Марина Тимашева: Осенью вышел в свет новый роман Михаила Шишкина ''Письмовник''. Напомним, что в 2000 году его книга ''Взятие Измаила'' получила ''Букеровскую премию'', а роман ''Венерин волос'' пятью годами позже был отмечен премиями ''Национальный Бестселлер'' и ''Большая книга''. Получается, - считает Ольга Клячина, что Михаил Шишкин пишет один роман в пять лет, а за это время подрастают молодые читатели, для которых он станет новым автором.
Михаил Шишкин: А что страшного в том, чтобы быть новым автором? Старый автор прикрыт от читателя огромным щитом под названием ''имя''. Почему читатель приходит в магазин и берет ту книжку, а не эту? Потому что у него есть уже представление о том, что этого писателя, это имя нужно читать. И это игра в поддавки. Ты можешь написать какую угодно ерунду, если у тебя есть имя, тебя придут, купят, прочитают, поругают потом, но книжка куплена, дело сделано. Конечно, намного интереснее каждый раз играть по-честному, каждый раз приходить к читателю с открытым забралом. Я тот, кто я есть. Или ты принимаешь меня, мою книгу, они находят друг друга – ты и моя книга – или нет.
Ольга Клячина: Михаил Шишкин редко выпускает книги, он говорит, что не может назвать себя хозяином романа, что каждый раз вынужден ждать момента, когда сам роман придет и позовет его, чтобы быть написанным.
Михаил Шишкин: Первый раз, когда у меня не пошел роман ''Взятие Измаила'', это было связано с тем, что я переехал в Швейцарию, я написал литературно-исторический путеводитель ''Русская Швейцария'', я хотел прочитать такую книжку, ее не было, мне пришлось ее написать. Между следующим романом – между ''Взятием Измаила'' и ''Венериным волосом'' – я написал еще одну non-fiction: литературная прогулка по следам Байрона и Толстого с Женевского озера в бернские Альпы.
Ольга Клячина: В Швейцарии писатель живет с 1995 года. Но, по его мнению, центр мировой литературы находится сейчас в Англии.
Михаил Шишкин: Почему так получилось? Когда-то Россия была, если мы вспомним времена Толстого, центром мировой литературы, она была столицей мировой литературы, и в какую-нибудь Ясную Поляну немецкие поэты приезжали на поклон, как на Святую землю. Потом пришли известные события, писателям вырезали языки, и произошло следующее – есть известный эффект, когда люди долгое время находятся в замкнутом пространстве, например, их посадили в камеру, через какое-то время их перестает интересовать то, что происходит в мире. Они начинают интересоваться только тем, что происходит внутри. Образуется особая камерная субкультура, люди начинают говорить специальным языком, понимать только друг друга, отдельные шуточки. Что-то подобное произошло с русской литературой, которая очень долгое время, на протяжении поколений находилась под стражей. Здесь образовалась своя субкультура. И русские писатели по-прежнему пишут для тех людей, которые принадлежат к этой же субкультуре. Когда немецкий, французский, американский читатель читает про князя, графа у Льва Толстого, он читает не про каких-то непонятных ему дворян из позапрошлого века, он читает про себя. А когда современный читатель читает современного русского автора, он читает о каких-то экзотических, не связанных никак с ним, русских проблемах. Русский писатель появится на Западе тогда, когда он начнет писать о человеке. Интересным образом нишу русских писателей на Западе заняли совсем не те люди, кого мы считаем русскими писателями. Когда речь заходит о русских писателях, у которых там есть тиражи, кто сумел пробиться, то это люди, которые в России неизвестны. В Америке это Гари Штейнгард, в Германии это Владимир Каминер, во Франции это Андрей Макин. Те люди, которые уехали когда-то, но стали писать уже на языке страны. Они понимают ожидания, они понимают какие-то шаблоны, стереотипы читательские, – начинают эти стереотипы и шаблоны обслуживать. Я лично знаю их всех, это очень симпатичные люди, но к русской литературе они не имеют никакого отношения.
Ольга Клячина: Фонд ''Пушкинская библиотека'' и премия ''Большая книга'' проводят программу встречи лауреатов ''Большой книги'' с читателями из разных российских городов
Михаил Шишкин: И мне предложили участвовать в такой поездке в Вологду, город Грязовец, город Кириллов – сельские библиотеки, поселок Кубенское, Новленское. Такая встреча в городе Грязовце, о котором я никогда в жизни не слышал, дает столько… Библиотека битком набитая людьми. Эти люди, узнав, что из Москвы приедет писатель, просчитали все, они задавали вопросы: вот я прочитал ''Взятие Измаила'' и вот там с Катей, которая попадает в сумасшедший дом и т.д., и т.д. Встреча с людьми, которые сидят в этой гигантской империи в таких местах, о которых никто никогда не слышал и не услышит, и им вот так позарез нужно читать, им вот так позарез нужны книги, им нужна культура. Такие встречи эмоционально столько дают – это я просто не могу объяснить.
