Мы продолжаем печальную летопись разрушения Петербурга. На очереди – дом Юргенса, встречающий тех, кто сворачивает с Литейного на улицу Жуковского. Пришли неизвестные люди, поставили синий забор, сказали – дом аварийный. Следом пришли защитники аварийного дома сказали, что ваша экспертиза – липовая, встали в пикеты, - все, как всегда. Но дом Юргенса, как и дом Рогова, как и дом на улице Восстания – единственный, другого такого в городе нет…
Дом, который построил Юргенс
Помню, у нас с мамой была когда-то захватывающая игра: бродить по улицам Города и заходить в подворотни и парадные – с затхлым запахом, осыпающейся штукатуркой, гармошками ржавых батарей. Нет, конечно, нас не влекла некрофильская страсть к заплеванным полам и битым стеклам. Но вот идешь – и вдруг блеснет навстречу кусочек пыльного витража, чугунный завиток перил, вальяжный шаг полукруглой лестницы – и все, ты пойман и пленен, проглотил приманку, и невидимая леска тянет тебя туда, в чужое пространство дома – незнакомого, но отчего-то родного, говорящего на твоем языке. Поставишь ногу на грязную мраморную ступеньку – и представляешь, кто еще тут проходил – когда мир был совсем другой, на ступеньке лежал ковер, и на улице встречались те самые чистые и непуганые лица, которые теперь встречаются только на старых фотографиях в музее, а их обладатели давно сгинули в лагерях и безымянных расстрельных рвах необъятной родины.
Так мы обошли много домов, и наши находки – роскошные витражи с какими-нибудь павлинами, массивные дубовые панели, останки чугунных фонарей и люстр c характерным изломом конца века, медные дверные ручки, с любовью ложащиеся в ладонь, - все это заставляло сердце сжиматься и замирать, как на тайном свидании.
Да, наши свидания были тайными, потому что мы любили Город греховной любовью, называя его прежним, запретным именем.
И Город, смею думать, был благодарен нам за это.
До дома Юргенса мы не дошли.
Мы не увидели – как знаменитой "Федры" - капризных завитков лепнины, глянцевых печных изразцов, похожих на леденцы, стремительных поворотов деревянных перил, по которым, возможно, съезжал не один гимназист, и чугунной решетки под этими перилами – такой красоты, что кажется оградой какого-то призрачного сада. Все это снесли, даже не сфотографировав на память, потому что им – не жалко.
А теперь пришла очередь и самого дома: в организации "Живой город", вступившейся за дом, выяснили, что некое ООО "Луксор" владеет этим земельным участком и, возможно, собирается построить на нем пятиэтажную гостиницу. Счастью мешает безделица – старый дом постройки 1865 года, который известный архитектор Эммануил Густавович Юргенс построил для себя и своей семьи. И всего-то нужно, чтобы расчистить площадку для светлого гостиничного будущего, - заключение об аварийности дома и разрешение Госстройнадзора на снос. Пока ни того, ни другого нет.
Зато есть экспертиза, признающая дом аварийным. Правда, живогородцы в ней сомневаются, поскольку они выяснили, что ООО "Луксор" обладает лицензией, позволяющей проводить такие экспертизы, и в принципе, при таком раскладе нетрудно нарисовать себе любую бумажку. Сомнения по поводу экспертизы обуяли и депутата Сергея Малкова, так что он отправил губернатору соответствующий запрос.
Кстати, специалисты говорят, что кирпичная кладка стен в этом доме, не пострадавшем в войну и блокаду, потрясающая по прочности, и даже внутреннее убранство стен кое-где сохранилось, и оконные рамы со старинной фурнитурой тоже еще стоят. Есть только одна брешь в перекрытиях, но устранить эту беду уж точно в человеческих силах.
Если, конечно, силы человеческие.
И вот теперь "Живой город" собирает подписи в защиту дома. Потому что градозащитники знают – юридического механизма, позволяющего частному лицу возмутиться незаконным сносом какого-нибудь здания, просто не существует. Закон-то имеется прекрасный, он гласит, что снос дома в историческом центре возможен только тогда, когда спасти его просто невозможно, - но вот трактовка этого "невозможно" - возможна самая вольная.
Слова, слова, слова! Когда они заболевают утратой смысла, зараза молниеносно перекидывается на предметы, и материальный мир тоже начинает разрушаться. Опадает лепнина. Улетают на юг павлины с витражей. А пока осень империи дожидается снега, покрывающего все грехи, к приговоренному дому приходит прямой потомок – пра-пра-правнук Эммануила Густавовича, которому, оказывается, не безразличен прадедовский особняк.
