Дмитрий Волчек: Два важных фестиваля прошли в феврале – Роттердамский и Берлинский. Несмотря на то, что я фанат Роттердама, лучшего арт-хаусного фестиваля в мире, должен признать, что в Берлине в этом году было интереснее. Безусловной удачей Роттердама была ретроспектива Аугустина Вильяронги – режиссера, уже 30 лет собирающего цветы зла на каталонских полянах. Дебютный фильм Вильяронги, ''В стеклянной клетке'' – леденящая жилы история современного Жиля де Рэ, остается и лучшей его работой. В своей новой картине ''Черный хлеб'' Вильяронга попытался смешать те же ингредиенты: ужасы фашизма, порочных детей и туберкулез, но пропорции не сошлись, и кино получилось похожим на синопсис телесериала. Но одна работа Вильяронги, показанная в Роттердаме, оказалась по-настоящему занятной: это документальный фильм о поэте Микеле Баусе, который настолько разочаровался в людях, что бросил семью, отказался от контактов с друзьями и поклонниками и в полном одиночестве писал оды о преимуществах мастурбации.
Роттердамские фильмы мы смотрели с кинокритиком Борисом Нелепо и, подводя итоги фестиваля, пришли к выводу, что больше всего нам понравился фильм ''Аттенберг''. Борис расскажет об этой греческой картине.
Борис Нелепо: Небольшой индустриальный город с опустевшими улицами. В одном из домов перед телевизором сидят двое: смертельно больной мужчина, архитектор, и его взрослая дочь. Они смотрят документальные фильмы о природе и мире животных, снятые сэром Дэвидом Аттенборо. Обсуждают принятые в обществе табу – например, почему отец не представляет свою дочь раздетой. А затем сами начинают изображать увиденных ими зверей в странной импровизированной игре. Таков странный мир новой греческой картины ''Аттенберг'' Афины Рахель Цангари. Название – ошибочно услышанное имя режиссера-натуралиста.
В центре повествования находится девушка. Весь её мир состоит из трёх главных людей. Умирающий отец, которого по ортодоксальным греческим законам нельзя кремировать на родине, лучшая и единственная подруга, рассказывающая об интимных переживаниях и преподающая основы французского поцелуя, и, наконец, первый мужчина.
На ум может придти другой недавний греческий фильм ''Клык'', также отличавшийся последовательным формализмом. Несмотря на то, что Цангари его продюсировала, от подобных сравнений она всячески открещивается. Это понятно: если ''Клык'' представлял собой упорядоченную умозрительную конструкцию о семье как авторитарном механизме, то ''Аттенберг'' - нежное повествование о познавании мира и природы человеческих отношений, облеченное в оригинальную форму. По словам режиссера формула замысла такова: ''Вестерн + научная фантастика + эксцентрическая комедия + греческая трагедия''. Упоминает она также комедийное шоу ''Монти Пайтон'' и жанр мюзикла. Музыка, действительно, важна: здесь есть одно выдающееся музыкальное выступление – лучшие подруги исполняют шлягер Франсуазы Арди. А главная героиня – поклонница известного постпанк-дуэта ''Suicide'', песни которого звучат на протяжении всего фильма.
Дмитрий Волчек: ''Серебряного медведя'' Берлинале получил последний (последний во всех смыслах, потому что режиссер объявил о своем уходе из кинематографа) фильм венгерского мастера Бела Тарра ''Туринская лошадь''. Лошадь – это та кобыла, за которую 3 января 1889 года заступился Фридрих Ницше. Философ увидел, как хозяин упрямой лошади, которая отказывалась двигаться с места, бьет ее кнутом, вмешался, остановил экзекуцию, обнял лошадь и заплакал. После этого Ницше утратил рассудок и 10 лет провел в клинике для душевнобольных. А что же случилось с лошадью? Ответ на этот вопрос дает Бела Тарр. Герои его фильма – старый извозчик, его дочь и их лошадь – становятся свидетелями приближающегося конца света. Настроение фильма лучше всего передал 90 лет назад русский поэт:
В непрочной грубости живем.
Портной тачает, плотник строит:
Швы расползутся, рухнет дом.
