Кристина Горелик: Об интернатах в системах соцзащиты и образования, чем они отличаются друг от друга и насколько они закрыты от общества, я сегодня буду говорить со Светланой Сотсковой - директором Серпуховского коррекционного дома-интерната, Ольгой Ермолаевой, заместителем директора Центра психолого-медико-социального сопровождения Московской области, Георгием Крюковым, исполнительным директором Благотворительного Фонда "Абсолют - Помощь", а также с нами на телефонной связи из петербурга Мария Островская, руководитель общественной организации «Перспективы».
Давайте для начала мы все-таки решим для себя, что такое интернаты, поскольку они бывают разных типов, есть коррекционные, есть дома-школы, есть психоневрологические интернаты, но все это закрытые заведения. Давайте, Светлана Юрьевна, мы с вас начнем, поскольку вы все-таки директор такого коррекционного дома-интерната, расскажите, какие там существуют градации, потому что простому человеку понять практически это невозможно. По-моему, там в одном интернате бывает 8 типов.
Светлана Сотскова: Нет, о типах у нас расскажет Ольга Витальевна, она знает как раз о всех градациях.
Кристина Горелик: А вы не знаете?
Светлана Сотскова: Почему, я знаю. Я являюсь представителем одного типа учреждения, поэтому буду рассказывать конкретно о своем.
Кристина Горелик: Какой у вас тип?
Светлана Сотскова: У нас учреждение 8 типа - для детей с ограниченными возможностями здоровья, с легкой умственной отсталостью. Дети приходят туда по путевкам Министерства образования, по заключению медико-педагогической комиссии, и обучаются там с 1 по 9 класс. Затем, заканчивая школу-интернат, они направляются в профессиональное училище, где получают специальность, чаще получают не одну специальность, а несколько и затем трудоустраиваются. У нас есть два училища, которые нас с удовольствием получают, и мы очень рады что такое взаимодействие. Это 114 профессиональный лицей и профессиональное училище 23. Это все Московская область.
Кристина Горелик: Какие они могут предложить профессии и чему научить этих деток?
Светлана Сотскова: Дети получают специальность озеленителя, маляра-штукатура, швея, достаточно хорошие специальности. Затем дети могут устраиваться на работу.
Кристина Горелик: Вот сколько устроено, как вы следите за ними, давайте Ольге Витальевне зададим вопрос про эти 8 типов и еще другие виды учреждений, и вернемся потом к нашим детям.
Ольга Ермолаева: Вообще существует 8 видов. Первый вид учреждений – это для обучения глухих, первый и второй вид. Первый вид – это дети глухие, второй вид – это дети слабослышащие обучаются в таких школах. Это школы, школы-интернаты. Третий – это слепые дети обучаются. Четвертый - слабовидящие дети. Пятый тип с нарушениями речи, с тяжелыми нарушениями речи. Шестой вид - это школы-интернаты для детей с нарушением опорно-двигательного аппарата, в том числе для детей с детским церебральным параличом. У нас таких две в Московской области школы. И седьмой вид – это школы для детей с задержкой психического развития. Надо отметить, что в Московской области в общеобразовательных школах большое количество классов для этих категорий детей, которые очень успешно функционируют и оказывается там хорошая помощь. И восьмой вид, о котором говорила Светлана Юрьевна, это для детей с нарушением интеллекта и умственно-отсталых детей.
Кристина Горелик: А по Московской области знаете, сколько таких учреждений функционирует.
Ольга Ермолаева: Всего 64 образовательных учреждений.
Кристина Горелик: То есть только в одной Московской области 64 подобных учреждений? А сколько у вас в вашем интернате деток на данный момент находится?
Светлана Сотскова: Сейчас 81 ребенок. Как правило, это количество может увеличиваться, бывает и 90, и 96. Последнее время количество держится от 80 до 85.
Кристина Горелик: В течение многих лет?
Светлана Сотскова: В течение трех лет.
Кристина Горелик: А сколько вы каждый год выпускаете детей?
Светлана Сотскова: От 9 до 12 человек.
Кристина Горелик: От 9 до 12 человек из 65 учреждений – это много довольно детей выходит в жизнь.
Георгий Крюков: 79 учреждений в области. Кстати говоря, данные по России. По России на начало этого года было 1866 коррекционных учреждений, из которых большинство, как и в области, учреждения 8 вида для детей с умственной отсталостью.
Кристина Горелик: Но это мы все говорим про учреждения, которые в систему образования входят сейчас. Даже мы не говорим про образование, которое входит в систему соцзащиты.
Георгий Крюков: Есть еще сеть учреждений социальной защиты, дома-интернаты, в которых обучаются дети с более тяжелыми дефектами.
Кристина Горелик: То есть их еще больше, таких заведений, в принципе по России, если все вместе считать, соцзащита и образование. И все считаются закрытыми учреждениями?
Ольга Ермолаева: Почему закрытыми учреждениями? От кого они закрыты?
Кристина Горелик: Общество может придти туда?
Георгий Крюков: Надо приходить.
Кристина Горелик: Я пришла, например, рядом детский дом.
Георгий Крюков: Замечательно.
Кристина Горелик: Пустят меня посмотреть?
Георгий Крюков: Будете волонтером, поможете чем-то.
Кристина Горелик: Мария, мне хочется вас подключить к разговору. По-моему, в последнее время у вас какая-то острая конфликтная ситуация, вас пытаются вытеснить из дома-интерната. Расскажите, может просто человек придти в интернат и сказать: я хочу посмотреть на деток.
