала из Великобритании в Испанию из-за конфликта с британскими органами социальной опеки. Испанские чиновники, получившие запрос из органов опеки Саффолка, приехали в клинику, где находилась мать с двухнедельным сыном, и забрали мальчика. Сейчас ребенок находится на попечении у испанских приемных родителей. Рассказывает отец мальчика, мистер Халлимонд.
Мистер Халлимонд: Наш сын по-прежнему находится у опекунов. Сегодня ровно две недели, как его у нас забрали. Это произошло после того, как из Британии в наш адрес поступили необоснованные обвинения в жестоком обращении. Наше дело никогда не проходило по этой статье. Ни я, ни моя партнерша не были осуждены за физическое насилие, никогда не привлекались за это. Этот случай, по сути, искалечил нашу жизнь – это действительно так. Я могу отчасти понять позицию испанских властей в этом вопросе. Но для нас это – страшная травма.
Анна Асланян: В октябре 2008-го года у семьи Халлимонд уже забрали 11-недельную дочь для последующего усыновления. Органы опеки и попечительства предположили, что родители могут представлять угрозу для ребенка. Узнав об очередной беременности, будущие родители решили не рисковать и уехали жить в Испанию, где в феврале у них родился сын. Однако и второго ребенка по требованию британской стороны забрали из семьи.
Связаться с органами опеки и попечительства графства Саффолк, чтобы узнать их позицию в этом деле, не удалось.
Можно предположить, что суровость органов социальной опеки и попечительства вызвана нашумевшим делом полуторагодовалого Питера Коннелли, которого убил в августе 2007-го года друг его матери. Социальные работники неоднократно посещали семью, но не смогли предотвратить трагедию. Это дело вызвало бурную реакцию общественности, и британские социальные службы подверглись жесткой критике за пренебрежение обязанностями в отношении детей из неблагополучных семей.
Анонимный источник из соцслужб в Суиндоне в интервью Радио Свобода рассказала о том, что визиты в неблагополучные семьи – тяжелая, неблагодарная работа. Порой люди рожают или берут на воспитание детей с целью увеличить размер получаемого пособия. По словам эксперта, точно определить намерения человека невозможно, как и оценить его способность воспитывать ребенка. Для этого потребовалось бы жить с ним под одной крышей и наблюдать за ним постоянно.
- Например, одна из сотрудниц социальной службы, занимающая высокую должность, говорила нам, основываясь на своем опыте, следующее: если вы заходите в дом, где, как вам известно, живет пятеро детей и там нигде не видно игрушек, постели не убраны, вообще нет детских кроватей – эта семья на подозрении. К ним соцслужбы с проверкой будут приходить гораздо чаще и относиться строже.
Анна Асланян: Мистер Халлимонд, у которого забрали двоих детей, так описывает работу органов опеки Саффолка.
Мистер Халлимонд: В Британии наш случай поначалу квалифицировали так: “Недостаточное внимание к ребенку, возможное в будущем”. Поэтому дочь у нас забрали и насильно удочерили. Да, к нам присылали врача-психолога. На освидетельствование нас обоих, Ванессы и меня, у нее ушло меньше двух часов. Это включая все формальности, визит домой, сидение за чаем... Поболтали, потом началось освидетельствование. После этого она написала отчет, где говорились ужасные вещи. Решение было принято на этом основании в сочетании с докладом социальной работницы, попросту сфабрикованным. Она побеседовала с моей матерью и с бывшей подругой, и те в один голос заявили, что у меня склонность к физическому насилию, к жестокому обращению с детьми – в общем, что меня к детям и близко подпускать нельзя.
Анна Асланян: Согласно правилам, британские социальные службы обязаны проводить освидетельствование родителей и затем принимать решения. Не все считают данную процедуру объективной. Вот что говорит по поводу существующих правил член парламента, председатель британской организации “Правосудие для семьи” Джон Хемминг.
Джон Хемминг: Освидетельствование – процедура крайне ненадежная. Там много проблем. Например, кормление грудью – я не считаю, что это является необходимым условием для родителей.
Анна Асланян: Британия – единственная страна в Евросоюзе, где разрешено усыновлять детей без согласия их биологических родителей. Естественно, существуют возможности оспаривать действия социальных служб. Продолжает Джон Хемминг.
