«Доброго здоровья, Анатолий Иванович. Делюсь увиденным. Много окон и дверей, полна горница людей… В одной из ялтинских церквей, той, что на картинке известного итальянца встречает причаливающих путешественников, довелось наблюдать мне редкое по выразительности событие. Оно сложилось в образ, отчасти загадочный. В страстной понедельник, около полудня, храм был полон. Мужчины и женщины в возрасте от 35 до 45 лет, в добротных одеждах, полнолицые, крепкие на вид, сосредоточенно готовились к соборованию. Большинство из них уже держали обрядовые свечи, к ним присоединялись новые. К центральному аналою подойти было нельзя из-за плотности стоящих. Мне пришлось выйти во двор, так как прихожане все прибывали. Полюбовавшись снаружи восточным колоритом храма, я покинул церковный холм. Что же это за образ? Без стариков, калек и сумасшедших. Без пустоты и бедности. Без страха и упрека. Дьяк Илья Запорожец. Миргород».
Были времена, когда ходить в церковь было и опасно, и несолидно – настали времена, когда ходить в церковь стало и безопасно, и солидно. Так всё и начиналось две тысячи лет назад. Христиан долго и жестоко преследуют, потом принимает крещение сам император – тут уж деваться некуда… Повторяется всё и всегда, кроме того, что не повторяется никогда.
«В одной из последних ваших передач, - пишет господин Татаров, - прозвучало письмо о том, что наши люди не желают трудиться, даже если работа есть. Был приведен пример с датским фермером, которому не удаётся наладить работу с нашими трудящимися. Западное христианство смотрит на работу как на обязанность, вменённую человеку за первородный грех. Восточное же христианство решило, что обязанность работать человек принимает на себя добровольно. Поэтому мы, восточные славяне, норовим, по возможности, не работать, а западные народы считают необходимым вкалывать и вкалывать. Вообще же охота работать или не работать определяется нашими потребностями человека, а они зависит от возможностей их удовлетворять. Возможности, в свою очередь определяются свободой. Ради чего трудиться-то? Ответ на этот вопрос зависит от того, насколько свободно человек распоряжается собой. Мы приняли христианство от власти, и принуждения к работе ожидаем тоже от неё. Тунеядство есть порок государственного человека, а не свободного. Поэтому, видимо, мы являемся преимущественно безбожниками и лодырями. Это все, что мне хотелось бы заметить по поводу прочитанного вами письма, Анатолий Иванович», - пишет господин Татаров. Спасибо за письмо, господин Татаров, вы напомнили нам, что между свободой человека и его трудолюбием есть определённая связь – глубокая мысль, и вечно свежая, несмотря на то, что ещё в одном из первых классов школы (не помню, в каком) нам рассказывалось, что рабовладельческий строй уступил место феодальному, потому что рабский труд оказался малопродуктивным. Считается, что в старину русские работали больше и охотнее. Но пословица: «Сколько вбъёшь, столько и въедешь» родилась не в новое время. Жестокое принуждение к труду было всегда, и не только со стороны власти, но и в домашнем быту, оно исходило от главы семейства, под его властью молодёжь, особенно женская, чувствовала себя хуже, чем на барщине. Внутрисемейное крепостное право в целом было покруче внешнего, не случайно сельская молодёжь со всех ног бросилась за большевиками, как только те объявили свободу. Не случайно, видимо, и я всю жизнь наблюдаю огромное воодушевление, с каким люди встречают возможность не работать по случаю праздника. Можно подумать, что не воровство, не членовредительство, не пьянство – самый большой грех, а работа в праздник. При этом никто и не подумает сказать: этот день даётся, чтобы славить с утра до вечера Господа, нет – чтобы бить баклуши и обязательно напиться на законном основании. Это можно было как-то понять во времена тяжёлого мускульного и подневольного труда. Но современный человек даже в селе, даже в страду у телевизора торчит больше, чем в огороде, - и всё равно ликует, как ребёнок, что в день Вознесения ему строго-настрого запрещено работать; возле магазина, слышу, пьяные с утра мои односельчане объясняют друг другу: великий праздник, суровый праздник: запрещает работать. Запрещает работать - значит разрешает, просто приказывает пить. Миллионы живут с глубочайшей уверенностью, что ни за что Господь так не карает, как за работу в сУръёзный церковный праздник. Своими ушами слышу разговор. Старуха – двум мужчинам, отцу и сыну: «Куда это вы направляетесь с утра с топорами?» - «Да подрядились забор одному сделать». - «Праздник же сегодня! Ой, Сашко, ты уж иди, а сын пусть возвращается – ему ещё жить».
