Марина Тимашева: Можно сказать, - в продолжение темы, в нашей исторической рубрике - большая и невесёлая книга издательства “Паулсен”: Сергей Ларьков и Федор Романенко, “Враги народа” за Полярным кругом”. Таким образом, мы возвращаемся к теме, которую обсуждали в связи с монографией “История ГУЛАГа” Но мне вспоминается совсем недавний отклик радиослушателя на совсем другой, не исторический материал, а театральный. Господи, да за что же убивали детских поэтов? То есть всё можно понять, но ЭТО уже ни в какую логику не помещается. И он сравнивает сталинскую репрессивную машину с раковой опухолью. Мне хотелось бы переадресовать вопрос историку Илье Смирнову: а полярников за что? Кому помешали моряки и лётчики, которые работали на Севере и без того в тяжелейших условиях?
Илья Смирнов: Могу Вам ответить конкретно прямо по книге. Например, 29 июля 1938 года бортмеханик Я.В. Брезин, участник заброски первой станции “Северный полюс” был приговорен к расстрелу за шпионаж в пользу Чехословакии (77). Старший авиамеханик Чукотского авиаотряда М.Ф. Драневич оказался польским шпионом (71). Комментируя этот смертный приговор, авторы книги предлагают взглянуть на географическую карту. Научный сотрудник опытной оленеводческой станции А.А. Салазкин готовил “вооруженное восстание” (81). И.П. Панов, повар на ледоколе "Красин", еще “с 1923 года являлся агентом немецкой разведки”. Ну, а рабочего из Анадыря П.Н. Пиликина приговорили к расстрелу просто “без предъявления обвинения” (63).
Вот за что.
Десятки страниц такого простого текста: фамилии, биографии - очень краткие, как в словарях, но часто героические, потом какое-нибудь бредовое обвинение, приговор, если не смертный, то дальнейшая судьба в лагерях, потом реабилитация. Приводится список (на 2 страницах) руководителей региональных органов НКВД, упоминаемых в книге. Подавляющее большинство сами стали жертвами своей же собственной конторы (83).
Теперь о книге в целом. У меня есть претензии к тому, как она написана. Выскажу позже. Но собранный авторами материал часто говорит сам за себя, а тема важная, и, как ни странно, она становится всё злободневнее с течением времени, отделяющего нас от предмета исследования.
Итак, перед нами красивый том с цветными иллюстрациями, заявлен скромно, как сборник двух авторов, оба географы по образованию, Сергей Алексеевич Ларьков сейчас больше занимается историей и представляет “Мемориал”, Фёдор Александрович Романенко с географического факультета МГУ. Сначала общий обзор: “материалы к изучению репрессий против советских полярников”, который сам по объему потянет на небольшую монографию. Потом 10 статей по частным вопросам, как то, например, поход “Красина” и его участники с точки зрения тогдашнего правосудия, то же самое о “челюскинцах”, как сложились их судьбы, о “папанинцах”, о том, что в реальности представляли собой “урановые рудники”, о проблеме “самого северного острова архипелага ГУЛАГ”, то есть самого северного лагеря, о взаимоотношения малых народов Севера с органами НКВД, отдельная статья о “ямальском сопротивлении”: “обострение ненецкого сопротивления на Ямале в 1934 г. мы связываем не только с общей социально-экономической ситуацией, и не столько с ней, сколько с самоуправством, самодурством и полууголовными действиями многих должностных лиц на Ямале” (209). То есть эта тема – малых народов – оказывается несколько в стороне от основной сюжетной коллизии, потому что здесь все-таки имели место уголовно наказуемые деяния, другой вопрос, как их интерпретировать, кто на самом деле виноват. Но хотя бы сами факты имели место. В отличие от того, что происходило с полярниками.
Марина Тимашева: Вы говорили о болезненной актуальности. Но вряд ли так уж актуальна тема восстания северных народов против “самоуправства полууголовных чиновников”. Я не слышала, чтобы сейчас где-то медсестру приговорили к расстрелу за шпионаж (61). Если очень нужно расправиться с медсестрой, есть другие способы.
Илья Смирнов: Конечно, и юрфак теперь не “факультет ненужных вещей”, а кузница одной из двух популярнейших специальностей. Но я имел в виду другое.
Смотрите. Во второй половине 80-х годов у нас сложилось, в общем-то, адекватное отношение к Сталину. Так же, как в дореволюционной России – к его кумиру и предшественнику. Даже монархисты тогда оговаривали: в принципе, мы за царя, но не за такого, как Иван Грозный, который развлекался, убивая ни в чём не повинных людей. С начала 90-х продолжается как бы критика сталинизма, но с хитрой подменой. Вина переносится с конкретного правления на всю советскую эпоху и с конкретных виновников на страну, то есть на миллионы людей, которые всю жизнь честно работали и не причастны ни к каким репрессиям. Вот Ваш, Марина, дедушка, погибший в ополчении под Москвой – он, что, виноват в преступлениях Берии? Абсурд какой-то. Но он продолжается до сих пор, давая выход эмоциям специфической категории граждан, слегка подвинутых рассудком на неприязни к собственной стране. Синдром лакея Яши. Буквально только что придворные “десталинизаторы” обнародовали свое кредо:
“российский народ должен, наконец, осознать и принять всё, что произошло в СССР… преодолеть тоталитарное сознание, которое живо до сих пор…”, при этом “уйти… от конкретных имен государственных деятелей … массовые преступления совершал народ”
Естественно, возникает ответная волна массового протеста. Вы оскорбили память моего деда, значит, и про Сталина тоже врёте. Вы кричите, что наша страна во всём плохая, а она – внимание, феномен зеркального отражения – во всём хорошая.