Джон Хемминг: Бывают обстоятельства, когда ясно, что на родине людям не добиться правосудия. Тут играет роль финансовое положение; ведь отъезд за границу – дело весьма дорогостоящее. Есть, конечно, бесплатная юридическая помощь, но зачастую она не очень эффективна. Погоды она не делает – как правило, все равно проиграешь дело в суде. Все упирается в одно: если хочешь спасти семью, надо эмигрировать.
Анна Асланян: Однако и эмиграция, как показал опыт семьи Халлимонд, не всегда решает проблему.
По словам мистера Халлимонда, они предоставили испанским властям всю необходимую информацию, в том числе документы, которые были поданы в суд в Британии.
Мистер Халлимонд: Там, по сути, опровергаются все обвинения, которые нам предъявляют службы Саффолка. Понятно, что проблема вот в чем: ты приехал в чужую страну, о тебе что-то прослышали – в таких случаях власти принимают самые плохие, самые строгие меры, чтобы позаботиться о безопасности ребенка. Так они и поступили. Но вот вам оборотная сторона медали: за эти две недели мы видели своего сына только один раз. Моя жена кормила ребенка грудью – теперь, конечно, не может. Ничего не было сделано для того, чтобы дать ей такую возможность. И все это – результат действий саффолкских соцслужб.
Анна Асланян: Халлимонды – не единственная семья, эмигрировавшая в Испанию, опасаясь несправедливости со стороны социальных служб на родине.
Соседи Халлимондов в Испании – семья Кутов: 21-летняя Меган, ее мать и маленький ребенок. Меган Кут находилась под присмотром социальных служб с детства, когда ей поставили диагноз “проблемы с обучением”. Наслушавшись историй о порядках в Саффолке, семья решила уехала в Испанию. Пока их общение с испанскими службами проходит без конфликтов.
Джон Хемминг: Почему им пришлось уехать? Потому что в Англии правосудия не добиться. Одна из этих пар уже прошла через все это; они знают, насколько плохо обстоит дело. Другая семья, поговорив с ними, узнала, каких неприятностей можно ожидать от системы. Да, правила на этот счет существуют, но их можно оспаривать. Утверждает их суд. Дело, однако, в том, что они, на мой взгляд, несправедливы по отношению к родителям. Все козыри у местной администрации; выбор эксперта должен быть согласован с местной администрацией. Независимое мнение не высказывается. Эти семьи обеспокоены тем, как поведут себя представители системы, они уезжают в Испанию, чтобы добиться справедливого рассмотрения дела. Как правило, испанские власти не вмешиваются – из пяти случаев в Испании они вмешались только в один.
Анна Асланян: Говорил член парламента Джон Хемминг. И добавил, что процесс, когда семьи уезжают из Британии за границу, продолжается уже некоторое время, просто этот процесс мало освещается.
Он не считает действия британских служб опеки в данных случаях перестраховкой, он уверен, что вся система уже давно дает сбои. И началось все это, по мнению Джона Хемминга, с планов по усыновлению, когда правительство стало спускать сверху директивы, по которым местной администрации следует передавать детей из одной семьи в другую.
Кристина Горелик: На днях Верховный суд республики Татарстан постановил отдать под опеку Светлане Изамбаевой ее младшего брата. Колумнист Радио Свобода Валерий Панюшкин в моей прошлой программе уже рассказывал об этой истории. Врачи поставили Светлане ВИЧ-положительный диагноз, и органы опеки и попечительства на этом основании отказали ей в праве опекать собственного брата. При этом наличие собственных совершенно здоровых детей у Светланы и ее мужа на чиновников города Казани не произвели никакого впечатления. Могут ли люди, живущие с ВИЧ, становиться опекунами и усыновителями? Об этом в медицинской рубрике расскажет Ольга Беклемищева.
Ольга Беклемищева: В России до сих пор ни один видный общественный или политический деятель не заявил о том, что у него ВИЧ-инфекция. Конечно, можно предположить, что элита у нас отличается монашеским поведением или практикует исключительно защищенный секс, но верится в такое с трудом. На мой взгляд, это больше похоже на обыкновенный страх. Нашла в себе смелость заявить на всю страну о своем ВИЧ-положительном статусе лишь молодая красивая девушка из Чувашии – Светлана Изамбаева. После 2005 года, когда ее признали «Мисс Позитив», она успела организовать несколько групп самопомощи, выйти замуж, родить двух здоровых детей: сына и дочку. Но случилась беда: в 2009 году умерла мама, и Светлана со своим 10-летним братом остались без родителей.
