Тамара Ляленкова: В сегодняшней программе мы говорим о высшем музыкальном образовании, обсуждаем российский и немецкий опыт. До некоторых пор музыканты, так же как и ученые, питали национальную гордость российского государства, демонстрируя высокий уровень, в том числе культурного развития, всему миру. Чувство это возникло не на пустом месте. Действительно, традиции были, хотя и вполне интернациональные. Но вот вдруг иссякли. И если по поводу науки государство кинулось принимать решительные меры, то по поводу музыкантов сегодня никто не беспокоится. Наверное, потому что их творчество приносит не такую очевидную пользу. Между тем, Владимир Спиваков недавно сетовал, что уровень подготовки молодых российских исполнителей оставляет желать лучшего. И это понятно. Многие уезжают из страны, где активная музыкальная жизнь происходить исключительно в столицах – Петербурге и Москве. Нередко случается и так, что студенты уезжают заканчивать образование за границу. Например, в Германию – очень популярную среди музыкантов страну, и там остаются работать.
Высшее музыкальное образование мы сегодня обсуждаем с ректором Мюнхенской консерватории Зигфридом Маузером, профессором Московской консерватории имени Чайковского Тигранов Алихановым, композитором Антоном Сафроновым и студентами Московской консерватории Ольгой Ермаковой, Александром Кузововым, Анной Морозовой, Ольгой Михайловой и Дашей Митяевой.
Начнем мы с урока музыки сразу после региональных новостей образования.
Диктор: В школах Бурятии проходят уроки, посвященные всероссийской переписи населения 2010 года. Преподавание ведется как в рамках уроков математики, географии, истории, так и на специальных уроках, посвященных только проведению переписи, - сообщил замминистра образования республики Александр Бачиев. Занятия проводятся перед началом акции «Детская перепись».
Учащиеся Нахимовского училища не будут принимать участие в Параде победы 9 мая в Москве. «Это позволит ребятам тщательнее подготовиться к выпускным экзаменам, сдать Единый государственный экзамен с максимальным количеством баллов», - сказала председатель родительского комитета пятой роты Нахимовского училища Ольга Ильина. Напомним, решение о неучастии курсантов Нахимовского и Суворовского училищ в Параде победы 9 мая было принято министром обороны России Анатолием Сердюковым.
В 2010 году около 12 тысяч учителей Татарстана получат в подарок ноутбуки, которые они смогут использовать как на работе, так и дома. Об этом сообщил вице-премьер правительства республики Николай Никифоров. Кроме того, в школы Татарстана будет направлено около 13 тысяч новых компьютеров.
С нового года в столичных школах стартует необычный эксперимент – по нескольким предметам старшеклассникам выдадут электронные учебники. Если опыт будет признан удачным, на цифру перейдут все московские, а в перспективе все российские образовательные учреждения. Первые цифровые учебники появятся по литературе, обществознанию, истории и иностранным языкам.
Тамара Ляленкова: Это были региональные новости образования, которые для «Классного часа» подготовили мои коллеги из интернет-портала «Пять баллов.Ру».
Первая часть программы посвящена российскому, а точнее московскому опыту преподавания в высшей музыкальной школе. Мои собеседники – студенты и аспиранты государственной консерватории имени Чайковского. Они разучивают квартет в классе Тиграна Алиханова. Разговариваем мы с ними в перерыве.
Оля Ермакова: Семья у меня: мама – музыкант, она закончила Нижегородскую консерваторию и с малых лет мне очень сильно помогает в этом деле.
Тамара Ляленкова: Рассказывает Оля Ермакова.
Оля Ермакова: Я учусь в школе при колледже при Московской консерватории с первого класса, вы знаете, наверное, было однозначное желание уже с первых лет. Но все-таки это как-то еще формировалось, формировалось вообще мнение о будущем, заниматься ли этой карьерой вообще серьезно или как дополнительное образование получить. Сейчас я уже уверена в том, что я хочу этим заниматься, что я хочу идти с этим по жизни. И роль педагога, конечно, очень важна. Очень важны какие-то личные отношения с педагогом, потому что когда чувствуешь какой-то контакт психологический, это все гораздо легче, и главное, чтобы было желание. И поэтому я считаю, что педагог очень сильно помогает.
Фрагмент урока
Даша Митяева: Я стала заниматься музыкой по настоянию моей мамы, которая работает тоже в консерватории, но она преподает спортивную кафедру, она – мастер спорта по бадминтону.
Тамара Ляленкова: Даша Митяева, альтистка, первый курс аспирантуры.
Даша Митяева: И она всю жизнь общалась с музыкантами, она видела, какая у них потрясающая жизнь, наполненная прекрасными событиями, гастролями. Они получают колоссальное удовольствие и от самой работы, и от поездок, и от того, что они видят мир. И она всегда очень хотела, чтобы ее ребенок тоже был музыкантом. Я с детских лет тоже приходила в зал, общалась с ребятами, с музыкантами. И как-то в этой атмосфере тоже с самого детства. Поэтому для меня это было, может быть, естественным. В принципе, не музыкальная семья, но общалась я в кругу музыкантов всю жизнь.
