Иван Толстой: Разговор о новом, о прошедшем, о любимом. О культуре - на два голоса. Мой собеседник в московской студии - Андрей Гаврилов. Здравствуйте, Андрей!

Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!

Иван Толстой: Сегодня в программе:

''Младенец в джунглях'' – ''Манифест'' Никиты Михалкова в эссе Бориса Парамонова,
''Две тысячи километров истории'' - конный поход литовских всадников от Балтийского моря до Черного в рассказе Ирины Петерс,
''Переслушивая ''Свободу'': Владимир Матусевич об Иване Пырьеве,
Культурная панорама и редкие музыкальные записи – это я на вас намекаю, Андрей.

Андрей Гаврилов: Да, сегодня мы слушаем очень интересную запись, немного выбивающуюся из нашего, как бы теперь сказали, формата. Это не совсем джазовая запись, более того, это совсем не джазовая запись, хотя к джазу имеет какое-то отношение. Но об этом - чуть позже. Мы сейчас слушаем альбом, который записан великолепным московским пианистом Алексеем Любимовым, с музыкой Эрика Сати.

Иван Толстой: Культурная панорама. Не хотите ли начать, Андрей?

Андрей Гаврилов: Спасибо, Иван, с удовольствием. Тем более, что на прошлой неделе было много событий, но одно из них, как всегда в это время года, привлекло мое внимание значительно больше, чем другие. 29 октября в Москве, у Соловецкого камня на Лубянской площади, в 10 часов утра началась акция ''Возвращение имен''. Я убежден, что наши слушатели в курсе этой акции, тем более, что в этом году ее, по-моему (я не занимался мониторингом), освещали шире, чем в предыдущие годы. Но хочу напомнить, что эта акция проводится всегда в преддверии Дня памяти жертв политических репрессий, который отмечается в России с 1991 года, и до позднего вечера участники акции читают имена тех, кто был расстрелян в годы террора в Москве. Рассказывает сотрудница ''Мемориала'' Ирина Островская: ''Мы устраиваем акцию в течение последних нескольких лет. В этот день мы называем имена людей, которые были расстреляны в Москве в разные годы 20-го века советской властью. В акции участвуют люди, которые считают для себя это важным и нужным, для которых это дело совести и чести - прийти и поучаствовать в живой цепочке, называя имена. Те, кто считают нужным, добавляют имена и своих близких. Нет никаких митинговых речей, лозунгов, призывов, просто звучат имена погибших москвичей''. Каждому пришедшему дается лист бумаги, на котором пять фамилий. Они напечатаны довольно крупно, потому что очень многие из тех, кто приходят в этот день к Соловецкому камню, люди, мягко говоря, не молодые, очень многие из них или потеряли своих близких в ГУЛАГе, или даже сами были затронуты этой жуткой машиной. У меня было двойственное отношение, как каждый год: с одной стороны, меня поражает, как много людей приходят, и, с другой стороны, меня поражает, как мало людей приходят. И я никак не могу примирить в себе эти два чувства и как-то их объединить. Меня еще поразило то, что, когда подходишь к этой цепочке, которая стоит и ждет своей очереди, чтобы прочесть свои пять имен, замечаешь, что люди шушукаются, переговариваются, не веселятся, но иногда посмеиваются, и ты в первую секунду не понимаешь, почему. А когда ты уже стоишь в этой цепочке и слышишь этот перечень, нескончаемый перечень убитых людей, тебя вдруг пронизывает такая жуть, такой ужас, что, наверное, это самая естественная реакция, чтобы как-то отвлечься, как-то на секунду переключить внимание на другое. Я продолжу традицию, которую мы начали, Иван, если не ошибаюсь, в прошлом году, и прочту пять имен, которые были на моем листочке.

