Ирина Лагунина: Является ли конституция страны инструментом преобразования общества или, наоборот, сдерживающим началом на пути общественного прогресса? Должно ли общество слепо соблюдать букву конституции или эта буква поддается переосмыслению в духе времени? Публичный диалог на эту тему провели недавно члены Верховного Суда США Антонин Скалúа и Стивен Брейер. Рассказывает Владимир Абаринов.
Владимир Абаринов: Один из парадоксов американской системы власти состоит в том, что Верховному Суду США принадлежит исключительная прерогатива толкования Конституции, но самого его в Конституции нет. Просто на заре американской государственности Суд создал прецедент, сам взял на себя обязанность проверять законы и действия исполнительной власти на их соответствие Конституции, и две другие ветви власти согласились с тем, что такой контроль необходим. За два с лишним столетия Верховный Суд не раз вступал в острый конфликт с Конгрессом и президентом, его решения сыграли немалую роль в либеральной революции 50-60-х годов прошлого века.
Сегодня Верховный Суд, как и вся страна, расколот. В его состав входят 9 человек, которые делятся на консервативную и либеральную фракции. Решения по принципиально важным делам зачастую принимаются минимальным большинством в один голос. Линия водораздела проходит в вопросе о соотношении буквы и духа Конституции: должен ли Суд строго следить за неукоснительным соблюдением буквы или творчески переосмысливать текст, написанный два с лишним столетия назад, авторы которого не могли предполагать современных политических реалий?
Судьи отнюдь не скрывают от публики своих разногласий. Это показала дискуссия между членами Суда Антонином Скалиа и Стивеном Брейером, организованная неправительственной организацией Историческое общество Верховного суда. Диалог имел место в зале заседаний Суда. Модератор дискуссии – Джеймс Дафф, директор Административного управления судов США.
Джеймс Дафф: На наших занятиях в Джорджтаунском университете по курсу «Гражданские свободы в военное время» мы рассматриваем исторические прецеденты на эту тему. Один из наших текстов – исследование судьи Ренквиста, в котором он рассматривает приостановку конституционных гарантий прав личности во время Гражданской войны и решение Верховного Суда, автором которого был председатель Суда Тони – решение, которое гласит, что президент Линкольн не имеет достаточных полномочий на это. Судья Ренквист как историк цитирует газеты того времени, которые резко критиковали решение Суда. А президент Линкольн игнорировал его. Судья Брейер, в своей книге вы цитируете слова Томаса Джефферсона из Декларации независимости о том, что «для обеспечения неотъемлемых прав люди создают правительства, справедливая власть которых основывается на согласии управляемых». Влияет ли реакция публики или прессы на ваши судебные решения?
Стивен Брейер: Станет ли решение популярным или непопулярным? Я считаю, в идеале это соображение должно играть нулевую роль в наших решениях или близкую к нулю. Гамильтон говорил, что судебная власть должна исполнять букву Конституции так, как она написана, даже если ей приходится защищать права самого непопулярного лица в Соединенных Штатах и даже именно потому, что это лицо непопулярно. Потому что если личность пользуется популярностью, ей не так уж и требуется защита суда.
Владимир Абаринов: На тот же вопрос – в какой мере общественное мнение влияет на решения Верховного Суда – отвечает Антонин Скалиа.
Антонин Скалиа: Ответ тот же. Я не знаю ни одного судьи, который ответил бы иначе. Все ли мы соблюдаем это правило – это другой вопрос. Именно по этой причине нас назначают пожизненно – от нас ожидают, что мы не будем бояться говорить правду. Наша обязанность состоит в защите Билля о правах – самой важной составной части нашей Конституции. А ценность Билля о правах в его антидемократизме. Он говорит, что люди не могут делать все что им угодно – они должны сначала внести поправку в Конституцию. Поэтому от нас не стоит ожидать популярных решений. Цель Билля о правах заключается в том, чтобы защищать вас от большинства.
