Яков Кротов: Сегодня наша программа будет посвящена 20-й годовщине со дня трагической гибели отца Александра Меня. Напомню, 9 сентября 1990 года двое неизвестных убили его, один, как восстановило следствие, стоял перед ним, второй наносил удар топором сзади. Виновных не нашли. 11 сентября 1990 года были похороны, они совпали с праздником, который Русская Православная Церковь отмечает 11 сентября, Усекновения головы Иоанна Предтечи. И вот прошло 20 лет.
У нас сегодня в студии трое гостей. Эти трое людей разные, но их объединяет то, что отца Александра Меня они знали не со священнической, прежде всего, стороны. Это Виктор Васильевич Андреев, который знал отца Александра еще с биологического кружка в школьные годы. Когда отец Александр, будущий священник Александр Мень, поступал в Пушно-меховой институт, то делал это еще и потому, что там преподавала мать Виктора Васильевича. А потом Виктор Андреев как-то в биологию все-таки не пошел, а пошел в сферу искусства и благодаря отцу Александру Меню многие десятилетия был фотографом в Московской духовной академии. Практически все, уж во всяком случае, самые лучшие фотографии отца Александра 60-х, 70-х, 80-х годов - это фотографии Виктора Васильевича. Потом, в конце 80-х, стали много снимать, но самые знаменитые, алабинских лет, начала 60-х, это Виктор Васильевич. У нас в гостях священник Глеб Якунин, просто однокурсник отца Александра. Причем, если Виктор Васильевич остался в Москве, не поехал в Иркутск, куда перевели институт, то отец Глеб как раз в Иркутске с Менем и сошелся. И у нас в гостях Владимир Михайлович Латышев, который помоложе всех остальных и учился в том же Иркутском пушно-меховом биологическом институте, единственный из всех четверых, включая Александра Меня, который остался биологом и работал старшим научным сотрудником в лаборатории по изучению китообразных во Владивостоке.
Я должен заметить, конфессиональная или, может быть, лучше сказать юрисдикционная ориентация всех наших сегодняшних гостей очень разная. Про отца Глеба Якунина много распространяться не надо: священник, который покинул Московскую Патриархию, она ему в спину произнесла отлучение, но было уже поздно, раньше надо было отлучать, а так уже не отлучают. И отец Глеб - священник Объединения общин апостольской традиции. Виктор Васильевич, как я уже сказал, фотограф при Московской духовной академии, что само по себе целая конфессия и огромный религиозный опыт. Насколько я понимаю, лояльный член Русской Православной Церкви Московского Патриархата. А вот Владимир Михайлович Латышев - человек сугубо светский, человек, сугубо не религиозный. Я надеюсь, что нам удастся произвести такую триангуляцию, вот с этих трех разных точек зрения, из которых две христианские, одна не христианская, но зато человеческая, посмотреть на отца Александра Меня чуть-чуть иначе, чем это обычно делается.
Владимир Михайлович, тогда действительно первый вопрос Вам. Для Вас, человека, который не обратился в христианство, который не был прихожанином отца Александра, для Вас Александр Мень как-то выделяется из числа прочих друзей по институту?
Владимир Латышев: Да, конечно. Конечно, он выделялся сразу. Я с Александром Менем был знаком с 1956 года, когда весь курс биологов-охотоведов из Московского пушно-мехового института приехали в Иркутск. Они внесли, так сказать, новую такую, свежую струю в наш весь быт. Им, с одной стороны, завидовали их предыдущему образованию, которое считалось несколько выше, и общались с ними с удовольствием. Мы познакомились с Александром Менем. Нас было, может быть, два-три человека, которые с ним потом долго общались и близко достаточно общались. Мне посчастливилось с ним вступить в достаточно дружеские отношения. Мы с ним проводили многие вечера в беседах, причем не столько на религиозные темы, я даже не помню, чтобы он как-то делал упор на религиозные темы, а на такие, философские, общеобразовательные, биологические темы. Вот такая вещь.
Я снимал квартиру в Иркутске, будучи студентом, за Ушаковкой, в рабочем предместье, и он, когда участвовал в проведении служб, помощник был при проведении служб церкви, которая находилась недалеко, когда он возвращался оттуда, иногда заходил ко мне, мы брали бутылочку перцовой настойки, она была не очень крепкая, а когда он постился, то мы закусывали консервированной кукурузой.