Мария Островская: Между интернатами системы образования и интернатами системы соцзащиты есть большая разница. В системе соцзащиты, конечно, ситуация отличается. Мы работаем в самом большом интернате точно Северо-запада, а по-моему, кажется, России, в нем находится более 550 детей.
Кристина Горелик: Это в одном учреждении?
Мария Островская: В одном учреждении. Это очень много, этим трудно управлять. Конечно, вообще говоря, давно уже признано неправильным. Интернаты нуждаются в разукрупнении, но пока, конечно, до этого руки не доходят, эта система сохраняется. Это дом-интернат для детей с проблемами в умственном развитии. Но на самом деле там находится большое количество детей, которые имеют множественные нарушения развития или так называемый сложный дефект. Это одна из проблем существующих. Потому что в системе образования эти 8 видов имеют свои преимущества, а имеют серьезные недостатки. Дело в том, что есть большое количество детей, которые имеют несколько нарушений сразу. Например, слабовидящий…
Кристина Горелик: Да, несколько диагнозов. Вы предупредили мой вопрос к Ольге Витальевне на этот счет.
Мария Островская: Мы на самом деле, поскольку работаем с такими детьми в семьях, то мы знаем в системе образования, что ребенку со сложным дефектом очень трудно попасть в систему образования. Он как бы проваливается между разными видами. Его в одно место не берут, потому что один вид ограничений, где не умеют работать с такими видом ограничения. Понятна ситуация. В соцзащите, понятно, там берут всех, и часть детей, хорошая часть детей вообще не получает никакого образования, есть так называемые "группы милосердия", в которых находятся так называемые лежачие дети, на самом деле они не были бы лежачими, если бы было достаточное количество колясок, приспособлений для перемещения. Но поскольку часто их нет и рук нет, то они становятся лежачими.
Кристина Горелик: А волонтеров туда не пускают или нет столько волонтеров, тоже проблема?
Мария Островская: Вообще всегда пускали волонтеров. Ситуация меняется в последнее время очень резко, особенно после псковских событий, когда псковские волонтеры дома престарелых сделали публикацию в интернете, бросили ссылку на сайт президента возник скандал, поувольняли директоров. И президент сказал, что он возьмет интернаты под свой контроль. С этого момента всем нам стало очень плохо.
Кристина Горелик: Волонтерам, вы имеете в виду, общественным организациям?
Мария Островская: Да.
Кристина Горелик: Испугались?
Мария Островская: Испугались и вытесняют со страшной силой. До этого мы много там работали. На самом деле мы работаем и в детском, и во взрослом интернате, и у нас по 40 сотрудников и по 20 волонтеров, которые приходят каждый день, плюс еще есть волонтеры, которые приходят по выходным - это целая армия народу. Мы успешно взаимодействовали на протяжении многих лет, 15 лет мы работаем с администрацией в сотрудничестве. Конечно, я не могу сказать, что все было безоблачно, потому что с волонтерами непросто работать, их надо тоже отрегулировать.
Кристина Горелик: Но не зарегулировать, наверное, как это хотят сейчас сделать.
Мария Островская: Именно, конечно. Мы работали очень прилично, у нас были механизмы взаимодействия, и на самом деле сотрудничество развивалось, даже было модельным образцом, который представлялся на многих конференциях. Но сейчас ситуация совсем другая, и сейчас, собственно, пытаются, нам не говорят прямо "уходите", потому что комитет по социальной политике очень поддерживает нашу деятельность, но дирекция интерната делает все, чтобы нас как можно скорее...
Кристина Горелик: Не будет вас поддерживать комитет, и не будут совсем пускать.
Мария Островская: Скажем, он нас поддерживал очень долго, но в последний момент последние два письма мы получили, что разбирайтесь сами, комитет не призван разруливать проблемы, директора имеют широкие полномочия самостоятельные, так что с ними и решайте ваши проблемы.
Кристина Горелик: Судя по всему, Светлана Юрьевна, вы пока пускаете к себе волонтеров, не боитесь волонтеров? Лишние глаза, как говорят.
Георгий Крюков: Особенностью их интерната является, что полностью сиротский интернат.
Кристина Горелик: Социальные сироты или нет у них родителей ни мамы, ни папы?
Светлана Сотскова: Есть и такая категория, и другая. Если брать общее количество, то у меня всего 19 из общего количества круглых сирот, все остальные дети - социальное сиротство.
Кристина Горелик: То есть при живых родителях получается.
Светлана Сотскова: Да, конечно.
Кристина Горелик: Скажите, а с родителями, с кровной семьей работаете как-то? Может быть их лучше в семью отдать. Сейчас существует такое поветрие, что ребенку лучше жить в семье. Понятно, что надо смотреть, какая семья, естественно, но может если какие-то провести, специальную работу провести, то можно этого ребенка отдать в семью?
Светлана Сотскова: Ребенка в семью, конечно, можно, но нужно огромную работу провести, и мы такую работу проводим. Конечно, не всегда это получается с родителями напрямую. Работа осуществляется с родственниками, чаще всего с дальними родственниками. В любом случае ребенок не может жить самостоятельно. Поэтому, конечно, мы ищем близких, которые могут его поддержать.
Кристина Горелик: Сколько вам удается пристроить детей?
Светлана Сотскова: Если в течение трех-четырех последних лет, я бы сказала так, что у меня устроено к родственникам или маму восстановили в правах или кто-то забрал, получается всего 6 человек. Но это большое количество по отношению к родственникам. Чаще всего усыновляют, как и в детских домах, посторонние люди.