Дальше рассказывает она сама.
Светлана Изамбаева: Именно на кладбище мы решили, что братишку самого младшего я забираю себе. Собрала все документы. Мне в отделе опеки и попечительства отказали в опеке. Для меня это было очень неожиданно, потому что юрист из СПИД-центра сказал, что я опеку могу оформить, только лишь усыновить не могу. Мне отказали на основании ВИЧ-инфекции, на основании того, что постановление правительства № 542 о том, что лица с инфекционными заболеваниями до снятия с диспансерного учета не могут взять под опеку, патронаж и попечительство. Хотя это подзаконный акт, это не федеральный закон. В федеральных законах права и свободы ВИЧ-инфицированных людей не ограничены. То есть получается, что они таким образом дискриминировали меня. И плюс еще самое ужасное, что сначала жил в приемной семье, приемная семья от него потом отказалась, его перенаправили в детский дом. Это для него очень тяжелая травма. Целый год такой тяжелый был для него. Слава богу, в Верховном суде учли его интересы. Они разрешили мне взять его. Мне документ Верховного суда сегодня передадут на руки. После этого с этим документом о решении суда, вступившем в законную силу, я могу поехать за ним.
Ольга Беклемищева: Надеюсь, все будет хорошо и он вас дождется.
Светлана Изамбаева: Я тоже очень надеюсь, потому что у него начинаются каникулы в детском доме, и в понедельник у него день рождения, ему исполняется 11 лет. Вот уже год он уже ждет, когда наконец-то будет в своей родной семье. Мы его все очень ждем, очень любим, каждый день, каждый час считаем.
Ольга Беклемищева: Светлана Изамбаева руководитель казанской программы «Мать и дитя» и действовала в этом деле очень последовательно и грамотно. Она даже запаслась экспертизами из Федерального научно-методического центра по лечению и профилактике СПИДа о том, что она не представляет угрозы для своего родного брата. Я спросила старшего научного сотрудника этого центра Наталью Ладную о позиции врачей в вопросе опеки со стороны ВИЧ-инфицированных людей.
Наталья Ладная: Нужно понимать, что ВИЧ-инфекция передается только при половых контактах, с кровью или от матери к ребенку. Соответственно, если не иметь незащищенных половых контактов, не иметь контактов с кровью, то риск заражения отсутствует. В данной связи по Светлане Изамбаевой мы давали заключение, действительно она к нам обращалась с такой просьбой по вопросу возможности получить опеку над ее братом. Мы дали заключение, что ВИЧ-инфицированные вполне могут быть опекунами детей, не инфицированными ВИЧ. Потому что, во-первых, в бытовых условиях риск заражения, как правило, не создается никакой. Теоретически даже если возможность существует контакта с кровью, нужно поступать как с инфекционным материалом, соответствующим образом обрабатывать. Так же нужно поступать с кровью не только ВИЧ-инфицированных. И мы написали по Светлане Изамбаевой, что поскольку риск заражения в быту практически отсутствует, а с другой стороны современная терапия позволяет продлить жизнь инфицированным и при получении терапии продолжительность жизни инфицированного ВИЧ практически не отличается от продолжительности жизни неинфицированного ВИЧ. Мы не имеем никаких причин для того, чтобы ей было отказано в таком опекунстве.
Ольга Беклемищева: То есть, врачи за, особенно учитывая тот факт, что сейчас в России 3820 отказных детей, рожденных ВИЧ-инфицированных матерями, которым просто не на кого рассчитывать, если ВИЧ-инфицированным людям не будет дано право усыновлять.
