Марина Тимашева: В Санкт-Петербурге завершился 20-й фестиваль "Балтийский дом". Программа его называлась ''Избранное'', и в ней было показано много замечательных спектаклей, о которых я уже прежде рассказывала: ''Отелло'' и ''Идиот'' Эймунтаса Некрошюса и театра ''Мено Фортас'', ''Долгая жизнь'' Алвиса Херманиса и Нового Рижского театра, ''Медея'' Камы Гинкаса – золотой фонд современного искусства театра. А еще я путешествовала с фестивалем – ''то в телеге, то пешком'', то на пароме, то на автобусе – и побывала в четырех балтийских странах: Финляндии, Швеции, Латвии и Эстонии.
В пути представительная театральная делегация не бездействовала. На паромах проходили "круглые столы" с участием Международной ассоциации театральных критиков. Участников "круглых столов" особенно интересовал вопрос - существует ли в России политический театр? Получив, по сути, отрицательный ответ, иностранные коллеги расстраивались. Хотя добиться от них точного определения понятия "политический театр" нам не удалось. Ответ на этот вопрос мы получили в Риге, а затем в Таллинне.
Новый Рижский театр, возглавляемый Алвисом Херманисом, хорошо знаком российской публике (потому что он часто бывает в Москве и Петербурге на разных фестивалях), и он показал свою новую работу "Дед". Надо заранее сказать вот, что. Алвис Херманис разрабатывает золотую театральную жилу. Сперва он поставил “Долгую жизнь”: молодые красивые латышские актеры разыгрывали в серии этюдов бессловесную историю стариков, влачащих жалкую, но драгоценную, жизнь в убогой коммуналке. Потом Херманис поставил “Звук тишины”. В спектакле действовали персонажи “Долгой жизни”, но сорока годами раньше, когда те самые старики были молоды и оказались первыми латышскими хиппи. В следующем спектакле - “Латышские истории” - появился текст. Была использована техника, которую сейчас именуют модным словом ''verbatim'', хотя ее практиковали еще левые авангардисты 20-х годов: это когда актеры общаются с обычными людьми, записывают их рассказы, а потом преобразуют в серию театральных миниатюр. Следующий спектакль Херманис поставил в Москве по “Рассказам Шукшина” с Евгением Мироновым и Чулпан Хаматовой в главных ролях.
А в ''Латышской любви'' Алвис Херманис совместил приемы, прежде опробованные в прежних работах. Актеры читают газетные объявления о знакомствах, а потом словно пробуют представить себе тех, кто ищет себе пару и тех, кто мог бы им эту пару составить, а также придумывают обстоятельства, при которых могло произойти первое свидание. Текст сочинен участниками спектакля, но стилизован под документальный, и разыгрывается этюдным методом. Актеры играют молодых и стариков, представителей богемы и простого народа, городских и деревенских… Система приспособлений минимальна: где-то парик, где-то очки, толщинки, подложенные под платья. При этом, переходя из образа в образ, артисты меняются до неузнаваемости. Зато совершенно узнаваемы их персонажи, даже если никто из ваших знакомых никогда ни с кем не пробовал найти себе пару и свить гнездо по объявлению в газете или Интернете.
Спектакль ''Дед'' - самостоятельная актерская работа Виллиса Даудзиньша (режиссер, видимо, только помогал). Сделана она опять в технике ''verbatim''. Актер записал рассказы реальных собеседников. Затем литературно их обработал и сыграл сам все роли. Спектакль идет на большой сцене, в зале 470 мест, и яблоку упасть негде. Рассказывает заведующая литературной частью театра: « Мы уже сыграли более 50-ти спектаклей ''Деда''. Это абсолютно не коммерческий спектакль. Это тяжелый спектакль, но он полностью распродан. Это зависит от качества и от темы - насколько она важна населению. Большинство названий из репертуара Рижского театра это спектакли о латышах, о местном населении, о местных проблемах».
Герои спектакля ''Дед'' - латыши, один из которых в годы Второй мировой войны сражался на стороне Советского Союза, второй - нацистской Германии, а третий умудрился повоевать и за тех, и за других. Все они годятся в дедушки Виллису Даудзиньшу. Собственно спектакль и начинается с рассказа актера о том, как он искал дедушку, без вести пропавшего во Вторую мировую войну.