Кристина Горелик: Много у вас усыновлений?
Светлана Сотскова: Нет. Хотя в коррекционной школе, конечно, может быть этот процент не такой высокий, как в детском доме.
Кристина Горелик: Наверное, усыновляют больше таких детей иностранцы? Потому что культура у них несколько другая, они могут брать таких детей, в отличие от российских семей, которые говорят, что нам бы только здорового ребеночка, нам не нужны дети с такими диагнозами.
Светлана Сотскова: Я бы не сказала, что иностранные граждане проявляют большую активность, чем наши русские.
Кристина Горелик: Соотношение у вас есть какое-то?
Светлана Сотскова: Я бы сказала, что нет. Я бы сказала, что больше часть русских.
Кристина Горелик: То есть, как правило, у них в семье такой ребенок, и они знают, как обращаться или просто у них нет детей, хотят такого ребенка?
Светлана Сотскова: Скорее последний вариант. Я говорю о единицах - это небольшой процент. Что двигает родителями, которые собираются усыновить ребенка, почему они не идут в обычный детский дом, а идут в школу коррекционную, здесь… Просто понравился ребенок, общение личное. Если понравился ребенок, неважно, какие у него заболевания, неважно, какие у него отклонения.
Кристина Горелик: А не может быть здесь финансовая сторона вопроса, там одинаковые пособия?
Светлана Сотскова: Совершенно одинаковые.
Кристина Горелик: Тут не может быть какого-то такого интереса?
Светлана Сотскова: Единственное, что если это опять же патронат над ребенком-инвалидом, то здесь немного сумма увеличена.
Кристина Горелик: Какое пособие?
Светлана Сотскова: 5 тысяч, если это патронатный воспитатель.
Георгий Крюков: Плюс инвалидность.
Светлана Сотскова: Если с инвалидностью, то 7 с половиной.
Ольга Ермолаева: Ситуация какая: у Светланы Юрьевны школьники, поэтому вопрос усыновления здесь в любом случае, хоть та сторона, иностранные граждане и наши российские граждане, естественно, предпочитают усыновление детей в более раннем возрасте, до школы. Это, к сожалению, это не наши, не дошкольные.
Кристина Горелик: Это общая тенденция.
Ольга Ермолаева: Здесь это общая тенденция. И определять на сегодняшний день, у нас в Московской области создана служба и при центрах сопровождения будет, и при нашем центре эта служба, когда проводится тестирование родителей на возможность дальнейшего усыновления. То есть возможность дать ребенка. Потому что дети идут очень проблемные. И если мы сейчас говорим о том, что мы здесь не в курсе тех проблем, которые существуют в коррекционных, они могут быть закрыты или открыты, то естественно у тех людей, которые хотят взять на воспитание больного ребенка, не всегда имеется объективная картина состояния его здоровья.
Кристина Горелик: Надо открывать школы для родителей-усыновителей.
Ольга Ермолаева: Совершенно верно. Сейчас школа, учеба, семинары уже проводятся. У нас пробные такие шаги при центре, но эта служба начинает в области развиваться.
Кристина Горелик: Отказов бывает много потом – это же дополнительная травма.
Ольга Ермолаева: Совершенно верно. Для этого службы созданы у нас.
Георгий Крюков: Другая принципиальная проблем есть, которую должна государство решить - это отсутствие перспективы у тех, кто в домах-интернатах.
Кристина Горелик: Именно соцзащиты имеется в виду?
Георгий Крюков: Соцзащиты. Потому что в образовании они уходят в училище, потом в жизнь, устраиваются на работу, в интернате просто некуда идти. Куда он переходит? В дом-интернат для престарелых соцзащиты. Пансионаты для молодежи это очень мало, где есть. Да, в Питере, есть в Петергофе, уважаемый директор, где он сам организует постинтернатное сопровождение, мастерские, где потом живут учащиеся. Но часто во многих регионах, во многих местах просто нет. Действительно, даже если их развивали и учили в домах-интернатах для детей, а потом он сразу попадает к бывшим уголовникам и прочим таким пьяницам, и вместе с ними доживает жизнь в таком доме-интернате довольно тоскливо. Перспектив нет пока.
Кристина Горелик: Может быть сделать общую систему? Мария, давайте вас послушаем.
Мария Островская: Я хотела сказать на самом деле о двух вещах. Мы работаем как раз во взрослом психоневрологическом интернате, потому что, как совершенно справедливо сказал коллега, у детей, которые выросли в интернате соцзащиты, перспективы нет в настоящий момент у нас в стране, и они попадают в психоневрологические интернаты, где и престарелые, и уголовники, и алкоголики, и психически больные, все вместе находятся. То есть интернаты у нас организованы по принципу всего, что не нужно обществу, вот оно туда свозится. Конечно, все это печально. Мы стараемся улучшить жизнь наших бывших воспитанников, конечно, что-то делается, но все равно такие…
Кристина Горелик: А вас обязаны туда пускать или могут пустить, а могут не пустить?
Мария Островская: Могут пустить, могут не пустить.
Кристина Горелик: Это как-то законодательно регулируется?
Мария Островская: Безусловно. Про психоневрологические интернаты есть некоторое законодательное противоречие. С одной стороны, общественная организация может туда входить только по согласованию с администрацией. С другой стороны, никто в психоневрологическом интернате не может возбранять посещение проживающих там людей, кем бы то ни было, кем угодно.
Кристина Горелик: Это противоречие между какими законами – местными, федеральными?
