Все-таки нельзя безнаказанно разбрасывать камни. Связь материального и нематериального тоньше, чем кажется тем, кто рассматривает Петербург как населенный землю, отданную государем на кормление. За каждым снесенным или изнасилованным домом - снесенные или изнасилованные судьбы. Камни города нельзя отделить от тех, кто еще ютится под их сенью, даже если это насельники дома скорби, имевшего несчастье разместиться в престижном районе…
НЕ ДАЙ МНЕ БОГ СОЙТИ С УМА
- выдохнул однажды Пушкин, красочно живописав помраченное состояние, мысль о котором вызвала у него содрогание. Те люди, которые в 1841 году открывали в доме на набережной Фонтанки, 132 Временный лазарет для рабочих, через двадцать лет превратившийся в Александровскую больницу для бедных, явно были в твердом уме и трезвой памяти – конечно, не на взгляд тех, для кого сострадание и социальная ответственность являются синонимом сумасшествия. Думаю, кстати, такие были всегда, вот только удельный вес их в разные времена разный.
В общем, больница в этом доме была с незапамятных времен, не исключая и советские годы, когда там обосновался городской психоневрологический диспансер №7. Как он работал, кого лечил, я не знаю – знаю только, что место там тихое, как будто и не город вовсе: при каждом корпусе меланхолический дворик, почти патио, хитро спрятанное от глаз, хотя совсем недалеко бушует Измайловский проспект, набережная Фонтанки видна из одних окон, речка Пряжка струится в других, и Троицкий собор синеет звездчатыми куполами. А уж внутри корпусов – потолки высоченные, коридоры гулкие – кино, говорят, здесь любят снимать, оно и понятно.
Понятно также, что орлиное око инвестора не могло пропустить такую жемчужину. Разговоры о переселении диспансера поползли уже несколько лет назад, но гром грянул этой осенью, после того как губернатор Валентина Матвиенко обозрела земельный участок под Гатчиной, предназначенный для новых корпусов психиатрической больницы имени Кащенко.
Что писали в свое время про эту больницу, то есть как там обращаются с больными, я повторять не буду, чтобы лишний раз не расстраиваться, но главное – губернатор сообщила о грядущем переезде в эти корпуса насельников больницы на набережных Пряжки и Фонтанки, поскольку палаты психоневрологического диспансера № 7 – ну-ка, угадайте, что с ними не так? – Правильно – не соответствуют санитарным нормам.
То есть когда нужно перестроить под бизнес-центр или отель дом в центре города, где еще живут какие-то там жильцы, этот дом, разумеется, начинает аварийно угрожать жизни прохожих, в срочном порядке спасаемых от угрозы безобразным синим забором. А когда в перспективном доме оказывается больница – там уж в ход идут санитарные нормы – все ведь для людей. А что до больных, которых выкинут за город, так что к ним никакие родственники с пирожками не доедут, и до персонала, обреченного мотаться по электричкам, просаживая на это дело половину своей могучей зарплаты, - так это же мелочи для государственного ума.
Но я, собственно, о городе. Может, кто-то и думает – да выкинуть дурдом с Фонтанки и Пряжки, всем же лучше будет! - Не будет. Тонкая ткань города сложна и прихотлива, как ткань мозга – выкрои из нее рынки, привокзальное варево лотков и забегаловок, заплесневелые дворы-колодцы, ржавые ворота и нечаянные пруды – и все, исчезнет некий животворный эфир, материализующийся то в желтом пятне косого брандмауэра об одном заплывшем оконце, то в сером рыбаке, закинувшем леску за сфинкса, то в подпрыгивающей походке городского сумасшедшего с хризантемой в петлице.
Некие эффективные менеджеры в нацистской Германии тоже избавлялись от душевнобольных, более радикально, правда, но почему-то не вспомнить невозможно. Другие эффективные менеджеры, их браться по разуму, в этом самом городе после войны тоже услужили идее благолепия, выкинув на остров Валаам всех обрубков, потерявших конечности в боях, – опять же и за этот самый город.
Но я сомневаюсь почему-то, что сегодня бледные лица, плывущие в окнах психоневрологического диспансера, оскорбляют чей-то чиновный взор. Этот взор их в упор не видит. Как и самого города, разграфленного в их бедном уме на клетки, сообразно стоимости земли и объектов недвижимости. Каковых – старинных, составляющих не только плоть, но и душу города – все меньше и меньше. Скорбное зрелище – небесная линия в клеточку. Превращающая и весь город в дом скорби.
