Александр Гостев: Гость эфира Радио Свобода - Илларион Владимирович Голицын, прямой потомок князей Голицыных, один из старейших членов Союза художников, живописец и график. В этом году он номинирован на Государственную премию России. Дочь и племянник Иллариона Голицына - художники перестроечных времен, когда эта профессия не обещала благополучия и карьеры. О судьбе семьи и верности фамилии с Илларионом Голицыным беседует Ольга Беклемищева.
Ольга Беклемищева: Я подумала, что я никогда никого не могла спросить о наследственности, потому что все оторваны от собственной семьи. А вы, получается, дважды наследник: с одной стороны, Голицыных, с другой стороны, сын художника Голицына.
Илларион Голицын: То, что я был принесен из Пироговской клиники, и моя кроватка была под портретами, наверное, и играло какую-то роль, что я начал изображать портреты. Я всю жизнь жил под старыми знаменами, которые в 20-е годы у меня не реквизировали только потому, что рамы были сняты, и они не имели ценности товарной. Когда приходили спрашивать драгоценности, то смотрели портреты, и никому они не были нужны.
Ольга Беклемищева: То есть, граждане, сдавайте валюту, тогда это не воспринималось как валюта?
Илларион Голицын: С 28 года первый портрет Иван Алексеевич - он был комнатный стольник царя Ивана, брата Петра. Это поразительно совершено, что получилось так, что отец в тюрьме умер на том месте, где первый воевода этого города сказочного появился перед татарами в сказке. Его сплавили по Волге, дворец построили на горе. Там две тюрьмы, две колонии - женская и мужская, в двух монастырях. Я там два раза был, второй раз отвез памятник из камня отцу и Софье Владимировне Олсуфьевой, художник, скульптор, реставратор. Она нам сказала, что отец умер. Причем, она известная была, есть портрет у Серова, она у печки стоит.
Когда моя бабушка, мать отца, узнала, что ее сын умер на руках Софьи Владимировны Олсуфьевой, она воссияла, что лучше не придумать. В тюрьме у такого ангела как Олсуфьева ее сын умер - это какой-то божественный случай. Она почти родственница была, связаны Голицыны с Олсуфьевыми. Она написала нам в Дмитров сначала иносказательно: "Он ушел туда, где его отец". А дедушка мой умер за год до отца в 42 году, а отец в 43. Мы получили письмо, потом она прислала вещи, которые остались от отца, рисунки, от там много рисовал, несмотря на болезнь. Он от голода умер. Через месяц она умерла там. А Юрий Александрович Олсуфьев, ее муж, он был искусствовед известный, он работал в Троице-Сергиевой лавре, когда там создавались комиссии по охране, потому что все могло быть разграблено. И какую-то они роль сыграли тогда. Олсуфьева в конце концов посадили, и он умер раньше, чем Софья Владимировна. Так что ее знаменитый портрет во всех монографиях Серова есть. Она прислала вещи, среди них был мой рисунок, который отец просил меня нарисовать, их угол, кровать, где с матерью они жили. И на рисунке написал: "Рисунок сына Иллариона зэку Владимиру Голицыну".
Ольга Беклемищева: То есть он даже подписывал тюремные рисунки "зэк Голицын"?
Илларион Голицын: Я в "Мемориал" отдал довольно много рисунков отца. И потом он написал: "Нарисуй маму". Я нарисовал, но он уже умер, я не успел послать. Я считаю, что это лучший рисунок мой, который я сделал без всяких мыслей, просто нарисовал мать. Лежит она, как Маха одетая. Она молоденькая была совершенно.
Ольга Беклемищева: Ведь это очень романтическая история, как познакомились ваши родители.
Илларион Голицын: Невероятно романтично, потому что они познакомились очень молодыми. Матери было 16, отцу 19. Любовь вспыхнула. Это все описано в дневнике отца, который сейчас в "Юности" напечатан. И там это описано, все мучения и радости по поводу знакомства. За ней ухаживал другой Голицын, и он переживал, что она не дождется. Он плавал на ледоколе "Малыгин" вокруг Новой земли, там тонули корабли, там гибли люди. После этого он приехал в Москву, и счастливо они поженились. Причем, свадьба была в церкви Большое Вознесение на Никитской. Моя тетушка Марья Михайловна написала об этой свадьбе, написала, какие там фамилии были, еще многие были живы. Там и Долгорукие, Трубецкие, Волконские, Оболенские. Каток прошел уже в 29 году, а тогда еще...