Я оказался одним из многих, кому направил свой проект автор следующего письма: «Господи благослови! Я сейчас писал по Саратовской области письмо и удивлялся, сколько интернатов для детей и пенсионеров. А сколько средств идёт на эти программы, так это вам виднее. Так почему сразу город не построить? А папы и мамы будут привлекаться к труду для этого города. Все проблемы можно снять одним городом. Квартир после сьезда пенсионеров хватит всем Сами пенсионеры смогут вести банковский и бухгалтерский учёт всех перечислений. Полностью автономные города пенсионеров и детей. Как Сам Бог, увидев, что всё что сотворил Он, весьма хорошо, и успокоился и отдыхал от всех дел Своих… России необходимы города для детей. Взрослые в них работают, дети живут.
Пяти-шестидневное проживание в мире знаний, спорта, труда и еще раз
знаний. Круглый год без каникул на лето , без остановки в развитии.
Богословие рекомендуется по природе мирозданья. В моем представлении
комната у каждого отдельная. Санузел, кровать, стол, стул, интернет.
Дети будут воспитаны в совершенстве для будущего общественного строя.
Днём взрослые трудятся для детских городов, а вечерами смотрят
новости спорта с детских городов, новости жизни детских городов. Дети и пенсионеры найдут друг в друге огромную поддержку… Каждому городу выделить личный самолёт, личный теплоход, личный вертолёт и земли столько, сколько душе угодно. А кто будет строить? Зеки конечно, они для матери и детей Самого Бога обворуют. А как строить? Двадцать четыре часа в сутки, три смены по восемь часов, где один час на обед».
Мне кажется, не стоит говорить о том, почему этот проект не может быть осуществлён, не стоит тратить слов на его изъяны, незачем объяснять, что жизнь в таком городе оказалась бы сущим адом… Папы и мамы, пишет этот добрый человек, будут привлекаться к труду для этого города… Без привлечения этот добрый человек не представляет себе правильного общества, - без привлечения к труду ли, к той или иной ответственности за то и это, без привлечения к отдыху, разумеется, культурному, ко всяким общественным начинаниям, тоже, разумеется, полезным, каковую полезность будет определять он и его единомышленники или уполномоченные ими лица. Такие письма служат важным дополнением к самым известным – всемирно известным - проектам переустройства мира: от «Города солнца» Кампанеллы до «Коммунистического манифеста». Каждый день убеждаешься, что улучшатели общества – это порода, по меньшей мере - страсть, она может быть такой сильной, что к ней всё подступаются, да никак не подступятся психиатры, только и того, что разродились названием: бред реформаторства. Любопытно, что сегодня в мире нет ни одного такого одержимого среди видных политиков левого толка, коммунистов и социалистов - обычные деляги и жулики, паразитируют на зависти простого люда..