Берлинский кинофестиваль предложил в этом году обширную ретроспективу фильмов Ингмара Бергмана, и ''Туринская лошадь'' продолжает разговор о времени и бренности, начатый в ''Седьмой печати'' и ''Земляничной поляне''.
Член жюри, присудившего ''Туринской лошади'' награду, замечательный канадский режиссер Гай Мэддин привез в Берлин цикл короткометражных фильмов ''Призраки''. Все хороши, особенно первый фильм цикла ''Бинг и Бела'': роковая блондинка обнимает окровавленное чучело белого волка на кладбище между могилами, в которых покоятся Бела Лугоши и Бинг Кросби.
На Берлинале была показана первая трехмерная работа классика немецкого кино Вернера Херцога ''Пещера забытых снов'' – документальный фильм о пещере Шове на юге Франции. Пещера была отрезана от внешнего мира со времён ледникового периода из-за падения скалы перед её входом, и в 1994 году группа исследователей обнаружила прекрасно сохранившуюся кроманьонскую живопись: изображения носорогов, львов и многочисленных лошадей. В пещеру Шове не пускают туристов, и фильм Херцога – это единственная возможность рассмотреть каждый ее уголок, каждую фреску (изображения фантастической красоты), и задуматься о пути цивилизации: фильм завершается съемками крокодилов-альбиносов, которые нежатся в воде, подогреваемой атомной электростанцией в нескольких километрах от пещеры, где сохранились изображения давно исчезнувших мамонтов и львов.
Одним из героев Берлинале был Дженезис Пи-Орридж, знаменитый музыкант, основатель Throbbing Gristle, Psychic TV и других групп. Он участвовал в концертах, представлял документальный фильм Мари Лозье ''Баллада о Дженезисе и леди Джей'' и ленту ''Призраки в девятом номере'', смонтированную ровно 30 лет назад из пленок, которые сохранились в архиве Энтони Бэлча. Бэлч – английский режиссер – был другом Уильяма Берроуза и Брайона Гайсина, снимал их в Танжере и знаменитом Бит-отеле в Латинском квартале Парижа. Несколько короткометражных фильмов, вдохновленных методом разрезок, который придумал Гайсин, Бэлч смонтировал, но значительная часть материалов осталась необработанной. Рассказывает Дженезис Пи-Орридж.
Дженезис Пи-Орридж: О смерти Энтони Бэлча мы узнали от Брайона Гайсина. Оказалось, что у Бэлча был офис в Сохо, и совладелец, когда Бэлч умер, решил выбросить все его вещи, в том числе пленки. Брайон сказал мне, что нужно срочно спасать фильмы. Я как раз получил чек на пособие по безработице, в спешке его обналичил, чтобы расплатиться с таксистом, мы взяли такси и помчались в Сохо. И поспели вовремя – рабочие как раз выносили из дома коробки с 35-миллиметровыми пленками. Мы попросили не тащить их на помойку, а погрузить в такси. Потом мы поднялись в крошечный офис, собрали все пленки – их было очень много – и отвезли ко мне. Но что делать дальше? Мы дружили с Дереком Джарменом, он как раз доделывал свой фильм и предложил нам по ночам пользоваться монтажной. И вот мы каждую ночь собирались в студии, просматривали пленки, делали описание каждой сцены. Это были совершенно фантастические съемки 50-60-х годов, сделанные в Танжере, Париже и Лондоне. Энтони всюду ездил с громоздкой 35-миллиметровой камерой, которая ему досталась от британского министерства обороны. Мы сделали полное описание, и я решил показать эти пленки публике. И вот из сырого материала мы смонтировали фильм ''Призраки в девятом номере''. А звуковая дорожка получилась из другого проекта, который мы делали с Уильямом Берроузом. Мы давно просили его дать нам доступ к экспериментальным магнитофонным пленкам, которые он записывал с Брайоном Гайсиным. Я говорил ему: ''Уильям, все знают о нарезках, но никто их никогда не слышал. Давай выпустим альбом''. Семь лет я его уговаривал, и, наконец, он пригласил нас в Канзас, мы прослушали пленки, сделали каталог всех звуков, на это ушло дней десять. И мы выпустили альбом ''Тут одни только записи''. Это был последний альбом, который вышел на лейбле ''Industrial Records'', так что название звучит, как шутка. Ну вот, так появился этот фильм.