Член правления Общественного благотворительного фонда борьбы со СПИДом Игорь Пчелин рассказывает:
Игорь Пчелин: К сожалению, пока на сегодняшний момент мы не можем преодолеть постановление правительства России от 95 года, куда внесена ВИЧ-инфекция как заболевание, препятствующее усыновлению. Хотя мы об этом говорим, что ВИЧ-положительные люди рожают и в том числе здоровых детей, ухаживают за ними, у нас никто их не отбирает. А почему мы не можем заботиться о людях, есть у нас дискордантные пары, где женщина отрицательная, а мужчина положительный, они очень хотят детей, но существует явная угроза заражения своей жены. И эти пары очень хотят взять на воспитание ребенка, в том числе ВИЧ-положительного, но закон им запрещает это делать. Мы работаем, три года пытаемся внести изменения, уже прошли какой-то этап. Я думаю, в любом случае в ближайшее время мы все-таки пробьем брешь в этой стене непонимания для того, чтобы изменения в это постановление. Откроются большие возможности для людей, которые хотят действительно и мотивированно, не просто с жалостью к людям, а потому что они знают, что такое жить с ВИЧ-инфекцией, для того, чтобы усыновлять, брать опекунство над ВИЧ-положительными детьми.
Ольга Беклемищева: Хочется надеяться, что решение Верховного Суда Татарстана по делу Светланы Изамбаевой станет прецедентом, и чиновникам придется согласиться с тем, что люди, живущие с ВИЧ, способны быть ответственными родителями ничуть не меньше, чем любой из нас.
Кристина Горелик: На очереди - Европейские социальные новости.
Мария Плисецкая: В смерти пожилой женщины обвинили врача из Германии. Как пишет газета «Таймс», немецкий хирург, временно заменявший основного врача, допустил серию ошибок при обычной операции на бедре, и в итоге 94-летняя пациентка полностью утратила подвижность и вскоре скончалась. Однако сам Вернер Колб, проводивший операцию, свою вину отрицает и считает, что смерть женщины наступила по естественным причинам, связанным с ее возрастом. Об этом пишет «Дэйли Мэйл»,
Случай вызвал бурную общественную реакцию. По мнению многих, правительство обязано ужесточить правила, регулирующие работу иностранных врачей. «Мы против врачей-иностранцев, которые приезжают сюда из других европейских стран, не имея должного профессионального опыта и необходимых языковых навыков», – заявил председатель британской Ассоциации пациентов Майкл Саммерс.
«Таймс» напоминает, что скончавшаяся женщина работала медицинской сестрой и была волонтером организации «Красный крест» в британском графстве Линкольншир. Кэти Ингрем, дочь покойной, не понимает, как такое могло произойти. «Мама всегда была вовлечена в работу Национальной службы здравоохранения, даже после своего ухода на пенсию она работала в чайном баре в клинике недалеко от дома. И после всех этих лет сотрудники Национальной службы здравоохранения бросили ее на произвол».
Пресс-секретарь объединения клиник Линкольншира уже принес свои извинения семье скончавшейся пациентки. Он добавил, что вопрос регулирования работы иностранных врачей необходимо изучить, и заверил, что требования по осуществлению контроля за хирургическими операциями, разработанные Всемирной организацией здравоохранения, обязательно будут учтены. По его словам, организация сделает всё, чтобы извлечь выводы из этой сложной ситуации, заключает «Таймс».
Более 900 беженцев, преимущественно албанцев, были вынуждены вернуться в свои родные страны – Сербию и Македонию, сообщает британская телерадиокомпания «Би Би Си». Эти люди в начале года подали прошение о предоставлении им политического убежища в Бельгии, но получили отказ или не дождались ответа властей. «Би Би Си» напоминает, что в декабре прошлого года в Сербии и Македонии был отменен визовый режим с Европейским союзом. Обе страны претендуют на членство в ЕС и уже не считаются государствами, в которых есть политические преследования граждан. Следовательно, людям, уезжающим из этих стран, нет смысла искать убежище по политическим мотивам. Подлинная причина бегства этих людей – экономическая.
Европейские политики обратили внимание на эту проблему. Бельгийский посол в Сербии Денис де Овер выразила озабоченность массовым бегством граждан из страны. «Это омрачает перспективу вступления в Европейский союз, потому что как можно стать членом ЕС, если так много людей покидают страну? Это проблема для всей Европы, потому что из Бельгии они могут уехать куда угодно».
Однако вице-премьер правительства Сербии Божидар Делич не склонен драматизировать ситуацию. «Никаких гигантских толп людей, которые уезжают отсюда, чтобы захватить Западную Европу, нет. Эти отдельные случаи – сигнал к действиям, но не сигнал к панике».