Пишет господин Чудов из Москвы: «Мы, сотрудники академии наук, не можем толкать науку вперед, а назад начальство не позволяет, поэтому толкаем вбок. Нормальный рынок сам, без всякого вмешательства, занимается модернизацией ежедневно. А нашему полурынку без руководства не обойтись. Лучше просто не мешать, но тогда чем загрузить чекистов? У них чешутся руки – как бы все изменить так, чтобы ничего не изменилось. Наши зиц-президент и презимьер показали, что они не имеют представления о том полурынке, в котором мы живём. У них модернизация – это кампания, проводимая сверху. Уши вянут». Автор вспоминает, что представляла собой модернизация по-сталински. Главной особенностью сталинской промышленной политики была, как известно, фантастическая расточительность и бесхозяйственность, что одно и то же. По-научному это называлось экстенсивным развитием: брали количеством, а не качеством, точнее, пытались брать. «Понятие «моральный износ» было изъято, - пишет господин Чудов. - Машину полагалось гонять до полного развала, с многочисленными капремонтами. Стоимость разборки автомобиля для замены подшипника превышала его стоимость в тысячу раз. Производство грузовика ЗИС обходилось в полторы тысячи рублей, а капремонт – в семь. В ремонте были заняты четверть станочников и треть станков. Вождь был бережлив. Потом пошли иные времена: дармовые нефтедоллары. Станков стали выпускать вдвое больше, чем США, тракторов – вчетверо, зерновых комбайнов – в шестнадцать раз, о танках не говорю. Средний срок службы станка в Японии пять лет, гарантия на новый – три года. Как правило, на ремонт средств не тратят. Такая вот модернизация, вполне самодеятельная. На каждого рабочего у нас по-прежнему приходится по начальнику. Вот мы и неконкурентоспособны – всё машиностроение. Интересно, почему президенты США не командуют модернизацией, Это что, их национальная особенность?», - иронизирует автор этого письма. В Советском Союзе высшее руководство действительно решало, сколько и каких станков, тракторов, самолётов, зубных щёток, пилочек для ногтей и всего остального, без исключения, выпускать, и где выпускать, и каким числом рабочих рук, и почём это всё продавать, и где, и сколько кому платить за труд. Поэтому оно, высшее руководство, и только, естественно, оно, принимало решения об индустриализации, коллективизации, мелиорации, интенсификации, специализации и концентрации, химизации, газификации, модернизации… В современной России ни господин Медведев, ни даже Путин не решают, сколько чего, в каком виде и почём, и где, и для чего выпускать, это делается без них, во всяком случае, в отношении большинства вещей, а модернизацию объявляют они. По советской старинке. Дело в том, что их сознание определяется бытиём, которое во многом ещё советское: ведь роль государства, чиновничества в хозяйственной жизни по-прежнему огромна. От социализма Россия отошла, а к капитализму не пришла – не только к демократическому капитализму, но даже к «дикому», хотя это слово и в ходу.

Виктор из Новосибирска: «Российское общество отброшено в средневековье. Президент не президент, а князец Бекбулатович при Иване Грозном. Реальных возможностей для каких либо действий нет. Если бы г-н Медведев был честным человеком, он должен был бы уже уйти в отставку. Быть говорящей головой при всесильном премьере постыдно и недостойно. Медведева пихает каждый мелкий чиновник, демонстрируя свою лояльность реальному правителю. Хор, исполняющий арию "тень знай своё место", разросся уже до замов президента. Позорная ситуация не только для президента, но и для всего государства. Уж лучше бы Медведев хлопнул дверью», - я исправил в этом письме несколько опечаток. Ей-Богу, друзья, когда читаешь такие ваши высказывания, то невольно жалеешь этого человека, виноватого, может быть, только в том, что ему не хватает самоуважения.
На некоторые обобщения в связи с этим наталкивает следующее письмо, оно из Румынии: «По моему мнению, не очень важно, кто там петух а кто курица. Важно, как работают, и как это отражается на благополучии людей. Не буду судить о России. У нас в Румынии тоже образовался тандем: президент-премьер, в котором премьер - послушный мальчик. Два года назад, когда разразился кризис, заморозили все доходы бюджетников и пенсионеров, заключили договОр с МВФ. на днях по рекомендации МВФ объявили о сокращении зарплат на 25 процентов и пенсий на 15 (при средней пенсии в 700 лей =150 евро), отменяются все субсидии : на отопление, транспорт и т. д., вводится налог на пенсии. а цены у нас почти московские», - пишет румынский слушатель «Свободы».