Фрагмент урока
Аня Морозова: С самых ранних лет меня взращивали, чтобы я в будущем училась здесь.
Тамара Ляленкова: Моя собеседница – самая младшая из квартета, виолончелистка Аня Морозова. В Московской консерватории она учится первый год.
Вы или вас направили сразу на виолончель? Потому что виолончель – тот приближенный к человеческому говору, она собственно и похожа сама по себе на тело. Вот ваш интерес к виолончели?
Аня Морозова: Первоначально это была инициатива моей мамы, учить меня именно на виолончели. Так как она сама – скрипачка, ей хотелось, чтобы инструмент был родственным, но только не скрипка. Я не знаю, чем она руководствовалась. В итоге получилось, что я практически отвоевала себе виолончель, потому что моя сестра-двойняшка, с которой мы буквально сцепились за виолончель, в итоге я одержала победу. А сестре в итоге досталась скрипка. Но, естественно, больше всего привлекает звук этого инструмента. Мне кажется, это более близкий, чем, допустим, та же скрипка. Обычно дети хвастаются, у меня есть знакомые малыши, которые говорят, что я буквально влюбился с первого взгляда в виолончель, которую я увидел, какая она замечательная и красивая. У меня такого не было. Я никогда не реагировала как-то особенно на сам облик инструмента, я предпочитала слушать.
Тамара Ляленкова: Виолончель – большая проблема на гастролях, если вы куда-то летите.
Аня Морозова: Проблема просто, когда каждый день таскаешь инструмент на себе, это тоже оказывается в итоге проблемой. Потому что, допустим, мой инструмент вместе с чехлом весит 10 килограммов. С нотами это бывает 12. для меня это довольно ощутимо. И это сказывается: спина и всякое такое.
Фрагмент урока
Тамара Ляленкова: Тигран Алиханов, профессор Московской консерватории по классу камерного ансамбля, сам заканчивал Московскую консерваторию, а с 2005 по 2009 годы был ее ректором. Я попросила его рассказать, как изменилась система музыкального образования.
Тигран Алиханов: Вы знаете, может быть, какие-то изменения и произошли. И произошли изменения, с точки зрения вот этого учебного плана, потому что не забудьте, что мы прожили довольно долго времени при определенном режиме. И при этом режиме насаждались всякие политические науки, которые улетучились, когда этот режим прекратил свое существование. Так что в этом отношении, конечно, изменения произошли. Но дело не в этом, а дело в том, что вот эта организация музыкального образования в России, ей, конечно, чрезвычайно повезло, потому что во главе ее стояли люди в высшей степени квалифицированные, люди высокоталантливые. Поэтому они организовали все вот именно в самых лучших каких-то направлениях. То есть эти два Рубинштейна, который организовал один в Петербурге, другой здесь, конечно, они не сами это выдумали. Потому что уже были до них консерватории. Была немецкая консерватория, была парижская консерватория. Так что у них уже на что ориентироваться было. И вне систем они, конечно, несли очень много своего и очень важного. Дело в том, что каждый из них был музыкантом универсального склада, потому что если Антон был и композитор, и дирижер, и пианист, и педагог, то Николай тоже был композитор, правда совсем незначительный композитор, тем не менее он музыку сочинял, у него есть сочинения. Поэтому воспитывая музыканта, они прекрасно понимали, что их задача – сформировать очень гармоничную и всестороннюю личность. Более того, оба они, особенно Николай, привлекали ведь к работе в консерватории университетских профессоров. То есть они считали, что музыкант должен быть осведомлен и в философии, и в смежных искусствах. То есть вот именно какая-то гармоничная личность. И вот это вот чрезвычайно важно. Этим, может быть, мы до некоторой степени отличаемся от западных каких-то консерваторий.
Тамара Ляленкова: О российском музыкальном образовании профессор Московской консерватории Тигран Алиханов. Беседу с ним мы продолжим после блока главных новостей.
Диктор: На Коллегии Министерства образования и науки обсудили первые итоги работы национальных исследовательских университетов. Напомним, осенью 2009 года этот статус был присвоен 14 вузам России. Однако, по оценке министра образования Андрея Фурсенко, не все вузы смогли выполнить взятые на себя обязательства. Около 10% всех показателей оказались невыполненными. Если вузы не исправят ситуацию, Министерство образования обещает поставить вопрос о лишении учебных заведений престижного статуса.
В ближайшие годы в школах может быть введено 12-летнее обучение, а также промежуточная аттестация для учащихся младших и средних классов. Об этом заявил президент Российской академии образования Николай Никандров. После 4 и 9 классов ученики могли бы проходить форму аттестации, сходную с ЕГЭ в двух аспектах – наличие независимой комиссии и тестовая форма заданий, - пояснил Никандров.
20 апреля в России стартовала досрочная волна единых госэкзаменов. Право на досрочную сдачу ЕГЭ имеют выпускники вечерних школ, участники российских и международных олимпиад и соревнований, выпускники, выезжающие за рубеж на постоянное место жительство или по медицинским показаниям. Завершится досрочная сдача 30 апреля.
