Марина Тимашева: Александр Миндадзе – выдающийся кинодраматург, автор сценариев фильмов Вадима Абдрашитова (“Остановился поезд“, ''Охота на лис'', ''Парад планет'', ''Слуга'', ''Плюмбум'', ''Магнитные бури'', ''Время танцора'', ''Армавир'', ''Пьеса для пассажира''), Алексей Учитель снял в соавторстве с Миндадзе ''Космос как предчувствие'', Андрей Прошкин – ''Миннесоту''. В 2007 году Александр Миндадзе дебютировал в кино как режиссер, картина называлась ''Отрыв''. Второй фильм, снятый драматургом по собственному сценарию, отобран в основной конкурс Берлинского кинофестиваля. Называется ''В субботу''. Действие происходит 26 апреля 1986 года – в день, когда произошла страшная авария в Чернобыле, там, где она произошла. Сюжет рассказывать не буду. Скажу, что Александр Миндадзе снял фильм о человеке, который узнает то, что неведомо другим. И это страшное знание. Герой (превосходная роль Антона Шагина) пробует спастись. Вроде бы, случайные вещи (попутчица сломала каблук и не смогла вовремя найти паспорт), а, на самом деле, сила привычки мешает Валику бежать. Вместо того, чтобы двигаться вперед, он начинает движение вспять: к самому себе. Очень русская история: кривая дорожка к прямому пути. Возможна и другое прочтение: привычная жизнь это такая топь, из которой не всякий выберется. Перед тем, как начать разговор с Александром Миндадзе, послушаем Антона Шагина ( кинозрители знают его, в основном, по фильмам Валерия Тодоровского ''Стиляги'', ''Тиски'', театральная публика- по ''Вишневому саду'' Ленкома, где он играет Лопахина).
Антон Шагин: Мне везет на хороших режиссеров и могу сказать одно: Александр Анатольевич не только выдающийся режиссер, но он еще безусловно писатель. А сценарий, в котором мне довелось играть, мне кажется, вообще является художественным литературным полноценным произведением. Естественно, это была очень тяжелая роль, работа с полным погружением и с невероятной отдачей, от которой очень долго еще придется отходить внутренне, чтобы взяться за что-то другое.
Марина Тимашева: В тот день, когда я меня дошла новость, что фильм ''В Субботу'' взят в конкурсную программу фестиваля, я позвонила Александру Миндадзе. Он был в Берлине.
Александр Миндадзе: Я сидел на перезаписи картины. Поскольку все, что касается, так называемой, ''постпродакшн'' осуществляет немецкая сторона (это - их вклад в картину), то я вынужден это делать на студии в Германии. Это касается цветокоррекции, перезаписи звука и печати копий. Именно этим я и занимался.
Марина Тимашева: Можно я попрошу объяснить, что такое ''постпродакшн'' и что такое ''цветокоррекция''?
Александр Миндадзе: ''Постпродакшн'' это окончательная, последняя продукция. Сюда входит звук (то, что у нас было всегда озвучанием и записью) и перезапись. Это все - ''постпродакшн''. Плюс печать копий. ''Цветокоррекция'' это когда окончательно утрясается цвет, цветовые параметры копии - будет светло, будет темновато, надо добавить больше радужного или больше синего. Вот такие вещи.
Марина Тимашева: Почему при этом при всем должен присутствовать режиссер? Обыкновенно, когда фильм заканчивается, титры идут чуть ли не дольше самого фильма. А это значит, что есть специалисты по каждой из этих ''дисциплин''.
Александр Миндадзе: Для меня это вообще вопрос вопросов. Раньше оператор печатал копию, шел в цех и искал там цветоустановщицу. А теперь Технологии очень сильно развились. Стало лучше? Это вопрос риторический. Лучше писать на компьютере или лучше писать от руки? О, Боже, раньше я должен был перепечатывать на машинке 4 страницы, потому что мне не нравилась одна фраза. Конечно, лучше на компьютере. С другой стороны, на 4-м экземпляре бумаги, которую я закладывал, видимо, что-то происходило с моим организмом, и я собирался, как в последний раз. А сейчас я тону в вязи слов, я готов их переставлять так, сяк и этак. Боже мой, как расширились вот эти возможности, сколько новых технологий, можно корректировать даже недостатки грима. А, с другой стороны, как же снимал Юсов ''Андрея Рублева'' или Рерберг - ''Зеркало''? Абсолютно по наитию. Может быть, когда снимаешь по наитию, то в эту минуту вдохновением угадываешь и цвет, и свет, и код, и все, что угодно. Это вечный вопрос, это вопрос цивилизационный, в конце концов, он касается искусства, касается литературы. Что такое заменители, что такое блоки, напоминающие искусство, и что такое живая материя? Это вопрос для меня неразгаданный. Но, раз прогресс существует, то этим грешно не пользоваться.