Следующее письмо: «Уважаемые господа! Вызывает недоумение позиция считающей себя объективной радиостанции "Свобода" по вопросу о судах присяжных. В эфире звучат исключительно голоса их сторонников, причем, суды присяжных объявляются истиной в последней инстанции, идеалом юриспруденции, а аргументы их противников - проявлением традиций русско-советского обвинительного уклона и правового беспредела. Мало-мальски профессиональный журналист, независимо от своей позиции, должен был упомянуть факт, возможно, неизвестный воспитанным на голливудских фильмах гражданам. Суды присяжных отнюдь не являются общепринятой практикой даже во всех западных так называемых демократических странах. Они действуют в США и Великобритании, отчасти в унаследовавших британскую судебную систему Австралии, Канаде, Индии, в некоторых других бывших британских колониях, в ограниченном объеме и с ограниченными полномочиями - в Италии, Бразилии, Норвегии и Франции, ну и частично в современной России. И все!!! Даже если считать миллиардный Китай, латиноамериканские, исламские и азиатские страны царством беззакония и произвола, остается тот факт, что в БОЛЬШИНСТВЕ общепризнанно демократических европейских стран правосудие прекрасно обходится без "суда толпы" и никто за него всерьез не борется, этот вопрос вообще не стоит в повестке дня... Понятно, что сотрудники «Свободы» получают зарплату от Госдепартамента США и насаждают американские ценности, но стоило бы им вспомнить слова одного их бывшего коллеги: "Допустима свобода мнений, но не свобода фактов", - говорится в этом письме. Интересно подумать, почему сторонники суда присяжных в России проявляют такую настойчивость, не смотрят по сторонам, не обращают особого внимания на страны, которые благополучно обходятся без присяжных. Борьба за суд присяжных в России ещё со времён крепостничества – это борьба за демократию, за демократическую законность. Скажем сильнее и точнее: это была борьба против рабства, против рабства почти в буквальном смысле слова. Думающие люди приходили в отчаяние от того, что творилось в российских судах, что представляла собой полиция, следствие. Волосы встают дыбом, когда читаешь... Трудно решить, когда было страшнее: когда писали Герцен и Салтыков-Щедрин или теперь. В середине пятидесятых годов девятнадцатого века в тогдашнем самиздате ходило запрещённое цензурой стихотворение видного славянофила Хомякова «Россия», знаменитое стихотворение:
В судах черна неправдой черной
И игом рабства клеймена;
Безбожной лести, лжи тлетворной,
И лени мертвой и позорной,
И всякой мерзости полна!
В суде присяжных видели хоть какую-то преграду произволу, неумелости, недобросовестности, несамостоятельности судебной власти. Совесть и здравый смысл простого человека - это была последняя надежда тогда, так, пожалуй, и теперь. Если бы Россия была правовым государством, дело могло бы решиться опытом: попробовали то, попробовали это и остановились на самом удачном варианте. Но когда решение по любому более или менее существенному делу выносится за стенами суда, спор о том, нужны или не нужны присяжные, неизбежно становится спором о том, жить ли России по закону или так, как сейчас. И кто-то из тех, кто хочет законности, будет выступать за суд присяжных, даже если не очень в него верит. Это называется логикой борьбы – коварная штука, она заставляет людей идти против своих убеждений. И, конечно, людям свойственно гнать от себя некоторые простые, но неудобные вопросы. Например: если может быть устроен выборный спектакль с участием миллионов вроде бы свободных избирателей, то почему не может быть устроен судебный спектакль с участием двенадцати вроде бы свободных присяжных?