Владимир Абаринов: Для американских политиков нет авторитета выше, чем отцы-основатели США. Их высказывания цитируют как истину в последней инстанции, к их мнению прибегают как к последнему, решающему доводу. Но, оказывается, судье Скалиа этот авторитет не очевиден.
Джеймс Дафф: Судья Скалиа, почему, по вашему мнению, важно увязывать ваши нынешние решения со взглядами отцов-основателей?
Антонин Скалиа: Меня не интересует, во что верили отцы-основатели, меня интересует народ, который ратифицировал Конституцию. Я не верю в первоначальные намерения – я верю в первоначальный смысл Конституции, каким его понимал народ в момент ратификации. Вы цитировали фразу Джефферсона о правительстве, полномочия которого основаны на согласии управляемых. Это согласие и проявилось в том, о чем они договорились, когда приняли Конституцию и Билль о правах. Как я уже сказал, Билль о правах – в каком-то смысле антидемократичен, потому что предотвращает произвол временного большинства. Но в другом отношении Билль о правах демократичен – он был одобрен демократическим путем. Народ сам ограничил свою власть. К примеру: возбраняет ли Билль о правах смертную казнь? В нем есть Восьмая поправка, запрещающая жестокие и необычные наказания – запрещает ли она также смертную казнь? Нет никаких сомнений, что ни один американец не голосовал за такой запрет, когда голосовал за ратификацию Восьмой поправки. Смерть была наказанием за любое тяжкое преступление просто по определению. Конокрадство каралось смертью – на этом построены сюжеты вестернов. Сегодня обстоятельства изменились, мы считаем, что смертная казнь ужасна. И тем не менее в Конституции есть нечто, что говорит о том, что отмена смертной казни не соответствовала бы воле управляемых.
Владимир Абаринов: Должна ли с течением времени меняться сама Конституция, точнее – ее понимание? И если должна, то где пределы, за которые не должны переступать толкователи? Стивен Брейер.
Джеймс Дафф: Судья Брейер, вы написали, что Конституция начинается словами «мы, народ», а не «мы, народ 1787 года». Почему, на ваш взгляд, эта разница имеет значение?
Стивен Брейер: Я считаю, интересно отметить, что мы с судьей Скалиа во многом согласны друг с другом. Доля единогласных решений суда составляет от 30 до 40 процентов и примерно в 25 процентах случаев голоса разделяются в пропорции 5 к 4. Эти дела, как правило, имеют отношение к вопросу о границах действия Конституции. Я считаю, наша обязанность состоит в том, чтобы патрулировать эти границы. Конституция – это документ, создающий правительство. Это правительство должно быть работоспособным. И эта работоспособность должна сохраняться длительное время. Наша задача – применять слова, создающие правительство, к сегодняшним обстоятельствам. И как правило, мы рассматриваем дела, занимающие пограничное положение. Ведь если ответ очевиден, то зачем нам рассматривать такое дело? Поэтому нет ничего удивительного в том, что люди придерживаются разных мнений по многим таким делам, тем более что позиции обеих сторон хорошо аргументированы. Теперь я перехожу к ответу на ваш вопрос – ведь на самом деле вы хотели спросить, почему во многих случаях мы с судьей Скалиа занимаем противоположные позиции. Этот вопрос я и сам задаю себе. Я считаю, что отчасти ответ заключается в следующем. Думаю, мы оба можем сказать, что этот документ предназначался для того, чтобы управлять народом неопределенно долгий срок, начиная с 1787 года. Это и было первоначальное намерение. Именно этого хотел народ – чтобы действие Конституции длилось бесконечно. Но как нам добиться этого? Вот здесь, возможно, наше разногласие. Я считаю, в каждом сложном деле мы, во-первых, читаем текст того или иного положения Конституции, во-вторых, обращаемся к истории, в-третьих, смотрим, каково традиционное толкование текста, в-четвертых, сверяемся с прецедентами, в-пятых, анализируем, какова цель и ценность данного положения, и наконец, в-шестых, мы смотрим на последствия того или иного решения через призму ценности и цели. Думаю, все мы делаем это. И я думаю, что судья Скалиа предпочел бы иметь дело только с первыми четырьмя аспектами, а я – с двумя последними. Потому что я считаю, что рассматривая дело в свете ценности и цели закона и с учетом последствий того или иного решения, мы наилучшим образом исполняем первоначальное намерение авторов Конституции, которое состоит в том, что этот документ будет управлять жизнью меняющегося общества.