Мария Островская: Это противоречие между двумя федеральными законами. В общем-то это противоречие сохраняется, нет никаких прецедентов судебного решения по этому поводу, к счастью, до этого не доходило. Но у нас как раз со взрослым интернатом нет никаких проблем.
Кристина Горелик: А может быть к сожалению до этого не доходило, может быть какую-то законодательную практику разработал в этой области, чтобы администрация знала как действовать и сами общественные организации знали, как действовать в том или ином случае.
Мария Островская: Это тот самый конфликт интересов. С одной стороны я заинтересована, чтобы все было мирно и нас пускали. С другой стороны, все мы заинтересованы в глобальном решении проблем, для этого важно создавать какие-то прецеденты, в том числе и конфликтные. И вот мы в этом противоречии сидим, собственно. И как только возникает какой-нибудь конфликтный прецедент или огласка, сразу практикам становится плохо, потому что они становятся опасны. Такой конфликт интересов наблюдается. Но на нашей практике, да, мы рады тому, что у нас все мирно во взрослом интернате, наша деятельность приветствуется и нас туда пускают, и все вроде хорошо. Много делается в сотрудничестве с интернатом – мастерские, театр, арт-студии, волонтеров куча помогает.
Кристина Горелик: Это хороший психоневрологический интернат?
Мария Островская: Вы знаете, мне кажется, что вообще очень важно было бы, чтобы на законодательном уровне было бы закреплено, что не только государство должно заботиться о таких людях и оказывать им социальные услуги, но что эти люди имеют право в том числе получать услуги от негосударственных организаций. Так, как это сделано в большинстве европейских стран, когда государство финансирует определенный объем социальных услуг, предоставляемых инвалиду, а он решает, где ему покупать их. Например, в Германии государственных учреждений вообще нет, которые оказывают услуги людям с инвалидностью, даже услуги по проживанию.
Кристина Горелик: Только частные?
Мария Островская: Да, только частные. Но при этом эти частные на 99% финансируются государством.
Кристина Горелик: Это государственно-частное партнерство так называемое.
Мария Островская: Да, именно.
Кристина Горелик: Но у нас в России государственно-частное партнерство может разные формы принять. У нас вообще института нет, не разработано государственно-частное партнерство.
Мария Островская: У нас, к сожалению, самое передовое, что может быть в ближайшее время - это так называемый госзаказ, когда государство покупает у негосударственных организаций социальные услуги. Такое планируется, и в Петербурге уже работает отчасти. Но в нашей сфере только начнется. Но это все равно означает, что государство проводит тендеры, закупает. Не сам клиент решает, у кого получить такие услуги. И таким образом конкуренция уже чисто административная идет в тендерах за стоимость услуг и так далее. Но реально качество услуг может оценить только сам клиент. И нормально, если он управляет деньгами и сам решает, где ему жить, например, в каком интернатом учреждении. Тогда запускаются конкурентные механизмы, и интернаты начинаются бороться за то, чтобы предоставить максимум индивидуальных возможностей этому конкретному лицу.
Кристина Горелик: Но это пока из области фантастики.
Мария Островская: Абсолютно из области фантастики, к сожалению.
Кристина Горелик: Мы уже заканчиваем я хотела последнее слово, Светлана Юрьевна, вы как директор серпуховской коррекционной школы-интерната, доступ общественных организаций, чтобы было на законодательном уровне, хотели бы вы или нет сами?
Светлана Сотскова: В принципе на уровне нашей школы вариант общения с такими организациями решен.
Кристина Горелик: Администрация и общественная организация. А чтобы это было по закону четко прописано, хотели бы или нет?
Светлана Сотскова: Конечно, хочется, чтобы законодательство шло вместе с нами, развивалось, мы проводили ту работу, которую проводим сейчас, и улучшали ее. Дети ни в чем не нуждались, а общественные организации могли работать во всех учреждениях, не только хороших учреждениях Московской области, но и везде.
Кристина Горелик: В продолжение темы закрытых учреждений, о которых мы говорили в первой части программы: в интернете появились видеообращение родственников, которые рассказали о похищении детей и помещении их в психиатрическую больницу, без ведома родителей. Об этом пишет в авторской рубрике на сайте Радио Свобода Валерий Панюшкин. Приведу отрывки из его рубрики.
Валерий Панюшкин: С тех пор, как появился Youtube и завелась мода размещать в Youtube всяческие обращения к президенту ли, к премьеру ли или просто urbi et orbi, безмолвствовавший прежде веками народ заговорил. И его манера говорить производит удручающее впечатление.
Речь даже не идет о недавней волне видеообращений милиционеров, каковые видеообращения почти все были замешаны на нытье о низкой зарплате и тем низводили благородные попытки защитить справедливость до банальных поисков корма. Речь идет о видеообращениях действительно отчаянных, самых отчаянных на свете – о видеообращениях взрослых, которые потеряли или чуть было не потеряли детей. Речь идет о таких обращениях, как, например, вот это, и подобных обращений довольно много в сети.
Для тех, кому лень идти по ссылке, перескажу в двух словах. В городе Омске два пятнадцатилетних мальчика пошли в поликлинику сдавать какие-то анализы, но в поликлинике их задержали и поместили в психиатрическую больницу. (Как это задержали? Что значит поместили? Почему два взрослых парня не смогли позвонить домой?)
Несколько дней родители искали детей с милицией, а потом позвонила из психиатрической больницы то ли медсестра, то ли санитарка и сказала, чтобы детей родители немедленно забирали хоть силой, хоть штурмом, потому что иначе назавтра их продадут на органы. (Дикость какая-то! Какие органы? Нам рассказывают реальную историю или это бред параноика, насмотревшегося НТВ?)