Кузнецов Василий Венедиктович
49 лет
Рабочий в Кураковском каменном карьере
Расстрелян 20 августа 1937 года

Кузнецов Виктор Михайлович
38 лет
Шофер на Тульском заводе №173
Расстрелян 2 сентября 1937 года

Кузнецов Николай Яковлевич
56 лет
Продавец Городского озеленения
Расстрелян 23 сентября 1937 года

Кузовлев Василий Капитонович
63 года
Пильщик в коммуне слепых при деревне Руднево
Расстрелян 2 сентября 1937 года

Кузьмин Дмитрий Васильевич
48 лет
Гардеробщик в цирке
Расстрелян 27 июня 1938 года

Как сказали представители ''Мемориала'', подобные акции теперь проходят не только в Москве, но и в других городах. И мы имели возможность убедиться, что ГУЛАГ это явление не только касающееся нашей страны.
В эти дни французские историки выложили в интернет звуковые архивы ГУЛАГа. Интернет-проект ''Звуковые архивы ГУЛАГа'' был подготовлен французскими историками, и вот теперь он станет доступен пользователям Cети. Сейчас он запущен в испытательном режиме, а с Нового Года любой желающий сможет к нему подключиться. Коллекция содержит воспоминания депортированных в Сибирь жителей Восточной Европы, узников советских трудовых лагерей из Венгрии, Польши, с Украины, из Чехии, Румынии, Германии и стран Балтии. По словам авторов проекта, главная его цель - показать европейцам и всему миру, что ГУЛАГ это не только советская история, это еще и попытка осмыслить разницу во взглядах жителей Восточной и Западной Европы на роль Советского Союза во Второй мировой войне, в частности. Потому что очень многие, как известно, узники ГУЛАГа, иностранцы, попали туда именно после Второй мировой войны. Исследователи парижского Центра изучения русского, кавказского и восточно-европейского мира Высшей школы социальных наук собрали воспоминания 160 человек об их жизни в советских лагерях. В коллекции есть также воспоминания бывших узников ГУЛАГа из других стран, оставшихся после освобождения в России. Рассказы будут опубликованы в интернете на английском, русском, французском и польском языках.

Иван Толстой: Я не знаю, Андрей, к каким новостям переходить мне после тех мрачных новостей, с которыми выступили вы. Я думаю, что требуется что-то нейтральное.
Управделами президента займется проектом Российского культурного центра в Париже. Мы знаем, что земля в Париже, неподалеку от Эйфелевой башни, была на конкурсе выиграна российским государством, и здесь будет открыт Духовно-культурный православный центр, в котором разместится и сам православный храм, и семинария для подготовки священников, а также библиотеки и помещения для научных и культурных мероприятий. Культурный комплекс планируется построить на земельном участке площадью около 4 тысяч квадратных метров на набережной Сены и предполагается, что находящаяся там Метеослужба Франции переедет в конце 2011 года в какое-то другое помещение. В этой новости, как и в предыдущих, с которыми я мог познакомиться на интернете, ничего не говорится об интересе этого Центра к русской эмиграции, то есть самой богатой истории, которая связывает Россию и Францию. Между прочим, хочу обратить внимание наших слушателей, что до сих пор нигде в мире не существует полноценного Музея русской эмиграции, нигде ни 70-летняя русская эмиграция 20-го века, ни предыдущие несколько веков, которые связывали российских изгнанников и Францию, французскую политику, французскую культуру и французскую облиственность, нигде не собраны под единой крышей, не существует никакого большого, продолжительного, беспрерывного рассказа об этом. А ведь, наверное, любой человек, который зайдет сегодня в книжный магазин в Москве, в любом другом городе России или за границей, сможет убедиться в том, что история эта богатейшая, и она написана, составлена и прожита, по-видимому, самыми или одними из самых блестящих людей русской истории и русской культуры. Очень жаль, что об этом не го Посмотрим, загадывать не буду. А, может быть, эти словорится. Может быть такая идея и гуляет в головах у организаторов этого Российского культурного центра.ва кого-то и подтолкнут к осуществлению такой идеи. А сейчас - в Москву.

Я не знаю, бывают ли такие фестивали – по продолжительности и охвату целого столичного города, какой начался 2 ноября в Москве. Я перечислю то, что называется театрально-концертными площадками, а потом назову имя главного героя фестиваля. Смотрите, Андрей:
2 ноября - Музей Музыкальной культуры имени Глинки. Пресс-конференция, открытие выставки (рукописи, фото, ноты, афиши, диски), презентация фестиваля, концерт и фуршет.

3 ноября - Дом Композиторов. Концерт камерной и хоровой музыки

6 ноября – Театр Образцова. Музыкальный спектакль.

11 ноября – Театр ''Школа Современной пьесы''. Спектакль

12 ноября – Малый зал Академии Гнесиных. Концерт музыки.

12 ноября – Театр Чихачева. Опера

13 ноября – Концертная студия на Малой Никитской. Первая симфоническая программа

17 ноября – Зал кинотеатра "Кодак-Киномир" в Настасьинском переулке. Концерт ''Киномузыка'' нашего героя.