В России предлагают ввести институт педагогической интернатуры, - об этом рассказал директор Департамента государственной политики в образовании Игорь Ремаренко. По мнению чиновника, один год после педагогического вуза, проведенный в школе на практике, получение диплома лишь после педагогической интернатуры, улучшит качество подготовки педагогов.
Тамара Ляленкова: Это были главные новости образования. Особенности российского музыкального образования мы продолжаем обсуждать с профессором Московской консерватории Тиграном Алихановым.
Тигран Алиханов: В дальнейшем уже, при советской власти чрезвычайно важная была вещь – то, что была создана вот эта какая-то необъятная совершенно сеть музыкальных школ. Вот это, собственно говоря, и является основой нашего музыкального образования. Если сегодня вы разрушите вот эти музыкальные школы, вы подорвете напрочь вообще музыкальное образование, и оно скатится вообще неизвестно куда. Потому что при советской власти, я в то время был очень много концертирующий пианист, и куда только нас ни заносило, и вот если вы приедете куда-нибудь в тайге сибирской куда-нибудь в леспромхоз, то в этом леспромхозе было две вещи обязательные, там могло ничего не быть, но магазин, в котором продается водка, есть, и музыкальная школа есть. И вот это незыблемо. И вот эта местная, партийная и хозяйственная элита обязательно следила за тем, чтобы их дети обязательно ходили в музыкальную школу. И на основании вот этого основания, этой пирамиды держалось все. Причем дальше шло, что лучших отбирали из районных школ в какие-то областные, в каких-то областных центрах были обязательно музыкальные училища. А там из этих далеких отбирались в лучшие, а лучшие были в тех городах, в которых и были консерватории. Поэтому у нас был и во Владивостоке институт, и в Хабаровске институт, и в Новосибирске консерватория, и Уральская консерватория. А тогда еще был Советский Союз, были прибалтийские консерватории, были кавказские консерватории, были украинские консерватории. А на Украине было несколько консерваторий: и в Киеве, и в Львове, и в Одессе. И все это выходило в эту вот вершину пирамиду – в консерватории две – Петербургскую и Московскую. Они собирали сливки со всего этого.
Тамара Ляленкова: Я слышала от весьма уважаемых музыкантов, что сейчас музыкантов российских хороших стало меньше выходить из консерваторских стен, потому что еще некоторое время назад это была гордость. Часть российских музыкантов работают за рубежом и вполне себе благополучно устроены. Вот есть такая претензия, что стали слабее музыканты молодые. Так ли это?
Тигран Алиханов: Во-первых, когда я учился, я же не только учился, но я работал, уезжать за границу было невозможно, вы это прекрасно знаете. Для того чтобы молодой музыкант появился за границей, приехал бы на конкурс, он должен был пройти здесь несколько отборов, и в лучшем случае наша страна Советский Союз посылала на конкурс, предположим, 3, максимум, 4 человека. Они ехали за государственный счет, зато у них был сверхзадача – они должны были обязательно для родины привезти премию. И действительно, в результате всех этих отборов…Они в несколько этапов, были отборы внутри вуза, причем не только в Московской консерватории, но и в Саратовской, и в Нижегородской, и в Новосибирской, потом делалось всесоюзное прослушивание. Вот эти все приезжали сюда, или потом уже необязательно сюда, а делали что-то в Петербурге, что-то делали в Киеве, не суть важно. И там отбирали из этих еще. Вот эти четыре человека – это были вообще сливки со всего Союза. И когда они приезжали на конкурс, ничего удивительного не было в том, что они сносили на корню весь этот конкурс. Я помню, что когда мы – четыре пианиста – появились на жеребьевке конкурса в Париже, все схватились: ой, опять эти русские, опять они увезут все премии! И мы таки увезли половину. Там было восемь премий, мы четыре увезли. И это было не только там, где я. Это было испокон веку, с самого начала. На сегодняшний день все это рухнуло, ничего этого нет. Есть обычная для всего мира система, когда вы хотите поехать на конкурс, и это дело в ваших руках. Вы получаете визу, вы сами покупаете билет. И это замечательно. Давно уже, лет 15 назад один дирижер во Франции проводил конкурс в свой оркестр, и приехали русские, тоже играли на этом конкурсе. И он сказал: «Ты знаешь, мы с удивлением обнаружили, оказывается, в России тоже есть плохие скрипачи». Когда ринулась эта толпа, ну, естественно, что она далеко не такая роскошная. И, конечно, у нас уровень студентов очень разный. Понимаете, если вы придете на какой-нибудь дипломный экзамен, например, по любой специальности, конечно, бывает год лучше, год хуже, и все-таки вы услышите, во-первых, выдающихся исполнителей, которых вы, может быть, будете помнить всю жизнь. Я сижу на этих экзаменах бесконечно, но я какие-то вещи не могу забыть. Как я на экзамене слышал, как такой то человек играл на экзамене. И в каждом курсе так. Есть какая-то группа, три-четыре человека, это потенциально исполнители мирового класса. Это те, которые занимают потом все эти позиции во всем мире. Потом идет большая группа сильных, хороших студентов. Они, конечно, работу в конце концов найдут. Потом идет какая-то большая прослойка очень средних, и есть несколько человек в высшей степени слабых, о которых ты думаешь: господи, как же ты сюда попал?