Собрав знакомых и родственников, вызвав милиционера, родители перекрыли все выходы из психиатрической больницы, однако же врач отказывался детей отдавать, а сам сказал мальчикам, что это мать продала их на органы. (Театр абсурда какой-то! Ничто из вышеперечисленного невозможно даже в болезненных фантазиях ведущего телепрограммы "Максимум"!)
Наконец часа через два детей все же отдали и на следующий день – нет, не посадили в тюрьму врача, а стали искать среди персонала психиатрической больницы санитарку, которая позвонила родителям и тем нарушила производственную дисциплину.
Замечательно при этом, что обращение записывает не мать пропавших детей, а старшая сестра матери. Имена детей в обращении не называются. Фамилии врачей, следователей не называются. Номер психиатрической больницы – не известен. ЖЖ-юзер, первым выложивший видеообращение в Интернет, уничтожил свой живой журнал.
Если бы даже я… Если бы даже вся прогрессивная мировая общественность хотела помочь этим несчастным людям и прекратить незаконный оборот донорских органов, помочь им было бы невозможно, ибо бог знает какими полицейскими ресурсами надо располагать, чтобы расследовать эту историю или хотя бы узнать имена пострадавших.
Они боялись называть свои имена? Это весьма понятно. Но зачем обращаться за помощью, если не сообщаешь, куда именно должна прийти помощь?
Парадоксальным образом, именно абсурдность этой истории, именно косноязычие видеообращения заставляет меня думать, что описанные выше события действительно имели место. Я много раз замечал, что у нас в России чем абсурднее история, тем правдоподобней.
Еще правдоподобнее предположить, что безумные врачи, сговорившись с безумными бандитами, чей черный автомобиль стоял возле психушки, когда родители пришли выручать детей, бог знает зачем захватили детей и бог знает зачем потом отдали. А в воспаленном мозгу родителей и родственников история эта замкнулась на торговлю органами, про которую рассказывали по телевизору накануне. И чувство вселенской несправедливости, заменяющее гражданам нашим душу, заставило женщину, никогда не участвовавшую в школьных диспутах, говорить urbi et orbi. И вот что получилось.
Народ больше не безмолвствует. Но лучше бы он безмолвствовал, честное слово, если уж не умеет говорить прямо, смело и внятно.
Кристина Горелик: Полностью рубрику Валерия Панюшкина вы сможете прочитать на нашем сайте. Свобода ньюс.ру.
Следственный Комитет при прокуратуре России по Омской области после того, как семья разместила видео-обращение в интернете и предала широкой огласке подробности этой истории, решил возобновить проверку по факту нахождения подростков в психиатрической больнице без ведома родителей.
Интернет-портал «Омск политический» опубликовал информацию, полученную от Cтаршего помощника руководителя СКП России по Омской области Ларисы Болдиновой. Согласно официальной информации, 9 апреля этого года в Следственный комитет по Омской области поступило заявление от жителя города Омска о незаконном нахождении его несовершеннолетних детей в психиатрической больнице. По данному факту была проведена проверка. В ходе проверки установлено, что братья Жаслан и Руслан по направлению из военкомата с 5 до 9 апреля (то есть четыре дня) этого года проходили в психиатрической больнице медицинское обследование для определения годности к службе в армии. О госпитализации детей их родители своевременно уведомлены не были. 9 апреля подростков из больницы забрали родители.
Следователи отказались возбуждать уголовное дело, ссылаясь на отсутствие в действиях врачей признаков преступления.
В настоящее время, именно в связи с появлением ряда сообщений в средствах массовой информации о похищении братьев, была начата на днях дополнительная проверка, в ходе которой, уверяет следственный комитет омской области, будут выяснены все обстоятельства нахождения детей в стационаре.
Мы будем следить за тем, чем закончится эта история.
Законопроект, который расширяет полномочия ФСБ и предусматривает штрафы и аресты до 15 суток за неповиновение требованиям и воспрепятствованию работе сотрудников спецслужб вызывал бурю негодования у правозащитников, политической оппозиции и независимых журналистов.
За принятие этого законопроекта в первом чтении проголосовали только 313 депутатов из "Единой России", представители всех остальных думских фракций - КПРФ, ЛДПР и "Справедливой России" – были «против».
Согласно законопроекту руководитель ФСБ или его заместитель вправе объявить любому гражданину официальное предостережение о недопустимости действий, которые могут создать условия для совершения преступлений. Данное предостережение является обязательным для исполнения, для его вынесения гражданин лично вызывается в органы ФСБ. За неповиновение – грозит штраф в размере от 500 до тысячи рублей, либо административный арест до 15 суток. Должностное лицо может быть оштрафовано на сумму от 1 тысячи до 3 тысяч рублей, а юридическое лицо - от 10 тысяч до 50 тысяч рублей.
Авторы законопроекта прямо указывают на то, что отдельные СМИ «открыто способствуют формированию негативных процессов в духовной сфере, утверждению культа индивидуализма и насилия, неверию в способность государства защитить своих граждан, фактически вовлекая молодежь в экстремистскую деятельность»
По мнению представителей спецслужб, законопроект о подобных предупреждениях гражданам не нарушает их прав и свобод. А по мнению правозащитников, законопроект усилит давление на СМИ и «несогласных». Если закон будет принят, то редактор любого СМИ, не подчинившийся требованию ФСБ убрать с сайта "неправильную" публикацию, может быть арестован на 15 суток. Что касается граждан, то участие в несанкционированном митинге тоже может считаться подобным правонарушением. В спецслужбах есть специальные списки правозащитников и оппозиционеров, за которыми ФСБ ведет настоящую слежку. Одним из таких людей является правозащитник Сергей Шимоволос из Нижнего Новгорода. Глава Московской Хельсинкской группы Людмила Алексеева беседует с ним о системе политического сыска в России.
