Ссылки для упрощенного доступа

Мать и сын


Ирина Лагунина: Семьи бывают большие и меленькие, полные и неполные, а бывает семья - мать и сын. Рассказ о семейных историях продолжает сегодня Татьяна Вольтская.

Татьяна Вольтская: Семья, состоящая из матери и сына - не новость и не диковинка: с давних времен вдовы оставались вдвоем с единственными сыновьями, растили их, надеялись на них, удачно или неудачно женили. Есть семьи, где сын буквально с детства рвется из дома в мужскую жизнь. Но есть семьи, где, наоборот, связь матери и сына становится такой прочной, что сын психологически не может оторваться от матери и подумать об устройстве собственного гнезда. Историк, сначала страстный москвич, потом не менее страстный петербуржец Густав Александрович Богуславский прожил со своей матерью более 7 десятков счастливых лет. Но все-таки, мне кажется, что история этой семьи распадается на две части: историю родителей и раннего детства их единственного ребенка и собственно семейную историю матери и сына. Густав Александрович начинает, естественно, с первой части.

Густав Богуславский: У нас с мамой был очень крепкий, очень прочный и немного странный союз, душевный союз людей, которые прижили вместе 72 года, мне было 72, когда мама умерла. Я был постоянно занят своими делами, у меня было много работы, очень широкий круг общения, постоянные командировки, поездки, все было очень здорово, очень необычно, и мама часто оставалась одна. Но она знала, что наступит такой момент, когда я приеду домой, когда я вернусь. Она ждала этого момента, она жила этим ожиданием. Если бы не послеремонтные дела, я бы вам показал огромную шкатулку, в которой сохранились все до единого мои письма и телеграммы маме. У меня есть такая же шкатулка с ее письмами, телеграммами, которые я получал в своих поездках. Я сказал о том, что это был странный союз матери и сына, потому что мы были очень разными людьми, разные темпераменты, разные взгляды на многие события жизни, по-разному относились и к людям, и к тому, что наполняло нашу жизнь. Но какое-то высшее единение, высшее единство очень содержательное, очень глубокое и душевное, лишенное всякого сюсюканья, чего-то показного - это было всегда.

Татьяна Вольтская: А как вообще все начиналось?

Густав Богуславский: Представьте себе, пожалуйста, мама москвичка в 4 поколении. Мама принадлежала семье, которая была старообрядческой. Мой дед, мамин отец Дмитрий Иванович Дегтярников был сиротой, его воспитывали две тетушки-староверки, которые жили в Коврове, а потом в Москве. Он служил в гренадерском полку в Петербурге, потом вернулся в Москву, женился и начал работу на знаменитом заводе, "Серп и Молот" нынешний, на котором работал до своей смерти в 1915 году. Работал простым рабочим, правда, называлось это старший рабочий. Вероятно, рабочий был прекрасный, потому что ему удавалось, работая одному, содержать семью из 8 человек. Он сам, жена, моя бабушка, ее мама и пятеро детей, между старшим и младшим разница была в 13 лет. Мама была вторая.
И вот эта семья, в которой не было уже старообрядческой жесткости, эта семья вдруг оказалась перед лицом очень трудного испытания. Мама случайно встретила в 16-летнем возрасте человека, который незадолго до этого приехал из Германии, где окончил один из университетов, он был математиком, и он с первого взгляда в маму влюбился. Но вся штука заключалась в том, что этот человек был евреем. Он родился в небольшом городке, точнее местечке на Украине, в 12 километрах от города Чигирин, в главном соборе которого похоронен Богдан Хмельницкий. Черкасская гимназия, после этого университет в Германии, и математика, которой папа посвятил всю свою жизнь. Но, к сожалению, он прожил только до 49, ему было 49, когда он умер. Он был старше мамы на 13 лет. Четыре года он ухаживал за мамой, и семья сдалась. И мама говорила о том, что у нее была счастливая жизнь, потому что 13 лет, которые она прожила с отцом – это были трудные годы для страны и для всех людей этой страны, но это были счастливые годы для мамы. И так осталась существовать наша странная семья.

Татьяна Вольтская: Как начала складываться та общность и удивительное взаимопонимание с мамой? Это было, наверное, в детстве?