На сцене – интерьер обычной захламленной квартиры. Повсюду рассада в ящиках, земля для нее. Земля – не просто деталь сценографии, это еще и образ. Прильнув к ней, - говорит один - слышал приближение армии. Другой рассказывает о взрыве, бьет рукой по ящику, земля разлетается по сцене, как если бы в кадке взорвалась бомба. Землю разрыхляют руками, будто роют могилу: ''евреев, – говорит, – закапывали, как шпроты''. Танком может послужить кастрюля, в которой в этот момент герой варит щи. Большая история подается через маленькую бытовую деталь. Говорит завлит Валмиерского театра, критик Эдит Тишейзере.
Эдит Тишейзере: Для нас это вообще экстра важно. Так спорить, как про этот спектакль, не спорили давно. Притом, что это такая мощная актерская энергетика, это так профессионально сделано. В какой момент идет рассказ, а в какой момент актер живет сегодня - это совершенно потрясающая вещь. Все трое рассказывают про момент: один рассказывает про салют, другой рассказывает про ''Катюши'', а третий рассказывает просто про взрыв. И он делает движение, взгляд наверх, и говорит: ''Как это было красиво!''. Там есть такие красивые, вкусные актерские моменты. Это чувствуется. Он выходит, и выходит ЛИЧНОСТЬ.
Марина Тимашева: Виллис Даудзиньш не играет роли, отстраняясь от своих героев, он их нам представляет. Внешние перемены совсем незначительны: он меняет рубашки, а вместе с ними - пластику и интонационный рисунок. Перед нами – как будто родные, очень внешне похожие братья, крепкие, простые, упрямые крестьяне, оказавшиеся по разные стороны баррикад. Один считает, что Красная Армия освободила Европу от фашизма, второй, что немцы освободили Латвию от большевизма, У одного брата и отца убили немцы, у второго – советские собирались выслать всю семью. ''Я – прямо произносит третий – пошел отомстить за свою семью''. То есть каждый исходит из того, что случилось с его собственной семьей. Позиции этих людей непримиримы. Даже с самой компромиссной фразой, произнесенной третьим человеком, перебежчиком: ''Нельзя пробовать вкус крови твоего врага'' - остальные двое вряд ли согласятся. Спектакль заканчивается тем, что Виллису Даудзиньшу в очередной раз звонят из архива со словами: ''Кажется, мы нашли вашего дедушку''. Вроде бы, в спектакле нет претензий на обобщения: отдельные истории разных людей, но выводы напрашиваются сами собой и получается, что все персонажи спектакля и есть деды латышского народа. А теперь послушаем автора спектакля Виллиса Даудзиньша.
Виллис Даудзиньш: Тут, наверное, надо начать с того, что сам подход к театру и к тому, что мы там делаем, как-то интересно поменялся. Шесть лет назад, в 2004 году, у Алвиса Херманиса родилась идея сделать спектакль под названием ''Латышские истории''. То есть сама мысль была такая, что актеры самостоятельно встречаются на улице с любым незнакомым, чужим человеком, разговаривают с ним, а потом пытаются работать как драматурги, создать какой-то текст и рассказать суть этого человека на сцене, его жизнь или отрезок какой-то жизни, что-то такое, что абсолютно индивидуально для этого человеку. Тогда мы создали 17 таких историй. И с той поры мы сами начали создавать драматургию, сами создавать тексты, сами создавать эти спектакли. Очень странный спектакль в том смысле, что текста нет, это ''Долгая жизнь'''. Спектакль, который мы сыграли 320 раз. Таких спектаклей было много. Потом еще ''Латышская любовь'' и спектакль ''Дед''. Это была такая идея, моя идея, то есть тема, которая меня интересовала - Вторая мировая война и как она отразилась здесь, в Латвии. То есть вопрос о том, как бы я поступил, будучи 19-ти или 20-летним, если вдруг начинается война, Вторая мировая. На какой бы стороне я был, и если бы знал, что было до того, как бы реагировал на то, что происходит вокруг - в Риге, в Латвии, и в мире, так как я не был на войне, слава Богу. Я не испытан страшными вещами. А, с другой стороны, театр как раз является таким местом, где ты можешь заниматься симуляцией жизни, то есть попробовать понять, попробовать как бы создать эти условия, хотя бы виртуально, эмоционально, и дать человеку просто задуматься об этом: что же было бы? Спектакль состоят из четырех частей, можно так сказать. Одна из них - личный розыск, поиск моего деда, который пропал без вести, и разговоры с моими родными: как у них было, что они видели во время войны здесь, в Риге. И три большие истории, то есть три разных взгляда на войну. Один из них это красный партизан, другой - боец полицейского батальона, взвода, который занимался как раз уничтожением красных партизан, и третий, как выразилась одна кинокритик - ''латышский