Ирина Лагунина: В эти дни все мы, журналисты, посвятили немало часов и страниц воспоминаниям о второй мировой войне. И это закономерно, потому что все-таки с момента ее окончания в Европе прошло 65 лет, но все еще живы те, кто пронес через свою жизнь те страшные годы. И каждая история каждого человека – это ценный вклад в летопись той поры. Святым считает для себя день 9 мая жительница Вильнюса Альбина Витайте.
Во время войны подростком, ей пришлось пережить ужасы допросов в застенках гестапо и существования в фашистском концлагере. На территории Литвы таких лагерей было около пятидесяти.
Рассказывает наш вильнюсский корреспондент Ирина Петерс.
Ирина Петерс: 82-летняя жительница Вильнюса Альбина Витайте, более 30 лет проработавшая музыкальным редактором на литовском радио, тогда, в 43-м, в 15-летнем в ходе массовых арестов попала в гестапо. Фашисты поначалу пытались использовать жен и детей советских офицеров в качестве, так сказать, живого товара в случае обмена на немецких военнопленных. Но потом арестованных угнали в Германии, еще использовали в жутких медицинских целях. А членам семей советских командиров и руководителей подполья была одна дорога – в расстрельные ямы. Альбину ждало последнее, потому что она была дочерью видного литовского антифашиста Йозеса Витаса. В центре Вильнюса есть здание, наверное, самое мрачное для жителей Литвы, в подвалах которого в разные годы люди подвергались унижениям и жутким пыткам. Гестапо, потом НКВД. Кстати, здесь же томился советский диссидент Сергей Адамович Ковалев, имевший дело уже с КГБ. Так вот, Альбина Витайте и сейчас сюда боится зайти, вспоминается тот, детский страх.
Альбина Витайте: До сих пор думаю: господи, я спущусь и опять меня закроют. Потом все-таки набралась храбрости, зашла, нашла свою камеру.
Ирина Петерс: Что от вас хотели, 15-летней девочки?
Альбина Витайте: Установить, кто же я. Правду говорить нельзя. Всю ночь не спала, молилась как могла, просто просила Бога, чтобы надоумил меня. Я не могу назвать свою настоящую фамилию, фамилию папы. До этого говорили дома: если что, не говори, боже упаси. Потому что папа боролся с фашистами, и организация его так и называлась. Задвижки открываются, берут на допрос, стоят шесть гестаповцев, все в униформе, окружили. Встает из-за стола следователь: как фамилия? Я говорю: Чистякова. Мамина фамилия. Все переглянулись. Я говорю: "Мы остались, семья советского офицера, я ищу работу".
Ирина Петерс: Сколько вы пробыли там?
Альбина Витайте: Месяц в гестапо. Ужасно, не дай бог, если поймали того, за кого охотились. Просто волокли по брусчатке, все в крови.
Ирина Петерс: И вот 6-й решающий допрос. Большинство фашистов, говорит Альбина, давали знать, что не сомневаются, чья она дочь, ведь они так похожи с папой, одно лицо - говорили люди. Последнее слово за главным гестаповцем. Девочка сидит на стуле, от страха до боли сжав подлокотники. На нее кричат, требуют назвать фамилию отца. Главный командует: "Подойти". Она оцепенела, не в силах встать, пальцы не разжимаются. Он в ярости подходит, держа в руках отцовское фото, вглядывается в лицо девочки и вдруг что-то ломается в его собственном лице. Скрывая его, он уходит, швыряет документ с возгласом: "Она не его дочь". "Фамилия этого человека Кляйн, - говорит Альбина. - Не знаю, что произошло. У меня, наверное, единственный ответ: пожалел. Может быть вспомнил своего ребенка". И вот она с сестренкой, братом и мамой в концлагере литовского города Алитус.