Тамара Ляленкова: О том, как попадают в Московскую консерваторию, я попросила рассказать нынешних аспирантов – альтистку Дашу Митяеву и скрипача Александра Кузовова.
Даша Митяева: Честно говоря, даже не могу сказать, с чем это связано, потому что есть безумно талантливые люди, которые не с первого раза поступают в консерваторию, а они стремятся, и годами…. У меня есть конкретные примеры. Если ты достоин, мне кажется, ты в любом случае должен рано или поздно…
Александр Кузовов: У скрипачей есть знаменитая история про легендарного скрипача, который поступал в консерваторию в общей сложности, по-моему, раз пять, причем три раза из этих он поступил, два раза его выгоняли, он еще раз поступал, и последний раз он поступал вместе со мной, и это был уже такой большой дядя, потому что мы пришли всем потоком, нам по 17-18 лет, у всех дрожат коленки. Я очень хорошо помню, нам только что объявили результаты специальности, кто прошел, и у нас сразу же после объявления результата должен был быть коллоквиум. И вот мы стоим, 17-18-летние подростки, у всех трясутся коленки, только что узнали, что прошли специальность, готовимся к коллоквиуму, и рядом стоит такой дядя, спокойный, как танк. Выясняется, что ему уже 28 лет, он рассказывает эту историю, что он далеко уже не первый раз все это проходит, и начинает совершенно спокойно рассказывать про то, как в принципе происходит поступление, коллоквиум. В общем-то, это не редкость, многие люди поступают по два и даже по три раза, иногда и поступают с третьего раза. Кто хочет своего добиться – тот добьется.
Тамара Ляленкова: Так считает студент второго курса аспирантуры Московской консерватории Александр Кузовов. О том, какие перспективы сегодня открываются перед будущими музыкантами в России и Германии, мы поговорим во второй части «Классного часа».
Высшее музыкальное образование – тема сегодняшней программы. Дело в том, что музыкально-художественные вузы, которые, помимо того, что сталкиваются с общими для всех вузов проблемами, зависят также от духа творчества, который привносят в них профессора, педагоги. Личность преподавателя нередко определяет дальнейшую специализацию студента. Такова специфика музыкального обучения. Рассказывает профессор Московской консерватории по классу камерного ансамбля Тигран Алиханов.
Тигран Алиханов: Конечно, многое в консерватории изменилось, и изменилось опять по тому же принципу, потому что пришла свобода. И во времена, когда я учился, все педагоги прочно сидели на своем месте и никуда уехать не могли. Причем, конечно, выдающиеся музыканты гастролировали. Ойстрах отсутствовал месяцами, Гилельс отсутствовал месяцами. Я учился у Оборина, он уезжал на три месяца. Тогда же не ездили в Америку на четыре дня. И он если уезжал в Америку, так он уезжал на три месяца, мы его долго не видели. И тем не менее, он возвращался сюда, и класс был огромный, и класс он держал в порядке, у него были ассистенты, они все сидели на месте, работали. Вот это все было железно. Сегодня это все стало шатко. Вы знаете, что был такой момент, когда вообще все ринулись за границу. Очень многие уехали. Но с другой стороны, когда ввели грант президентский, это повлияло. Во-первых, перестали уезжать. И целый ряд людей вернулись. Но из той же Японии, из Америки люди вернулись. Так что они уезжали не потому, что им здесь чего-то не нравилось, а потому что жить было невозможно на эти, извините, с позволения сказать, зарплаты. К сожалению, народ вед как устроен, это повело к некой безответственности. Оборин мог уезжать сколько угодно, но для него имело колоссальное значение, чтобы его класс был в полном порядке, и чтобы его ученики выходили и играли и на конкурсах, и не только на конкурсах. Придавалось значение, как он играет на экзамене, как играет на классном вечере, как играет на зачете. И это не только Оборин, а тот же Ойстрах. У Ойстраха был ассистент, который был старше его по возрасту, был такой Петр Абрамович Бондаренко, который надраивал его класс так, что он сверкал. И то же самое было в других классах. Вот теперь этого зачастую нет.
Тамара Ляленкова: Студенты и прочих вузов стали вести себя несколько иначе. Эта свобода подействовала и на внутреннее состояние людей, которые приходят заниматься. А с другой стороны, все-таки мне кажется, у музыкантов должна быть очень сильная мотивация, наверное, должна быть.
Тигран Алиханов: Конечно. Он должен очень хотеть. Но опять-таки, люди – разные очень. Более того, все-таки нельзя так просто от этого отмахнуться. Они имеют возможность поехать и увидеть, и услышать, и узнать. Это великое дело, что могут оказаться в каких-то местах для нас святых что ли, для музыкантов. С другой стороны, конечно, их тоже во многом нельзя обвинять, потому что что там греха таить. Они, закончив консерваторию, оказываются безработными здесь. И огромный процент людей, которые нашли себе работу, они нашли ее там.