18 ноября – Пермский Театр-Театр на сцене Театра им. Моссовета.

20 ноября - Дворец детского и юношеского творчества на Чистых прудах. Концерт музыки для детей

21 ноября – ''Театр Луны''.

25 ноября – Театр ''Шалом''

26 ноября – Центральный Дом Актера. Участвуют артисты московских театров.

29 ноября - Московский Международный Дом Музыки. Светлановский Зал. Вторая симфоническая программа

Я многое пропускаю…

И наконец - 5 декабря - Московский Театр Оперетты
Закрытие фестиваля: Премьера мюзикла. + 3-е отделение: юбилейный концерт звезд российской эстрады, театра и кино. Иосиф Кобзон, Николай Басков, Тамара Гвердцители, Дмитрий Харатьян, Нина Шацкая, Антон Макарский, Армен Джигарханян, Кристина Орбакайте, Роман Карцев, Илья Резник, Владимир Вишневский, Аркадий Арканов… Московские премьеры, мировые премьеры и так далее, и прочее, и тому подобное.
Ну, и наконец, я произнесу имя человека, который – один – закрутил (или лучше сказать) раскрутил всю Москву. Не догадываетесь, Андрей, кто это? Это композитор Александр Журбин. Великий и … хотел сказать: ужасный. Нет, великий и разный Александр Журбин. Помимо всех своих несметных заслуг еще и ведущий, одно время, музыкальных программ нашего радио. Слушатели ''Свободы'' 80-90-х годов помнят, вероятно, журбинские программы, записанные в нашей нью-йоркской студии на Бродвее.
Но такого хэппенинга, признаться, я не ожидал ни от кого - ни от Моцарта, ни от Баха, ни от Бетховена.

"Две тысячи километров истории" - так назывался конный поход, из которого недавно вернулись литовские путешественники. Всадники проследовали маршрутом Великого князя Витаутаса, правителя многонационального средневекового государства, простиравшегося от Балтийского моря до Черного. О том, что это было за путешествие, рассказывает наш вильнюсский корреспондент Ирина Петерс.

Ирина Петерс: Девять всадников в средневековой одежде, в числе которых и две девушки, плюс команда сопровождения на джипах, везущих палатки, снаряжение и провиант, плюс фургон со сменными лошадьми - все они преодолели расстояние в 2 тысячи километров от литовского Тракай до украинского Очакова, как и планировали, за 40 дней. Князю Витаутасу, согласно летописям, на первый такой поход в 1397 году потребовалось два с половиной месяца. Потому что шел он с боями – время было неспокойным – то и дело высылая вперед разведчиков. И в конце концов литовская конница тогда вышла к Черному морю, в котором, по преданию, Витаутас и поил уставших коней. Этот момент даже был запечатлен на одной из старых картин, но скептики всегда считали её художественной метафорой. Потому что – утверждали они – лошади соленую морскую воду не пьют! Тем самым ставился под сомнение факт пребывания литовского правителя на черноморском берегу.
Участники нынешнего – в прямом и переносном смысле исторического - похода решили доказать , что это не метафора, и преодолев огромный путь, связанный со множеством трудностей, напоили-таки в конце путешествия своих лошадок черноморской водой. Экспедицию они посвятили 600-летию Грюнвальдской битвы, отмечаемому в этом году в Европе. В сражении тогда
участвовало и литовское войско Витаутаса.
Рассказывает один из организаторов похода, вице-мэр Вильнюса Гинтаутас Бабравичюс.

Гинтаутас Бабравичюс: Кони пили воду, это факт, и он зафиксирован - именно в Черном море. Это самая северная часть моря, она в окружении лиманов, втекает в большие реки - Южный Буг, Днепр, Днестр. И вода в этом месте, сам ее пробовал, слегка соленая. Кони пили с удовольствием. Это не историческая придумка, скептики были не правы, кони эту воду пили.

Ирина Петерс: Встреча с местными жителями - какова была реакция в разных местах? Вот люди видят - литовская конница.

