Ведущая петербургского часа программы "Liberty Live" Татьяна Валович: Как известно, защитить свою деловую репутацию в российском суде – дело непростое. Нашему сегодняшнему гостю, кандидату педагогических наук, заместителю директора социально-реабилитационного центра "Воспитательный дом" Галине Камаевой это удалось. Но потратила она на это пять лет.
Галина Игнатьевна, как так получилось, сейчас вся Россия работает по созданной вами методике реабилитации беспризорных детей, и как получилось, что вам пришлось отстаивать свое право работать в созданном вами же реабилитационным центре "Воспитательный дом"?
Галина Камаева: Как получилось, так получилось. Вероятно, потому, что учреждения, которые находились там, где им полагалось находиться, в лоне Комитета по социальной защите, были переданы в Комитет по молодежи. Сама эта акция передачи учреждений в ведомство молодежное с самого начала была нелогичной. Я активно против этого восставала, потому, что, кроме того, что я действительно создавала эти учреждения и методики, я была еще первым начальником отдела социальной защиты семьи и детства в Петербурге в 1992-м году, и Комитет по социальной защите, имевший этот отдел, собственно и был инициатором создания в России системы защиты. И я прекрасно понимала, что передача учреждений в ведомство, которое будет заниматься в основном молодежными проблемами, поставит наше учреждение на принцип, конечно, остаточный.
Я абсолютно разделяю все заботы о молодежи, но по идее, вы знаете, государство - это определенная матрица, и должна быть определенная луза для каждого типа учреждений. Поскольку я активно восставала против этого, поскольку я была доверенным лицом Анатолия Александровича Собчака, думаю, и это сыграло роль, и, поскольку я человек достаточно прямой и свои принципы несущий абсолютно открыто, я думаю, что была, в общем, достаточно неугодна. Более того, к тому времени прошло 5 лет учреждению, это учреждение было чрезвычайно сильным, не только с точки зрения содержания его работы, но и с точки зрения владения материально-технической базой - мы имели три здания, одно здание девятиэтажное и еще два в виде филиалов. Это были два детских сада, один, в котором мы начинали работать и делали там филиал "Маленькая мама", а второй - Дом труда "Любя", восстановленный, собственно, без копейки государственных денег. То есть, там, в результате, может, на те еще, в те поры тысяч 400 были даны деньги, а на самом деле. все это было восстановлено с помощью, как сегодня говорят спонсоров, а я их называю благодетелей, причем это были не денежные вложения, а вложения, скорее всего, такие - технические. Скажем, "Воспитательный дом" - весь его ремонт делали, то американские пенсионеры, которые к нам приезжали, то нам канадское консульство дало деньги на мастерские, то французское министерство гуманитарной помощи. То есть, мы не пользовались даже государственными деньгами. И таким образом, создав такую очень крепкую и красивую, надо сказать, базу, я думаю, что это стало предметом вожделений, можно сказать. И я абсолютно была убеждена, что эти учреждения хотят перепрофилировать. Оно, собственно, так и было, потому что начались какие-то молодежные программы. Я еще раз повторяю, что я не за то, чтобы это не было молодежным. Я за то, чтобы каждому - каждой сестре по серьге. То есть, они должны каждый заниматься своим делом. И поэтому был совершенно незаконно и внезапно принят какой-то приказ об однократном грубом нарушении - я была уволена. Были уголовные дела открыты, они открывались 6 раз в течение 3 лет, закрывались, открывались, и мне было предложено, когда меня вызвали впервые в прокуратуру: так, вот мы вам предъявляем такие-то обвинения по таким-то статьям, но если вы согласитесь на амнистию, потому что у вас есть право на амнистию, мы эти дела закрываем.
Татьяна Валович: Амнистировать невиновного человека.