Тамара Ляленкова: Мой следующий вопрос адресован студентам Тиграна Алиханова. А можно как-то подрабатывать и работать? Потому что, допустим, студенты достаточно часто подрабатывают, в том числе официантами. В России это не принято.
Александр Кузовов: Все-таки старается народ подрабатывать по профессии. Либо многие садятся в оркестр достаточно рано, допустим, курсе на третьем уже сидят и работают по-взрослому, что называется.
Тамара Ляленкова: Александр Кузовов, скрипач.
Александр Кузовов: Но, как правило, скорее подработки какие-то в квартете или приглашенным музыкантом в каком-то ансамбле, во всяком случае струнники. Пианисты, я думаю, тоже.
Аня Морозова: Вполне достаточно хватает работы на корпоративах. Платят прилично, и спрос очень большой. Всегда есть возможность подработать.
Александр Кузовов: Хороший музыкант без куска хлеба не останется в наше время точно. Это не начало 90-х. Когда я общаюсь со своими друзьями – не музыкантами, которые рассказывают про то, как они ищут работу, за какие деньги они с трудом устраиваются работать, я понимаю, что по сравнению с ними музыканты живут не намного хуже, надо сказать. Учась в аспирантуре, я располагаю достаточно большим количеством свободного времени, и я его трачу на зарабатывание денег именно по профессии: и частные уроки, и какие-то нахожу варианты для сольной игры за деньги, не только сольной. И в принципе даже так можно существовать в финансовом плане.
Тамара Ляленкова: Каждый из вас должен в какой-то момент понять для себя, он – солист, или он сядет в оркестр. Это важный момент, и к этому надо подойти, уже имея некий опыт, наверное, выступлений.
Аня Морозова: Я абсолютно точно не представляю себя в оркестре. Я буду заниматься чем угодно, но в симфонический оркестр я не сяду. Это просто равносильно тому, что убить себя. Скорее всего, я посвящу себя возможно камерной музыке.
Даша Митяева: К сожалению, у нас мало солистов. Очень много людей талантливых, которые обучаются здесь, но, к сожалению, солистами становятся очень немногие. Потому что это должно настолько какое-то стечение обстоятельств сложиться. Все должно сложиться в такое одно большое целое. Это и талант, и какие-то материальные вопросы, просто счастливый случай какой-то, чтобы тебя заметили, где-то пригласили, как-то начали заниматься тобой. Должен быть обязательно человек, который будет этим заниматься. Потому что самому, конечно, очень трудно пробиться. Будь ты изумрудом каким-то, все равно это крайне трудно. И большинство, конечно, музыкантов садятся в оркестр в конечном итоге, приходят к этому. Либо какую-то свою деятельность – квартет, пытаются как-то заниматься и продвигать.
Ольга Михайлова: Пианистов тоже много, и они не могут сесть в оркестр. Могут, но там очень мало произведений с участием фортепиано именно в оркестре. Да, пианисты идут в музыкальные школы работать. И я когда в училище училась у Тиграна Абрамовича, у нас открытые уроки. Я, учась в училище, приходила в консерваторию заниматься и слушала камерный ансамбль, который до меня, потому что у нас здесь как живая очередь фактически. И мне настолько понравилось камерное музицирование, что я тогда уже хотела поступить в камерную аспирантуру.
Тамара Ляленкова: Такая загадочная для человека со стороны вещь. У вас был практический урок, но при этом вы сохраняли некоторую внутреннюю вдохновенность. Вот как это удается на уроках музыки? Все-таки это какое-то пропускание через себя чувствования того, что сочинил композитор, при этом это тот метроном, который внутри каждого из вас существует, наверное.
Даша Митяева: Я думаю, ребята со мной согласятся, даже когда входит Тигран Абрамович, то градус повышается сильно. Потому что когда у нас у самих репетиция, да, мы играем, пытаемся собрать образ произведения, вывести какие-то динамические оттенки. Но все равно, когда входит профессор, это совершенно, ты переключаешься моментально. Это происходит вне твоего какого-то контроля. Ты другой человек, и ты совершенно по-другому играешь.
Александр Кузовов: Да, у Тиграна Абрамовича какая-то аура особая. Я могу сказать, что не у всех профессоров в принципе такая аура присутствует. Я у Тиграна Абрамовича учился и в консерватории по классу камерного ансамбля, и я помню, что поначалу меня это очень удивляло, почему я стою, играю, у меня все хорошо, потом через две минуты в класс заходит Тигран Абрамович, и я начинаю волноваться, как будто бы я играю на концерте. Это очень удивительное было ощущение.