Марина Тимашева: Значит, я правильно поняла, что сценарии вы теперь пишете на компьютере?
Александр Миндадзе: Я пишу какие-то вещи от руки, какие-то вещи на компьютере.
Марина Тимашева: Когда я читала сценарий, у меня сложилось впечатление, что я читаю стихи. А потом я прочитала в отзывах, что Миндадзе стал очень лаконичным, что реплики очень краткие и так далее. В результате, я подумала, что совсем не разбираюсь в сценариях?
Александр Миндадзе: Я могу писать так, как я могу писать. Это не значит, что я нарочно пишу так инверсионно. Конечно, я писал сценарий для фильма, я сочинял кадры, видел лицо воображаемого артиста и понимал, что достаточно видеть его глаза, а литература не должна в эту минуту стать лишней. Я соизмерял все эти выразительные вещи, диалог - с кинематографическим пространством. Это сценарий со своим кинематографическим шифром, который вскрывается при съемках.
Марина Тимашева: В свое время в книге ''Репетиция — любовь моя'' Анатолий Васильевич Эфрос показал, как монолог Андрея Прозорова, адресованный его будущей супруге Наташе, читается, как стихи. Вот у меня было такое же ощущение, когда я читала сценарий.
Александр Миндадзе: Это ровно так, как ты говоришь, но это не потому, что я специально решил писать так историю, я не специально переставляю слова, они сами у меня так переставляются, когда я описываю этого человека в этих обстоятельствах.
Марина Тимашева: Вы говорите, что когда вы писали сценарий, вы видели актера. У вас был уже на примете Антон Шагин или вы говорите об абстрактном человеке?
Александр Миндадзе: Конечно, абстрактном. Я, в общем, не пишу с прототипа актерского, за исключением одного случая с фильмом ''Слуга''. Тогда я писал, имея в виду Олега Ивановича Борисова. Но обычно я не могу писать на конкретного человека, потому что я невольно вступаю в некий контрапункт с этим человеком, с его биографией, не говоря уже о шлейфе сыгранных им ролей. И тогда я получаю другой результат.
Марина Тимашева: Все-таки, как вы работаете? Как кинорежиссер? То есть - не особенно разъясняя, не особенно вникая в суть, в психологию, в какие-то нюансы и детали, или у вас есть какой-то репетиционный период?
Александр Миндадзе: Мой репетиционный период связан только с кинопробами. Я не репетирую заранее, но, конечно, хочу видеть артиста таким, каким я его хочу видеть, поэтому, разумеется, с ним работаю, но происходит это не столь конкретно — ''здесь ты должен молчать и уйти в себя, а там ты должен вдруг удивиться''. Не на этом уровне. Ну, Антону Шагину я сказал: ''Ты не бодрый сегодняшний молодой человек, ты - человек, страдающий от алкоголизма, с трудом завязавший человек, тебе все тяжело, у тебя болит печень''. Иногда, конечно, артисту нужны конкретные задания, это нормально. Но артист настоящий, высокого класса, он не ждет конкретных указаний, он тебя ''считывает''. Олег Иванович Борисов говорил Абдрашитову: ''Мне только не говорите ничего, не надо, я все знаю, я понимаю''. Ровно так же случилось и с Антоном - на определенном этапе работы ему уже не нужны были слова, и он, в общем, играл тебя, вернее, не конкретного тебя, а то ощущение, те чувства, которые ты испытываешь.
Марина Тимашева: В титрах фильма было указано, что несколько стран принимало участие в работе: Россия, Белоруссия, Украина и Германия.
Александр Миндадзе: Белоруссия в последнюю секунду не стала участвовать в этом проекте.
Марина Тимашева: А должна была быть в каком качестве?
Александр Миндадзе: Должны были дать какие-то небольшие деньги. Потому что эта катастрофа чернобыльская их очень даже касалась. Они поначалу очень хотели участвовать. Потом возникли идеологические претензии. Они не возникали ни здесь, ни на Украине, но там возникли: в каком виде представлено украинское руководство - трусливое, растерянное и прочее.
Марина Тимашева: Саша, а на Украине вы снимали?
Александр Миндадзе: Мы, конечно, в Припяти не снимали не потому, что там нельзя снимать, а потому, что нам нужен был город Припять, только до взрыва. Не эта Припять с пустыми страшными окнами, нам нужен был цветущий, современный, достаточно благополучный, по советским меркам, город, где не было дефицита. Ведь это был атомный город, а эти города снабжались лучше. И туда люди хотели переезжать, там вся доска была увешана объявлениями: ''Меняю такое-то на Припять''. Это был город молодой, с очень большой рождаемостью. В этот день, 26-го, было 16 свадеб, при том, что город был 50 тысяч населения. Значит, мы искали город не разрушенный, и чуть-чуть его ''лакировали''. Нужно было, чтобы не было в кадре рекламы, мы убирали эту рекламу, где было возможно, гасили объявления световые, и так далее. Было не просто вписаться.