Ольга Клячина: Вернемся к новому роману Михаила Шишкина ''Письмовник''. Его герои пишут друг другу длинные письма, в них подробны чувства и бытовые детали, воспоминания детства… Михаил Шишкин говорит, что не писатель выбирает жанр, а жанр выбирает писателя, и что ему неведомо, почему его выбрал старинный эпистолярный жанр, а не роман в СМСках.
Михаил Шишкин: Жанр письма – это, наверное, самый старый, какой есть в мире. Любой человек, который берет в руку перо или глиняную дощечку, он кому-то пишет письмо. И не важно, письмо дойдет до адресата или нет. Важно, что оно отправлено. Письма не писал только ленивый, да? Я имею в виду как литературный жанр, переписка. Это есть мировая литературная традиция. Когда в Россию в 18-м веке пришло письмо и частное письмо, то появились такие сборники образцовых писем – как нужно писать любовные письма. Бестселлером в 18-м веке был ''Письмовник'' Курганова, и поэтому название как-то пришло сразу.
Ольга Клячина: По тем письмам, которые пишут друг другу Он и Она, можно восстановить историю разлуки. Он пошел в армию, оказался на войне и погиб. Переписка продолжается и после его смерти.
Михаил Шишкин: Почему мои герои стали писать письма? Не потому, что они расстались. Ну, все люди расстаются, все люди пишут письма. Они пишут письма, потому что мир разрушился, потому что в мире есть смерть. В жизни каждого человека наступает момент, когда связь времен рвется. Время разорвалось, его нужно как-то соединить. Они пытаются соединить это разорванное время, этот разорвавшийся мир письмами. Но что делать, если письма не доходят? Тогда читающий эти письма становится тем самым недостающим звеном, которое снова соединяет этот мир, возвращает этому миру гармонию.
Ольга Клячина: В одном из писем Она признается: ''И вот потом я шла домой, и почему-то подумала, что все великие книги, картины не о любви вовсе. Только делают вид, что о любви, чтобы читать было интересно. А на самом деле - о смерти. В книгах любовь – это такой щит, а вернее, просто повязка на глаза. Чтобы не видеть. Чтобы не так страшно было''. Эти слова можно отнести и к роману ''Письмовник''. Идея, кажется, как у Куприна: без присутствия смерти того, кого любишь (смерти в реальности или в своем сознании), нельзя познать любовь. А вот как пишет об этом герой романа Михаила Шишкина: ''Знаешь, о чем я тогда писал? О Гамлете. Вернее, о себе, что вот и у меня умер, а может, и не умер отец, а мать вышла замуж за другого, но совершенно непонятно, почему все должны травить друг друга и пронзать острыми предметами, не заливая при этом сцену кровью. А если все умрут без всяких надуманных злодейств и интриг, просто так, сами по себе, прожив жизнь – это что, уже будет не Гамлет? Да еще страшнее! Подумаешь, призрак отца! Детские страшилки''.
Михаил Шишкин: Мне кажется, для меня именно задача писателя - это поймать то, что нельзя выразить словами. Все настоящее оно внесловесно. Это любовь, это то, что люди чувствуют, когда берут впервые своего ребенка, когда вот своему сыну я отрезал пуповину. Вот это все настоящее, вот это внесловесное. Ощущение, когда умирают любимые люди. Но объяснить это, увы, можно только словами, проблема в словах, в том, что все слова кончились и нужно через слова объяснить то, что словами объяснить невозможно.
Марина Тимашева: Ольга Клячина слушала Михаила Шишкина. А я, не подвергая сомнению философские взгляды Михаила Шишкина, позволю себе маленький комментарий по поводу фразы о ''субкультуре'' ''под стражей''. Я бы поостереглась называть субкультурой Шолохова, Маяковского, Булгакова, Трифонова… Программы не хватит всех перечислить. И с чего бы это современным писателям НАЧИНАТЬ ''писать о человеке''? Дай им Бог ума и таланта ПРОДОЛЖАТЬ писать о человеке так, как это умели делать поэты, прозаики и драматурги прошлого века, вопреки всем политическим катаклизмам.