Моя бабушка Шереметьева уехала с частью детей. В 24 году бабушка уехала, ей выхлопотали отъезд за границу. Мать ездила к своей матери в Рим, и они не виделись сорок лет. Один раз была, потом второй раз. На второй раз бабушка умерла. Но все-таки они два раза по два месяца жили вместе. Веток жизни бесконечно.
Ольга Беклемищева: Наверное, такое чувство укорененности в русской истории, в географии, в традиции.
Илларион Голицын: Конечно, я люблю землю. Надо сказать, нас выгнали из Москвы 11 человек, лишив избирательных прав. И прадеда моего, который был городской голова 8 лет, и он на третий срок был избран. В 1905 году он вышел в отставку из-за революции. При нем наиболее удачная была работа в хозяйстве Москвы. И нас просто выселили, мы попали в Дмитров в конце концов. В Дмитрове я жил с трех лет, я там кончал школу, начал рисовать.
Ольга Беклемищева: Есть замечательная панорама вашего отца - вид на Дмитров.
Илларион Голицын: Да, он писал в 39 году, за два года до посадки. Он хромой был, мы тащили панораму, потом краски на гору. Около Казанской церкви бугор был, он сидел. Он начал писать под влиянием Колина, с Колиным он дружил, который писал панорамы. И он начал слева весной, слева на право, и кончил осенью. Там нива зеленая, а там желтое. Художник может изобразить движение цвета и времени.
Ольга Беклемищева: То есть панорама не только города, но и времен года. А вы когда-нибудь сами пробовали написать панораму?
Илларион Голицын: Вот тут она стоит. Только я сделал гравюру.
Ольга Беклемищева: У вас тут такой мрачный завод.
Илларион Голицын: Тут первые танки были сделаны еще в 13 году. Собор, вот тут мы жили. Я считаю, что здесь я стал художником, потрясающие были храмы. Во-первых, Дмитров замечателен тем, что там церкви сломали, но не все, даже мало сломали. В Новгороде Великом была одна действующая церковь, а здесь было три. Монастырь, где был ГУЛАГ, Дмитровлаг. А здесь канал идет, он пронизывает весь город.
Ольга Беклемищева: Его строили как раз во времена вашего детства?
Илларион Голицын: Сначала канала не было, мы ходили на Яхру ловить окуней. Потом стали делать котлован. Заключенные везут тачки, копают там, совершенно та же картина, как у Савицкого. Мы ходили через котлован на Яхру рыбачить. А потом налили воду, корабли пошли. Мимо нас с этой горы, там заключенные жили, по улице Минюка спускались, шли копать. Заключенные строили с охраной, с собаками.
Ольга Беклемищева: Вообще, удивительная жизнь, я имею в виду, вы были совсем маленький, и вы, наверняка, представляли, каково вашему отцу в тюрьме, потому что рядом шли заключенные.
Илларион Голицын: Мальчишками мы были все-таки легкомысленными, не до конца понимали. Как отец написал в дневнике, что забрали паспорта, и сказали в 24 часа вон за стокилометровую зону. Он пишет, что все взрослые в шоке. У него 80% работы для Бориса Житкова, рисунки лежат, надо сдавать. Он пишет, что одни дети играют беззаботно в городки и в лапту. У меня семь городов разных.
Ольга Беклемищева: А какие еще города?
Илларион Голицын: Каргополь, Звенигород, Сергиев Посад, Старица, замечательный город, Белозерск. У меня было самое главное такое правило, чтобы я там был, и чтобы ходил рисовал и чтобы у меня был план. План мне помогал выстроить пространство. В Белозерске Белое озеро, оно действительно белое и называется оно Белое. Вот эта церковь деревянная Ильи Пророка. Причем отец, когда в 27 году с матерью путешествовали, он нарисовал ее, у меня есть в его альбоме рисунок, и я с того же места тоже нарисовал.
Ольга Беклемищева: То есть на самом деле возникали такие ситуации, когда вы идете по стопам отца?