Яков Кротов: А когда не постился?
Владимир Латышев: А когда не постился, мы могли колбаской закусить. Но это, в общем-то, редко происходило, но происходило именно так и никак иначе. Мы этих прекрасно проводимых вечерах проводили время, рядом жили его сокурсники, у которых мы собирались небольшими компаниями, это были все развитые, веселые люди, его однокурсники, Юра Чичикин, Саша Пащук и так далее, не буду всех перечислять, Алик у нас был просто, как говорится, украшением компании, когда мы собирались. «Все собрались? Все. Сейчас придет Бибикова и обязательно сегодня придет Мень». Он приходил, у него был прекрасный голос, замечательно аккомпанировал на гитаре, пели интересные песни, причем не всякие, как в то время было модно, блатные песни или какая-то бытовщина. Он, как я сейчас помню, пел песню на стихи Саши Черного "как турецкая сабля твой стан, рубин раскаленный" и так далее. Но самое интересное, в конце песни, там были такие слова "и, надвинув на брови башлык, я умчу тебя в горы", и при этом он щелкал языком так звучно, как пастух кнутом. Это просто так нас завораживало, причем это было четко, ясно, такие звуки. Мы просто были в восторге, просили его еще раз последний куплет спеть и опять щелкнуть. Вот такая штука.
Яков Кротов: Виктор Васильевич, Вы действительно знали отца Александра дольше всех присутствующих. Он родился в верующей семье. Ваша семья, насколько я понимаю, не отличалась религиозностью, мягко говоря. В какой момент произошло соприкосновение?
Виктор Андреев: Вы правы, отец Яков. Познакомились мы с отцом Александром в 1949 году на собрании юношеской секции всероссийского общества охраны природы, который помещался тогда в Большом Черкасском переулке, это близ метро бывшая "Дзержинская". Там происходили наши встречи. Там было достаточно большое количество молодежи, все примерно от 12-13 лет и где-то за 15 лет, 15-16. Да, совсем молодые. В том числе в этом кружке находился нынешний академик Яблоков, он вместе с нами ходил в походы, особо ничем не выделялся. Это уж потом он стал наращивать мускульную силу.
Я хочу немножко поправить отца Якова, потому что после окончания ветеринарной академии (я кончал ветеринарную академию), я работал в Институте морфологии животных имени Северцева, а затем я работал в Курчатовском институте, в радиобиологическом отделе и занимался цитологией. Да, я снимал прижизненную живую клетку...
Яков Кротов: Виктор Васильевич, а в какой момент Вы переключились с живых клеток на митрополитов?
Виктор Андреев: Все дело в том, что я после института Курчатовского перешел... Оттуда никого не выпускали и очень сложно с публикациями было. Поэтому я перешел в другой институт, Институт физиологии растений, проработав там еще пару лет, получилось так, что академик Курсанов сообщил... Я там фильм сделал, вполне приличный, который был принят Госфильмом. Я, правда, сейчас рассказываю больше свою биографию...
Яков Кротов: Ничего. Отцу Александру было бы интересно, нам тоже.
Виктор Андреев: Но поскольку я отвечаю на вопрос отца Якова, как я переключился. Оный академик... Да, фильм был принят Госфильмом в качестве учебного пособия для вузов. Академик Курсанов, просмотрев это дело, сказал, "приходите как-нибудь ко мне, я Вас научу, как надо делать фильмы". Я решил, что учиться мне у академика особенно нечему, тем более, как надо делать фильмы, и как-то отбыл оттуда вообще. Там еще на одной студии я немножко работал. А потом пожаловался отцу Александру о том, что как-то мне там слегка... я бы хотел на духовную перейти стезю. Поскольку отец Александр был знаком с митрополитом... То есть он сейчас митрополитом стал, а тогда он просто был ректором Московской духовной академии, владыкой Филаретом. Они вместе с ним служили на Ордынке. Он меня представил, познакомил, и я прижился в Духовной академии и начал свою деятельность в церковно-археологическом кабинете. Проработал я в Духовной академии 20 лет.
