Мария Ахметова. Конец света в одной отдельно взятой стране: Религиозные сообщества постсоветской России и их эсхатологический миф. – М.: ОГИ, РГГУ, 2010. – 336 с., ил. – (Нация и культура / Антропология / Фольклор: Новые исследования).
Отсылку к хорошо известному когда-то обороту речи - о построении социализма "в одной отдельно взятой…" - мы видим в названии книги исследователя современного фольклора Марии Ахметовой неспроста. В эсхатологическом пафосе участников постсоветских религиозных движений, в их эсхатологическом воображении советского наследия куда больше, чем это заметно им самим. И, разумеется, не только советского. Отечественный апокалипсис рубежа веков при ближайшем рассмотрении оказывается явлением весьма многосоставным – и с чрезвычайно разветвлёнными корнями, уходящими в глубокие мифологические пласты.
Да, разумеется, постсоветское ожидание конца света – миф, со всеми характерными чертами, во всей полноте своих функций. Но что это значит? Прежде всего – то, что миф и сегодня, как тысячелетия назад, - вещь чрезвычайно практическая. Ориентированная на решение самых насущных задач. Грубо говоря, он позволяет выжить – особенно тогда, когда совершенно не представляешь себе, как это можно сделать. В ситуациях самой отчаянной дезориентированности на поверхность выходят глубочайшие архаические структуры. И начинают не просто поддерживать человека, но работать на образование новой реальности.
Конец советской системы и утрата прежних, мнившихся незыблемыми, ориентиров стали для многих наших соотечественников именно таким кризисом – и мифологический, эсхатологический потенциал их сознания оказался востребован в масштабах, каких не бывало очень давно. По меньшей мере, с предыдущего разлома – с 1917 года.
Религиозный бум, начавшийся с конца 1980-х, активизация старых религиозных движений и возникновение множества новых выполнили, как сказал цитируемый автором исследователь современного фольклора А.А. Панченко, - функцию выстраивания нового символического универсума. В котором, при всей, казалось бы, катастрофичности рисуемой картины – люди стали чувствовать себя надёжнее, увереннее – спокойнее.
Написанная на материале, главным образом, четырёх религиозных субкультур конца ХХ – начала XXI века: православной прихрамовой среды, Богородичного Центра, Белого Братства (юсмалиан) и Церкви Последнего Завета (виссарионовцев) – и свойственных им представлений о грядущем конце мира, адресованная прежде всего собратьям автора по профессии – социологам, фольклористам, историкам культуры, - книга показывает, как устроено современное мифологическое мышление. Буквально: по какой модели, из каких элементов оно собирается, какие оно решает задачи и почему предлагаемые решения, при всей их, казалось бы, причудливости, часто оказываются куда эффективнее рациональных инструментов.
Собирается новейший миф, точно так же, как древнейший – из любого подручного материала, какой только время наметает ему под руку. К самому существу мифообразующего материала принадлежит разнородность, эклектичность, к существу сознания, которое его объединяет - некритичность к противоречиям. А вот укладывается этот материал в очень архаичный, тысячелетиями незыблемый порядок.
Так в роли проводников демонических сил оказываются – занимая веками выдолбленную нишу - компьютер, телевизор, ИНН, пластиковые карточки, паспорта и даже леденец "чупа-чупс" (кто его сосёт, тот "лобзает голову Бафомету"). Так элементы научного дискурса – псевдолингвистические и лжематематические построения, квазифизические рассуждения об "энергиях" и "полях"… - заимствуются в качестве полноценного строительного материала для нового мифа. В том же качестве в дело втягиваются элементы современных мифотворцам эзотерики, публицистики, популярной прикладной психологии… - да мало ли чего ещё.
В наисовременнейших идеях, теориях, слухах исследовательский глаз различает не только наследие недавнего прошлого - вроде восходящих всего-то к предыдущему рубежу веков представлений о жидомасонском заговоре. Есть там и универсальные мотивы, свойственные народам не только европейским и даже не только христианским. Так Мария Дэви Христос и Виссарион обнаруживают черты, которые массовое сознание традиционно приписывало мессианским персонажам в самых разных культурных условиях, вплоть до освободительных движений индейцев Америки.