Гинтаутас Бабравичюс: В Белоруссии наследство Великого княжества Литовского воспринимают как свое, никаких психологических барьеров нет. Они жили на этой территории, замки стоят на их территории, вторая столица - Новогородок, там много времени и Витаутас, и другие князья проводили. Для них это близко. Чуть-чуть опасался я, как на Украине воспримут. В те давние времена наши предки, скажем так, не совсем ладили. Но именно на Украине было как-то особенно - все-таки они чуть южнее, потемпераментнее народ. Наших всадников и нас, проезжающих, расспрашивали (а после телевизионных репортажей уже и не расспрашивали - знали), приглашали на дом, угощали обедом, предлагали все, что можно. Было очень приятно. Удивителен еще один момент - и украинские историки переоценивают этот период. Мы ведь все понимаем, что это не была Литва, а от Балтийского моря до Черного это было Великое княжество Литовское, просто там доминировали в то время представители Литвы. И казачество, как они сами воспринимают и нам рассказывали, появилось как раз во времена Витаутаса, который нанимал их для охраны границ. С другой стороны, становление нации, по самым разным интерпретациям, именно в этот период зарождалось. В наследство Великого княжества Литовского очень много инвестирует Белоруссия, эти объекты восстанавливаются, и в таких масштабах, что можно и позавидовать. Большое впечатление оставил город Луцк - когда ребята на конях в этот замок въехали, так даже физически почувствовали общность с этими старыми временами. Что для меня было откровением, так это гостеприимство и доброжелательность людей по дороге. Ночлег был только в палатках. Было шесть автомобилей всего в команде. Спасибо ребятам, которые каждый вечер две тонны всякого груза выгружали и каждое утро опять загружали назад. Мы имели переносную кухню, то есть готовили все на ходу. Иногда, когда удавалось перекусить по дороге, мы это, конечно, использовали. Горячий обед, если не каждый день, то очень часто подвозился всадникам. Было три оператора.

Ирина Петерс: Во времена правления Витаутаса Литовское княжество стало действительно Великим, его границы простирались от Балтийского моря до Черного. А замок в Тракай (это городок в 30 километрах от Вильнюса) стал тогда важным политическим и военным центром Восточной Европы, а крепость – одной из самых неприступных.
Тракайский замок был таким богатым, что даже коней там седлали золотыми седлами. Такие седла вместе с лошадьми Витаутас подарил своему единственному зятю, московскому князю Василию.
Целью нынешнего похода из Литвы через Белоруссию в Украину, к Черному, морю участники поставили изучение истории (можно сказать, опытным путем), знакомство с сохранившимися памятниками Великого княжества Литовского и ещё – представление знаменитой старинной жямайтийской породы лошадей. Именно на таких конях, которые отличаются редкостной выносливостью и которых в Европе осталось не более 400, Витаутас и совершал свои походы. На таких ехали и наши всадники. И люди, и кони экзамен на выносливость сдали.
Продолжает Гинтаутас Бабравичюс.

Гинтаутас Бабравичюс: Всадники самых разных профессий, есть любители, а кое-кто конным спортом занимался. Если беречь лошадь, ездить верхом на такие дистанции, так нужно все время амортизировать на ногах, то есть ехать полустоя эти все 50 километров в день. Это старая порода лошадей, они полностью доказали все легенды, которые были об их сверхвыносливости.

Ирина Петерс: Симпатичным приобретением для всадников стал пес Ашмис, настоящий герой похода. К экспедиции собака прибилась в Белоруссии, преданно бежала вслед около ста километров, и люди не могли не взять её с собой.

Гинтаутас Бабравичюс: Стойко держал каждый день по 50 километров, профессионально делал свое дело, по ночам нас охранял и чужих отгонял. Героическая собака. Она будет экспонирована для всех желающих возле Башни Гедиминаса. Потом она поедет в район, где для нее будут хорошие условия.

Ирина Петерс: И вот – встреча конников в Вильнюсе, в историческом центре столицы, на горе Гедиминаса. Горожане чествуют их, как героев. Расспрашиваю одну из всадниц, улыбчивую Скирманте Наглите.

Скирманте Наглите: Трудностей, наверное, не так много было, потому что все-таки мужчины очень щедро за нас все делали. Например, была минусовая температура ночью. Когда ты утром выходишь из палатки, хочешь помыть руки, смотришь - вода просто замерзла. Но я так хорошо выгляжу.

Ирина Петерс: Как зовут вашего коня?

Скирманте Наглите: Каркас. Спали вместе. Я на него голову клала. Великолепный конь.

Ирина Петерс: Самый радостный момент?