Альбина Витайте: Из России, из Белоруссии, из Украины, отступая, угоняли население. Выжигали деревни. Что рассказывали люди - страшно. Такой барак, я его помню даже, № 10 там начинали сортировать людей, которые еще способны работать, покрепче, дальше везли в Германию. Что было страшно - это когда на территорию лагеря врывались две-три машины, начиналась облава детей. Просто ловили детей малолетнего возраста на кровь раненым немцам. Быстро мы все поняли, каких детей они хватали: со светлыми волосами и голубыми глазами. Говорили, что это более родственно немецкой крови. Их вывозили в госпиталя, кровь просто перекачивали немецкому солдату или офицеру.
Ирина Петерс: Из этого ребенка. И он умирал?
Альбина Витайте: Безусловно. Мне это не угрожало, так как у меня темные глаза и темные волосы. Угрожало Вере, сестр, она как раз блондинка с голубыми глазами.
Ирина Петерс: Вероника Витайте - профессор музыкальной академии нынче.
Альбина Витайте: И мы ей с братом вырыли яму недалеко от нашего барака, какой-то дерн нашли, все закрыли, какие-то доски подложили, убежище для нее для одной. Как только выезжали машины, мы ее тут же, а потом не надо было говорить, он сама. Бывало: "Вера, машины!". Она сама бежала и пряталась, лезла в эту яму. Четыре годика.
Ирина Петерс: Ни разу не было опасности, что ее обнаружат?
Альбина Витайте: Постоянно. Пока эти машины находились на территории лагеря, дрожь только била.
Ирина Петерс: Что вы еще помните?
Альбина Витайте: Эти плетки бесконечные, не все, но были очень жестокие. Ходили с плетками, чем угодно детей тут же били, в карцер сажали ни за что, ему чем-то не понравился.
Ирина Петерс: В каких условиях жили?
Альбина Витайте: Бараки, конечно, нары. Осталось впечатление грязи, мусора, смрада.
Ирина Петерс: А что ели?
Альбина Витайте: Баланду.
Ирина Петерс: Многие молодые люди не знают, что такое баланда?
Альбина Витайте: Это все отбросы. Скажем, готовят для работников комендатуры, чистится картошка, морковка, очистки - это все сваливается в один котел, не очень промытое все от земли. Приходили гнать на работу. Как мы были одеты: сами худющие как скелеты, у меня кого-то мужика бушлат. Мы под этот бушлат бидон пришили. У меня на работе, когда я работала, заходил иной раз разговор: "Ой, воровать - это ужасно". Я как-то однажды, уже работая на радио: "А я воровала". "Как, вы?". Я говорю: "Да, я своему брату и сестре каждый день приносила бидон супа и кусочек хлеба".
Ирина Петерс: Можно сказать, что это спасло вас и ваших близких от голода?
Альбина Витайте: Безусловно. Потому что больше никакой подмоги.
Ирина Петерс: Вижу здесь православная икона, и вы упоминали молитву.
Альбина Витайте: Верила я в бога, сколько себя помню. Молитвы не знала. После войны от мамы выучила. Если духом и никакой веры, не знаешь молитвы, хотя бы поблагодари Матерь Божью - это большое дело.
Ирина Петерс: С детства Альбина, как и ее сестра Вероника, ставшая известной пианисткой, проявляла музыкальный талант. Однажды в лагерном бараке ей так захотелось петь, так и кружилась в пыли между нарами и пела. Дверь отворилась, на пороге женщина: "Кто это пел сейчас?". Испуганно: "Я". "Девонька, да у тебя же талант, голос золотой. Как окончится война, скажи родителям, чтобы обязательно учили тебя музыке". Лето 1944, уже несколько дней узники слышат канонаду. Приближается фронт. Он все ближе, ближе, и вот наконец освобождение.
Альбина Витайте: Суматоха. Стали бегать и кричать: не толпитесь, выходите скорее, лагерь минируют. Люди бежали.
Ирина Петерс: Вильнюсский журналист Ирина Арефьева сейчас работает над документальным фильмом об узниках фашистских лагерей. После войны они, спасшиеся, долго считались в СССР людьми второго сорта.