Яков Кротов: Виктор Васильевич, известно, что из Троице-Сергиевой Лавры, где находится Московская духовная академия, вышел анонимный памфлет против отца Александра Меня. Это было в конце 70-х годов. Насколько в академии было такое враждебное отношение к отцу Александру?
Виктор Андреев: Ни в коем разе. То есть был человек, который плохо относился к отцу Александру, это Алексей Ильич Осипов, известный всем нам. Ну, что делать, разные мнения бывают. Тем не менее, вся остальная корпорация относилась к отцу Александру... Тогда не было принять высказывать, кто "за" и кто "против", но, тем не менее. Ректор академии, владыка Владимира Сабодан и следующий ректор академии, владыка Александр Тимофеев, особенно владыка Александр Тимофеев, он очень хорошо относился к отцу Александру и через меня предлагал отцу Александру, потому что владыка знал, что я с отцом Александром очень хорошо контактирую. Поэтому владыка предлагал отцу Александру защитить докторскую в академии и перейти на преподавательскую работу, на что отец Александр как-то ответил отказом.
Яков Кротов: Игорь из Краснодара. Здравствуйте, прошу Вас.
Слушатель: Здравствуйте, уважаемые. Про Александра Меня огромное количество статей было самых разных, что только о нем не писали. Я как-то, помню, ехал в электричке, кто-то журнал забыл, там я прочел, что отца Александра Меня на таможне поймали с пушниной. Чем это дело закончилось? Было ли это вообще? Правда это или нет?
Яков Кротов: Спасибо. Ну, если речь зашла о задержаниях и арестах...
Владимир Латышев: Я по этому поводу могу сказать такую вещь. Конечно, это такая выдумка, будто бы Меня задержали с какой-то пушниной. Я Вам скажу такую вещь. У отца Александра Меня не было никогда ни автомобиля, ни квартиры в Москве, ни дома за городом. Он жил в надстройке с тещей, разрешили ему над своим деревянным домом сделать надстройку под ломаной крышей. Там у него был кабинет, была спальня и там была кухня. Все, чем владел Александр Мень.
Яков Кротов: Я все-таки Вас поправлю, это был не кабинет, это был кабинетик.
Владимир Латышев: Совершенно верно. Мне приходилось в нем бывать. И чтобы допустить, что он с пушниной был где-то пойман, это просто выдумка, знаете, от лукавого. Это нельзя так.
Яков Кротов: Так утверждали ещё, что его убили из-за каких-то бриллиантов. Все-таки, возвращаясь к арестам. Отец Глеб, ведь Вас в свое время турнули, обвинив в краже книг Бердяева из Московской духовной академии.
Глеб Якунин: Да, было такое.
Яков Кротов: Был такой случай.
Глеб Якунин: Слишком долго об этом говорить, я думаю, мы потесним, к сожалению, великого отца Александра, поэтому...
Яков Кротов: Давайте про отца Александра. Насколько в юношеские годы, когда Вы с ним познакомились, тогда он как воспринимался средой, враждебно, дружелюбно, студентами, была ли разница в отношении к нему студентов и преподавателей?
Глеб Якунин: Во-первых, как я познакомился, очень интересно. Виктор Васильевич Андреев, мы тогда только поступили, на первом курсе учились и ездили в Балашиху на электричке с Курского вокзала. И вот однажды я смотрю, такой красавец, очень чистенький, ухоженный, такие сумочки были кожаные, на плече носили...
Виктор Андреев: Офицерские армейские сумки.
Глеб Якунин: Офицерская армейская. Вот он так подходит, и Виктор говорит, "вот, познакомься, будет у нас учиться, это будет Александр Мень". Я познакомился, руку пожал и все, с этого началось знакомство. Как сказать? Конечно, он был душа, Владимир Латышев здесь говорит...
Яков Кротов: Вы с ним тоже перцовку пили?
Глеб Якунин: Бывало, да, особенно когда мы с ним, когда у нас разбомбили институт, образно выражаясь, пушно-меховой, где-то его не ненавидели, потому что, в общем, какой-то был оппозиционный в глазах ЦК КПСС, наверное. И вот когда мы оказались судьбой на Третьей Железнодорожной 38, это такой большой холм...
Яков Кротов: В Иркутске?