Об одном из подобных случаев рассказывает «Би Би Си». В числе других албанцев на родину в Сербию вернулся Агрон Зейнуллаху. До отъезда в Бельгию он работал ветеринарным фельдшером в сербском городе Пресево и получал 160 евро в месяц – половину средней зарплаты по стране. 4 года назад Зейнуллаху лишился работы. Тогда он занял у своего брата 600 евро и отправился с семьей в Бельгию в поисках лучшей жизни. «Мы слышали, что в Бельгии либеральное отношение к соискателям статуса беженца. Я думал, что мы получим социальное жилье и возможность работать, потому что в Западной Европе лучше условия для жизни. Мне казалось, что в самом центре Европы – в Брюсселе – мы найдем решение», – сказал Зейнуллаху. По его словам, многие сербские компании-перевозчики доставляют людей на автобусах в Брюссель даже нелегально, учитывая высокий спрос.
Вскоре после прибытия в Бельгию Зейнуллаху подал прошение о предоставлении ему и его семье политического убежища, но соискателям статуса беженца назначили новые собеседования и предложили дожидаться официального ответа. После того, как деньги подошли к концу и Зейнуллаху осознал, что прошение вряд ли будет удовлетворено, он решил немедленно вернуться на родину.
Тем не менее он по-прежнему считает, что у него и у его семьи нет будущего в Сербии. «Здесь у большинства людей нет перспектив. В то время, как белградское правительство предпринимает попытки улучшить жизнь в стране, люди пытаются уехать отсюда», – отмечает Зейнуллаху. Но он смотрит в будущее с оптимизмом и собирается отправиться в США или Канаду.
«Би Би Си» однако напоминает, что именно Канада несколько лет назад отказалась предоставить убежище семье Серых из России. По словам корреспондента «Би Би Си» Джеймса Кука, это решение было вызвано тем, что канадские власти подозревали главу семьи Сергея Серых в давлении на высокопоставленных чиновников с помощью психотропных средств. Тогда Серых попросил предоставить ему и его семье политическое убежище в Великобритании. Британские власти тоже ответили отказом, но предложили помочь вернуться в Канаду. После этого Сергей Серых, его жена и сын покончили с собой, выбросившись с 15-го этажа высотного дома в Глазго, где они проживали. История вызвала общественный резонанс. В британской прессе появилось множество публикаций о жестоком отношении властей к беженцам. Позже выяснилось, что официального распоряжения о депортации семьи Серых не было, и беженцы могли вновь обратиться с просьбой о политическом убежище. Директор шотландской благотворительной организации, занимающейся помощью беженцам, Джо Коннелли заявил, что семью из России никто не стал бы насильственно выселять из дома. «Мы не имеем права оставить людей без крыши над головой. Если бы они к нам пришли за помощью, мы бы обязательно для них что-нибудь подыскали», – сказал он. Подлинные причины трагедии выявит только полное расследование всех обстоятельств, заключает «Би Би Си».
В Италии правоохранительным органам удалось поймать опасного преступника с помощью социальной сети «Фэйсбук», пишет итальянская газета «Ла Република». Арест 33-летнего Паскуале Манфреди стал знаковым событием для страны. Этот человек был обвинен в убийстве, в связях с мафией и в незаконном хранении оружия. Итальянские следователи назвали его очень холодным и жестоким человеком и включили в список 100 наиболее опасных скрывающихся преступников. Манфреди находился в розыске с ноября прошлого года, сообщает «Ла Република».
Газета рассказывает об обстоятельствах задержания преступника. Манфреди был задержан мобильным отрядом сыскной полиции в городе Кротон на острове Капо Ридзуто. Полицейские окружили дом, где находился преступник, ворвались в здание и отрезали ему пути к отступлению.
Полиции удалось установить местонахождение преступника, выследить его и быстро задержать благодаря интернету. Роковую роль в этом деле сыграло увлечение Манфреди социальной сетью «Фэйсбук». Свою страницу в «Фэйсбук» он озаглавил «Лицо со шрамом». Это название напоминает об одноименном фильме американского режиссера Брайана де Пальмы. Главный герой картины – гангстер, роль которого исполнил известный голивудский актер Аль Пачино, пишет «Ла Република».