Галина Камаева: Да. На что я сразу сказала, что об этом вообще речи быть не может, более того, я помогу вам всем, чем могу, всех готова приглашать, или вы приглашайте и требую, чтобы вы разобрались по полной строгости, и если я в чем-то виновата - я согласна отвечать по всей строгости закона в суде. Я, кстати, должна сказать, что при всем первом таком неприятии меня в прокуратуре, у меня не было потом повода, а менялось 5 или 6 следователей, у меня не было повода быть недовольной работой следователей, потому что, в общем, они работали действительно очень серьезно, глубоко, и, в общем, с самого начала было понятно, что все это заказное. Но я через это прошла, и даже после того, как я была восстановлена, а восстановлена я была вскоре, через год, в должности, то начались всевозможные ухищрения с каким-то коверканием законов, прочтением, как кто хочет. Ведь все-то дело в том, что, как я сегодня понимаю, система - понятие ведь, в общем, хорошее. Система - это есть система, это организм. А вот приводной ремень этой системы - это закон. И если этот закон сегодня, который тоже, я не могу, честно говоря, сказать, что он плохой. Нигде в законе не сказано, что если человека восстановили на работе, то его ни в коем случае не следует допускать до работы. Но если есть те, кто в состоянии читать этот закон по-своему, или производить такие действия, которые противоречат закону, то, естественно, создается такая, я бы сказал, тупиковая ситуация. И у меня сложилось впечатление, что сегодняшний обыватель как раз боится не системы. Он боится тех людей, которые рулят, управляют
Татьяна Валович: То есть, используют закон, как им выгодно.
Галина Камаева: Да, как дышло. И вот эта наша абсолютная неграмотность и абсолютная неуверенность в том, что мы в состоянии отстоять свои права, приводит людей зачастую к тому, что просто отступаются. Другое дело - во имя чего человек борется.
Татьяна Валович: Галина Игнатьевна, но, насколько я понимаю, сегодня все-таки должна быть поставлена окончательная точка в том деле, когда вас отстранили от директорской должности, и пять лет вы вели борьбу за справедливость?
Галина Камаева: Сегодня точка чисто формальная, потому что, на самом деле, все-таки разрешилось раньше, чем сегодня - последний суд. Мне было предложено вернуться в "Воспитательный дом". Я имела возможность вернуться в качестве директора, но я говорила и на протяжении всех этих 5 лет, что речь идет не о моем честолюбии, не о возвращении мне должности, речь идет о том, чтобы вернуть дому его прежний уровень, вернуть дому его прежний авторитет в России. Поэтому я всегда говорила, что если найдется умный, толковый, молодой директор, я ни в коем случае не буду претендовать на эту должность. Собственно, так и случилось. Предложили мне и должность директора, и должность заместителя, и когда я выяснила, что на эту должность назначается Рябко Марина Петровна, я с ней никогда не работала, но познакомилась, вижу - человек достаточно образованный, желающий что-то делать, может, не очень опытный, но мы с ней сошлись в том, что я буду ей всячески помогать. И поскольку у меня сегодня достаточно много дел, есть в России и масса учеников, я человек действительно занятый, я пришла, чтобы помочь ей, этому дому, и у меня нет никаких честолюбивых притязаний, я вполне довольна этим обстоятельствам. Мы сегодня с ней вместе идем в суд, чтобы сказать, что я отказываюсь от всех прежних исковых требований, и речь там пойдет только о моральном ущербе, и суд, вероятно, будет выносить какое-то свое решение в отношении вице-губернатора Петербурга Дербина, поскольку это все было сделано с его благословения.