Ирина Арефьева: Превратились в изгоев, их лишили права получить высшее образование, хорошую работу, не могли выехать за границу. Только в 90 годы удалось восстановить справедливость, изменить законодательство в отношении жилья, медицинского обслуживания, пенсионного обеспечения бывших узников нацистских лагерей, они теперь стали в законе. В ноябре 89 года после первого большого сбора малолетних узников фашистских лагерей, всего на территории Литвы было около полусотни подобных лагерей. Бывшие узники вспоминают, рассказывают, рыдают на могилах погибших друзей и родных, хотя могил нет, есть расстрельные ямы, рядом еврейские и русские тоже. Мы решили довести до широкой аудитории эти воспоминания. Знаем о тайных фашистских "фабриках смерти" в Освенциме, Дахау, Треблинке, а о литовских мы не знали. Выросло целое поколение людей, которые не ведают о существовании в годы войны в Вильнюсе гетто, литовского Освенцима.
Ирина Петерс: Альбина Витайте, сейчас возглавляющая совет бывших малолетних узников фашистских концлагерей, получила как и другие денежную компенсацию от Германии. Что для вас 9 мая?
Альбина Витайте: Этот день всегда, пока я жива, святой, просто святой. Потому что нас из ада вытащили. Только благодарить надо советских воинов.
Ирина Петерс: В Литве многие люди - это для них эта оккупация советская, удается ли совместить противоположные оценки?
Альбина Витайте: Это уже политика. Я в политике разочаровалась, и здесь я никакой оценки не хочу давать. Для людей, которые отмечают 9 мая, праздник, и я их поздравляю. Благодарна воинам советским.
Ирина Петерс: Примириться не удастся людям с разными взглядами в Литве?
Альбина Витайте: Не знаю, стоит ли предлагать усилия? Вы понимаете, сама жизнь все продиктует.
Ирина Петерс: Это была Альбина Витайте. Ее детская мечта петь после так и не осуществилась - болезни не позволили, но душевный восторг перед любой музыкой Штрауса, испытанный там, в лагерном бараке, остался с ней навсегда.
Во время войны подростком, ей пришлось пережить ужасы допросов в застенках гестапо и существования в фашистском концлагере. На территории Литвы таких лагерей было около пятидесяти.
Рассказывает наш вильнюсский корреспондент Ирина Петерс.
Ирина Петерс: 82-летняя жительница Вильнюса Альбина Витайте, более 30 лет проработавшая музыкальным редактором на литовском радио, тогда, в 43-м, в 15-летнем в ходе массовых арестов попала в гестапо. Фашисты поначалу пытались использовать жен и детей советских офицеров в качестве, так сказать, живого товара в случае обмена на немецких военнопленных. Но потом арестованных угнали в Германии, еще использовали в жутких медицинских целях. А членам семей советских командиров и руководителей подполья была одна дорога – в расстрельные ямы. Альбину ждало последнее, потому что она была дочерью видного литовского антифашиста Йозеса Витаса. В центре Вильнюса есть здание, наверное, самое мрачное для жителей Литвы, в подвалах которого в разные годы люди подвергались унижениям и жутким пыткам. Гестапо, потом НКВД. Кстати, здесь же томился советский диссидент Сергей Адамович Ковалев, имевший дело уже с КГБ. Так вот, Альбина Витайте и сейчас сюда боится зайти, вспоминается тот, детский страх.
Альбина Витайте: До сих пор думаю: господи, я спущусь и опять меня закроют. Потом все-таки набралась храбрости, зашла, нашла свою камеру.
Ирина Петерс: Что от вас хотели, 15-летней девочки?