Скирманте Наглите: Все -таки - море. Вообще были такие люди хорошие - большущий стол накрыли, на гитаре очень красиво нам пели. Самые душевные, наверное, в Украине, самые интересные - в Белоруссии. Везде хорошо было.

Ирина Петерс: Когда видели литовских всадников - первая реакция людей?

Скирманте Наглите: Сперва спрашивали, куда едем. ''К Черному морю''. ''Да ну вас!''. Потом, чем ближе становилось, тем нормальнее реагировали.

Ирина Петерс: Для другого участника похода, Гинтараса, самым тяжелым испытанием стали… мозоли.

Гинтарас: Когда наши лошади стали терять вес, появлялись мозоли от седел.

Ирина Петерс: У кого мозоли?

Гинтарас: У лошадей. У нас тоже были, но мы не переживали. Потом это все прошло, они стали в хорошей спортивной форме. Видите, какой он энергичный?

Ирина Петерс: А как его зовут?

Гинтарас: Агата.

Ирина Петерс: Подхожу ещё к одному всаднику, он спешился, держит под уздцы своего коня.

Всадник: Конечно, было опасно, дороги каменистые - щебенка, камни. Специально выбирали, как лучше коням.

Ирина Петерс: Люди доброжелательные были?

Всадник: Очень! И в Белоруссии, и на Украине. Все говорили: ''Доброго вам здоровья, сил достичь вашей цели!''. Недалеко от Одессы - город Очаков. Достигли, искупались. Погода была хорошая. Вообще погода нас баловала. Многие не верили, а когда стало ближе, осталось километров 400-500, тогда уже верили люди, что на самом деле идем. Сильно поддерживали друг друга в команде, с самого начала говорили: ''Один за всех, все за одного''.

Ирина Петерс: Так и было?

Всадник: Так и было.

Иван Толстой: На прошлой неделе одной из наиболее обсуждавшихся новостей был ''Манифест просвещенного консерватизма'', с которым выступил кинорежиссер Никита Михалков. Многие уже отреагировали на этот документ. Сегодня – наш ответ Чемберлену. ''Младенец в джунглях'' - так назвал свое эссе наш Нью-йоркский автор Борис Парамонов.