Глеб Якунин: В Иркутске, над вокзалом железнодорожным. Вот в одной маленькой комнатке, как мы здесь примерно, чуть-чуть побольше, а может быть даже такая, вот я с ним два года там провел. Конечно, с ним общался, со студентами, совершенно верно. Он был необыкновенно обаятельный человек. Даже трудно сказать, кто мог с ним равняться. Совершенно выделялся, особенно среди всех. Владимир говорил о том, какие песни пел. А вот тогда уже были зековские песни, в то время еще мало, кстати... Даже еще не были раскрыты все эти лагерные чудовищные...
Яков Кротов: Вы ходили тогда на богослужение? Вы уже были верующим?
Глеб Якунин: Нет. В том-то и дело, это удивительная вещь произошла. Я медленно шел к христианству и когда мы с ним познакомились, я, как говорится, был на подходе. Я увлекался в тот момент йогой. У меня висел черный такой кружок, я смотрел на него, занимался дыханием по хатхе-йоги, а он уже тогда сидел и писал отрывки или наброски, по крайней мере, "Сына Человеческого", своей книги. Конечно, под его влиянием я действительно стал христианином.
Яков Кротов: Тогда я спрошу Владимира Латышева. Почему Вы под его влиянием не стали верующим?
Владимир Латышев: Я Вам скажу откровенно. Очень немногие знали из наших студентов-охотоведов, что Александр Мень был вообще верующим человеком, а если кто-то знал, то очень немногие догадывались, в чем же это все дело обстояло. Это же 1955-1956-й год, эти годы, ведь преследовалась вся... крест нельзя было носить. Я помню, у одного студента был обнаружен крест, так это вплоть до исключения из института. Ведь нас выпускали, будущих строителей коммунизма. Как же может быть верующий человек здесь? И когда Александр Мень по своим делам должен был вылететь в Москву и он вылетел в Москву, а через день буквально вернулся, он отсутствовал три дня, и он совершенно случайно, когда садился в Москву (его провожали два священнослужителя в рясах), этим же самолетом летела наша преподаватель, профессор Кузнецова и по приезду, поскольку она была заведующая кафедрой, она была членом партии, она обязательно это доложила в свой партком, и там нужно было принимать меры. Спросили его документы, почему он отсутствовал три дня, документы были неубедительны, что он был болен, и его отчислили именно поэтому. Существует опубликованный приказ от его отчислению, и в самый последний момент заведующий кафедрой спецподготовки или военная кафедра, полковник Лозовский ему сказал, Алик, уезжай немедленно, завтра тебе (это уже приказ был о его отчислении) придет повестка и тебя заберут в армию. Он быстро собрал восемь человек, самых близких своих, мы отметили этот отход, и утром он на поезде уехал в Москву.
Яков Кротов: Я видел фотографию этого отмечания, там на шесть человек пять бутылок той же самой перцовки.
Владимир Латышев: На восемь.
Яков Кротов: Владимир Михайлович, а вот когда зафкафедрой учинила донос на Александра Меня, смотрите, значит, корпорация не была единая университетская: одна донесла, а военрук, наоборот, помог. Почему?
Владимир Латышев: Я тут Вам такое сделаю пояснение. Мы все, студенты, знали и уже в конце, у них пятый курс, у меня третий, а у них был пятый курс, выпускной, мы знали только, так, ходили неясные какие-то слухи, рассуждения и то не между всеми студентами, а между самыми близкими, что у нас есть два верующих человека - это воинствующий христианин Глеб Якунин и не воинствующий христианин Александр Мень. Больше мы ничего про это не знали, никаких деталей. Но это мы знали. А раз это так, то надо было подойти... У Глеба Якунина своя была судьба, а что касается Александра Меня или, как мы его всегда Алек называли (половина от Александр), что касается Алека, то надо было подобрать ключи, чтобы его исключить. Ну не может верующий человек быть выпущен из советского вуза, вот в чем штука-то вся была. И, наконец, нашлась мощная зацепка, донесение профессора Кузнецовой Агриппины Ивановны, что все и толкнуло. Тогда распоряжение ректора обязал декана факультета Свиридова Николая Сергеевича выпускника охотоведения Московского пушно-мехового института, как говорится, братья по крови мы в этом отношении, обязали его написать докладную записку, почему пропускаются лекции и, в частности, студентом Менем без оснований, причин. Он пишет эту докладную записку, а дальше внизу идет резолюция: на основании докладной записки декана факультета Свиридова отчислить товарища Меня из рядов студентов.