Поэтому, сегодня, я вот уже с 11 марта работаю в доме, очень спокойно вошла, несмотря на то, что мне грустно, потому что из громадного, очень работоспособного высокопрофессионального коллектива там осталось из прежних работников не более 30 человек, но мне удалось за это время со всеми подразделениями встретиться и со всеми сотрудниками, и уже провести семинар. Вчера мы собрали попечительский совет, который будет в доме, и я полагаю, что попечительский совет - это замечательная вообще вещь, поскольку и в России в "Воспитательном доме" был такой опекунский совет, мы делали его положение по аналогии с этим положением. Мы полагаем, что мы выйдем сегодня в наше Законодательное собрание, и выйдем на губернатора с утверждением полномочий попечительского совета. Мы думаем, что попечительские советы, которые будут создаваться во всех учреждениях, председатели этих советов - должны войти и в городской попечительский совет, и они должны действительно иметь полномочия. Так что у меня на сегодня хорошее настроение и надежда на то, что "Воспитательный дом" возродится, а самое главное - еще раз уверенность в том, что если человек борется не за собственное честолюбие, не за собственное право во что бы то ни стало победить, а за дело, то он обязательно победит.
Татьяна Валович: Галина Игнатьевна, вот вы долгие годы занимаетесь уже проблемами безнадзорных, беспризорных детей, сирот, вы знаете, когда началась война в Ираке, одна была такая интересная заметка: "Дети сбежали на войну в Ираке", - они сказали об этом, когда их спросили, куда же вы бежите. Вот, по вашим наблюдениям, во-первых, сейчас, в России, почему дети убегают из дома и из детских домов, где они находятся под присмотром?
Галина Камаева: Ну, дети ведь никогда не бегут от хорошего. Дети рождены, чтобы получить удовольствие от своей жизни, получить детство в полной мере, значит, в этих домах, в этих семьях есть то, что противоречит детству. А детству противоречит отсутствие заботы, защиты и любви. К сожалению, сегодня дети бегут и из хороших семей. Понятно, когда дети бегут из семей, где пьют, где их не любят, бьют и не кормят. Но бегут и из семей вполне обеспеченных. Есть сегодня две беды. Первая беда - это, безусловно, неспособность семьи и детского дома создать условия детства, и второе - это непонимание все-таки взрослых, или большая забота о собственных интересах, когда отгораживаются взрослые от детей и заняты своими делами. То есть, они откупаются от этих детей, они даже, я бы сказал, в чем-то развращают этих детей материальными какими-то вещами, но без любви, без заботы, без понимания детства ничего для ребенка хорошего совершиться не может.
Татьяна Валович: Но вот эти ребята, которые "побежали на войну в Ираке" - тоже свидетельство о том, как в российском обществе относятся к этой войне. Вот, как вы считаете, почему война в Ираке волнует россиян больше, чем война в Чечне?
Галина Камаева: Я думаю, что она волнует как раз именно потому, что у нас была война в Чечне, и мы все, рядовые обыватели, те, которые не склонны морализировать, мы ведь все переживаем за Чечню. Я имела дело с детьми, которых привозили ко мне в "Воспитательный дом", из Чечни, и для людей, особенно для нас, женщин, война сама по себе действительно дело взрослых людей, и, не впадая, так сказать, в подробности, за нефть мы воюем, или за что, мы, прежде всего, озабочены тем, что там погибают мирные люди, и - дети.
Татьяна Валович: А вы считаете, что сейчас война в Чечне уже прекратилась?
Галина Камаева: Нет, не думаю. Я думаю, что сегодня идет война, только другого плана. Сегодня идут, я бы сказала, такие отголоски этой войны, И эта война просто приобретает другой характер.
Татьяна Валович: Галина Игнатьевна, сейчас в России положение с беспризорными и безнадзорными детьми достаточно тревожное, серьезное. Я читала даже такую цифру, что, для сравнения с количеством таких детей после окончания Второй мировой войны - сейчас их почти в два раза больше. Как вы считаете, что нужно делать, чтобы справиться с этой проблемой?