Борис Парамонов: Манифест Никиты Михалкова в содержательной своей части – документ пустой и обсуждению не подлежащий. Это наскоро сляпанный текст, начиненный перепевами дурно понятых русских консервативных мыслителей, главным образом - Ивана Ильина. Пушкина и Гоголя Михалков принес неизвестно с какого базара. Должно быть, он считает главным сочинением Пушкина ''Клеветникам России'', а Гоголя – ''Выбранные места из переписки с друзьями''. На Петра Струве ссылаться незачем: при том, что Струве в долгом и сложном своем развитии стал государственник и патриот, он никогда не был сторонником политического деспотизма, основа его мировоззрения – индивидуализм, мотивированный номиналистически. Об этом есть целая литература, это сложный вопрос, он не по зубам дилетантам вроде Михалкова. Николай Алексеев – эпигон Ильина, фигура незначительная. А Константина Леонтьева на месте Михалкова я бы вообще не касался, иначе можно очутиться не на Афоне, а на параде какого-нибудь гэй-прайда. Это всё равно, что учитывать в балансе политической идеологии ''Де Профундис'', сочиненный Уайльдом в Реддингской тюрьме в порядке покаяния. Интеллектуальный фон Михалкова – это тени на стене платоновской пещеры, отдаленный звон слышанного из чужих ртов.
В ''Манифесте'' Михалкова важно не интеллектуальное его обоснование, а эмоциональный тон, окрашивающий его декларируемые чаяния. Его идеал – идеократическое государство, выстроенное в порядке некоей смутно воображаемой социальной иерархии. Главное в таком государстве – следование справедливому закону и божественному порядку. Отсюда же (цитирую) – ''лояльность к власти, умение достойно подчиняться авторитетной силе, почитание ранга''. Что такое божественный порядок, кто его открывает и какие справедливые законы из него выводятся – совершенно неясно. Ясно только одно: порядок такого долженствования будет устанавливаться той самой властью и авторитетной силой, к которым следует быть лояльным.
Из этого можно сделать тот вывод – и многие его уже сделали, - что ''Манифест'' Михалкова, устанавливающий какую-то программу, то есть по определению нацеленный в будущее, на самом деле фиксирует и словесно лакирует тот режим, который начал создаваться в России десять лет назад и в настоящее время не только существует, но и демонстрирует уже признаки стагнации и даже разложения. А то, что Михалков призывает покончить с коррупцией и засильем чиновников, – так то же самое говорят в своих очередных речах сами нынешние начальники. Это, так сказать, фигура речи, а никак не дело. Чтобы покончить с этим злом – начальственной коррупцией, необходим как раз не консерватизм, даже и просвещенный, а железная швабра Петра Великого. И вспомним при этом, что как раз с лихоимством приближенных царь-реформатор так и не смог покончить. Так же как весьма консервативный и скорый на руку Николай Первый, сказавший в конце царствования: ''В России единственный человек, который не крадет, - я''.
Мы оставляем в стороне вопрос, может ли сказать так о себе любой из нынешних верховых начальников. Чтобы покончить с нынешними российскими язвами, нужна самая настоящая народная революция. Но Никита Михалков в своем ''Манифесте'' это предвидел, почему и выставил пункт о гибельности русского бунта. Так а зачем бунтовать? Достаточно провести честные выборы в парламент, то есть, по завету поколений российских инакомыслящих, соблюсти собственную Конституцию.
Есть в сочинении Михалкова еще один пункт, особенно, чувствуется, ему дорогой. Это идея Евразии и российского имперства. Самой географией, мол, Россия призвана быть великой евразийской империей. Даже при желании признать реальность такого геополитического термина – Евразия, трудно представить, что в ''обустройстве'', как сейчас говорят, этого геополитического пространства Россия будет играть определяющую роль. Тут у нее под боком сосед, который это пространство уже медленно, но уверенно осваивает - Китай. Достаточно посмотреть на цифры и схемы демографической динамики, чтобы понять всю беспомощность этой русской очередной утопии.
Вообще к приставке ''гео'' Михалков имеет слабость: геополитика вместо политики, геоэкономика вместо экономики, геокультура вместо культуры просто. Это всё та же мечта об империи, которая держит подданных именно культурной ассимиляцией. Но о геополитике в соседстве Китая мы уже говорили, а что касается геоэкономики, то это и есть современная глобализация, а геокультура – современная интернациональная индустрия развлечений. И против таких мировых потоков не попрешь, даже если отдать Михалкову монополию на всё культурное пространство России. Не покроет он ее своими фильмами, которые один за другим становятся хуже и хуже.
Мне уже приходилось читать комментарии, в которых говорится, что ''Манифест'' Михалкова задуман и выпущен как идеологическая программа путинского режима в перспективе дальнейших политических притязаний бывшего российского президента и сущего ''национального лидера''. Я не думаю, что это так. Михалков – человек слишком независимый от власти, чтобы ей так открыто подыгрывать. Он мог бы даже и выступить против власти, и остался бы цел и невредим, у него слишком большое имя и настоящая мировая известность. Лиши его возможности снимать кино в России – пригласят в любую европейскую страну, а то и в Голливуд. Я не вижу корысти у Михалкова, мотивов этой корысти. Это – от чистого сердца, что называется. Михалков – поэт, склонный, как все поэты, поддаваться иллюзиям, нас возвышающим обманам. Его видение идеальной России – вот такой возвышающий обман. Но его литературные мечтания пришлись как раз в пору нынешней власти, - кто бы ее ни олицетворял, и она его постарается использовать. Недаром же в партии ''Единая Россия'' говорят, что подписываются не только под каждым словом, но под каждой буквой михалковского ''Манифеста''. Никита Михалков – не Великий Инквизитор, он даже не Победоносцев – он интеллектуальный простак.

Иван Толстой: На очереди наша рубрика ''Переслушивая ''Свободу''. Мемуары советского кинорежиссера Ивана Пырьева в оценке свободовского кинокритика Владимира Матусевича. Архивная запись 29 октября 1970 года.

Владимир Матусевич: Если бы радиопередачи, подобно журнальным и газетным статьям, позволительно было бы предварять своего рода эпиграфами, то я избрал бы в качестве такого эпиграфа цитату из романа Солженицына ''В круге первом''. Здесь, в этом романе, как знают те, кто читал роман, имеется глава, рассказывающая об одном дне или, точнее сказать, об одной ночи Иосифа Виссарионовича Сталина. Глава, в который воспроизводится поток сталинского мышления. И есть здесь, в частности, такая фраза, исполненная убийственной иронии:

''Вообще в колхозах дела обстояли очень хорошо. В этом Сталин убедился, смотря фильм ''Кубанские казаки'' и читая роман ''Кавалер Золотой Звезды''. Авторы побывали в колхозах, все видели и отобразили. И отображаемое ими было наглядно хорошо''.