Владимир Абаринов: Судье Брейеру возражает его коллега Антонин Скалиа.
Антонин Скалиа: Конституция – не орудие изменений. Нет нужды менять Конституцию, чтобы изменить общество. Все, что для этого требуется – это законодательство и урна для голосования. С помощью этих двух инструментов перемены будут происходить так часто, как только нам захочется. Конституция существует для того, чтобы затруднять перемены. Возьмем смертную казнь. Тот факт, что Восьмая поправка не запрещает ее, отнюдь не означает, что в стране должна быть смертная казнь. Если общество не хочет смертной казни, ему не требуется, чтобы пять из девяти членов Верховного Суда сказали, что это плохая идея. Каждый отдельный штат вправе отменить ее, как это и сделали многие штаты. Нет никакой необходимости вычитывать в Конституции рецепты общественного прогресса. Наша Конституция обеспечивает нас очень гибкой системой власти. Вам нравится смертная казнь? Убедите своих сограждан в том, что это плохая идея. Вам она не нравится? Убедите сограждан в обратном и отмените ее. Если суд вынесет решение о неконституционности смертной казни, это решение будет трудно назвать соответствующим демократии. То же самое касается и аборта. Нравится нам это или нет, Конституции свойственная не гибкость, а жесткость. И люди, которые приходят сюда, чтобы побудить нас определить новые конституционные права, приходят именно по этой самой причине – они хотят, чтобы права, которых они добиваются, действовали на всей территории страны, в каждом штате, за что бы кто ни голосовал, отныне и навсегда.
Владимир Абаринов: Но судья Брейер убежден, что цели авторов Конституции зачастую приходят в противоречие с результатом. Дело, которое он упоминает, «Браун против школьного совета», положило конец расовой сегрегации в школах США. А ведь когда-то, сразу после уничтожения рабства, доктрина «равенства порознь» казалась верхом социальной справедливости.
Стивен Брейер: Никто, разумеется, не изобретает новые конституционные права. Проблема обычно в том, что в 14-й и 5-1 поправках имеется слово «свобода», но определение этого понятия отсутствует. А в 9-й поправке сказано, что перечисление в Конституции определенных прав не следует понимать как отрицание других прав, и это означает, что свобода не сводится только к перечисленным правам. О чем это говорит? Телефон, интернет, радио – авторы Конституции понятия не имели о таких вещах. И я полагаю, что люди, написавшие поправку о жестоких и необычных наказаниях», возможно, имели в виду, что придет день, и порка, которая тогда широко применялась на флоте, будет признана жестоким и необычным наказанием. Наиболее известный пример такого рода – самое знаменитое дело, которое когда-либо рассматривал этот суд, «Браун против школьного совета». В то время, когда писалась 14-я поправка, люди искренне верили в пользу принципа «равенство порознь». Но к 1954 году стало совершенно очевидно, что эта концепция привела к возникновению двух обществ, одно из которых находилось в унизительном состоянии. И это полностью противоречило цели 14-й поправки. И по этой причине суд должен был взглянуть на слова «ни один штат не может отказать лицу в равной для всех защите закона» через призму результата, к которому они на самом деле привели.
Владимир Абаринов: Этот спор остается открытым, но именно в его незавершенности – залог жизнеспособности и Конституции, и всей вообще системы государственного устройства США.