Галина Камаева: Вообще-то говоря, справиться с этой проблемой не так сложно, если, как говорил Толстой, навалиться всем миром. У нас ведь громадная система сиротских учреждений. Я должна сказать, что, вообще-то говоря, когда мы увидели вот этих беспризорников в 90-е годы на улицах, такая и была идея. Мы не полагали строить альтернативу, создавать эти приюты, мы и слова тогда этого не употребляли. Мы полагали, что та система, которая сегодня существует, детских домов - должна быть совершенно перестроена. Они должны быть переориентированы. Они должны быть действительно теми самыми реабилитационными центрами и иметь такую мощную структуру, где они могут принимать детей разного статуса, разной формы. Мы вспоминали и такое понятие, как пансионы, и прочее. Но вот эта неповоротливость нашей системы сиротской - она создала вот то, что создала.
Школы сегодня поставляют детей на улицу с невероятной силой. Я, человек, который очень много проработал в школе, вижу, как деградирует сегодня институт классного руководителя, как совершенно снижена ответственность школы за то, что происходит с детьми. Поэтому сегодня, я полагаю нужно делать следующее: нужно, чтобы, во-первых, была единая система. Ведь посмотрите, у нас детские дома находятся в образовании, дома ребенка находятся в здравоохранении, специализированные учреждения - в МВД, и так далее. Если бы была одна система, то не было бы этого перетаскивания бесконечного одеяла на себя. И какие-то амбиции, причем на высоком уровне - это "наши" дети – да это все государственные дети. И поэтому интерес ребенка должен превалировать, а не интересы ведомств. И сегодня, когда в России существует уже тысяча сто учреждений для детей-сирот, это все приюты и реабилитационные центры, но мы никогда не справится с этими детьми, пока не прекратим воспроизводство сиротства, а воспроизводство сиротства происходит от того, что недорабатывают системы детских домов. Мы сегодня имеем так называемые постадаптационные учреждения - после выхода сирот из детского дома. Но ведь это вообще нонсенс. Дети 16 лет живут в детском доме. После этого мы их должны реабилитировать. А что делалось 16 лет? Я только что вернулась из Москвы с большой конференции в Фонде Примакова. И там впервые собрали представителей детских домов и представителей нашей системы. На эту тему там всерьез говорили, я там выступала по этому поводу. Невозможной одной системе подбирать "хвосты" за другой. Должна быть единая система, единые требования, единые цели и задачи, и, конечно, надо зародить систему определения детей в семьи.
Галина Игнатьевна, как так получилось, сейчас вся Россия работает по созданной вами методике реабилитации беспризорных детей, и как получилось, что вам пришлось отстаивать свое право работать в созданном вами же реабилитационным центре "Воспитательный дом"?
Галина Камаева: Как получилось, так получилось. Вероятно, потому, что учреждения, которые находились там, где им полагалось находиться, в лоне Комитета по социальной защите, были переданы в Комитет по молодежи. Сама эта акция передачи учреждений в ведомство молодежное с самого начала была нелогичной. Я активно против этого восставала, потому, что, кроме того, что я действительно создавала эти учреждения и методики, я была еще первым начальником отдела социальной защиты семьи и детства в Петербурге в 1992-м году, и Комитет по социальной защите, имевший этот отдел, собственно и был инициатором создания в России системы защиты. И я прекрасно понимала, что передача учреждений в ведомство, которое будет заниматься в основном молодежными проблемами, поставит наше учреждение на принцип, конечно, остаточный.