Ольга Михайлова: Да, абсолютно верно. И я очень рада, что так как я его ученица еще в училище была, он до сих пор мне подсказывает иногда не только с точки зрения образа и музыки, а именно с точки зрения еще, как ручку поставить, как, может быть, в техническом плане. И мне кажется, что это он делает, потому что знает, что я его ученица. Может быть, другим бы он это не говорил. Мне хочется в это верить. И я согласна с ребятами, что абсолютно другое ощущение, какое-то вдохновение появляется, когда он заходит. Даже помню нашу репетицию перед госом, накануне государственного экзамена. Мы сыграли целиком, выпуск-прогон в малом зале, и потом он нам сказал несколько слов по этому произведению. Но эти несколько слов настолько во мне лично перевернули все. Я увидела произведение, которое, казалось бы, я учила, мы ходили на уроки, совершенно по-другому. И на государственном экзамене мы сыграли в разы лучше, совершенно по-другому. Несколько слов буквально было достаточно, чтобы какое-то чудо произошло.
Фрагмент урока
Тамара Ляленкова: Так закончился один из уроков в Московской консерватории. А к немецкому опыту мы обратимся сразу после зарубежных новостей образования.
Диктор: Министр образования Казахстана Жансет Тумбаев выступил с инициативой открытия казахских школ в России. По словам Тумбаева, в России проживает более миллиона казахов, для которых из Казахстана ежегодно направляют учебники, методические материалы на казахском языке. Инициатива казахской стороны будет обсуждаться на первом съезде учителей и работников системы образования стран СНГ, который пройдет 26-27 апреля в Астане.
В Катманду крысы съели несколько сотен бланков с итоговыми экзаменационными работами студентов. Непальские студенты сдали экзамен около двух с половиной месяцев назад, после чего работы были переданы на хранение в местное отделение полиции, где они были помещены в безопасное место. Однако в помещение, где хранились экзаменационные работы, проникли крысы, которые съели часть бланков. Представители учебного заведения от комментариев отказались.
Государственный центр содержания образования Латвии обратился к учителям английского и латышского языков с призывом принять участие в оценке государственных экзаменов. По словам представителя центра, на данный момент не хватает только учителей латышского и английского языков. По остальным предметам на проверку экзамена уже записалось достаточное количество добровольцев. Принять участие в проверке экзаменационных работ могут только действующие школьные учителя.
Тамара Ляленкова: Это были зарубежные новости образования.
И в этой заключительной части мои собеседники – композитор Антон Сафронов и ректор Высшей школы музыки и театра в Мюнхене Зигфрид Маузер. Мой первый вопрос ректору.
В Германию приезжают учиться из самых разных стран. В том числе это азиатские регионы. Есть какая-то специфика преподавания иностранцам?
Зигфрид Маузер: Для нас очень важно, чтобы студенты, которые приезжают в Германию отовсюду, сумели выдержать приемный экзамен или, как мы говорим по-немецки, экзамен на годность. То есть мы проверяем, насколько уровень их подготовки соответствует нашим пожеланиям и требованиям. Например, в Италии, где очень много консерваторий, образование может быть разного уровня. Наряду с великолепными, такими как Миланская консерватория, есть много провинциальных заведений с достаточно низким уровнем обучения. Поэтому для нас важно, чтобы мы правильно оценили степень подготовки иностранного студента и смогли определить, на каком уровне он может обучаться в Германии. Таким образом защищается некий стандарт качества. Того, кто приезжает со степенью бакалавра из Пезаро (это небольшой итальянский город), мы не можем сразу взять на степень мастера, он просто не подготовлен достаточно. Мы обязательно контролируем такие вещи.
Если взять студентов из дальневосточных стран, у них очень хорошо поставлены такие предметы, как пение, игра на музыкальных инструментах, особенно на струнных, на скрипке, но им часто не хватает подготовки по теории музыки. В Германии свой подход к этим предметам. У нас принят университетский уровень образования. Именно поэтому с некоторых пор наши консерватории перешли в статус университетов, точнее они называются высшие школы музыки. И нам очень важно, чтобы эти ученики могли выравниваться не только по тем предметам, по которым они итак хорошо подготовлены, кстати, в их странах существует очень хорошая система ранней поддержки музыкального образования, как это было и в России. Однако музыкальная теоретическая подготовка там по-прежнему в дефиците. Еще я хотел бы добавить, что у этих студентов большой природный дар к игре на инструменте, но не хватает интерпретационного подхода, то есть ощущения себя как исполнителя именно благодаря недостатку музыкально-теоретических познаний. Это тот дефицит, который мы стремимся преодолеть.
Огромное преимущество, которое я вижу в российской системе, как я уже говорил, это ранняя поддержка музыкального развития – то, чего нам долго не хватало в Германии. Сейчас мы стремимся это исправить. Поэтому в Германии появилось большое количество молодежных курсов, молодежных академий. Это всегда было очень хорошо поставлено и в Советском Союзе, и в восточноевропейских странах, и в азиатских. Но если я могу говорить о каких-нибудь преимуществах западноевропейской системы образования, то у нас шире палитра и перспектива музыкальных предметов, которые мы предлагаем. Если в тех странах на первом месте стоит игра на музыкальных инструментах, то мы предлагаем гораздо больше – еще и теорию музыки, знание которой позволяет относиться к исполнению творчески.