Но кроме всего прочего, книга помогает и нам, частным читателям, разобраться в некоторых важных вещах.
Первое и самое очевидное – настолько, что в самом общем виде об этом можно было бы и не упоминать, но при рассмотрении на конкретных примерах очень впечатляет: миф неустраним. На то самое образование реальности – новой ли, как в кризисных ситуациях, или прилежно воспроизводимой старой, как в ситуациях устойчивых и обжитых – он работает всегда, просто каждую минуту, вовлекая в это образование и истолковывая по-своему любой материал. Наше отличие от людей архаических эпох – не в том, что в нас этого нет, но в том, что у нас есть возможность, по крайней мере теоретическая - это заметить, представить себе, как это устроено и хотя бы таким образом, хоть отчасти вывести себя из-под безусловной, подчиняющей власти мифологических структур.
Второе, более интересное, касается природы катастрофического сознания.
Очень показательно то, что общее нарастание катастрофических настроений в нашем отечестве социологи отмечают с 1989 по 1993 год. С октября же 1993-го, когда был побеждён "Красный дракон", по 1996-й общество адаптируется к изменениям – и, гляди-ка, эсхатологические ожидания резко сходят на нет. Самое апокалиптичное из описанных в книге сообществ, Белое Братство, назначавшее точную дату конца света, дававшее своим членам подробный его сценарий и чёткие инструкции, как себя вести - и то сменяет «апокалиптическую истерию» на предписания того, как следует строить Царство Божие на земле.
Конец света, стало быть, отменяется.
То есть, понятно, что сама катастрофа с тех пор никуда не делась. Она "всего лишь" перешла из стадии острой и явной – в латентную, вялотекущую, тлеющую. А главное, гораздо менее понятную для того самого массового сознания. Однако кризис пережит, новый символический универсум худо-бедно выстроен – и катастрофу как бы перестали замечать. Процесс бурного смыслообразования прекратился.
Это свидетельство того, что катастрофическое сознание – совсем не способ решения проблем или преодоления катастрофы. Оно – всего лишь защитный мезанизм: способ обживания катастрофы (и собственного страха), приручения их. По сути дела – примирения с ними.
А для решения и преодоления – никуда не денешься - придётся использовать рациональные средства.
Отсылку к хорошо известному когда-то обороту речи - о построении социализма "в одной отдельно взятой…" - мы видим в названии книги исследователя современного фольклора Марии Ахметовой неспроста. В эсхатологическом пафосе участников постсоветских религиозных движений, в их эсхатологическом воображении советского наследия куда больше, чем это заметно им самим. И, разумеется, не только советского. Отечественный апокалипсис рубежа веков при ближайшем рассмотрении оказывается явлением весьма многосоставным – и с чрезвычайно разветвлёнными корнями, уходящими в глубокие мифологические пласты.
Да, разумеется, постсоветское ожидание конца света – миф, со всеми характерными чертами, во всей полноте своих функций. Но что это значит? Прежде всего – то, что миф и сегодня, как тысячелетия назад, - вещь чрезвычайно практическая. Ориентированная на решение самых насущных задач. Грубо говоря, он позволяет выжить – особенно тогда, когда совершенно не представляешь себе, как это можно сделать. В ситуациях самой отчаянной дезориентированности на поверхность выходят глубочайшие архаические структуры. И начинают не просто поддерживать человека, но работать на образование новой реальности.
Конец советской системы и утрата прежних, мнившихся незыблемыми, ориентиров стали для многих наших соотечественников именно таким кризисом – и мифологический, эсхатологический потенциал их сознания оказался востребован в масштабах, каких не бывало очень давно. По меньшей мере, с предыдущего разлома – с 1917 года.
Религиозный бум, начавшийся с конца 1980-х, активизация старых религиозных движений и возникновение множества новых выполнили, как сказал цитируемый автором исследователь современного фольклора А.А. Панченко, - функцию выстраивания нового символического универсума. В котором, при всей, казалось бы, катастрофичности рисуемой картины – люди стали чувствовать себя надёжнее, увереннее – спокойнее.