Я абсолютно разделяю все заботы о молодежи, но по идее, вы знаете, государство - это определенная матрица, и должна быть определенная луза для каждого типа учреждений. Поскольку я активно восставала против этого, поскольку я была доверенным лицом Анатолия Александровича Собчака, думаю, и это сыграло роль, и, поскольку я человек достаточно прямой и свои принципы несущий абсолютно открыто, я думаю, что была, в общем, достаточно неугодна. Более того, к тому времени прошло 5 лет учреждению, это учреждение было чрезвычайно сильным, не только с точки зрения содержания его работы, но и с точки зрения владения материально-технической базой - мы имели три здания, одно здание девятиэтажное и еще два в виде филиалов. Это были два детских сада, один, в котором мы начинали работать и делали там филиал "Маленькая мама", а второй - Дом труда "Любя", восстановленный, собственно, без копейки государственных денег. То есть, там, в результате, может, на те еще, в те поры тысяч 400 были даны деньги, а на самом деле. все это было восстановлено с помощью, как сегодня говорят спонсоров, а я их называю благодетелей, причем это были не денежные вложения, а вложения, скорее всего, такие - технические. Скажем, "Воспитательный дом" - весь его ремонт делали, то американские пенсионеры, которые к нам приезжали, то нам канадское консульство дало деньги на мастерские, то французское министерство гуманитарной помощи. То есть, мы не пользовались даже государственными деньгами. И таким образом, создав такую очень крепкую и красивую, надо сказать, базу, я думаю, что это стало предметом вожделений, можно сказать. И я абсолютно была убеждена, что эти учреждения хотят перепрофилировать. Оно, собственно, так и было, потому что начались какие-то молодежные программы. Я еще раз повторяю, что я не за то, чтобы это не было молодежным. Я за то, чтобы каждому - каждой сестре по серьге. То есть, они должны каждый заниматься своим делом. И поэтому был совершенно незаконно и внезапно принят какой-то приказ об однократном грубом нарушении - я была уволена. Были уголовные дела открыты, они открывались 6 раз в течение 3 лет, закрывались, открывались, и мне было предложено, когда меня вызвали впервые в прокуратуру: так, вот мы вам предъявляем такие-то обвинения по таким-то статьям, но если вы согласитесь на амнистию, потому что у вас есть право на амнистию, мы эти дела закрываем.
Татьяна Валович: Амнистировать невиновного человека.
Галина Камаева: Да. На что я сразу сказала, что об этом вообще речи быть не может, более того, я помогу вам всем, чем могу, всех готова приглашать, или вы приглашайте и требую, чтобы вы разобрались по полной строгости, и если я в чем-то виновата - я согласна отвечать по всей строгости закона в суде. Я, кстати, должна сказать, что при всем первом таком неприятии меня в прокуратуре, у меня не было потом повода, а менялось 5 или 6 следователей, у меня не было повода быть недовольной работой следователей, потому что, в общем, они работали действительно очень серьезно, глубоко, и, в общем, с самого начала было понятно, что все это заказное. Но я через это прошла, и даже после того, как я была восстановлена, а восстановлена я была вскоре, через год, в должности, то начались всевозможные ухищрения с каким-то коверканием законов, прочтением, как кто хочет. Ведь все-то дело в том, что, как я сегодня понимаю, система - понятие ведь, в общем, хорошее. Система - это есть система, это организм. А вот приводной ремень этой системы - это закон. И если этот закон сегодня, который тоже, я не могу, честно говоря, сказать, что он плохой. Нигде в законе не сказано, что если человека восстановили на работе, то его ни в коем случае не следует допускать до работы. Но если есть те, кто в состоянии читать этот закон по-своему, или производить такие действия, которые противоречат закону, то, естественно, создается такая, я бы сказал, тупиковая ситуация. И у меня сложилось впечатление, что сегодняшний обыватель как раз боится не системы. Он боится тех людей, которые рулят, управляют
Татьяна Валович: То есть, используют закон, как им выгодно.
Галина Камаева: Да, как дышло. И вот эта наша абсолютная неграмотность и абсолютная неуверенность в том, что мы в состоянии отстоять свои права, приводит людей зачастую к тому, что просто отступаются. Другое дело - во имя чего человек борется.
Татьяна Валович: Галина Игнатьевна, но, насколько я понимаю, сегодня все-таки должна быть поставлена окончательная точка в том деле, когда вас отстранили от директорской должности, и пять лет вы вели борьбу за справедливость?