Яков Кротов: Ему было сочувствие среди однокурсников?
Владимир Латышев: Мы к нему относились, как к такому светлому явлению. Он обладал такой притягивающей силой, ненавязчивый, всегда прекрасно говорящий, ну и потом он был просто необыкновенно красив. Он настолько красив... Я вспоминаю, если девушки идут навстречу по коридору, они просто спотыкались на ровном месте. А звали, между прочим, его в студенческие годы "сумчатый Мень". Он через плечо носил сумку эту, и мы всегда его звали, вон идут сумчатый Мень. Вот такая штука. Он, конечно, был великолепен, надо сказать. Это остается на все время, как большая-большая редкость в нашем общении.
Яков Кротов: Александр Иванович из Московской области. Здравствуйте, прошу Вас.
Слушатель: Должен сказать, что правильно подметили, Александр Мень был великолепно ухожен, великолепен. Я как-то беседовал с ним на его лекции, потом был такой маленький междусобойчик что ли. Это обращало на себя внимание, все великолепно было. И ряса, и запонки, и руки ухоженные, и великолепная прическа, и манера держаться, речь - все было действительно великолепно.
Второе. Не надо уж нагнетать, до ерунды доходите, что там только кто-то крестик повесил, его чуть ли ни к стенке ставили. Я был членом комитета комсомола, но неподалеку была митрополия старообрядческая, у меня там были знакомые, друзья, а там подолгу беседовал, я это не скрывал, меня там видели, потому что рядом был заводской институтский поселок.
Яков Кротов: Александр Иванович, Вы крестик носили?
Слушатель: Я не религиозный человек.
Яков Кротов: Тогда о чем речь?
Слушатель: Но у меня тренер был Николай Иванович Кузнецов глубоко верующий человек и он не скрывал, что он верующий. Я работал в закрытом институте, у нас был необыкновенно уважаемый человек, начальник планово-производственного отдела, это святая святых, Павел Богданович Демещик, он тоже не скрывал, что он был глубоко верующим, он рассказывал, отмечал Пасху.
Яков Кротов: Спасибо, Александр Иванович.
Глеб Якунин: Я должен сказать так, что действительно в научно-исследовательских институтах внимания не обращали. Мы видим крайние, конечно, явления, как Сахаров у Берии работал, но совершенно, как говорится, был диссидент, ничего, терпели. А вот в учебных институтах было жестко и строго. Когда мы впервые с отцом Александром Менем пришли в храм, в собор на Ушаковке в Иркутске, где архиепископ Паладий был, конечно, мы были стиляги, из Москвы приехавшие, немножко попугайский вид, конечно, все на нас дико смотрели, молодежи не было. Быстро донесли на нас, кто-то из стукачей, конечно, в обком попала эта информация иркутский. И потом на этом основании меня как раз и завалили, на пятом курсе провалили, я вылетел как бы из института. Но меня как раз и спас отец Александр, потому что, когда его выгнали, Владимир Латышев не успел рассказать всю эту интересную историю, как он защищался и как он выступал... Вот когда его выгнали, полковник Лозовский ему сказал, беги в Москву, он в течение двух месяцев стал дьяконом. А в это время я, работая охотоведом в Московском обществе охотников, я тут провел время и приехал пересдавать экзамен, на котором меня специально провалили, по политэкономии, мне тогда наш замечательный Василий Николаевич, он профессор, идеолог всего охотоведения, уникальная совершенно личность, он сказал, "ой, Глеб, да ты не готовься". Потому что вызвал секретарь по идеологии обкома иркутского КПСС, вызвал нашего директора и сказал: "Вот, смотрите, Мень стал попом. Вы что, хотите, чтобы еще его провалить и Глеб Якунин станет тоже попом? Вы рекорд Гиннеса установите. Ни в коем случае, он обязательно должен сдать экзамен". Поэтому мне (нрзб) говорит, ты чушь мели, все равно тебе поставят удовлетворительно.
Яков Кротов: Но Вы все-таки хорошо отвечали?
