О кончине Аркадия Ваксберга мне сообщила имейлом его дочь Татьяна. По причине моей молодости мы с Аркадием Иосифовичем не дружили домами, поэтому с Таней я познакомился уже в Америке. Мы с ней вместе делали программу на Радио Свобода, ведущим которой был Алексей Цветков.
А с Аркадием Ваксбергом я работал в одной газете, «Литературной». Но его имя я узнал и запомнил гораздо раньше. Он был одним из тех, кто создал неповторимый стиль и дух «Литературки» - дух, которым в спертой атмосфере «развитого социализма» дышала вся честная, не потерявшая совесть, рефлексирующая Россия. Юношам и девушкам, родившимся при Горбачеве, невозможно объяснить нетерпение, с которым ждали каждый номер. На «Литературную газету» было трудно подписаться. Ее передавали из рук в руки и зачитывали до дыр. А потом неистово обсуждали в курилках очерки Евгения Богата, Александра Борина, Анатолия Рубинова и, конечно, Аркадия Ваксберга.
Отлично помню, например, его «Смерч» - о людях, оказавшихся в экстремальной ситуации и проявивших свои лучшие и худшие черты. На пресловутой интеллигентской кухне мы спорили о нем до хрипоты. Никто не хотел оказаться в положении героев очерка, и я тогда с ужасом понимал, но не показывал виду, что на самом деле мы не знаем, как поступим, ровно до того момента, когда этот экстрим наступит, что нет никакого морального выбора, который в нас вдалбливали с детства. Просто тогда, когда этот страшный момент наступает, твое подсознание мобилизует все свои ресурсы, и если у тебя нет рефлекса помощи ближнему и самопожертвования, верх возьмет совсем другой рефлекс. Это не плохо и не хорошо – просто в этом надо отдавать себе трезвый отчет, а не вставать в нравоучительную позу.
Я пришел работать в ЛГ в пору горбачевской гласности. Это была уникальная школа профессионализма. Я не мог понять, каким чудом я, еще вчера работавший истопником и сторожем, оказался в одной команде с людьми, одно имя которых внушало мне священный трепет. Раз в неделю вся редакция собиралась в конференц-зале для обсуждения последнего номера, и дежурный обозреватель страница за страницей излагал свое мнение об опубликованных материалах. И вот я, начинающий журналист, стою перед залом, заполненным корифеями русской журналистики, а передо мной – ваксберговская «Царица доказательств»... И ведь находил, наглец, из глупой фанаберии и максимализма, за что ущипнуть автора.
Аркадий Иосифович был неизменно добродущен и великодушен. Отродясь не упрекнул меня за дурацкую критику, никогда не бывал высокомерен, как не бывал в ЛГ почти никто – такая там была обстановка, что любая спесь была бы фальшью и неприличием несмотря на регалии и заслуги.
Так уж получается, что, взявшись писать о покойном, я пишу о «Литературной газете», какой я ее знал – ничего не поделаешь, имя Ваксберга срослось с газетой и с моим профессиональным становлением. Натурально, мне хотелось всем корифеям предъявить гамбургский счет. Время было странное: все знали, что уже можно, но чего и сколько, не знал никто. Отлично помню, как главный редактор Александр Чаковский, которого я не могу вспоминать без умиления и нежности, сидел, пыхтя громадной сигарой, над моими гранками и правил текст буквально по слову. Ему не нравилось слово «тоталитарный». «Авторитарный, Александр Борисович?» - робко молвил я, и Чак удовлетворенно кивал головой.
Вот так, по слову, мы занимали территорию свободы. Но если я был дерзкой канонеркой, то Ваксберг – ледоколом. (Не могу удержаться: после известной песни Пугачевой фраза «как Ваксберг в океане» стала хитом ЛГ.) Та же «Царица доказательств» - ведь это был правовой ликбез, откровение для всех нас, а теперь у нас в Конституции записано право не давать показаний против самого себя. Трудно даже вообразить, сколько уроков юридической грамотности, ставших законом, преподал нам Ваксберг. Другой вопрос, что буква закона в сегодняшней России сплошь и рядом остается мертвой.
В последние годы мы изредка перезванивались из Вашингтона в Париж и обратно. По странному совпадению он почти всегда работал над темами, которые были интересны мне: Александра Коллонтай, Лиля Брик... Лилю Юрьевну я знал лично, успел восторженным юношей приложиться к мощам, а она успела на склоне лет очаровать меня. Мы обменивались информацией. Аркадий Иосифович был щедр. Ему, как и мне, не приходило в голову придерживать какие-то сведения, которые могут помочь коллеге.
Когда абонента не было дома, автоответчик приветствовал меня по-французски голосом Ваксберга с безукоризненным прононсом. При всем желании я не мог оставить ему такой же. А однажды – вот сейчас не помню, то ли это он сам мне сказал, то ли пересказала Таня – он выразился о нашей любимой, единственной газете так: «Никогда не поверил бы, что такая газета была, если бы сам не работал в ней».
И я бы не поверил. Светлая память Вам, Аркадий Иосифович.