Галина Камаева: Сегодня точка чисто формальная, потому что, на самом деле, все-таки разрешилось раньше, чем сегодня - последний суд. Мне было предложено вернуться в "Воспитательный дом". Я имела возможность вернуться в качестве директора, но я говорила и на протяжении всех этих 5 лет, что речь идет не о моем честолюбии, не о возвращении мне должности, речь идет о том, чтобы вернуть дому его прежний уровень, вернуть дому его прежний авторитет в России. Поэтому я всегда говорила, что если найдется умный, толковый, молодой директор, я ни в коем случае не буду претендовать на эту должность. Собственно, так и случилось. Предложили мне и должность директора, и должность заместителя, и когда я выяснила, что на эту должность назначается Рябко Марина Петровна, я с ней никогда не работала, но познакомилась, вижу - человек достаточно образованный, желающий что-то делать, может, не очень опытный, но мы с ней сошлись в том, что я буду ей всячески помогать. И поскольку у меня сегодня достаточно много дел, есть в России и масса учеников, я человек действительно занятый, я пришла, чтобы помочь ей, этому дому, и у меня нет никаких честолюбивых притязаний, я вполне довольна этим обстоятельствам. Мы сегодня с ней вместе идем в суд, чтобы сказать, что я отказываюсь от всех прежних исковых требований, и речь там пойдет только о моральном ущербе, и суд, вероятно, будет выносить какое-то свое решение в отношении вице-губернатора Петербурга Дербина, поскольку это все было сделано с его благословения.
Поэтому, сегодня, я вот уже с 11 марта работаю в доме, очень спокойно вошла, несмотря на то, что мне грустно, потому что из громадного, очень работоспособного высокопрофессионального коллектива там осталось из прежних работников не более 30 человек, но мне удалось за это время со всеми подразделениями встретиться и со всеми сотрудниками, и уже провести семинар. Вчера мы собрали попечительский совет, который будет в доме, и я полагаю, что попечительский совет - это замечательная вообще вещь, поскольку и в России в "Воспитательном доме" был такой опекунский совет, мы делали его положение по аналогии с этим положением. Мы полагаем, что мы выйдем сегодня в наше Законодательное собрание, и выйдем на губернатора с утверждением полномочий попечительского совета. Мы думаем, что попечительские советы, которые будут создаваться во всех учреждениях, председатели этих советов - должны войти и в городской попечительский совет, и они должны действительно иметь полномочия. Так что у меня на сегодня хорошее настроение и надежда на то, что "Воспитательный дом" возродится, а самое главное - еще раз уверенность в том, что если человек борется не за собственное честолюбие, не за собственное право во что бы то ни стало победить, а за дело, то он обязательно победит.
Татьяна Валович: Галина Игнатьевна, вот вы долгие годы занимаетесь уже проблемами безнадзорных, беспризорных детей, сирот, вы знаете, когда началась война в Ираке, одна была такая интересная заметка: "Дети сбежали на войну в Ираке", - они сказали об этом, когда их спросили, куда же вы бежите. Вот, по вашим наблюдениям, во-первых, сейчас, в России, почему дети убегают из дома и из детских домов, где они находятся под присмотром?
Галина Камаева: Ну, дети ведь никогда не бегут от хорошего. Дети рождены, чтобы получить удовольствие от своей жизни, получить детство в полной мере, значит, в этих домах, в этих семьях есть то, что противоречит детству. А детству противоречит отсутствие заботы, защиты и любви. К сожалению, сегодня дети бегут и из хороших семей. Понятно, когда дети бегут из семей, где пьют, где их не любят, бьют и не кормят. Но бегут и из семей вполне обеспеченных. Есть сегодня две беды. Первая беда - это, безусловно, неспособность семьи и детского дома создать условия детства, и второе - это непонимание все-таки взрослых, или большая забота о собственных интересах, когда отгораживаются взрослые от детей и заняты своими делами. То есть, они откупаются от этих детей, они даже, я бы сказал, в чем-то развращают этих детей материальными какими-то вещами, но без любви, без заботы, без понимания детства ничего для ребенка хорошего совершиться не может.