Глеб Якунин: Я очень посредственно отвечал, скорее всего, но мне то, что я окончил институт, мне это очень далось с трудом, потом стать священником. Потому что уполномоченный по делам религии говорил, пусть они три года... Окончил институт, затратили деньги, вот пусть три года отработает на государство, потом мы его, может быть, в семинарию, в священники пойдет. Одним словом, мне очень тяжело было пройти эти запретные редуты антирелигиозные, которые наша власть антирелигиозная сделала на пути к тому, чтобы я стал священником.
Яков Кротов: Я хорошо помню, как я читал один из биографических очерков отца Александра, где черным по белому говорилось, что он обратил в христианство просто весь свой класс в школе, весь кружок и чуть ли не всю школу.
Виктор Андреев: Это было в дальнейшем. Это не в те времена, когда отец Александр среди нас, совсем молодых, был, а это уже произошло в дальнейшем, когда мы стали его прихожанами, духовными детьми.
Яков Кротов: А «мы» - это сколько вас?
Виктор Андреев: Все, кто...
Яков Кротов: Яблоков, академик, наверное, не стал, я не помню его в приходе.
Виктор Андреев: Яблоков, нет, не стал, потому что он был секретарем парторганизации института морфологии. Но я думаю, что его дальнейшая научная карьера вполне была связана с партийной работой и его академические... Я ни в коей мере не хочу умалить его научные заслуги, но, тем не менее, его общественная работа, конечно, была для него гораздо выше, чем его духовное возрождение.
Яков Кротов: Хорошо. Сколько вас из кружка оказалось в приходе? Когда это было, в начале 60-х, в конце?
Виктор Андреев: Это было после того, когда уже отец Александр практически перешел в Новую деревню. То есть к нему стали постепенно стекаться, стекаться и стекаться все те старые знакомые, которые были с юных лет с ним сконтактированы и связаны. До сих пор, когда я встречаюсь со старыми кружковцами, то до сих пор они с огромной теплотой вспоминают про наши совместные походы, про то, как отец Александр... Он был совершенно нормальным молодым человек, которого заподозрить в том, что он крестит лоб, было невозможно. Он был рядом с нами, вместе с нами. А уже когда он находился в Москве в течение рабочей недели, по всей вероятности... Единственное, что я хотел сказать, то, что когда мы ездили в Воронежский заповедник, в такую командировку, мы изучали там бобров, считали бобров по всплескам. Ночью бобры-то все плавают. По всплескам на воде. Вот там отец Александр, конечно, брал с собой огромное количество литературы. Я говорил, отец, тяжело же нести...
Яков Кротов: Вы что, тогда ему говорили, «отец»?
Виктор Андреев: Нет, тогда Алик, был просто Алик. Это уже сейчас настолько мы привыкли говорить «отец Александр», что я употребил эти слова. Все остальные - кто что делал. Там и летучие мыши изучались, и бобры, ходили мы по территории заповедника свободно. А в свободное от походов время Алик читал вот эти самые тома книг, которые мы даже как-то и не присматривались к тому, что он читает. Уже когда обнаружили мы то, что отец Александр прислуживает в храме, он сначала прислуживал в Храме Рождества Иоанна Предтечи, а потом на Ордынке, Всех скорбящих, это уже потом как-то среди нас, кто-то из наших кружковцев видел его там, и уже так разнеслось. А отец Александр никак не рекламировал то, что он как-то...
Еще я хотел добавить про отца Глеба. Отец Александр говорил, что Глеб идет в бой с поднятым забралом, а я воюю с опущенным.