Написанная на материале, главным образом, четырёх религиозных субкультур конца ХХ – начала XXI века: православной прихрамовой среды, Богородичного Центра, Белого Братства (юсмалиан) и Церкви Последнего Завета (виссарионовцев) – и свойственных им представлений о грядущем конце мира, адресованная прежде всего собратьям автора по профессии – социологам, фольклористам, историкам культуры, - книга показывает, как устроено современное мифологическое мышление. Буквально: по какой модели, из каких элементов оно собирается, какие оно решает задачи и почему предлагаемые решения, при всей их, казалось бы, причудливости, часто оказываются куда эффективнее рациональных инструментов.
Собирается новейший миф, точно так же, как древнейший – из любого подручного материала, какой только время наметает ему под руку. К самому существу мифообразующего материала принадлежит разнородность, эклектичность, к существу сознания, которое его объединяет - некритичность к противоречиям. А вот укладывается этот материал в очень архаичный, тысячелетиями незыблемый порядок.
Так в роли проводников демонических сил оказываются – занимая веками выдолбленную нишу - компьютер, телевизор, ИНН, пластиковые карточки, паспорта и даже леденец "чупа-чупс" (кто его сосёт, тот "лобзает голову Бафомету"). Так элементы научного дискурса – псевдолингвистические и лжематематические построения, квазифизические рассуждения об "энергиях" и "полях"… - заимствуются в качестве полноценного строительного материала для нового мифа. В том же качестве в дело втягиваются элементы современных мифотворцам эзотерики, публицистики, популярной прикладной психологии… - да мало ли чего ещё.
В наисовременнейших идеях, теориях, слухах исследовательский глаз различает не только наследие недавнего прошлого - вроде восходящих всего-то к предыдущему рубежу веков представлений о жидомасонском заговоре. Есть там и универсальные мотивы, свойственные народам не только европейским и даже не только христианским. Так Мария Дэви Христос и Виссарион обнаруживают черты, которые массовое сознание традиционно приписывало мессианским персонажам в самых разных культурных условиях, вплоть до освободительных движений индейцев Америки.
Но кроме всего прочего, книга помогает и нам, частным читателям, разобраться в некоторых важных вещах.
Первое и самое очевидное – настолько, что в самом общем виде об этом можно было бы и не упоминать, но при рассмотрении на конкретных примерах очень впечатляет: миф неустраним. На то самое образование реальности – новой ли, как в кризисных ситуациях, или прилежно воспроизводимой старой, как в ситуациях устойчивых и обжитых – он работает всегда, просто каждую минуту, вовлекая в это образование и истолковывая по-своему любой материал. Наше отличие от людей архаических эпох – не в том, что в нас этого нет, но в том, что у нас есть возможность, по крайней мере теоретическая - это заметить, представить себе, как это устроено и хотя бы таким образом, хоть отчасти вывести себя из-под безусловной, подчиняющей власти мифологических структур.
Второе, более интересное, касается природы катастрофического сознания.
Очень показательно то, что общее нарастание катастрофических настроений в нашем отечестве социологи отмечают с 1989 по 1993 год. С октября же 1993-го, когда был побеждён "Красный дракон", по 1996-й общество адаптируется к изменениям – и, гляди-ка, эсхатологические ожидания резко сходят на нет. Самое апокалиптичное из описанных в книге сообществ, Белое Братство, назначавшее точную дату конца света, дававшее своим членам подробный его сценарий и чёткие инструкции, как себя вести - и то сменяет «апокалиптическую истерию» на предписания того, как следует строить Царство Божие на земле.
Конец света, стало быть, отменяется.
То есть, понятно, что сама катастрофа с тех пор никуда не делась. Она "всего лишь" перешла из стадии острой и явной – в латентную, вялотекущую, тлеющую. А главное, гораздо менее понятную для того самого массового сознания. Однако кризис пережит, новый символический универсум худо-бедно выстроен – и катастрофу как бы перестали замечать. Процесс бурного смыслообразования прекратился.
Это свидетельство того, что катастрофическое сознание – совсем не способ решения проблем или преодоления катастрофы. Оно – всего лишь защитный мезанизм: способ обживания катастрофы (и собственного страха), приручения их. По сути дела – примирения с ними.
А для решения и преодоления – никуда не денешься - придётся использовать рациональные средства.