Марина Тимашева: И где снимали?
Александр Миндадзе: В двух городах. Светлодарск Донецкой области, где мы снимали примерно три четверти картины, и Энергодар - атомный город в Запорожской области.
Марина Тимашева: Действия фильма, напомню, идет о том дне, когда рванул реактор, а это было 26 апреля.
Александр Миндадзе: Да, но это фильм не о начальствах и ни в коем случае не об этой атомной катастрофе. Это фильм об одном дне, об этой слепой субботе незнания, 26 апреля. Все основано на огромном количестве собранных документов и материалов, конкретных сведений и воспоминаний людей. В ночь на субботу это случилось, в субботу все уже было известно начальству, хотя даже они не верили, что такое может быть, что реакторы взрываются. Но всю субботу люди жили, как жили, и даже если понимали, что случилось, все равно жили. Эвакуация началась 27-го, в воскресенье, в 12 часов дня. Так что, фильм об этих людях, о человеке, который не может убежать. Это комсомольский карьерный человек, абсолютно, казалось бы, неприспособленный к выбору своего пути, который оказывается в бункере, узнает, что случилось, бросается в город, хватает женщину, к которой так бы и не подошел. Но женщина экзистенциалистски ломает каблук, потом они идут за ее паспортом в ресторан, потом он пьет. Это о силе мелочей, которые становятся существенными, важными и, как путы, треножат. А жизнь в это мгновение вдруг расцветает невиданными, яркими красками, которые ослепляют. Это метафора ситуации, которая актуальна для всех , и, в частности, для меня, когда я умом понимаю, что должен что-то менять, что невозможно так больше жить, однако не в силах разорвать круг этой жизни, которая в минуту выбора становится для меня еще дороже, и все эти мелочи только расцветают своим последним и слепящим цветом.
Марина Тимашева: Вы часто выбираете человека невзрачного, не склонного ни к особенным действиям. Но, в какой-то момент он невольно из невзрачного делается очень даже “взрачным”, человеком, способным на что-то порядочное.
Александр Миндадзе: Ну да, с героем происходит какая-то внутренняя история, безусловно, когда он оттуда не уходит. Нельзя сказать, что это парафраз ''Титаника'', но это, в общем, где-то в соседней области - люди, которые не уходят. Я исходил просто из обстоятельств. Вот такой человек, который узнает случайно, бежит к друзьям, а потом не одно, так другое, не другое, так третье... И так вот оно и пошло, и все интереснее, вдруг, интереснее. А потом – ну, и пошло оно все…
Марина Тимашева: Вот вы сказали слово ''экзистенциальный'' в связи с тем, что героиня фильма сломала каблук…
Александр Миндадзе: Я его сказал, чтобы попытаться его выговорить. Ну, а почему бы и нет? А если бы не сломала? А вот не опоздали бы на поезд, и жизнь бы повернулась по-другому.
Марина Тимашева: Сама идея сценария, кажется, связана с тем, что зовется экзистенциальной драматургией, то есть жизнь на пороге смерти, в пограничной ситуации.
Александр Миндадзе: Может быть, ты права, что это более уместно в таком контексте, но это все где-то рядом, это все, в общем, в одном узле.
Марина Тимашева: Вот вы говорите, что Валик вбегает, хватает женщину, кричит ей ''бежим, бежим!'', куда-то ее тащит. Я читаю сценарий и думаю: получается так, что любовь это когда ''жахнет'', что если бы не ''жахнуло'', то не было бы любви. А вы старательно уходите, как в сценарии, так и в разговоре, от возвышенных слов.
Александр Миндадзе: Потому что там нет любви в таком буквальном или общепринятом понимании. Там такой любви нет, там человек выволакивает из общежития не ту женщину, с которой жил, не ту женщину, за которой ухаживал (она говорит: ''А что ж ты не за Валькой своей?''), он хватает то, что, видимо, было у него в сердце. В этом смысле это можно назвать любовью, но такой, больше любовь-растерянность или острота минуты. Поди, знай. Но, можно сказать, что это и любовь.
Марина Тимашева: ''Пожар! Горим!'' - и человек хватается за самое ценное, что у него есть.
Александр Миндадзе: Я то же самое сказал в фильме другими словами.
Марина Тимашева: В рецензии написано, что из ваших фильмов, включая и этот новый сценарий, следует: ''социальные катаклизмы беспричинны и уроки из них извлекать бессмысленно''. Я была крайне озадачена такой интерпретаций того, что вы делаете, и у меня возникло серьезное сомнение в том, что вы именно так думаете.