Людмила Алексеева: Мой собеседник Сергей Шимоволос известный правозащник из Нижнего Новгорода с большим стажем, по крайней мере, с начала 90 годов. Он состоит в Нижегородском правозащитном центре и является экспертом Московской Хельсинской группы. Именно за правозащитную деятельность, поскольку никакой другой Сергей Шимоволос не занимается, он попал под подозрение и в разработки российских секретных служб. Узнав об этом, Сергей, как и полагается правозащитнику, обжаловал это в суде, вплоть до Европейского суда по правам человека. Расскажите, Сергей, обо всем этом нашим слушателям.
Сергей Шимоволос: Мы ждем сейчас рассмотрения от Европейского суда интересного дела, которое касается сторожевого контроля, точнее, если по-простому, то система политического сыска, которая применяется спецслужбами в отношении политических активистов и правозащитников. Я могу сказать, что это дело подано мной, но на самом деле, я считаю, что это касается всех. Потому что многие из нас числятся в таких списках экстремистов и всяких неблагонадежных людей, государство считает, должно вести за ними учет и контроль.
Людмила Алексеева: А вы как попали в этот список?
Сергей Шимоволос: История произошла три года назад, когда я от МХГ ездил в Самару, и тогда меня четыре раза проверяли и кончилось тем, что по прибытию в Самару меня задержали. И я добился составления протокола о задержании. Туда вписали основания, основания были шифрограммы. Я, естественно, получив это как документ, все-таки смог настоять на том, чтобы с этими шифрограммами ознакомиться через возбуждение процедуры уголовного дела. После этого я обратился в суд, естественно суд отказал в удовлетворении требования. Это было связано с незаконным контролем. Но я все-таки выяснил и получил материалы, что эти шифрограммы были направлены не просто так, а на основании целой системы сбора данных, название которых получило сторожевой контроль. Я получил информацию, как меня включили в эту базу, на основании чего. То есть на самом деле совершенно произвольно сотрудниками УВД на свое представление, что человек представляет некий оперативный интерес с позиции их представлений об обеспечении безопасности государства, не обосновывая при этом, что это из себя представляет. После этого я обратился второй раз в суд, уже обжалуя саму базу, и попросил суд ее признать незаконной, нелегальной, потому что не было закона, на основании которого она создается и ведется сбор этих сведений. Более того, все это противоречит закону об оперативно-розыскной деятельности. Этот суд я, конечно, тоже проиграл, но судья все-таки должен был обосновать, из-за чего это. Так вот, этот судья пошел на то, чтобы ссылаться не на закон, а на необходимость. Судья черным по белому записал в решении, что если гражданин ведет общественную деятельность, то по поводу него могут проводиться мероприятия.
Людмила Алексеева: И с этим вы обратились в Европейский суд по правам человека?
Сергей Шимоволос: Этот материал пошел в Европейский суд, я даже сам не ожидал, это дело пошло приоритетно. То есть председатель суда без обращений международных организаций специально о том, что дело представляет особый интерес, он сам взял из десятков тысяч дел, которые уже поданы. Наверное, потому что оно необычно, потому что Европейский суд еще ни разу не рассматривал такого рода жалобы. Дело коммуницировано, и в ноябре Российская Федерация получила вопросы по этому делу, меморандум подготовила, я с ним ознакомился. Российская Федерация настаивает, что это дело не может быть рассмотрено, потому что это относится к секретным сведениям.
Людмила Алексеева: Секрет в том, что наше государство следит за собственными гражданами, которые занимаются общественной деятельностью.
Сергей Шимоволос: Это их позиция. Но что замечательно, при представлении дела я, зная о том, что может быть такое, подал не просто в суд, а в областной суд, потому что именно региональные и областные суды рассматривают дела, связанные с секретностью. Мне отказали в принятии, в рассмотрении. Более того, я обжаловал в Верховный суд, и Верховный суд именно поэтому делу черным по белому написал в определении, что эта тема не относится к гостайне, потому что то, что обжалует заявитель, действительно не проводилось в рамках закона. То есть МИД утверждает, что это секретно, а Верховный суд, оказывается, решил, что это не секретно вовсе.
Людмила Алексеева: Не договорились между собой.
Сергей Шимоволос: Не договорились. Я думаю, что дело само по себе для нас всех очень важно, потому что впервые Европейский суд начнет оценивать практику фактически преследования по общественной деятельности, то, что делает государство, причем, скрывая от граждан, и это отдельное требование Европейского суда, каким образом обеспечивается процедура открытости и возможности обжалования. Я думаю, что в этом году это дело может быть и рассмотрено. Но, правда, есть проблема в том, что Российская Федерация увязывает это дело еще и с, например, моей деятельностью, тем, чем я занимаюсь. Например, был учредителем общества российско-чеченской дружбы, и это в меморандуме содержится, и в том, что я был организатором протестных акций. Я просто попросил Европейский суд рассмотреть дела по этим темам в приоритете, а потом уже приступить к рассмотрению дела. В любом случае, я думаю, это тема стоит отдельного обсуждения. Я думаю, что не поздно для Европейского суда, и мы это уже делаем, дополнения представлять в этой практике. Например, Лев Пономарев представил свой доклад как раз по деятельности отделов Э, то есть тех самых борьбе с экстремизмом, которые базу о сторожевом контроле как раз сопровождают и обновляют.