Густав Богуславский: Да, это было в детстве. Но это было как-то очень естественно и незаметно. Я говорил, что мама очень много читала, она действительно была очень начитанным и очень образованным человеком, хотя ее образование ограничилось 8-летней городской школой. Она закончила ее в 18-летнем возрасте перед самой Первой мировой войной. Но можно взять любое количество маминых писем, прочитать их, во-первых, они написаны великолепным слогом и прекрасным языком, и во-вторых, ни одной самой незначительной, не только орфографической, об этом речи быть не могло, синтаксической ошибки в этих письмах найти было невозможно. Когда заболел отец, и она вынуждена была идти работать для того, чтобы семья могла существовать, потому что дом пустел с каждой неделей, все больше и больше лекарства, необходимые припасы, покупки. Мама поступила на курсы библиотекарей, окончила эти курсы. Что они дали ей, я не знаю, но то, что профессия библиотекаря легла ей на душу и то, что она подходила этой профессии - это не вызывало сомнений. И мама весь свой трудовой стаж заработала, будучи работником библиотеки. Она работала сперва заведующей библиотекой на швейной фабрике, потом в библиотеках очень серьезных - библиотеке Совета министров Российской Федерации, библиотеке академии общественных наук при ЦК партии, будучи беспартийной, и последняя ее должность была начальник библиотеки одного из Главных управлений военно-морского флота.
Я не знаю, прочитала ли мама в своей жизни хотя бы одну педагогическую брошюру. Я знаю твердо, что на двух родительских собраниях за время моего обучения в школе она присутствовала, но была ли она на третьем собрании, я абсолютно не убежден. У нас никогда не было разговоров о школьных делах, в смысле уроков, оценок и так далее. Мама спокойно подписывала каждую неделю дневник, в котором были только два вида оценок – или "отлично" за ответы, за работу, либо "плохо" за невыполненные домашние задания, если ловили. Заканчивалось это все похвальными грамотами, я все классы закончил с похвальными грамотами.

Татьяна Вольтская: А что домашнее задание не делали?

Густав Богуславский: Скучно мне было. Я отыгрывался на другом. Почему я об этом говорю? Потому что это имеет к маминой родительской методике прямое отношение. Она со мной не разговаривала об уроках, о заданиях, но после маминой смерти я нашел среди ее вещей не только коробочку, в которой были мои молочные зубы, не только бархатную курточку, в которой я ходил в 10-летнем возрасте, и не только одежду, которая на медведе – это моя первая одежда, жилетка, чулочки, штаны. Это моя первая одежда на этом старом медведе, который старше меня. Я нашел тетрадь, в которую мама переписывала мои школьные сочинения после их проверки учителем, она брала эти сочинения, в тайне от меня их переписывала. Говорю я об этом, потому что в этом заключался ее главный взгляд на воспитание и на то, как должны строиться отношения между родителями и детьми.
В день, когда умер отец, мама сказала мне, я помню эти слова очень точно, мне было 10 с небольшим, я учился в 3 классе. Мама сказала: вот теперь мы маленькая семья, и мы ответственны друг перед другом. Мы должны свое дело, свою работу делать очень хорошо, так, чтобы ее никогда не приходилось переделывать и так, чтобы за нее не было стыдно. Если ты чего-то не умеешь, чего-то не можешь, не делай, но ни в коем случае не делай кое-как. Ничего хуже, чем работу свою делать кое-как, вообще быть не может. И вот это чувство ответственности ее передо мною и мое перед нею, оно избавляло нас от очень многих испытаний семейных, и оно создавало ту нравственную атмосферу глубочайшего доверия, которое было.
Разговор: я никогда не скажу тебе: мне не нравится такой-то мальчик или такая-то девочка, с которыми ты подружился в последнее время. Твое дело выбирать себе друзей. Но я категорически требую, чтобы все твои товарищи бывали у нас дома, я хочу тоже быть с ним знакомой. Мама всегда была в курсе интересов моих товарищей. Если она была дома, если мы встречались дома при ней, то она всегда интересовалась нашими взглядами, высказывала свое мнение. Никогда никаких выволочек, претензий, никогда никаких разговоров о том: вот ты, я. Не было сюсюканья, не было подлаживания, не было какого-то желания завоевать еще немножко авторитета. Я воспитан в обстановке глубочайшего доверия к себе. В том, что мне можно доверять, в том, что я постараюсь не подвести, мама всегда была убеждена, и я действительно был озабочен тем, чтобы ее не обмануть. Я перед мамой во многом виноват, я это понимаю. Я иногда срывался, я иногда был не согласен, иногда может быть нетерпим. Мне было 13 лет, это было через два с половиной года после смерти отца, я маме сказал, что я категорически против того, чтобы она вышла замуж. Маме же было 36 лет, когда умер отец. И я чувствовал себя перед ней виноватым в этом всю жизнь.

Татьяна Вольтская: Вы считаете, что она вас послушалась?

Густав Богуславский: Во всяком случае, она не пренебрегла моим мнением. Она знала просто мой характер и понимала, что для меня это будет очень большим ударом.

Татьяна Вольтская: Были возможности?

Густав Богуславский: Да.

Татьяна Вольтская: Она проводила с вами время, куда-то ходила?

Густав Богуславский: Очень много. Мы ходили в театр, мы читали книги, покупали книги, мы слушали концерты, мы просто часто прогуливались, мы читали вслух, мы читали одни и те же книги и потом обменивались впечатлением об этом.

Татьяна Вольтская: Даже когда вы были маленьким?

Густав Богуславский: Даже. А когда я стал подростком, тем более. Это вообще поразительно, потому что именно эта часть моей жизни была тем временем, когда мы сблизились с мамой особенно. Она никогда не пыталась меня на что-то такое наставлять, заставить посмотреть на что-то такое ее глазами, она просто считала, что если она выскажет свое мнение, этого будет достаточно для того, чтобы я призадумался, сделал свои выводы очень существенные.

Татьяна Вольтская: О начале своей жизни с матерью, с которой он прожил 72 года, говорил Густав Александрович Богуславский.
XS
SM
MD
LG