Дмитрий Волчек: Дженезис Пи-Орридж радикально расширил изобретенный Брайоном Гайсиным метод разрезок. В документальном фильме ''Баллада о Дженезисе и леди Джей'' он рассказывает, как они с женой применили этот метод к собственным телам – создали новое существо, пандрогина. Любящие люди в знак своего единения зачинают ребенка: а что если не создавать нового человека, а изменить самого себя? Пи-Орридж и его жена, леди Джей, одновременно вставили себе грудные имплантанты, а пластический хирург изменил им лица так, что они стали похожи на сестер. Эта удивительная метаморфоза, конечно, вызвала много домыслов, ходили самые невероятные слухи, и в документальном фильме музыкант рассказывает историю своей любви, ради которой он пошел на шаг, превративший его в совершенно иного человека неопределенного пола. Леди Джей скоропостижно скончалась в 2007 году, и измененная внешность ее мужа стала своего рода памятником их любви – Пи-Орридж говорит, что это был один из величайших любовных романов на свете. Идея пандрогинии, по его убеждению, вскоре завоюет мир. В самом деле у него нашлись последователи: одного такого человека, решившегося радикально изменить внешность для того, чтобы походить на свою жену, снимал Джейк Юзна в фильмы ''Открытые'', о котором мы не так давно рассказывали в нашей программе.
Сирил Туши: Я довольно поздно приехал в Россию, хотя мои предки из Петербурга и Твери. Из Твери перебрались в Берлин в 1908 году, а из Петербурга – в 1918-ом. Мои родители совсем не говорят по-русски, а я начал учить русский только в связи с фильмом о Ходорковском. Все получилось случайно. Когда я снял художественный фильм "Лето сукиных детей", кинокритик Андрей Плахов увидел его на немецком фестивале в Москве и пригласил меня в Ханты-Мансийск. Фестиваль "Дух огня" в
Ханты-Мансийске прежде финансировался ЮКОСОМ, и там я впервые услышал имя Ходорковского. Мне показалась эта фигура очень интересной, и я решил сделать документальный фильм о нем. Это тот случай, когда жизнь интереснее вымысла.
Дмитрий Волчек: Вряд ли можно надеяться на то, что жизнеописание Михаила Ходорковского появится в российском прокате. Скорее всего, не увидят в России и фильм ''Барзах'', премьера которого тоже прошла на Берлинском кинофестивале в секции ''Панорама''. Этот фильм получил награду правозащитной организации ''Международная Амнистия'' и один из призов экуменического жюри.
Режиссер Мантас Кведаравичюс три года тайно снимал фильм о кадыровской Чечне. Барзах – это территория между жизнью и смертью, граница двух миров. Фильм – о судьбах людей, которых, без предъявления обвинений, задерживают, бросают в подпольные тюрьмы, зверски пытают. По оценкам правозащитников, таким образом были похищены 6000 человек. ''Барзах'' посвящен убитой в Чечне правозащитнице Наталье Эстемировой, которая помогала проводить съемки. Продюсером стал знаменитый финский режиссер Аки Каурисмяки. Разговариваю с Мантасом Кведаравичюсом после берлинской премьеры.
Мантас Кведаравичюс: Я писал работу в Оксфорде, потом в Кембридже о насилии, исчезновениях, пытках. И в 2006 году поехал в Чечню, чтобы работать над этим исследованием. Конечно, ситуация была очень непростая, но друзья помогли добраться и обосноваться. И постепенно мне стало ясно, что для того, чтобы рассказать о том, что там витает в воздухе, надо снимать и передавать этот страх, это ожидание, это незнание языком кино.
Дмитрий Волчек: А почему вы взялись за тему исчезновений, похищений людей?
Мантас Кведаравичюс: Сначала прямое насилие меня интересовало больше. Но потом я понял, что у людей, которые ждут пропавших, другая боль – быть может, даже тяжелее, и она не видна. И только через год я понял, насколько это глубоко входит в душу, как это взрывает человека изнутри, взрывает всю семью. И все общество взорвано изнутри. В таком вакууме очень страшно жить.
Дмитрий Волчек: Вы знаете, кто похищает людей? Российские военнослужащие, российские спецслужбы, подчиненные Рамзана Кадырова?