Швейк''. То есть человек, который побывал с обеих сторон, человек, который способен посмотреть отстраненно на то, что произошло на войне тогда с ним. Это не импровизированный текст, я отвечаю за свои слова, за то, что там написано, то есть это с диктофоном разговор с этими людьми. Но, конечно, их не было трое, их было больше. Потом я приносил Алвису вот эти заготовки, мы выбирали и остались эти трое, потому что они довольно точно говорят о том, что было с латышскими мужчинами тогда. Потому что я - абсолютно типичный человек. У меня нет обоих дедов, потому что они погибли на войне, один погиб на одной стороне, другой - на другой. Это абсолютно типично для Латвии. То есть пришлось воевать либо в одном мундире, либо в другом, потому что своего не было. Я являюсь всеми ими, потому что при определенном стечении обстоятельств мой дед мог бы быть любым из них. То, что, по-моему, удалось и то, что, как я понимаю, происходит с людьми в зале - у каждого из них, идет в голове свое кино. У всех есть воспоминания о том, что выслали родственников в советскую оккупацию, в первый год. Если не было бы этого 40-го года, в 41-м было бы мощное антифашистское движение. Но его не было, действительно немцев встречали с цветами, как освободителей из-за того ужаса, что творился за год до того. Потому что буквально за две недели до прихода немцев выслали 15 тысяч человек в одну ночь. Это, естественно, не могло не повлиять на настроение населения. К тому же, что ж сказать еще - Холокост. Тема, о которой не любят здесь говорить, потому что он тут был, был во многих населенных местах, маленьких деревушках. Я не говорю о Риге, тут по-другому, потому что тут цифры другие совсем, нет такой, может быть, личной связи. Но когда это происходит в маленьком населенном месте, где тысячи живут, то естественно ты за свою жизнь этого еврея точно видел. Если ты мальчик или девочка, ты с ним учился вместе в одной школе, за партой сидели. И, вдруг, в один месяц вот этот переворот. И каким это образом, и что творится в голове?! И мне это казалось страшно и интересно. Ужасно, но интересно узнать, что же это такое. Я читал разные дела НКВД. Конечно, на них надо смотреть осторожно, но все равно, тем не менее. И я говорил сейчас, когда бояться как бы нечего, с людьми, которые говорят, что, ''да, видели - вели к яме'', ''стреляли, стреляли!''. Я не говорил с такими, которые стреляли, такие, наверное, не говорят или их больше нет. Но я говорил с людьми, которые видели, как это делали, которые были в возрасте 10-15 лет. Так что, факт есть факт. И это тоже мне казалось очень важным - говорить о вещах, где мы, как нация или как представители нации вели себя грязно, противно, отвратительно. Это такие вещи, которых стыдиться надо. Но знать их надо, нельзя их не знать. И только тогда можно говорить о каких-то бедах и бедствиях, которые причинили нам другие нации.
Марина Тимашева: Виллис Даудзиньш, по сути, призывает начать с себя, посмотреть, какие беды мы причинили другим, повиниться, и только потом призвать к ответу тех, кто принес горе нам самим. Той же темы касается и Таллиннский Линна-театр, хотя материал – совершенно иной, это роман классика эстонской литературы Таммсааре, перенесенный на сцену Элмо Нюганеном ( его имя прекрасно известно в России, он ставил спектакли в Ленкоме и БДТ имени Товстоногова, он играет главную роль в спектакле театра ''Эт Сетера'' ''451 по Фаренгейту''). Итак, Элмо Нюганен инсценировал многофигурный роман ''Как я любил немку''. Действие происходит в 30-е годы ХХ века после того, как эстонцы, грубо говоря, ''раскулачили'' немцев и лишили их сословных привилегий. Трагический финал любовной истории обусловлен тем обстоятельством, что юный герой - эстонец, а его возлюбленная - немка. Вроде бы это простой спектакль, сыгранный тремя актерами на пустой от декораций сцене, и спектакль - о любви. Но, по сути, он о том, что каждый народ в чем-то виновен перед другим народом, и вину свою должен уметь признать. На взгляд российского зрителя - еще одна история любви, обреченной на смерть обстоятельствами места, времени и действия. А теперь послушаем Элмо Нюганена:
Элмо Нюганен: Важный момент, о чем пишет автор, Таммсааре - он говорит не про любовь к немке, к девушке, а про то, что, оказывается, он, этот парень, любил немцев, то есть больших. Это не важно - немец, русский, португалец. Больших любил больше, чем девочку. В эстонском языке нет мужского и женского рода, поэтому все, кто в Эстонии читают этот роман, подразумевают , что герой любил немку. А потом, если вникнуть, начинают понимать, что он ведь не девочку любил, а немцев, то есть нацию.