Татьяна Валович: Но вот эти ребята, которые "побежали на войну в Ираке" - тоже свидетельство о том, как в российском обществе относятся к этой войне. Вот, как вы считаете, почему война в Ираке волнует россиян больше, чем война в Чечне?
Галина Камаева: Я думаю, что она волнует как раз именно потому, что у нас была война в Чечне, и мы все, рядовые обыватели, те, которые не склонны морализировать, мы ведь все переживаем за Чечню. Я имела дело с детьми, которых привозили ко мне в "Воспитательный дом", из Чечни, и для людей, особенно для нас, женщин, война сама по себе действительно дело взрослых людей, и, не впадая, так сказать, в подробности, за нефть мы воюем, или за что, мы, прежде всего, озабочены тем, что там погибают мирные люди, и - дети.
Татьяна Валович: А вы считаете, что сейчас война в Чечне уже прекратилась?
Галина Камаева: Нет, не думаю. Я думаю, что сегодня идет война, только другого плана. Сегодня идут, я бы сказала, такие отголоски этой войны, И эта война просто приобретает другой характер.
Татьяна Валович: Галина Игнатьевна, сейчас в России положение с беспризорными и безнадзорными детьми достаточно тревожное, серьезное. Я читала даже такую цифру, что, для сравнения с количеством таких детей после окончания Второй мировой войны - сейчас их почти в два раза больше. Как вы считаете, что нужно делать, чтобы справиться с этой проблемой?
Галина Камаева: Вообще-то говоря, справиться с этой проблемой не так сложно, если, как говорил Толстой, навалиться всем миром. У нас ведь громадная система сиротских учреждений. Я должна сказать, что, вообще-то говоря, когда мы увидели вот этих беспризорников в 90-е годы на улицах, такая и была идея. Мы не полагали строить альтернативу, создавать эти приюты, мы и слова тогда этого не употребляли. Мы полагали, что та система, которая сегодня существует, детских домов - должна быть совершенно перестроена. Они должны быть переориентированы. Они должны быть действительно теми самыми реабилитационными центрами и иметь такую мощную структуру, где они могут принимать детей разного статуса, разной формы. Мы вспоминали и такое понятие, как пансионы, и прочее. Но вот эта неповоротливость нашей системы сиротской - она создала вот то, что создала.
Школы сегодня поставляют детей на улицу с невероятной силой. Я, человек, который очень много проработал в школе, вижу, как деградирует сегодня институт классного руководителя, как совершенно снижена ответственность школы за то, что происходит с детьми. Поэтому сегодня, я полагаю нужно делать следующее: нужно, чтобы, во-первых, была единая система. Ведь посмотрите, у нас детские дома находятся в образовании, дома ребенка находятся в здравоохранении, специализированные учреждения - в МВД, и так далее. Если бы была одна система, то не было бы этого перетаскивания бесконечного одеяла на себя. И какие-то амбиции, причем на высоком уровне - это "наши" дети – да это все государственные дети. И поэтому интерес ребенка должен превалировать, а не интересы ведомств. И сегодня, когда в России существует уже тысяча сто учреждений для детей-сирот, это все приюты и реабилитационные центры, но мы никогда не справится с этими детьми, пока не прекратим воспроизводство сиротства, а воспроизводство сиротства происходит от того, что недорабатывают системы детских домов. Мы сегодня имеем так называемые постадаптационные учреждения - после выхода сирот из детского дома. Но ведь это вообще нонсенс. Дети 16 лет живут в детском доме. После этого мы их должны реабилитировать. А что делалось 16 лет? Я только что вернулась из Москвы с большой конференции в Фонде Примакова. И там впервые собрали представителей детских домов и представителей нашей системы. На эту тему там всерьез говорили, я там выступала по этому поводу. Невозможной одной системе подбирать "хвосты" за другой. Должна быть единая система, единые требования, единые цели и задачи, и, конечно, надо зародить систему определения детей в семьи.