Людмила Алексеева: Может быть эту тему стоит обсудить посредством общения через интернет? Я думаю, что вы наберете тогда фактов больше, чем поместил Лев Пономарев в своем докладе.
Сергей Шимоволос: Мы можем завалить Европейский суд разного рода информацией. Здесь очень четко надо следовать в рамках того, что должен рассматривать Европейский суд, в частности, по этой базе данных. Надо понять, что дело не в самой базе данных, а в том, что это основа для целой системы сбора информации. Важно то, что сам факт отнесения человека в эту базу открывает специальные задачи для всех оперативных и неоперативных подразделений, например, внутренних дел, ФСБ в том, чтобы вести сбор информации о человеке, о его передвижениях, о том, с кем он общается, чем вообще он занимается. Кстати, что интересно, среди других дел есть еще одно дело, которое подал молодой человек из Санкт-Петербурга по поводу прослушки. Так получается, что эти дела параллельно. Он обжалует в Европейском суде факт прослушивания телефона, выявив этот факт через запросы, что с санкции суда у него прослушивался телефон, при этом санкция была не связана с уголовным преследованием, а именно с его деятельностью. Похоже, этот год у нас будет год политических скандалов в отношении России. Потому что в странах мира такого рода практика никогда в таком произвольном виде не применяется. Естественно, существовали всякие проблемы контроля и сборы информации за теми людьми, которые относятся к каким-то боевым, например, группам – это действительно проблема, об этом много говорят в той же Великобритании, в Соединенных Штатах.
Людмила Алексеева: Но ведь у нас мирные правозащитники.
Сергей Шимоволос: Но никогда это не выходило за рамки обеспечения безопасности, в частности, безопасности граждан, когда речь шла о борьбе с терроризмом, например. Здесь идет речь о делах, которые связаны с контролем именно по политическим интересам, никаких оснований утверждать, что эти люди как-то связаны с насильственными действиями, нет вообще.
Людмила Алексеева: Вы сказали, что история вашего преследования началась с того, что вы приехали в Самару. А по какому поводу вы там оказались?
Сергей Шимоволос: Это была история с запретом "Марша несогласных", который в Самаре был приурочен к саммиту "большой восьмерки". Я поехал тогда в качестве наблюдателя, скажем так, взял на себя задачу юридической помощи. Что-то удалось, что-то нет. Но самый важный факт, что этот марш разрешили власти. И когда мы выяснили потом, что эти шифрограммы, это касалось всех людей, которые хотели приехать на этот марш, они были приняты всеми спецслужбами МВД и ФСБ тогда, когда уже была санкция, когда уже разрешили этот марш.
Людмила Алексеева: То есть разрешили, а теперь посмотрим, кто приедет?
Сергей Шимоволос: Там содержались такие фразы, что этот марш, эта демонстрация была признана опасной, федеральным органам дано специальное задание не допустить приезда из других регионов никаких участников, тем самым можно говорить заведомо незаконных действий. Причем там в этих указаниях были такие слова: выявить группировки, которые едут на это мероприятие, расчленить и склонить к отказу. Естественно, не давалось четких задач, как это делать, поэтому действовали абсолютно произвольно, под фальсифицированным предлогом. Речь идет вообще о целой системе не просто незаконной, а преступной деятельности, я считаю. Все это делается на основании того, что существует система политического сыска, система контроля граждан. В базе данных состоят уже тысячи людей. Там, правда, есть, конечно, и те, которые поддерживают фашистские устремления, в том числе к насильственным действиям. Но большинство, я могу сказать, я смотрел эти списки, имел такую возможность, большинство – это в основном политические позиции, то есть активисты политических групп разного толка, но не насильственных, и правозащитники в отдельной рубрике, нас выделяют в отдельную рубрику. Теперь можно говорить о том, что нас считают социально опасными для государства.
Людмила Алексеева: Очень интересная информация. Будем ждать решения европейского суда по этому делу и обязательно сообщим об этом нашим слушателям.
Кристина Горелик: Людмила Алексеева рассказывала о незаконном контроле спецслужб за гражданами в России.
Роспотребнадзор на этой неделе признал, что москвичей атаковали клопы. Только с начала года число обращений и жалоб граждан на постельных клопов увеличилось почти в 10 раз по сравнению с прошлым годом. Но выезд загород москвичей тоже не спасет – Московская область в числе пяти других, объявлена все тем же Роспотребнадзором территорией, эндемичной по клещевому энцефалиту. Это значит, что в Подмосковье второй год подряд наблюдается нашествие клещей, от которых можно заразиться весьма неприятным заболеванием. Продолжает Ольга Беклемищева.