Александр Миндадзе: Я никогда не думал на эту тему, мне кажется, что дело совершенно не в этом. Меня интересовало, почему я не могу убежать от жизни, хочу поменять, но не могу.
Марина Тимашева: Очень многие люди могут, кстати говоря, могут подняться и уехать в неопределенном направлении, даже не имея ни денег, ни каких-то особенных возможностей.
Александр Миндадзе: Иногда это авантюристы, а иногда это люди, которые не могут не менять жизнь. Так они родились, с таким большим запасом батарейки, что должны обязательно что-то поменять, а потом, оглядываясь, думают: а зачем я это делал, куда я бежал? Я знаю очень много таких людей. Я, например, физически не могу изменять жизнь, я - инертный человек в обстоятельствах жизни. Вот, как она течет, значит, ей так и течь, я абсолютно лишен активной жилки преобразователя собственной жизни. Но это я так устроен, может, потому, что я живу тем, чем я живу — историями.
Марина Тимашева: Но вы же свою жизнь преобразовали, потому что были сценаристом, а стали режиссером.
Александр Миндадзе: Карта моей жизни так легла, что я не стал прозаиком, хотя поступил и в Литературный институт, и во ВГИК. Я был увлечен профессией сценариста, достоинство которой долгие годы были очень высоким. Потом я подумал, что интерпретировать чужие идеи очень сложно (когда идея одного человека, а реализует ее другой человек). Мне-то в этом смысле очень повезло, я работал с Абдрашитовым, мы с ним были, что называется, едины, я, казалось бы, сценарист со сверхблагополучной судьбой, в общем. Я работал и с Абдрашитовым, и с Лешей Учителем, и с Прошкиным, это все очень хорошие люди и профессионалы. Но пришел момент… Не потому, что я умозрительно подумал: почему бы мне не стать режиссером? Все хотят быть режиссерами, думая, что это поднимает социальный статус. Но эта логика хороша для глупого артиста, который теперь сам всех ''строит'', а не его ''обижают''. Особенно после фильма ''Плюмбум'', который уже весьма условная история, я стал чувствовать, что стал очень сложен, я стал чувствовать, что снимаю картины, когда пишу. Я давно это понимал - когда я писал, я видел экран. Ну, первые два-три фильма, может быть, я писал потому, что я писал, из меня просто это дело выскакивало по молодости лет, а потом я стал видеть экран. И я списываю с экрана то, что вижу. Интерпретировать это дело невозможно, поэтому я это сделал сам, и мне это было очень легко. Потому что я это снял, я снял фильм уже, и мне его осталось только довести ... Это совершенно другая профессия, там совершенно другие сложности и там есть свои обстоятельства, очень тяжелые. Самое для меня тяжелое это умение тем или иным способом добиваться своего, даже не в борьбе с отсутствием денег на съемки. Те есть не борьба с продюсером, не борьба с обстоятельствами, не борьба с перерасходом, не борьба с погодой, а борьба с самим собой, когда ты должен понимать, что никогда в жизни, глядя на экран, не подумаешь: дурак ты, дурак, ты же знал, что это надо! Вот это самое сложное. В остальном, Марина, я тебе говорю, это - санаторий. Занятие режиссурой по сравнению с тем, как написать, сочинить, изъять из себя, приделать этому крылья - это санаторий. Поверь мне, что по сравнению с писательством, с тем, когда белый лист бумаги, на котором нет ни хрена вообще, это гораздо проще, если знаешь, как снимать.
Марина Тимашева: Оператор - тот самый румын, который снял ''Смерть господина Лазареску'' и ''4 месяца, 3 недели, 2 дня''. Почему он? Ведь с ним сложнее объясняться...
Александр Миндадзе: Во-первых, он - из молдавской деревни, молдаванин, с коммунистическим папой, который до сих пор готовит домашнее вино. Этот парень - вундеркинд, который выехал в Румынию, поступил в университет типа нашего физтеха, слинял оттуда на телевидение, работал осветителем, учился у наших молдавских осветителей, которые просто посылали его за водкой, он приносил водку, они пили и говорили: ''Слушай, поставь свет''. Вот это были его университеты. Абсолютно выдающийся оператор, я бы сказал, выдающийся художник. Он абсолютно не обременен амбициями наших операторов ( это когда лицо человека обиженно темнеет, если ты его просишь передвинуть камеру на два метра). Там нет борьбы этих амбиций: кто главный? Это человек, который исходит исключительно из замысла и пытается разгадать его на экране, вот и все. Это замечательный совершенно парень!
Марина Тимашева: Я желаю фильму Александра Миндадзе ''В субботу'' победы на Берлинском кинофестивале.