Марина Тимашева: Это хорошо демонстрирует программа “Суд времени”, вроде бы, уже прикрытая на Пятом канале
Илья Смирнов: Правильно. Автоматическое голосование телеаудитории под 90 % и выше в поддержку любого утверждения, которое воспринимается как патриотическое. За наших. Причем всё равно, за каких. За космонавта Гагарина, за маршала Жукова, за коммунизм, за православие и одновременно за того же Ивана Грозного, который над религией глумился, а священников и монахов убивал самыми садистскими способами. И никто не обращает внимания на неувязочку. Потому что любая мода врывается в жизнь, минуя кору больших полушарий. И эта тоже. А Сталин ее важнейшая составная часть. Невозможно не заметить, как в результате “десталинизации” выросла популярность Сталина, в том числе среди молодежи, причём мыслящей и в других отношениях вполне адекватной.
К сожалению, серьезная историография тоже не дает этим молодым людям ясного понимания, что это был за период в жизни страны. И почему он был таким.
Марина Тимашева: А в книге “Враги народа” за полярным кругом” - как авторы отвечают на эти вопросы?
Илья Смирнов: Для начала им, конечно, нужно сказать спасибо за то, что отмежевались от “ретивых ниспровергателей “истории по-советски” (323). Целых две статьи посвящены опровержению того, что деликатно именуется “мифами”. И неделикатно “безграмотной фантазией” (333). Про пароход “Пижма” с 2 тысячами заключённых, якобы взорванный НКВД (325). Про лагеря, якобы существовавшие на Новой Земле и на Земле Франца-Иосифа (371) Конечно, это поворот к науке. Только наука призвана не только устанавливать факты, но и объяснять их. В этом плане книга меня не слишком устраивает. Начиная прямо с предисловия, где заявлено продолжение “традиции, заложенной… в “Архипелаге ГУЛАГ” – “опыта художественного исследования” (9). Извините, я не понимаю, что такое “художественное исследование”. А вот про малые народы: “столкновение цивилизаций на Севере, начиная с 1920-х годов: новая власть не могла не подчинять себе местное население, развивающееся, по меньшей мере, по совершенно другому пути, нежели тот, который виделся теоретикам марксизма” (13). А что, в дореволюционную эпоху, когда русские пришли в Сибирь, у них не было «столкновения цивилизаций» с аборигенами? И по какому “другому пути” развивались ненцы или чукчи, “по меньшей мере”? Не понимаю, и даже большая цитата из Бердяева (12) не помогает понять. И дальше в книге время от времени спотыкаешься о пассажи, больше подходящие для “Московского комсомольца” середины 90-х годов: “подняло градус идеологической и пропагандистской истерии вокруг “Челюскина” до отметки, нормальными людьми уже не воспринимаемой” (270). Или иллюстрация. Плакат “Грудному ребенку место в яслях, а не в тундре” сопровождается издевательской подписью “Падкие на указания преобразователи определили и место грудному ребенку” (175). А собственно, почему грудному ребёнку место в тундре?
Совершенно непонятна и хронология: в книге речь идет о “1920 -1950-х годах” (15). Авторы изо всех сил пытаются подверстать к сталинскому террору 20-е годы и даже Гражданскую войну, вплоть до такой “жертвы политических репрессий”, как А.В. Колчак. Мне его искренне жаль, наверное, он мог бы многое сделать для страны как исследователь, но колчаковцы со своими жертвами не церемонились. Зачем же валить в кучу общую жестокость во время войны и убийство лояльных граждан в мирное время? В угоду “теории тоталитаризма”? Но сам же материал книги ей сопротивляется. 30-е годы принципиально отличаются от 20-х. Тоже, наверное, “чудовищное порождение большевизма” (17), но только дел очень мало. И решения по ним какие-то неубедительные. “Вооруженное восстание” – “оба приговорены к пяти годам условно”. “Контрреволюционная деятельность” – “освобожден под подписку о признании Советской власти”. Или вот: “отправлен в ссылку в тверское захолустье, в Весьегонск, но вроде бы освобожден от нее по приказу Дзержинского” (31).
Характерный пример. Гакен Николай Николаевич служил у Колчака командиром дивизиона, особым отделом ВЧК за “карательную деятельность” был… что? “заключен в лагерь “до окончания гражданской войны”. Уже в 1921 году он командир гидрографического судна “Метель”, и дальше занимает разные ответственные посты на Севере. В 1937 году расстрелян непонятно, за что, без вины и без суда (318).