Дом и человек смотрят друг на друга: дом надеется, что человек поможет ему остаться домом, а человек надеется, что дом поможет ему остаться человеком.
Дом, который построил Юргенс
Помню, у нас с мамой была когда-то захватывающая игра: бродить по улицам Города и заходить в подворотни и парадные – с затхлым запахом, осыпающейся штукатуркой, гармошками ржавых батарей. Нет, конечно, нас не влекла некрофильская страсть к заплеванным полам и битым стеклам. Но вот идешь – и вдруг блеснет навстречу кусочек пыльного витража, чугунный завиток перил, вальяжный шаг полукруглой лестницы – и все, ты пойман и пленен, проглотил приманку, и невидимая леска тянет тебя туда, в чужое пространство дома – незнакомого, но отчего-то родного, говорящего на твоем языке. Поставишь ногу на грязную мраморную ступеньку – и представляешь, кто еще тут проходил – когда мир был совсем другой, на ступеньке лежал ковер, и на улице встречались те самые чистые и непуганые лица, которые теперь встречаются только на старых фотографиях в музее, а их обладатели давно сгинули в лагерях и безымянных расстрельных рвах необъятной родины.
Так мы обошли много домов, и наши находки – роскошные витражи с какими-нибудь павлинами, массивные дубовые панели, останки чугунных фонарей и люстр c характерным изломом конца века, медные дверные ручки, с любовью ложащиеся в ладонь, - все это заставляло сердце сжиматься и замирать, как на тайном свидании.
Да, наши свидания были тайными, потому что мы любили Город греховной любовью, называя его прежним, запретным именем.
И Город, смею думать, был благодарен нам за это.
До дома Юргенса мы не дошли.
Мы не увидели – как знаменитой "Федры" - капризных завитков лепнины, глянцевых печных изразцов, похожих на леденцы, стремительных поворотов деревянных перил, по которым, возможно, съезжал не один гимназист, и чугунной решетки под этими перилами – такой красоты, что кажется оградой какого-то призрачного сада. Все это снесли, даже не сфотографировав на память, потому что им – не жалко.
А теперь пришла очередь и самого дома: в организации "Живой город", вступившейся за дом, выяснили, что некое ООО "Луксор" владеет этим земельным участком и, возможно, собирается построить на нем пятиэтажную гостиницу. Счастью мешает безделица – старый дом постройки 1865 года, который известный архитектор Эммануил Густавович Юргенс построил для себя и своей семьи. И всего-то нужно, чтобы расчистить площадку для светлого гостиничного будущего, - заключение об аварийности дома и разрешение Госстройнадзора на снос. Пока ни того, ни другого нет.
Зато есть экспертиза, признающая дом аварийным. Правда, живогородцы в ней сомневаются, поскольку они выяснили, что ООО "Луксор" обладает лицензией, позволяющей проводить такие экспертизы, и в принципе, при таком раскладе нетрудно нарисовать себе любую бумажку. Сомнения по поводу экспертизы обуяли и депутата Сергея Малкова, так что он отправил губернатору соответствующий запрос.
Кстати, специалисты говорят, что кирпичная кладка стен в этом доме, не пострадавшем в войну и блокаду, потрясающая по прочности, и даже внутреннее убранство стен кое-где сохранилось, и оконные рамы со старинной фурнитурой тоже еще стоят. Есть только одна брешь в перекрытиях, но устранить эту беду уж точно в человеческих силах.
Если, конечно, силы человеческие.
И вот теперь "Живой город" собирает подписи в защиту дома. Потому что градозащитники знают – юридического механизма, позволяющего частному лицу возмутиться незаконным сносом какого-нибудь здания, просто не существует. Закон-то имеется прекрасный, он гласит, что снос дома в историческом центре возможен только тогда, когда спасти его просто невозможно, - но вот трактовка этого "невозможно" - возможна самая вольная.
Слова, слова, слова! Когда они заболевают утратой смысла, зараза молниеносно перекидывается на предметы, и материальный мир тоже начинает разрушаться. Опадает лепнина. Улетают на юг павлины с витражей. А пока осень империи дожидается снега, покрывающего все грехи, к приговоренному дому приходит прямой потомок – пра-пра-правнук Эммануила Густавовича, которому, оказывается, не безразличен прадедовский особняк.
Дом и человек смотрят друг на друга: дом надеется, что человек поможет ему остаться домом, а человек надеется, что дом поможет ему остаться человеком.
