Новогодняя ночь – самое тяжелое испытание для печени. Именно поэтому накануне праздника я рискну поделиться своим опытом.
Дело в том, что за всю жизнь по-настоящему я напивался дважды – в первый и в последний раз. Как и предупреждала школа, меня подвело низкопоклонничество перед Западом, от которого я узнал про коктейль "мартини". Не помню – где, но точно знаю – когда: нам всем было по 14. Соблазн был нестерпим, рецепт прост и родителей не было дома.
– Мартини, – объяснял я друзьям, гордясь вычитанным, – это вермут и джин с лимоном.
Беда в том, что в магазинах не было даже лимонов. Их пришлось заменить лимонной кислотой, стащив белый порошок у мамы на кухне. С джином вышло проще: что это – никто не знал, поэтому купили "Московской". Зато вермута, правда, бобруйского разлива, было хоть залейся. Получив литра полтора мутной жижи, мы разлили ее по бокалам и пустились в разгул. Через час блевали все.
С тех пор один из нас стал физиком, другой – лириком, третий – врачом, четвертый – мормоном, пятый продает оружие канадской армии, и никто не любит мартини, хотя остальное – пожалуйста. Сам я никогда не был особо разборчивым. По мне всякая водка хороша, кроме уж совсем отвратительной, но такой здесь и не торгуют.
– Тайна водки, – говорит мой друг, тот самый, что торгует оружием, – в том, что сама лишенная вкуса, она всё делает вкуснее.
– Как Бог, – добавил мормон.
– И любовь, – согласился я, и все, включая мормона, выпили, потому что не пил только великий Похлебкин.
Он сам мне это написал, но я ему не поверил – алкоголь слишком часто упоминается на его страницах. Из следующего письма выяснилось, что это не в счет, потому что своевременно употребленное за обедом, входит в трапезу, как соль, перец и салфетки. С педантизмом ученого гастронома Вильям Васильевич объяснил, какую настойку (чистую водку он не признавал) подают к икре, как с супом пьют херес за хозяйку, кахетинское – с дичью, портвейн – с грушей дюшес и сыром стилтоном, сладкий ликер – с кофе, горький – после него. Насчитав 11 перемен, я навсегда успокоился, и никогда себе ни в чем не отказываю.
Чтобы пить от души, однако, нужно следить за телом. Прежде всего, не позволяйте ему выпивать в одиночку. Алкоголь, как счастье, умножает радость, когда мы им делимся.
Во-вторых, только у Шолохова "после первой не закусывают". На самом деле – еще как. Быстрый танец вилки с рюмкой ведет застолье к темпе обратного крещендо. Стопка под острое, другая – под соленое, третья – под грибок, четвертая – с горячим…
Впрочем, считать все умеют. Важно вовремя снизить (а не повысить, как говорит дворовая мудрость) градус, плавно перейдя на вино, чтобы не свалиться к десерту.
Третья хитрость застолья – в его пределе. Но чем считать алкоголь – стаканами? спиртом? песнями? дракой? У меня есть универсальный ответ, который годится на все случаи нетрезвой жизни. Мера пьянству аппетит: пейте, пока хочется есть.
Конечно, это сейчас я такой умный. Молодым – по бедности, глупости и от безделья – я нарушал все правила, включая собственные. Я пил сытым и натощак, днями и ночами, что попало, но не с кем придется. Даже тогда, зная границу беспутству, мы выпивали в сопровождении дам, чтобы не ругаться матом, чокались с видом на изысканный пейзаж и говорили только о прекрасном, запрещая себе ругать советскую власть.
Дело в том, что за всю жизнь по-настоящему я напивался дважды – в первый и в последний раз. Как и предупреждала школа, меня подвело низкопоклонничество перед Западом, от которого я узнал про коктейль "мартини". Не помню – где, но точно знаю – когда: нам всем было по 14. Соблазн был нестерпим, рецепт прост и родителей не было дома.
– Мартини, – объяснял я друзьям, гордясь вычитанным, – это вермут и джин с лимоном.
Беда в том, что в магазинах не было даже лимонов. Их пришлось заменить лимонной кислотой, стащив белый порошок у мамы на кухне. С джином вышло проще: что это – никто не знал, поэтому купили "Московской". Зато вермута, правда, бобруйского разлива, было хоть залейся. Получив литра полтора мутной жижи, мы разлили ее по бокалам и пустились в разгул. Через час блевали все.
С тех пор один из нас стал физиком, другой – лириком, третий – врачом, четвертый – мормоном, пятый продает оружие канадской армии, и никто не любит мартини, хотя остальное – пожалуйста. Сам я никогда не был особо разборчивым. По мне всякая водка хороша, кроме уж совсем отвратительной, но такой здесь и не торгуют.
– Тайна водки, – говорит мой друг, тот самый, что торгует оружием, – в том, что сама лишенная вкуса, она всё делает вкуснее.
Чтобы пить от души, однако, нужно следить за телом. Прежде всего, не позволяйте ему выпивать в одиночку. Алкоголь, как счастье, умножает радость, когда мы им делимся
– Как Бог, – добавил мормон.
– И любовь, – согласился я, и все, включая мормона, выпили, потому что не пил только великий Похлебкин.
Он сам мне это написал, но я ему не поверил – алкоголь слишком часто упоминается на его страницах. Из следующего письма выяснилось, что это не в счет, потому что своевременно употребленное за обедом, входит в трапезу, как соль, перец и салфетки. С педантизмом ученого гастронома Вильям Васильевич объяснил, какую настойку (чистую водку он не признавал) подают к икре, как с супом пьют херес за хозяйку, кахетинское – с дичью, портвейн – с грушей дюшес и сыром стилтоном, сладкий ликер – с кофе, горький – после него. Насчитав 11 перемен, я навсегда успокоился, и никогда себе ни в чем не отказываю.
Чтобы пить от души, однако, нужно следить за телом. Прежде всего, не позволяйте ему выпивать в одиночку. Алкоголь, как счастье, умножает радость, когда мы им делимся.
Во-вторых, только у Шолохова "после первой не закусывают". На самом деле – еще как. Быстрый танец вилки с рюмкой ведет застолье к темпе обратного крещендо. Стопка под острое, другая – под соленое, третья – под грибок, четвертая – с горячим…
Впрочем, считать все умеют. Важно вовремя снизить (а не повысить, как говорит дворовая мудрость) градус, плавно перейдя на вино, чтобы не свалиться к десерту.
Третья хитрость застолья – в его пределе. Но чем считать алкоголь – стаканами? спиртом? песнями? дракой? У меня есть универсальный ответ, который годится на все случаи нетрезвой жизни. Мера пьянству аппетит: пейте, пока хочется есть.
Конечно, это сейчас я такой умный. Молодым – по бедности, глупости и от безделья – я нарушал все правила, включая собственные. Я пил сытым и натощак, днями и ночами, что попало, но не с кем придется. Даже тогда, зная границу беспутству, мы выпивали в сопровождении дам, чтобы не ругаться матом, чокались с видом на изысканный пейзаж и говорили только о прекрасном, запрещая себе ругать советскую власть.