Илларион Голицын: Даже до ужаса. Кирилло-Белозерский, замечательный город, сам монастырь, гигантский монастырь, изумительный. Поляки его брали и не взяли. В этом же альбоме у отца нашел рисунок после моего путешествия туда, и я сел точно на то место, выбрав хороший ракурс церквей, башен, я поразился, что я написал точно с этого места, как у отца.
Ольга Беклемищева: Я подумала, что я никогда никого не могла спросить о наследственности, потому что все оторваны от собственной семьи. А вы, получается, дважды наследник: с одной стороны, Голицыных, с другой стороны, сын художника Голицына.
Илларион Голицын: То, что я был принесен из Пироговской клиники, и моя кроватка была под портретами, наверное, и играло какую-то роль, что я начал изображать портреты. Я всю жизнь жил под старыми знаменами, которые в 20-е годы у меня не реквизировали только потому, что рамы были сняты, и они не имели ценности товарной. Когда приходили спрашивать драгоценности, то смотрели портреты, и никому они не были нужны.
Ольга Беклемищева: То есть, граждане, сдавайте валюту, тогда это не воспринималось как валюта?
Илларион Голицын: С 28 года первый портрет Иван Алексеевич - он был комнатный стольник царя Ивана, брата Петра. Это поразительно совершено, что получилось так, что отец в тюрьме умер на том месте, где первый воевода этого города сказочного появился перед татарами в сказке. Его сплавили по Волге, дворец построили на горе. Там две тюрьмы, две колонии - женская и мужская, в двух монастырях. Я там два раза был, второй раз отвез памятник из камня отцу и Софье Владимировне Олсуфьевой, художник, скульптор, реставратор. Она нам сказала, что отец умер. Причем, она известная была, есть портрет у Серова, она у печки стоит.
Когда моя бабушка, мать отца, узнала, что ее сын умер на руках Софьи Владимировны Олсуфьевой, она воссияла, что лучше не придумать. В тюрьме у такого ангела как Олсуфьева ее сын умер - это какой-то божественный случай. Она почти родственница была, связаны Голицыны с Олсуфьевыми. Она написала нам в Дмитров сначала иносказательно: "Он ушел туда, где его отец". А дедушка мой умер за год до отца в 42 году, а отец в 43. Мы получили письмо, потом она прислала вещи, которые остались от отца, рисунки, от там много рисовал, несмотря на болезнь. Он от голода умер. Через месяц она умерла там. А Юрий Александрович Олсуфьев, ее муж, он был искусствовед известный, он работал в Троице-Сергиевой лавре, когда там создавались комиссии по охране, потому что все могло быть разграблено. И какую-то они роль сыграли тогда. Олсуфьева в конце концов посадили, и он умер раньше, чем Софья Владимировна. Так что ее знаменитый портрет во всех монографиях Серова есть. Она прислала вещи, среди них был мой рисунок, который отец просил меня нарисовать, их угол, кровать, где с матерью они жили. И на рисунке написал: "Рисунок сына Иллариона зэку Владимиру Голицыну".
Ольга Беклемищева: То есть он даже подписывал тюремные рисунки "зэк Голицын"?
Илларион Голицын: Я в "Мемориал" отдал довольно много рисунков отца. И потом он написал: "Нарисуй маму". Я нарисовал, но он уже умер, я не успел послать. Я считаю, что это лучший рисунок мой, который я сделал без всяких мыслей, просто нарисовал мать. Лежит она, как Маха одетая. Она молоденькая была совершенно.
Ольга Беклемищева: Ведь это очень романтическая история, как познакомились ваши родители.
Илларион Голицын: Невероятно романтично, потому что они познакомились очень молодыми. Матери было 16, отцу 19. Любовь вспыхнула. Это все описано в дневнике отца, который сейчас в "Юности" напечатан. И там это описано, все мучения и радости по поводу знакомства. За ней ухаживал другой Голицын, и он переживал, что она не дождется. Он плавал на ледоколе "Малыгин" вокруг Новой земли, там тонули корабли, там гибли люди. После этого он приехал в Москву, и счастливо они поженились. Причем, свадьба была в церкви Большое Вознесение на Никитской. Моя тетушка Марья Михайловна написала об этой свадьбе, написала, какие там фамилии были, еще многие были живы. Там и Долгорукие, Трубецкие, Волконские, Оболенские. Каток прошел уже в 29 году, а тогда еще...