Тамара Ляленкова: Композитор Антон Сафронов учился в Московской консерватории, но после смерти своего учителя Эдисона Денисова, воспользовавшись стипендией немецкой службы академического обмена, на стажировку поехал в Германию. Преподавал и там, и там. В настоящее время ведет семинар в Берлинском университете искусств. Я попросила его сравнить зарубежное и отечественное обучение.
Антон Сафронов: У нас оно больше профессионально ориентировано, в Германии более демократично ради своего музицирования. Я помню, какой был наплыв еще в 80-90-е годы. Почти со всего мира приезжали люди с большими ожиданиями. Сейчас этого, как ни странно, меньше. Во-первых, учиться в Москве стоит денег. И не каждый может себе это позволить. Может быть, какие-то люди из богатых стран со стипендиями. Конечно, здесь не так дорого, как, например, учиться в Джульярской школе в Нью-Йорке, это понятно, но все равно у нас дошло до такого абсурда, что студенты из стран бывшего Советского Союза, из совсем экономически слабых стран, как Казахстан, например, а у нас много студентов оттуда, они просто не могут себе этого позволить. Поэтому их поддерживают местные культурные ведомства, правительства. И всегда, когда такими делами занимаются государственные организации, сразу возникает вопрос о том, насколько объективно идет отбор. Так что это одна из проблем.
Вторая проблема – что да, в российском образовании есть свои большие преимущества и свои большие недостатки. Что мне по-прежнему нравится, что мне по-прежнему ценно у нас, и что, я надеюсь, нескоро уйдет – то, что по-прежнему здесь занимаются школой и мастерством. В Европе произошли большие перемены, особенно в Америке, когда после 60-х годов пришли преподавать очень многие бывшие протестанты, которые протестовали против академической системы обучения, и вместе с водой был выплеснут ребенок.
Тамара Ляленкова: После Московской консерватории было сложно привыкать? Сама, может быть, атмосфера. Я имею в виду не только занятия, не только манеру.
Антон Сафронов: Мне в Германии с самого начала было очень удобно учиться, очень хорошо. Конечно, к каким-то вещам приходилось привыкать заново. То, что там нет такой жесткой субординации, как здесь. На самом деле, в Германии тоже когда-то было, может быть, до 1968 года, потом это изменилось. Там гораздо более демократичный стиль общения между профессорами и студентами. После занятий все идут в пивную и там сидят до четырех утра. При этом о каких-то вещах приходится думать самому, потому что здесь стиль общения дидактический: сделай то, сделай так. Там ты в этом отношении предоставлен сам себе. Ты сам решаешь, что тебе делать. Приносишь – показываешь, и уже это обсуждается. К этому пришлось привыкать. Но все равно мне повезло, что я приехал уже со знанием языка. И в этом отношении посадка была мягкой. И, конечно, это была очень интересная смена культурных поясов, потому что Берлин – это и север, и восток, и совсем другая культура, чем южная Германия, где я был в Карлсруе. В Германии в этом отношении всюду можно интересно учиться, интересно заниматься творчеством. Для этого не обязательно жить в столице. Знаете, как у Зощенко? «Конечно, не всем жить в столице. Некоторые, например, граждане запросто живут на станции Рыбацкий поселок». Так вот в Германии можно жить на станции Рыбацкий поселок и тем не менее быть активно вовлеченным в творческий процесс.
Тамара Ляленкова: Антон, вы помните себя, как вы пришли? И студенты, которые приходят теперь, мотивация та же, манера, стремление к обучению?
Антон Сафронов: Нет, в основном им все интересно. Шесть лет, когда я здесь преподавал, занимался индивидуально, я вел семинар по современной музыке, вел вполне традиционный предмет по музыкальной форме, по гармонии, по полифонии, во-первых, ребята приходят, приходят не только по обязательности, приходят, потому что им интересно, приходят факультативно ученики, просто заниматься дополнительно. У них мало возможностей найти в библиотеке эти ноты, достать эти записи. Но чем они отличаются от моего поколения – они владеют интернетом. В этом смысле я полный, как у нас говорят, «чайник». Наверное, по-немецки это будет «идиот», но они достают все. Однажды я ехал на семинар и потерял портфель с партитурами Лиддите, замечательный композитор, которого у нас в России знают, но по-прежнему очень мало материала. Я в метро забыл портфель, прихожу: «Ребята, семинар отменяется, портфель пропал, уже я звонил в бюро находок, его нет». «Ничего, восстановим». И мне на электронную почту начинают сыпаться письма с приложениями в pdf, где все эти партитуры. Можно, конечно, говорить, что да, в России нет цивилизованного способа распространения материалов, защищенных авторским правом. Но это тоже проблема, потому что, во-первых, у нас его нет, потому что нет и такого спроса. Люди просто не знают, что это такое. Во-вторых, это стоит для наших ребят просто невозможно дорого. Вот им приходится любыми способами доставать то, что им интересно, и я не могу их за это осуждать. Я благодарен, что некоторые издательства, кстати, немецкие издательства идут нам навстречу. Когда у нас проходят концерты, они предоставляют нам нотный материал на максимально льготных условиях. И это, кстати, тоже положительная сторона германской музыкальной жизни – то, что она очень социальная. Она не только демократичная, но и социально ориентирована. Это страна с большой репутацией музыкальной страны. Итальянцы поют, а немцы сочиняют музыку, и они ее преподают. И в этом отношении это по-прежнему одна из ведущих стран Европы, наряду, может быть, с Францией, может быть, с Англией, хотя мне кажется, что в Германии базовое музыкальное образование и эрудиция сильнее, чем где бы то ни было.