Эта цитата абсолютно точно отражает официальное отношение к пырьевским картинам из колхозной жизни, которое существовало в годы Сталина и которое вновь возрождается к жизни сегодня. Я подчеркиваю, что на протяжении 50-х и 60-х годов отношение это было чрезвычайно иного характера. Дело в том, что в одном из своих выступлений, преиснопамятных выступлений по вопросам литературы и искусства, Хрущев чрезвычайно резко отозвался о картине Пырьева ''Кубанские казаки'', обвинив создателя в лакировке действительности, обвинив создателя в том, что он преднамеренно, сознательно исказил вульгарной, дешевой идеализацией истинное положение дел в советской деревне 40-х годов.
Я менее всего намерен изображать Хрущева как беспристрастного и утонченного ценителя изящных искусств. Но в данном случае в оценке фильма Пырьева ''Кубанские казаки'' и, вообще, всей продукции Пырьева на колхозные темы, Хрущев был, думается, абсолютно и безусловно прав. И надобно сказать, что это высказывание Хрущева, имевшее, естественно, некоторые реальные последствия, сказавшееся, естественно, на прокатной судьбе всех этих картин, более всего раздражает Пырьева. И он посвящает немало абзацев на страницах своих мемуаров тому, чтобы покончить с этой критикой для того, чтобы отвергнуть полностью и целиком эту критику.
Одновременно, на страницах журнала ''Советский фильм'', на страницах его сентябрьского номера, появилась статья или, точнее сказать, творческий портрет Ивана Пырьева, что само по себе чрезвычайно симптоматично, и в этом портрете весьма даровитый и весьма конъюнктурный критик Юрий Ханютин так же делает попытку абсолютно и полностью покончить с хрущевской оценкой колхозных комедий Пырьева. Говоря о картинах Пырьева ''Богатая невеста'', ''Трактористы'', ''Свинарка и пастух'' и ''Кубанские казаки'', критик Юрий Ханютин указывает на следующее. ''Это был новый жанр советской оперетты, и только по законам жанра эти фильмы и следует судить. Поэтому наивными выглядят обвинения, скажем, ''Кубанских казаков'' в лакировке жизни. Требовать от этого фильма изображения проблем и противоречий деревни все равно, что требовать от ''Сильвы'' изображения противоречий Австро-Венгерской монархии''.
Ну что же, если бы действительно фильмы Пырьева можно было квалифицировать как невинные, непритязательные оперетки, то критик, безусловно, был бы прав, и тогда вряд ли стоило бы предъявлять претензии и обвинять ''Кубанских казаков'' в том, что они фальшиво, лживо изобразили обстоятельства советской колхозной действительности 40-х годов. Но дело-то в том, что благие усилия и намерения критика Юрия Ханютина могли бы довести покойника до приступа ярости. Ибо, безусловно, что Иван Пырьев, будь он жив, пришел бы в ярость от того, что кто-то назвал его комедии, его фильмы ''оперетками''. Сам Иван Пырьев предлагал куда более утонченный и сложный термин, которым он определял жанр своих произведений на колхозные темы. Он называл этот жанр жанром ''музыкально-поэтических народных комедий''. Как видите, это нечто в корне отличное от привычного и легковесного жанра оперетты. Более того, на многих страницах своих мемуаров Пырьев всячески подчеркивает, что он родился в крестьянской семье, что он неплохо знал и знает жизнь народа и что в своих фильмах он отнюдь не ставил задачей создать нечто условное, нечто не имеющее реальных точек соприкосновения с подлинной действительностью. Напротив, на многих страницах своих воспоминаний Пырьев подчеркивает, что он исходил из реальной действительности, что он хотел, правда, в формах романтического идеализма или, точнее сказать, романтической идеализации, отобразить реальные процессы, происходящие в советской колхозной деревне. Стало быть, Пырьев сам воспринимал свои произведения весьма и весьма торжественно. Впрочем, так же их воспринимали и Сталин, и тогдашние руководители советской кинематографии, которые видели в комедиях Пырьева на колхозные темы отражение подлинной колхозной действительности. И вот это в корне меняет дело. И это делает хрущевскую критику ''Кубанских казаков'' вполне оправданной и вполне справедливой.
Надобно сказать, что всячески утверждая себя как мастера колхозной темы, как художника, глубоко отображающего реальную сельскую действительность, Пырьев с удивительной злобой, яростью и завистливой ненавистью пишет на страницах своих мемуаров о других кинорежиссерах, которые посвящали свои работы проблемам советского села. Пырьев не стесняется в своих мемуарах говорить грубо, хамски и совершенно несправедливо о многих фильмах Эйзенштейна и Довженко. Надобно сказать, что эти великомученики советского кинематографа в свое время многое потерпели от Пырьева, когда Пырьев, облеченный властью директора ''Мосфильма'', просто-напросто третировал, просто-напросто преследовал этих мастеров, пользуясь тем, что и Сталин к их творчеству относился крайне неодобрительно. Однако, Сталин умер, наступила пора известной либерализации, известной оттепели, и, казалось бы, уже никто и не смел сомневаться в великости Эйзенштейна и Пудовкина, этих блистательных мастеров, этих классиков советского и мирового киноискусства. И вот теперь, в 1970 году, на страницах ''Искусства кино'' проявляется опус, где фильмы Эйзенштейна и Довженко подвергаются плохо скрытой инквизиции, по сути дела повергаются вновь жестоким, несправедливым и грубым нападкам.