Поскольку душевная болезнь, зачищающая пространство от жизни, ни в каких диспансерах не лечится. И уж ей-то точно не грозит переезд за город, на дешевые земли.
НЕ ДАЙ МНЕ БОГ СОЙТИ С УМА
- выдохнул однажды Пушкин, красочно живописав помраченное состояние, мысль о котором вызвала у него содрогание. Те люди, которые в 1841 году открывали в доме на набережной Фонтанки, 132 Временный лазарет для рабочих, через двадцать лет превратившийся в Александровскую больницу для бедных, явно были в твердом уме и трезвой памяти – конечно, не на взгляд тех, для кого сострадание и социальная ответственность являются синонимом сумасшествия. Думаю, кстати, такие были всегда, вот только удельный вес их в разные времена разный.
В общем, больница в этом доме была с незапамятных времен, не исключая и советские годы, когда там обосновался городской психоневрологический диспансер №7. Как он работал, кого лечил, я не знаю – знаю только, что место там тихое, как будто и не город вовсе: при каждом корпусе меланхолический дворик, почти патио, хитро спрятанное от глаз, хотя совсем недалеко бушует Измайловский проспект, набережная Фонтанки видна из одних окон, речка Пряжка струится в других, и Троицкий собор синеет звездчатыми куполами. А уж внутри корпусов – потолки высоченные, коридоры гулкие – кино, говорят, здесь любят снимать, оно и понятно.
Понятно также, что орлиное око инвестора не могло пропустить такую жемчужину. Разговоры о переселении диспансера поползли уже несколько лет назад, но гром грянул этой осенью, после того как губернатор Валентина Матвиенко обозрела земельный участок под Гатчиной, предназначенный для новых корпусов психиатрической больницы имени Кащенко.
Что писали в свое время про эту больницу, то есть как там обращаются с больными, я повторять не буду, чтобы лишний раз не расстраиваться, но главное – губернатор сообщила о грядущем переезде в эти корпуса насельников больницы на набережных Пряжки и Фонтанки, поскольку палаты психоневрологического диспансера № 7 – ну-ка, угадайте, что с ними не так? – Правильно – не соответствуют санитарным нормам.
То есть когда нужно перестроить под бизнес-центр или отель дом в центре города, где еще живут какие-то там жильцы, этот дом, разумеется, начинает аварийно угрожать жизни прохожих, в срочном порядке спасаемых от угрозы безобразным синим забором. А когда в перспективном доме оказывается больница – там уж в ход идут санитарные нормы – все ведь для людей. А что до больных, которых выкинут за город, так что к ним никакие родственники с пирожками не доедут, и до персонала, обреченного мотаться по электричкам, просаживая на это дело половину своей могучей зарплаты, - так это же мелочи для государственного ума.
Но я, собственно, о городе. Может, кто-то и думает – да выкинуть дурдом с Фонтанки и Пряжки, всем же лучше будет! - Не будет. Тонкая ткань города сложна и прихотлива, как ткань мозга – выкрои из нее рынки, привокзальное варево лотков и забегаловок, заплесневелые дворы-колодцы, ржавые ворота и нечаянные пруды – и все, исчезнет некий животворный эфир, материализующийся то в желтом пятне косого брандмауэра об одном заплывшем оконце, то в сером рыбаке, закинувшем леску за сфинкса, то в подпрыгивающей походке городского сумасшедшего с хризантемой в петлице.
Некие эффективные менеджеры в нацистской Германии тоже избавлялись от душевнобольных, более радикально, правда, но почему-то не вспомнить невозможно. Другие эффективные менеджеры, их браться по разуму, в этом самом городе после войны тоже услужили идее благолепия, выкинув на остров Валаам всех обрубков, потерявших конечности в боях, – опять же и за этот самый город.
Но я сомневаюсь почему-то, что сегодня бледные лица, плывущие в окнах психоневрологического диспансера, оскорбляют чей-то чиновный взор. Этот взор их в упор не видит. Как и самого города, разграфленного в их бедном уме на клетки, сообразно стоимости земли и объектов недвижимости. Каковых – старинных, составляющих не только плоть, но и душу города – все меньше и меньше. Скорбное зрелище – небесная линия в клеточку. Превращающая и весь город в дом скорби.
Поскольку душевная болезнь, зачищающая пространство от жизни, ни в каких диспансерах не лечится. И уж ей-то точно не грозит переезд за город, на дешевые земли.