Тамара Ляленкова: Разговор о немецкой системе музыкального образования я продолжаю с Зигфридом Маузером. Как и Тигран Алиханов, он пианист и ведет класс камерного ансамбля в Высшей школе музыки и театра в Мюнхене.
По какому принципу приглашаются преподаватели, и насколько важно, чтобы исполнительское мастерство преподавал востребованный исполнитель? Это бывает сложно, потому что много концертирующий музыкант часто бывает в разъездах, и это связано еще с деньгами.
Зигфрид Маузер: У нас в Германии это четко отрегулировано. Есть система объявлений, когда освобождается ставка профессора, мы об этом объявляем. Из любой страны можно подать заявление на эту ставку, и мы его рассмотрим. Объявление печатаем в газетах и музыкальных журналах. Но это не мешает нам обращаться непосредственно к тем музыкантам, которых мы хотели бы у себя видеть. Вовсе необязательно, что они читают газеты, и вообще, может их не интересует возможность преподавать. Но мы в них заинтересованы, и мы говорим, что такая возможность есть. После этого все, кто подали заявки, приглашаются на отбор, в котором они представляют себя, свою работу, проводят пробный урок с нашими студентами. Затем они общаются с нашей комиссией, которая задает вопросы, интересующие учебное заведение. И уже потом вносятся три предложения по кандидатурам. Одна из них утверждается и выносится дальше на утверждение уже в Министерство, которое ее принимает и таким образом финансирует эту ставку.
Тамара Ляленкова: Хороший музыкант – не всегда хороший педагог. Что предпочтительнее?
Зигфрид Маузер: Хорошо, конечно, когда оба эти качества присутствуют. Но в жизни бывает по-всякому. Может быть так, что прекрасный музыкант не всегда одаренный педагог, может быть, у него есть какие-то импульсы, которыми он увлечет студентов, и это мы тоже ценим. Бывает наоборот, когда человек – прекрасный, опытный педагог, но при этом ничего из себя не представляет как художник. Это для нас скорее недостаток. Правда, случается и так, что и педагог, и при этом музыкант, однако не сделал такую большую карьеру, как другие. Но у него огромный опыт и преподавательский, и достоинство. Вот это для нас очень ценно. И все же мы стараемся находить людей, которые сочетают в себе оба преимущества.
Тамара Ляленкова: Есть какие-то преимущества у немецких студентов перед иностранцами?
Зигфрид Маузер: С одной стороны, для нас на первом месте стоит уровень подготовки, независимо от национального происхождения. Кто лучше играет, поет или сочиняет – тот имеет преимущество при получении обучения. С другой стороны, мы, конечно, заботимся и о том, чтобы наши собственные немецкие студенты имели поддержку - выплачиваем стипендии, особенно если это люди из семей с невысокими доходами и не имеют возможности сами содержать себя во время обучения. Впрочем, и для иностранцев у нас есть большие преимущества. Например, стипендии немецкой службы академических обменов, с помощью которых очень многие иностранцы поступают к нам. Есть некоторые учебные заведения, где их количество огромно, например, в Детманде. Там достаточно старый университет, и больше 60% - это иностранные студенты. У нас в Мюнхенской консерватории примерно 35%. Я считаю, что это очень хорошее здоровое соотношение. Но в целом все находятся на равных правах. И мы стараемся, чтобы каждый имел возможность получить образование. Конечно, можно говорить об образовании как о рыночной ценности, когда студенты сами решают, куда им пойти, где какие предметы для них более привлекательны, и главное – место, город, регион.
Мы очень любим русских учителей, в частности, у нас фортепиано преподает Элисо Версаладзе, одна из лучших пианистов нашего времени, и Алексей Любимов, который преподает также в Зальцбурге, в Австрии. Русские профессора – одна из важнейших красок, составляющих палитру нашего музыкального образования. В России, конечно, все по-другому. Есть столица, Москва, и консерватория имени Чайковского стоит на первом месте. Поэтому в остальных случаях большой разницы нет. Поедет кто-то в Красноярск или в Новосибирск, главное, главный наплыв студентов – в Москву.
Тамара Ляленкова: Педагогическим опытом делился ректор Высшей школы театра и музыки в Мюнхене Зигфрид Маузер. Российскую сторону в «Классном часе» сегодня представляли: профессор Московской консерватории имени Чайковского Тигран Алиханов, композитор Антон Сафронов и студенты Московской консерватории: Ольга Ермакова, Александр Кузовов, Анна Морозова, Ольга Михайлова, Даша Митяева.