Владимир Латышев: Здесь воспоминания идут... Ведь главный момент - это формирование вот этой могучей личности, как это все формировалось, нам важны даже небольшие, отдельные детали. У нас был студент, близкий мой друг, Анатолий Михайлович Хохлов, он сейчас в заповеднике Пасвек работает. Он мне рассказывал в свое время такую историю. Когда он разговаривал с Менем и говорил ему (а Толя Хохлов был такой правильный комсомолец, будем так говорить): "Ну что же ты делаешь? Мы все в передовом отряде, все мы комсомольцы, будущие коммунисты, а ты занимаешься какой-то чепухой, ходишь в церковь. Как тебе не стыдно? Что же ты будешь дальше делать". Я говорю, чем же кончился разговор. Говорит: "У нас разговора никакого не было. В то время, когда я говорил, Алек на меня смотрел, смотрел, смотрел, смотрел и сказал мне одну фразу, "как же мне Вас всех жалко", встал и ушел. Проходит много времени. Два года назад, этот разговор состоялся, допустим, в 1957-1958 году, два года назад звонит мне Анатолий Хохлов и говорит: "Володя, ты знаешь, что со мной произошло? Передо мной такой свет открылся. Я пошел в церковь, окрестился и теперь я стал прилежным прихожанином и вспоминаю, какое же мне выпало, может быть, внутреннее такое счастье, что я жил в одно время с этим прекрасным человеком". Вот такая интересная вещь. Толя Хохлов жив, к сожалению, сейчас лежит с сердечным приступом в мурманской больнице.
Яков Кротов: Николай из Мичуринска. Здравствуйте, прошу Вас.
Слушатель: Здравствуйте. Господин Кротов, я хочу обратиться к отцу Глебу и задать ему вопрос. Бесспорно, отец Александр был выдающимся богословом. Но меня интересует вот что. Как бывший диссидент, политузник, примерно мы с Вами в одно время отбывали в российских концлагерях политических, вот эта толерантность, у которой так говорят везде, чем вызвана такая агрессивность среди евреев к отцу Александру? И чем можно объяснить такую ненависть, буквально ни в одной церкви, не говоря уже о Москве или о провинциальных, даже о таких крупнейших, как Питер, не найдешь литературы покойного отца Меня?
Глеб Якунин: Такая ненависть не случайна. Ведь дело в том, что сейчас архивы многие открыты, и я сумел работать, когда был депутатом Верховного совета в архивах КГБ, нет сомнения, что за убийством отца Александра Меня стояло КГБ. Другое дело, что своими ли они руками сделали или через свою агентуру...
Яков Кротов: Отче, я Вас перебью. Вопрос слушателя был немножко о другом, откуда агрессивность и почему не продают книг.
Глеб Якунин: Совершенно верно, я немножко издалека начал. После того, как его убили, одновременно в Питер был назначен, я бы его назвал одним словом, православный талибан, идеолог, мракобес, митрополит Иоанн Снычев. Причем известно, что тоже под влиянием КГБ его назначили. Так вот этот Иоанн Снычев завалил всю Русскую Православную Церковь, магазины, ларьки, которые торговали, совершенно чудовищной, такой черносотенской, антисемитской, имперской, ультранационалистической идеологией. И вот в течение вот этих 20 лет прошедших, немножко сейчас меньше стали торговать, но все равно эта литература отравила сознание, я бы сказал, целого поколения духовенства Русской Православной Церкви. Под его влиянием фундаменталисты крайние, ультранационалисты сейчас занимают как бы ведущее место в Русской Православной Церкви.
Яков Кротов: Марина из Москвы. Здравствуйте, прошу Вас.
Слушатель: Здравствуйте. Я бы хотела сказать, что митрополит Иоанн Снычев - это очень уважаемый, знающий коллега Якова Кротова историк, причем историк настоящий, не поддельник, не комплиментарный. Поэтому зря Вы, Глеб Якунин, обращаетесь, так о нем отзываетесь. А потом еще, Яков Кротов, Вы сказали, что какой-то безымянный памфлет вышел на отца Александра Меня. Но ведь почему? Это богословские труды, это митрополит Антоний, и он не просто там его обзывал, как сейчас Глеб Якунин митрополита Иоанна Снычева, а он разложил все учение и даже сравнивал по апокалипсису, к какой церкви его относится учение. Поэтому это не безымянный, это митрополит Антоний [Примечание: я говорил не о памфлете Мельникова, который не анонимный, а именно об анонимном памфлете, который приписывают о. Исайе Беловому из Троицкой лавры – Я.К.]. Причем митрополита Иоанна и митрополита Антония все верующие, принадлежащие именно к церкви, поминают и просят их молиться.
А еще бы хотела сказать. Вы говорите, что Вы христиане. А какой Вы крест несете? Если у отца Александра Меня была такая паства, вы, ваши дети, ваши близкие, они христиане? Ведь христианин, это не просто быть приличным человеком, который красиво одет, красиво выглядит и умеет разговаривать, приятно общаетесь. Это нести надо крест, причем это все неприятно. И сколько я слышала о настоящих людях, например, старец Николай Гурьянов и еще один старец, очень много, о них отзываются очень плохо.