Ольга Беклемищева: Клещевой энцефалит теперь, к сожалению, болезнь, которой можно заразиться и в европейской части России. Росздравнадзор объявил эндемичными по клещевому энцефалиту пять областей Центрального федерального округа: Это Ивановская, Костромская, Московская, Тверская и Ярославская области. Неизвестно, что тому причиной – глобальное ли потепление или повышение мобильности населения, но иксодовый клещ – переносчик энцефалита расширяет свой ареал и даже в Подмосковье уже можно им заразиться. Причем не только от укуса клеща, но и при употреблении сырого козьего молока. Июнь - это первый пик заражений клещевым энцефалитом, второй будет осенью. Уже сейчас в Нижегородской области, например, из 4 тысяч исследованных клещей около 80 оказались зараженными вирусом энцефалита. А всего на настоящее время в РФ зарегистрировано около 200 случаев энцефалита. Что же нужно знать жителю России о клещевом энцефалите? Во-первых – это опасное заболевание, в 40% случаев которого наступает инвалидность. Летальность при определенных формах этой болезни достигает 25%, и поэтому тут нельзя проявлять обычную российскую безалаберность. Лучший способ предотвратить болезнь – это сделать прививки. Однако, здесь есть одна тонкость:
Юлия Демина: Те, кто выезжают в путешествия, они должны сами позаботиться о такой прививке. Потому что обязательная иммунизация у нас проводится только на эндемичных территориях, то есть для того населения, которое проживает в неблагополучном регионе. А люди, которые выезжают, допустим, из центральной полосы, где обычно не регистрируются данного вида заболевания, они должны обратиться самостоятельно в прививочные пункты и делать прививку против данной инфекции. Единственное, что я хочу подчеркнуть, что прививка против клещевого вирусного энцефалита проводится двукратно и даже трехкратно, то есть обязательная ревакцинация. Человек должен заранее позаботиться, если он планирует выезд на неблагополучные территории – это районы Сибири, Дальнего Востока, Алтайский край, то он должен сделать прививку, затем вторую прививку через месяц, минимум за 14 дней до предполагаемого выезда, тогда эта прививка будет эффективной.
Ольга Беклемищева: Это была Юлия Демина, заместитель начальника управления эпидемиологического надзора Роспотребнадзора.
Жителям городов европейской части России надо соблюдать ряд правил при походах в лес: носить закрытую одежду, желательно светлого цвета, пропитывать ее репеллентами (это помогает от всех кровососов), закрывать голову и обязательно осматривать себя, детей и домашних животных после похода в лес. Что же делать, если вы обнаружили таки клеща?
Юлия Демина: Нужно в первую очередь помнить о том, что клеща нельзя выбрасывать, если вы его вытащили самостоятельно или если вы обратились в травпункт для того, чтобы его вытащили, потому что удалить клеща не так-то просто. Он очень прочно сидит в коже, у него есть специальные щупальца, которыми он закрепляется в коже, поэтому просто так его дергать не следует. Есть определенные правила по его извлечению, лучше всего, конечно, сделать это в травпункте. Соответственно, этого клеща выбрасывать нельзя, нужно отнести в лабораторию для диагностики. В лаборатории в обязательном порядке по нашим документам смотрим на клещевой весенне-летний энцефалит. При наличии возбудителя в клеще уже будут приниматься меры по экстренной профилактике человека.
Ольга Беклемищева: От себя хочу добавить, что при самостоятельном вытаскивании клеща у ребенка или собаки, вы можете его раздавить пальцами и заразиться через микротрещинки в коже. Поэтому вытаскивать клещей – только пинцетом! И сразу складывать его в чистый пузырек, добавлять кусочек мокрой бумажки для лучшей сохранности, - и в лабораторию, в течение суток.
Главным лекарством от клещевого энцефалита является человеческий иммуноглобулин и достать его не просто:
Юлия Демина: Выпуск иммуноглобулина примерно одинаков. То есть бывают годы, когда чуть поменьше, бывает, чуть побольше. Но вообще этот выпуск идет от заявок субъектов Российской Федерации. Сколько поступило заявок, столько будет наработано. Потому что нарабатывается он достаточно долго, около года. Это доноры, у которых есть антитела, которые сдают кровь, из которой можно будет наработать данный препарат. Но по нашим данным, те заявки, которые субъекты Российской Федерации подают, они обеспечиваются. Это такой вопрос двусторонний, как рассчитано, как подана заявка.
Ольга Беклемищева: Юлия Владимировна, а иммуноглобулин вводят больным бесплатно или за деньги?
Юлия Демина: Смотря где, смотря, в каком субъекте Российской Федерации. Если он включен в перечень обязательных медицинских исследований и медицинских процедур, то будет бесплатно, как правило, для лечения. Для профилактики, допустим, человек выбросил клеща и не может его исследовать, он не уверен, что этот клещ был инфицирован, он может ввести иммуноглобулин на всякий случай, тогда вероятнее всего это будет платно.
Ольга Беклемищева: И хорошо бы нашим слушателям уточнить в своем облздраве, сколько иммуноглобулина они заказали на этот сезон и в каких именно клиниках он находится – чтобы знать, куда госпитализироваться, если что.
Кроме иммуноглобулина в терапии клещевого энцефалита используют индукторы интерферона.
Флора Харламова: Индукторы интерферона – это препараты первой линии, которые повышают иммунитет и защищают в целом организм от инфекции, от ее распространения. При всех инфекциях имеют значение такие препараты, как циклоферон, арбидол, кагацел, амиксин. Амиксин больше во взрослой практике применяется. Если мы говорим о детях, то препараты лечения и препараты профилактики – это в первую очередь арбидол, кагацел, виферол для детей.
Ольга Беклемищева: Считает Флора Харламова, профессор кафедры инфекционных болезней педиатрического факультета РГМУ. Так что, кратко резюмируя, я предлагаю своим слушателям следующую схему поведения в лесу: носить максимально закрытую одежду, при обнаружении клеща на себе обращаться в травмпункт, клеща забирать в чистую посуду и сдавать в ближайшую серологическую лабораторию. Но, конечно, я вам искренне желаю не заболеть.