Марина Тимашева: Тогда я у Вас (и через Вас у авторов книги) по ходу дела переспрошу: а те, которые казнили непонятно за что, за польский шпионаж на Чукотке, они понимали, что это бред?
Илья Смирнов: Авторы книги ставят такой вопрос. “Понимали ли чекисты абсурдность подавляющего большинства придуманных ими обвинений?” (85) Но не дают определенного ответа, допуская, что они, например, “примитивно понимали сущность понятия “государственная тайна” (87). Хотя в других местах сказано прямо: что террористические и шпионские “организации” выдумывались в следственных кабинетах” (29),”фантазия следователей и судей” (28). Ну, не может человек принимать всерьез то, что сам накануне выдумал.
Тут-то мы и подошли к главному. К пониманию логики этих трагических событий.
Марина Тимашева: Илья, а какая может быть логика в том, что лишено смысла?
Илья Смирнов: Лишено смысла каждое конкретное дело. И попытки современных сталинистов задним числом вписать смысл в старые дела. А может быть, военный заговор Тухачевского действительно существовал? Нет, не существовал. Ни единого доказательства, кроме признаний, полученных под пытками. А может быть, Сталин наводил порядок, чтобы подготовить страну к войне? Да, готовился к войне, уничтожая опытнейших летчиков и капитанов. Но из совокупности абсурдных дел вырастает железная логика. Не правовая, право тут вообще ни при чем. Социально-экономическая. Начальник отдела Красноярского УНКВД отчитывается: “хорошо почистил ГУСМП, арестовал 336 человек, и просил увеличить лимит на 200 человек” (346).
Вы все поняли?
Марина Тимашева: Поняла, что счет идет по головам, как на невольничьем рынке.
Илья Смирнов: Вот оно. Политарное общество по Ю.И. Семенову, то есть такое, в котором господствующий класс совпадает с государственным аппаратом , оно неизбежно выстраивается - через массовые репрессии! - в иерархию с сакральным правителем наверху, и этот вождь как олицетворение государства получает права собственности не только на все материальные ресурсы, но и на личности подданных.
В нашем северном контексте особенно важен бурно развивавшийся с начала 30-х рабовладельческий уклад. Известны возражения против такой квалификации ГУЛАГа. Возражения, основанные на формально-юридических нюансах. Я не могу их принять, потому что срочное рабство, рабство в наказание за преступления (реальные или вымышленные), государственное рабство – всё это распространённейшие явления в истории Древнего Мира. Ничего нового Сталин не придумал. Единственная особенность: то, что масштабы применения труда рабов античные, а источник их в основном внутренний. Отсюда и необходимость выдумывать новые “заговоры”. Ведь всякий экономический уклад, возникнув, начинает функционировать по своим законам.
Марина Тимашева: Я хотела переспросить, зачем убивать собственных рабов, но потом вспомнила Древнюю Спарту и сама себе ответила.
Илья Смирнов: Правильно ответили. Чтобы люди работали бесплатно, их нужно испугать. Каждый раб должен эмоционально проникнуться тем, что его удел, голодный и холодный, всё-таки не худший из возможных. Может быть еще хуже.
Марина Тимашева: Но из того же учебника Древней Истории мы знаем, что рабский труд неэффективен.
Илья Смирнов: Совершенно верно. Ставка на этот уклад позволила решить конкретные задачи и в краткосрочной перспективе вырваться вперед, но какой ценой? Смотри в книге. “Судоремонтный завод Севморпути в Мурманске”. С 35 по 40 год “репрессировано 125 работников завода, почти все репрессии против специалистов и управленцев приходятся именно на это время… Заменить этих людей в Мурманске, всегда страдавшем от нехватки специалистов, было очень непросто. Нетрудно представить себе, как это уничтожение кадров повлияло на сроки и качество ремонта судов” (111). И на всё остальное. Даже “совхоз “Полярный” в Игарке – форпост земледелия на вечной мерзлоте” - минус 23 человека (112). Действительно, похоже на раковую опухоль, которая растет за счет разрушения нормальных тканей. Одной рукой строим, другой ломаем. Долго это продолжаться не могло. У хрущевской “оттепели” не было экономической альтернативы.
Марина Тимашева: Не думаю, что Ваша версия больше понравится сталинистам.
Илья Смирнов: Задача не в том, чтобы нравиться, а в том, чтобы от пропаганды за или против перейти, наконец, к спокойному и трезвому анализу ХХ столетия. Что было хорошо, что плохо. Мы же знаем, что в царской России существовало крепостное право. Но не рассматриваем всю ее историю только с этой точки зрения: Ломоносов крепостник, Кутузов крепостник, Антарктиду открыли крепостники, Пушкин крепостник, Арина Родионовна сама крепостная, но тоже крепостница, потому что виноват народ и его “тоталитарное сознание”.
Марина Тимашева: Хороший вариант ЕГЭ по истории. А куда бы Вы вписали современных поклонников Сталина? Влево, вправо?
Илья Смирнов: Обычный монархизм. Во Франции в Х1Х веке было три конкурирующих партии монархистов. У нас две, романовская и сталинская.