Виктор Андреев: Я хочу сказать вот что. Конечно, часть духовенства не принимает творчество отца Александра, но это ни в коей мере не избавляет это духовенства от искушения, а, наоборот, ввергает в искушение. В свое время патриарх Алексий II (Ридигер) сказал (я цитатку здесь приведу): "Не все его суждения полностью разделялись православными богословами, но ни одно из них не противоречило сути Священного Писания, где как раз подчеркивается - "надлежит быть разномыслию между Вами, дабы явились искуснейшие".
Яков Кротов: А как насчет креста? Выходит, там был какой-то лощеный такой пастырь, с благополучной жизнью, с благополучной паствой, креста не нес.
Виктор Андреев: Креста?
Яков Кротов: Вот Марина говорила, настоящие старцы, они несут крест. А Вы какой крест несли, кроме фотоаппарата?
Виктор Андреев: Кроме фотоаппарата, какой крест? Я нес крест со всем нашим народом, со всеми прихожанами, которым жилось отнюдь не так легко. Такой мой крест.
Яков Кротов: Виктор Васильевич, не краснейте, не смущайтесь, я за Вас скажу, потому что Вы этого явно не собираетесь говорить. В отличие от тех сегодняшних православных, которые, скажем так, из горбачевского призыва пришли в церковь и из крестов знают только не поесть мороженого в постный день, Виктор Васильевич в 70-е, в 80-е годы делал уникальную совершенно работу, он фотографировал московские и подмосковные храмы, помогал Петру Паламарчуку сделать каталог исчезающих, уничтожаемых церквей. В общем, за это ему органами досталось сполна.
Глеб Якунин: Кстати, я в архивах КГБ, четвертый отдел, по церкви, могу даже процитировать. Я захватил такую замечательную цитату: "ДОН. Долговременное наблюдение объектов. "Фотограф". Это ты фотограф, Виктор Васильевич.
Виктор Андреев: Спасибо.
Глеб Якунин: "Проводилась работа по розыску лиц, причастных к изготовлению фотоальбома "Москва златоглавая", такое страшное антисоветское произведение, и передача для него материалов на Запад. В результате установлена связь миссионера (это отец Александр) и "фотографа", которая, возможно, оказала помощь "фотографу" в подборе литературы и печатания на машинке текста для альбома". Вот какие страшные шпионские материалы изучало КГБ.
Яков Кротов: Но автокатастрофу сделали совершенно настоящей Виктору Васильевичу.
И все-таки я тогда в заключение спрошу человека, не религиозного, еще разочек. Владимир Михайлович, изучать, как бы Вы сказали, знать все об отце Александре, зачем? Чтобы попытаться воспроизвести, повторить, передать как-то педагогически? Попробовать сделать такими же других людей?
Владимир Латышев: Сделать других людей можно только на примере, а пример - это знание о человеке, которого ставят в пример, все то, откуда он взялся, откуда появился, его все формирование. В этом смысле важна каждая деталь, каждое воспоминание. Может быть и плохие, если бы они были, но плохих-то воспоминаний вспомнить невозможно, с кем он общался... Конечно, иркутский период его жизни, общение с профессором Сабоданом его, я думаю, подвигло на очень большие...
Яков Кротов: Я прошу прощения, времени немножко. Но Вы все-таки ведь не стали верующим. Но считаете ли Вы, что отец Александр сыграл и в Вашей жизни какую-то роль?
Владимир Латышев: Я считаю, что атеист - это отвергающий веру, а неверующий - это тот, у которого еще не открылось. Вот у меня почему-то до сих пор не открылось, хотя я общаюсь с верующими людьми, отношусь к ним не просто с уважением, а с недоумением, почему им это открылось, а мне не открылось.
Яков Кротов: Царствие небесное. Вера - это не Америка, в которую нужно плыть, преодолевая многие километры и прикладывая многие усилия, понукая матросов. Царство Божие само вплывает в человеческую жизнь, ему ни прикажешь, ни приблизишь, но уж когда оно вплывает, оно вплывает.