Альбина Витайте: Установить, кто же я. Правду говорить нельзя. Всю ночь не спала, молилась как могла, просто просила Бога, чтобы надоумил меня. Я не могу назвать свою настоящую фамилию, фамилию папы. До этого говорили дома: если что, не говори, боже упаси. Потому что папа боролся с фашистами, и организация его так и называлась. Задвижки открываются, берут на допрос, стоят шесть гестаповцев, все в униформе, окружили. Встает из-за стола следователь: как фамилия? Я говорю: Чистякова. Мамина фамилия. Все переглянулись. Я говорю: "Мы остались, семья советского офицера, я ищу работу".
Ирина Петерс: Сколько вы пробыли там?
Альбина Витайте: Месяц в гестапо. Ужасно, не дай бог, если поймали того, за кого охотились. Просто волокли по брусчатке, все в крови.
Ирина Петерс: И вот 6-й решающий допрос. Большинство фашистов, говорит Альбина, давали знать, что не сомневаются, чья она дочь, ведь они так похожи с папой, одно лицо - говорили люди. Последнее слово за главным гестаповцем. Девочка сидит на стуле, от страха до боли сжав подлокотники. На нее кричат, требуют назвать фамилию отца. Главный командует: "Подойти". Она оцепенела, не в силах встать, пальцы не разжимаются. Он в ярости подходит, держа в руках отцовское фото, вглядывается в лицо девочки и вдруг что-то ломается в его собственном лице. Скрывая его, он уходит, швыряет документ с возгласом: "Она не его дочь". "Фамилия этого человека Кляйн, - говорит Альбина. - Не знаю, что произошло. У меня, наверное, единственный ответ: пожалел. Может быть вспомнил своего ребенка". И вот она с сестренкой, братом и мамой в концлагере литовского города Алитус.
Альбина Витайте: Из России, из Белоруссии, из Украины, отступая, угоняли население. Выжигали деревни. Что рассказывали люди - страшно. Такой барак, я его помню даже, № 10 там начинали сортировать людей, которые еще способны работать, покрепче, дальше везли в Германию. Что было страшно - это когда на территорию лагеря врывались две-три машины, начиналась облава детей. Просто ловили детей малолетнего возраста на кровь раненым немцам. Быстро мы все поняли, каких детей они хватали: со светлыми волосами и голубыми глазами. Говорили, что это более родственно немецкой крови. Их вывозили в госпиталя, кровь просто перекачивали немецкому солдату или офицеру.
Ирина Петерс: Из этого ребенка. И он умирал?
Альбина Витайте: Безусловно. Мне это не угрожало, так как у меня темные глаза и темные волосы. Угрожало Вере, сестр, она как раз блондинка с голубыми глазами.
Ирина Петерс: Вероника Витайте - профессор музыкальной академии нынче.
Альбина Витайте: И мы ей с братом вырыли яму недалеко от нашего барака, какой-то дерн нашли, все закрыли, какие-то доски подложили, убежище для нее для одной. Как только выезжали машины, мы ее тут же, а потом не надо было говорить, он сама. Бывало: "Вера, машины!". Она сама бежала и пряталась, лезла в эту яму. Четыре годика.
Ирина Петерс: Ни разу не было опасности, что ее обнаружат?
Альбина Витайте: Постоянно. Пока эти машины находились на территории лагеря, дрожь только била.
Ирина Петерс: Что вы еще помните?
Альбина Витайте: Эти плетки бесконечные, не все, но были очень жестокие. Ходили с плетками, чем угодно детей тут же били, в карцер сажали ни за что, ему чем-то не понравился.
Ирина Петерс: В каких условиях жили?
Альбина Витайте: Бараки, конечно, нары. Осталось впечатление грязи, мусора, смрада.
Ирина Петерс: А что ели?
Альбина Витайте: Баланду.
Ирина Петерс: Многие молодые люди не знают, что такое баланда?
