Ведущий программы "Темы дня" Андрей Шарый: Человек дня Радио Свобода 9 июля - российский кинорежиссер Элем Климов. Сегодня ему исполнилось 70-лет. Родился в Волгограде. Окончил Московский авиационный институт, работал в молодежной редакции Всесоюзного радио и Центрального телевидения. Затем поступил на режиссерский факультет ВГИКа. Первой его работой стала снятая в начале 60-х короткометражная лента "Жених". С 1964-го года работает на "Мосфильме". В этом же году дебютировал с полнометражной картиной "Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен". Режиссер фильмов: "Похождения зубного врача", "Спорт, спорт, спорт", "Агония", "Иди и смотри" и других. Лауреат престижной награды ФИПРЕССИ на фестивале в Венеции, Золотого приза на Московском международном кинофестивале и многих других почетных премий. Входил в состав жюри Каннского и других кинофестивалей. Член американской Академии киноискусств, присуждающей премию "Оскар". Народный артист России. О человеке дня - кинорежиссере Элеме Климове, которому сегодня исполнилось 70 лет - кинокритик Андрей Плахов:
Андрей Плахов: Явно не последний из "шестидесятников", Климов делал на заре карьеры фильмы, похожие не столько на него самого, сколько на дух времени – лирические, хоть и не лишенные сарказма комедии. Первой фирменной климовской работой стала "Агония", подвергнутая множеству переделок и купюр. В "Агонии" Климов впервые обрел, свойственную режиссеру оптику – широкоэкранную и иконографичную. Обрел сверхощущение физической реальности. Опробовал парапсихологический метод работы с актерами. А после того, как в автокатастрофе погибла его жена Лариса Шепитько, жанр Климова окончательно определился. Им стал трагический эпос. Таково "Прощание" – фильм о деревенской Атлантиде, начатый Шепитько. Такова трагедия геноцида "Иди и смотри".
В 1986-м Климов становится лидером кинематографической перестройки. Ее пафос был чисто романтическим. Как все идеальное, эта модель оказалась не слишком жизнеспособной. А казус Климова, словно нарочно, был придуман для того, чтобы подвести черту под советским кино и принести его богам последнюю жертву. Казалось, у него было все, чтобы поразить человечество каким-то грандиозным достижением: талант, опыт, бескомпромиссность, плюс административный ресурс и внимание всего мира, загипнотизированного перестройкой. Его "Мастера и Маргариту", другие суперпроекты, готов был в ту пору легко финансировать Голливуд. Но Климов так к ним и не подступился.
Достаточно скоро он ушел в тень и с общественной арены, предпочтя одинокое, почти затворническое, существование. Это единственный из кинематографистов, кто не поимел от перестройки никаких дивидендов – ни студий, ни домов, ни должностей, никакой собственности. И он единственный, кто, действительно, пострадал как художник, а отнюдь не низвергнутые с пьедесталов советские божки. Те продолжали работать, хотя давно прошли свой творческий пик и считали себя жертвами чуть ли не якобинского террора. Жертва Климова, находившегося на взлете, в апогее творческой формы, была абсолютно добровольной, а его выбор – свободным. Будучи на самом верху перестроечной пирамиды, он первым почуял гниль в ее основе. И не захотел участвовать в ее стремительном оползании в потребительство. Он остался идеалистом, и в царстве прагматиков ему было делать нечего.
Андрей Плахов: Явно не последний из "шестидесятников", Климов делал на заре карьеры фильмы, похожие не столько на него самого, сколько на дух времени – лирические, хоть и не лишенные сарказма комедии. Первой фирменной климовской работой стала "Агония", подвергнутая множеству переделок и купюр. В "Агонии" Климов впервые обрел, свойственную режиссеру оптику – широкоэкранную и иконографичную. Обрел сверхощущение физической реальности. Опробовал парапсихологический метод работы с актерами. А после того, как в автокатастрофе погибла его жена Лариса Шепитько, жанр Климова окончательно определился. Им стал трагический эпос. Таково "Прощание" – фильм о деревенской Атлантиде, начатый Шепитько. Такова трагедия геноцида "Иди и смотри".
В 1986-м Климов становится лидером кинематографической перестройки. Ее пафос был чисто романтическим. Как все идеальное, эта модель оказалась не слишком жизнеспособной. А казус Климова, словно нарочно, был придуман для того, чтобы подвести черту под советским кино и принести его богам последнюю жертву. Казалось, у него было все, чтобы поразить человечество каким-то грандиозным достижением: талант, опыт, бескомпромиссность, плюс административный ресурс и внимание всего мира, загипнотизированного перестройкой. Его "Мастера и Маргариту", другие суперпроекты, готов был в ту пору легко финансировать Голливуд. Но Климов так к ним и не подступился.
Достаточно скоро он ушел в тень и с общественной арены, предпочтя одинокое, почти затворническое, существование. Это единственный из кинематографистов, кто не поимел от перестройки никаких дивидендов – ни студий, ни домов, ни должностей, никакой собственности. И он единственный, кто, действительно, пострадал как художник, а отнюдь не низвергнутые с пьедесталов советские божки. Те продолжали работать, хотя давно прошли свой творческий пик и считали себя жертвами чуть ли не якобинского террора. Жертва Климова, находившегося на взлете, в апогее творческой формы, была абсолютно добровольной, а его выбор – свободным. Будучи на самом верху перестроечной пирамиды, он первым почуял гниль в ее основе. И не захотел участвовать в ее стремительном оползании в потребительство. Он остался идеалистом, и в царстве прагматиков ему было делать нечего.