Иван Толстой: Андрей, а теперь мы переходим к вашей персональной рубрике — расскажите, пожалуйста, о сегодняшних музыкантах поподробнее.

Андрей Гаврилов: Как я уже говорил, сегодня мы слушаем фрагменты компакт-диска французского композитора, новатора начала 20-го века Эрика Сати. Он наиболее известен своими ''Гимнопедиями''. Эти завораживающие, вводящие в транс мелодии, как, впрочем, большая часть его музыки - легкие, воздушные, скупые, но безумно выразительные. Они были написаны еще в 1888 году, то есть до новаторов Стравинского и Шенберга, в эпоху, когда господствовали Вагнер и Малер, когда господствовал классический Чайковский, тяжеловатый Брукнер. Но, написанная более века назад, музыка сегодня звучит предельно современно. И к тому же, несмотря на то, что она очень популярна у самых разных музыкантов, как джазовых, так и рок музыкантов, в ней нет той пошлости, нет той попсы, которая, к сожалению, проявляется в таких обработках довольно часто. Сати не был плодовитым композитором, он написал около сотни произведений, причем некоторые из них предельно коротки - по несколько минут, а то и секунд. Комментируя краткость его пьес, его друг и соратник, поэт, драматург, кинорежиссер Жан Кокто сказал: ''Они малы так же, как мала замочная скважина. Все мгновенно меняется, как только ты начинаешь внимательно всматриваться или вслушиваться, что там внутри происходит''. Кстати, хочу напомнить, что в свое время большой скандал вызвала его оркестровая работа ''Парад'' - это был балет, написанный на темы Жана Кокто и поставленный впервые группой Дягилева (с декорациями Пикассо), в Париже в 1917 году. В партитуру балета, наряду с инструментами традиционного оркестра, был включен ''бутылофон'' - выстроенная в качестве ударного инструмента батарея бутылок и четыре пишущие машинки. Мы обычно оставляем время для джазовых композиций, сейчас мы слушаем классический вариант, но к творчеству Сати тяготеют очень многие джазмены, причем не только обожающий классику Жак Люсье, но и знаменитый ''Vienna Art Orchestra'', который записал целую пластинку под названием ''Минимализм Эрика Сати'', электронщики, рокеры. Стив Хэккет, например, бывший гитарист известнейшей группы ''Genesis'', записал целый альбом этого композитора. ''Сын звезд'', который мы слушаем сегодня, был написан в 1891 году. Исполняет его Алексей Любимов - знаменитейший московский пианист, клавесинист, органист, дирижер, педагог, профессор Московской Государственной консерватории. Я не буду о нем говорить долго, скажу только, что у него записано более 50 компакт-дисков с музыкой таких разных композиторов как Куперен, Рамо, Пёрселл, Моцарт, Губайдулина, Денисов, Волконский, Рабинович,
Мансурян, Кнайфель, Мартынов, Шуман, Шопен, и так далее. Сейчас мы слушаем его трактовку Эрика Сати.