Альбина Витайте: Это все отбросы. Скажем, готовят для работников комендатуры, чистится картошка, морковка, очистки - это все сваливается в один котел, не очень промытое все от земли. Приходили гнать на работу. Как мы были одеты: сами худющие как скелеты, у меня кого-то мужика бушлат. Мы под этот бушлат бидон пришили. У меня на работе, когда я работала, заходил иной раз разговор: "Ой, воровать - это ужасно". Я как-то однажды, уже работая на радио: "А я воровала". "Как, вы?". Я говорю: "Да, я своему брату и сестре каждый день приносила бидон супа и кусочек хлеба".
Ирина Петерс: Можно сказать, что это спасло вас и ваших близких от голода?
Альбина Витайте: Безусловно. Потому что больше никакой подмоги.
Ирина Петерс: Вижу здесь православная икона, и вы упоминали молитву.
Альбина Витайте: Верила я в бога, сколько себя помню. Молитвы не знала. После войны от мамы выучила. Если духом и никакой веры, не знаешь молитвы, хотя бы поблагодари Матерь Божью - это большое дело.
Ирина Петерс: С детства Альбина, как и ее сестра Вероника, ставшая известной пианисткой, проявляла музыкальный талант. Однажды в лагерном бараке ей так захотелось петь, так и кружилась в пыли между нарами и пела. Дверь отворилась, на пороге женщина: "Кто это пел сейчас?". Испуганно: "Я". "Девонька, да у тебя же талант, голос золотой. Как окончится война, скажи родителям, чтобы обязательно учили тебя музыке". Лето 1944, уже несколько дней узники слышат канонаду. Приближается фронт. Он все ближе, ближе, и вот наконец освобождение.
Альбина Витайте: Суматоха. Стали бегать и кричать: не толпитесь, выходите скорее, лагерь минируют. Люди бежали.
Ирина Петерс: Вильнюсский журналист Ирина Арефьева сейчас работает над документальным фильмом об узниках фашистских лагерей. После войны они, спасшиеся, долго считались в СССР людьми второго сорта.
Ирина Арефьева: Превратились в изгоев, их лишили права получить высшее образование, хорошую работу, не могли выехать за границу. Только в 90 годы удалось восстановить справедливость, изменить законодательство в отношении жилья, медицинского обслуживания, пенсионного обеспечения бывших узников нацистских лагерей, они теперь стали в законе. В ноябре 89 года после первого большого сбора малолетних узников фашистских лагерей, всего на территории Литвы было около полусотни подобных лагерей. Бывшие узники вспоминают, рассказывают, рыдают на могилах погибших друзей и родных, хотя могил нет, есть расстрельные ямы, рядом еврейские и русские тоже. Мы решили довести до широкой аудитории эти воспоминания. Знаем о тайных фашистских "фабриках смерти" в Освенциме, Дахау, Треблинке, а о литовских мы не знали. Выросло целое поколение людей, которые не ведают о существовании в годы войны в Вильнюсе гетто, литовского Освенцима.
Ирина Петерс: Альбина Витайте, сейчас возглавляющая совет бывших малолетних узников фашистских концлагерей, получила как и другие денежную компенсацию от Германии. Что для вас 9 мая?
Альбина Витайте: Этот день всегда, пока я жива, святой, просто святой. Потому что нас из ада вытащили. Только благодарить надо советских воинов.
Ирина Петерс: В Литве многие люди - это для них эта оккупация советская, удается ли совместить противоположные оценки?
Альбина Витайте: Это уже политика. Я в политике разочаровалась, и здесь я никакой оценки не хочу давать. Для людей, которые отмечают 9 мая, праздник, и я их поздравляю. Благодарна воинам советским.
Ирина Петерс: Примириться не удастся людям с разными взглядами в Литве?
Альбина Витайте: Не знаю, стоит ли предлагать усилия? Вы понимаете, сама жизнь все продиктует.
Ирина Петерс: Это была Альбина Витайте. Ее детская мечта петь после так и не осуществилась - болезни не позволили, но душевный восторг перед любой музыкой Штрауса, испытанный там, в лагерном бараке, остался с ней навсегда.