Мантас Кведаравичюс: Сегодня, конечно, знаю. Да, есть российские спецслужбы, но они работают более или менее по достоверной информации. Но для чеченских силовых структур борьба с ваххабизмом, с терроризмом – основная задача, и, если нет ни террористов, ни ваххабитов, или их трудно найти, берутся случайные молодые люди, их пытают, они признаются и объявляются преступниками, хотя их вина лишь в том, что у них дальний родственник – сепаратист, или они получили СМС от сепаратиста, или с каким-то человеком в школе учились 15 лет назад. Это уже повод, и человека задерживают, доставляют РОВД и там пытают или помещают в одну из секретных тюрем. Например, в одну из тех, которые есть в Хоси-Юрте. Это родовое село Рамзана Кадырова, крепость, в которую не может въехать никто – ни журналисты, ни делегации. Это черная дыра, откуда никто не выходит живым.
Дмитрий Волчек: Один из героев вашего фильма – пожилой человек, которого пытали в такой тайной тюрьме, отрезали ему ухо.
Мантас Кведаравичюс: Это Алауди Садыков. Он был задержан омоновцами из Ханты-Мансийска, его пытали в Октябрьском ОВД.
Дмитрий Волчек: А кем он был?
Мантас Кведаравичюс: Он был учителем и во время войны развозил воду. И просто потому, что он был на улице, его взяли и два месяца пытали. Его забрали, увезли в Октябрьское ОВД, пытали током, отрезали ухо, отрезали волосы и заставляли их есть. Меня поражает в Алауди, что, после всего, что с ним произошло, он смог снова жить, смеяться, как-то преодолеть эту бесчеловечность. Алауди говорит, что, несмотря ни на что, глубоко внутри остается маленький костяк человечности, который дает надежду.
Дмитрий Волчек: Его обвиняли в том, что он сотрудничал с боевиками, пытали, а потом отпустили?
Дмитрий Волчек: А как вы смогли снять эту тайную тюрьму, где его держали, бывший детский сад для глухонемых?
Мантас Кведаравичюс: Когда российские войска вышли, туда попали сотрудники ''Мемориала'', в том числе Наталья Эстемирова и Зарема Мукушева. И Зарема Мукушева сделала эти съемки.
Дмитрий Волчек: Вы дружили с Натальей Эстемировой?
Мантас Кведаравичюс: Да. Она меня и познакомила с Алауди и другими людьми. И оберегала меня, была моим ангелом-хранителем.
Дмитрий Волчек: Во время съемок были у вас опасные моменты, вас задерживали?
Мантас Кведаравичюс: Задерживали. Приходилось проходить блокпосты и так далее. Это была трудная работа, мы не знали, что будет, какие могут предъявить обвинения, к кому мы попадем.
Дмитрий Волчек: В конце фильма появляется сообщение о том, что Наталью Эстемирову убили по приказу Рамзана Кадырова. Но это ведь не доказано…
Мантас Кведаравичюс: Доказательства создает юридическая система, а она в России отсутствует. У друзей Натальи достаточно фактов. Они знали, кто и как ей угрожал, какие дела она расследовала, какие люди в этих делах были замешаны, какие у нее были отношения с Рамзаном Кадыровым. И лично мне не нужно никаких судов, не нужно никакой дополнительной информации, других доказательств, для меня это факт.
Дмитрий Волчек: Как бы вы охарактеризовали ту систему, которая сложилась в Чечне при Рамзане Кадырове? Я говорил недавно с Ильясом Ахмадовым, министром иностранных дел в правительстве Масхадова,
он сказал, что это средневековая восточная деспотия.
Мантас Кведаравичюс: Даже, может быть, страшнее. Грозный отстроен, люди получают пенсии, создан бюрократический аппарат, но при этом фасаде вроде бы нормальной жизни повсеместно живет страх, и существует историческая память людей, переживших две войны. И вот эти две части не сходятся, и от этого несовпадения возникает черная дыра, и такая психологическая среда почти невыносима.
Дмитрий Волчек: Гадалка в вашем фильме, когда ее спрашивают, когда кончится война, говорит, что нужно еще ждать. А что вы сами думаете?
Мантас Кведаравичюс: Да, время должно пройти, с этим я согласен. Надо, чтобы изменилась система, только тогда что-то изменится.