Автор следующего письма прочитал недавно книгу Ремарка «Время жить и время умирать». Читаю из его письма на «Свободу»: «Интересно следующее. Очевидно, Ремарка в симпатии к нацистам не заподозришь. Как он описывает бомбардировки немецкого города – явное преувеличение. Если бы было столько жертв, то пол-Германии бы погибло. Но вот тыловая жизнь – 1944-й год, и в городе работают пивные и рестораны, у работницы на фабрике в воскресенье выходной... Не знаю, конечно, специально не изучал, но представить себе пивную в каком-нибудь Саратове 1944-го года непросто. Пива, по-моему, в СССР в войну вообще не производили», - говорится в этом письме.
Пивную – приличную пивную, как и ресторан в «каком-нибудь Саратове», трудно себе представить и в мирное советское время, даже спустя десятилетия после победы над Германией – так их было мало по тогдашним западным меркам и по нынешним – российским. Во время войны производилось, в общем, почти всё, что и до войны, другое дело - в каких объёмах… С началом войны было полностью прекращено снабжение потребительскими товарами сельской местности. Советская деревня должна была перейти на самообеспечение. То же в немалой степени – и город, но в городах кое-что распределялось по карточкам, в первую очередь – хлеб.

В одной и предыдущих передач прозвучало письмо давнего слушателя «Свободы», который пишет мне много лет, неизменно начиная так: «Уважаемый американский наймит!» а заканчивает так: «Смерть американским убийцам, смерть их пособникам». Предыдущее письмо показалось мне странным: ругает меня за подрыв России посредством микрофона радио «Свобода» и одновременно поносит Путина – именно поносит, отзывается о нём так издевательски, как ни один сотрудник «Свободы» никогда себе не позволял и не позволит, и не только о Путине, а обо всей его партии «Единая Россия»; партия – его, он считается её вождём, а членом её не является, чего не вмещает голова этого нашего слушателя. Вот что он ответил на моё удивление. Читаю: «Мое отношение к подрывным передачам иностранных радиостанций сродни пушкинскому чувству: "Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног - но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство" (А. С. Пушкин. Из письма П. А. Вяземскому, 27 мая 1826 г.). И мне еще неприятнее, если подрывную передачу на иностранной радиостанции ведет бывший соотечественник - будь он хоть уважаемым Виктором Некрасовым. Хотя передачи, которые ведут эти бывшие, и люди, на них приглашаемые, могут быть очень интересными, а сведения, сообщаемые в них, весьма полезными, такие передачи направлены против моей страны. Когда я был пионером (давши клятву бороться за дело Ленина-Сталина), председатель совета пионерского отряда выбирался из пионеров. И как можно возглавлять политическую партию, не будучи ее членом, мне не постигнуть. Для характеристики единоросов литературного слова не подобрать. Будьте здоровы. Глядач-слухач». «Глядач-слухач – это по-украински, по-русски будет – зритель-слушатель. Событие, которое надо отметить. Впервые за много лет он заканчивает своё письмо пожеланием не смерти мне и моим собратьям, а – здоровья. Я не поверил своим глазам. Но и это письмо, как вы слышали, отличается той же странностью, что и предыдущее. Человек запрещает нам разделять его неодобрительное чувство к российским делам, побивает нас авторитетом самого Пушкина, и здесь же опять обрушивается на Путина и его единоросов, то есть, прямо участвует в той «подрывной» деятельности, за которую нас давно и убеждённо осуждает. Я объясняю это тем, что путинская «партия» его уже «достала» так, что больше нет мочи подчиняться логике. А слова Пушкина, что ему досадно, когда его презрение к отечеству с ним разделяет иностранец, - это очень точные, очень глубокие и очень понятные слова: он ведь не только презирает своё отечество, а и любит его, у иностранца же – одно презрение. Тут лишний раз и вспомнишь злосчастную западную политкорректность как почти религию наших дней. Уважение к чувствам других, доведённое упорным самовоспитанием до привычки… Эта привычка, как все проявления человека, - палка о двух концах, люди по наивности или глупости то и дело перебарщивают, но позади столько бед от нетерпимости, что невольно думаешь: избыток политкорректности всё-таки лучше, чем избыток злобы. Среднего-то не дано, сколько о нём ни мечтай…