Моя бабушка Шереметьева уехала с частью детей. В 24 году бабушка уехала, ей выхлопотали отъезд за границу. Мать ездила к своей матери в Рим, и они не виделись сорок лет. Один раз была, потом второй раз. На второй раз бабушка умерла. Но все-таки они два раза по два месяца жили вместе. Веток жизни бесконечно.
Ольга Беклемищева: Наверное, такое чувство укорененности в русской истории, в географии, в традиции.
Илларион Голицын: Конечно, я люблю землю. Надо сказать, нас выгнали из Москвы 11 человек, лишив избирательных прав. И прадеда моего, который был городской голова 8 лет, и он на третий срок был избран. В 1905 году он вышел в отставку из-за революции. При нем наиболее удачная была работа в хозяйстве Москвы. И нас просто выселили, мы попали в Дмитров в конце концов. В Дмитрове я жил с трех лет, я там кончал школу, начал рисовать.
Ольга Беклемищева: Есть замечательная панорама вашего отца - вид на Дмитров.
Илларион Голицын: Да, он писал в 39 году, за два года до посадки. Он хромой был, мы тащили панораму, потом краски на гору. Около Казанской церкви бугор был, он сидел. Он начал писать под влиянием Колина, с Колиным он дружил, который писал панорамы. И он начал слева весной, слева на право, и кончил осенью. Там нива зеленая, а там желтое. Художник может изобразить движение цвета и времени.
Ольга Беклемищева: То есть панорама не только города, но и времен года. А вы когда-нибудь сами пробовали написать панораму?
Илларион Голицын: Вот тут она стоит. Только я сделал гравюру.
Ольга Беклемищева: У вас тут такой мрачный завод.
Илларион Голицын: Тут первые танки были сделаны еще в 13 году. Собор, вот тут мы жили. Я считаю, что здесь я стал художником, потрясающие были храмы. Во-первых, Дмитров замечателен тем, что там церкви сломали, но не все, даже мало сломали. В Новгороде Великом была одна действующая церковь, а здесь было три. Монастырь, где был ГУЛАГ, Дмитровлаг. А здесь канал идет, он пронизывает весь город.
Ольга Беклемищева: Его строили как раз во времена вашего детства?
Илларион Голицын: Сначала канала не было, мы ходили на Яхру ловить окуней. Потом стали делать котлован. Заключенные везут тачки, копают там, совершенно та же картина, как у Савицкого. Мы ходили через котлован на Яхру рыбачить. А потом налили воду, корабли пошли. Мимо нас с этой горы, там заключенные жили, по улице Минюка спускались, шли копать. Заключенные строили с охраной, с собаками.
Ольга Беклемищева: Вообще, удивительная жизнь, я имею в виду, вы были совсем маленький, и вы, наверняка, представляли, каково вашему отцу в тюрьме, потому что рядом шли заключенные.
Илларион Голицын: Мальчишками мы были все-таки легкомысленными, не до конца понимали. Как отец написал в дневнике, что забрали паспорта, и сказали в 24 часа вон за стокилометровую зону. Он пишет, что все взрослые в шоке. У него 80% работы для Бориса Житкова, рисунки лежат, надо сдавать. Он пишет, что одни дети играют беззаботно в городки и в лапту. У меня семь городов разных.
Ольга Беклемищева: А какие еще города?
Илларион Голицын: Каргополь, Звенигород, Сергиев Посад, Старица, замечательный город, Белозерск. У меня было самое главное такое правило, чтобы я там был, и чтобы ходил рисовал и чтобы у меня был план. План мне помогал выстроить пространство. В Белозерске Белое озеро, оно действительно белое и называется оно Белое. Вот эта церковь деревянная Ильи Пророка. Причем отец, когда в 27 году с матерью путешествовали, он нарисовал ее, у меня есть в его альбоме рисунок, и я с того же места тоже нарисовал.
Ольга Беклемищева: То есть на самом деле возникали такие ситуации, когда вы идете по стопам отца?
Илларион Голицын: Даже до ужаса. Кирилло-Белозерский, замечательный город, сам монастырь, гигантский монастырь, изумительный. Поляки его брали и не взяли. В этом же альбоме у отца нашел рисунок после моего путешествия туда, и я сел точно на то место, выбрав хороший ракурс церквей, башен, я поразился, что я написал точно с этого места, как у отца.