Марина Тимашева: Это имеет какое-то отношение к самочувствию эстонского народа?
Элмо Нюганен: Абсолютно. С этим спектаклем мы поняли, что у нас должно быть чувство вины перед немцами. Если взять историю, мы просто не знаем этого, потому что наша эстонская история не пишет о том, что творилось, скажем, в 1918 году. Это 1918 год, когда Эстония освободилась. Она пошла таким путем, для демократической страны абсолютно нормальным путем, потому что иначе никак. Но власть отобрала у немцев все. Обещала дать компенсацию, если государство будет богаче, но ничего такого не было. Просто об этом не говорят, что у прибалтийских немцев своя трагика, и очень сильная, и очень похожая на нашу. То есть мы, маленькая нация, никогда не додумывались до того, что и мы могли кому-то сделать как-то больно. Вот, скажем, одна тема из тех, которые вынуты на первый план, о которых раньше не говорилось. То есть историки знали об этом, но так как это не модная тема, то и смысл какой? В сознании обывателя все по-другому. Но мы привыкли смотреть (не только мы, эстонцы) на любые вещи, на любые тенденции, на любые проблемы, с одной точки зрения, и считать ее абсолютно правой. А можно и по-другому посмотреть. Мы все знаем, что когда супружеская пара живет вместе, то муж смотрит на это вот так, женщина смотрит на это так. И так далее.
Марина Тимашева: А вот эта книга Таммсааре, она очень читаема в Эстонии?
Элмо Нюганен: Довольно. Таммсааре так же читаем, как Толстой и Достоевский в России, хотя, может, я ошибся, потому что не знаю, как читают сейчас Достоевского и Толстого. Таммсааре - в школьной программе, и это произведение - тоже. В двух-трех словах может каждый объяснить, что такое этот роман, то есть как бы все знают. А на самом деле до глуби... Не то, что они не знают, я сам этого не знал. Это мы просто вместе копались с актерами и вдруг начали понимать, что вот может здесь еще такая тема... Как-то это очень тронуло всех. Началось для нас все с того, что я начал думать, как перевести название на другие языки. И я понял, что это невозможно, и вот тогда я понял, какой смысл у Таммсааре.
Марина Тимашева: А как звучит по-эстонски название?
Элмо Нюганен: ''Ma armastasin sakslast''.
Марина Тимашева: Зрители принимали спектакль (сегодня, по крайней мере), очень хорошо, зал почти не дышал, только смеялся в тех моментах, когда это позволено актерами и режиссером, потом много аплодировали. В общем, слышно, что люди очень душевно это принимают. Между тем, как правило, людям не очень-то нравится, когда их в чем-то самих обвиняют или когда им самим приходится искать свою вину. То есть, все-таки, что: в театре люди становятся другими или в театр уже приходят люди, которые склонны к такого рода размышлениям?
Элмо Нюганен: Все может зависеть от того, как тебя толкают к чему-то. То есть можно толкнуть, можно намекнуть. Я думаю, что зритель так смотрит этот спектакль, так воспринимает именно потому, что те, которые на сцене, они не винят никого. Они понимают и одну половину, и другую.
Марина Тимашева: Театральные лидеры Латвии и Эстонии предлагают нам не просто хорошие спектакли, они предлагают еще и умную мысль: поискать, в чем виноваты перед другими мы сами, начать с собственной ответственности. А уж потом, если останется время, переключиться на соседей. И теперь скажите: это что, политический театр? В нем разве призывают голосовать или не голосовать за какую-то партию? Агитируют: этого – в президенты, а того – долой? Нет, это просто театр про человеческую жизнь, ну, и политика – как неизбежная составляющая этой самой жизни.
