Программу ведет Андрей Шарый. Принимают участие корреспонденты Радио Свобода Лиля Пальвелева, Петр Вайль, музыковед Соломон Волков, Рая Вайль беседует с режиссером Славой Цукерманом.
Андрей Шарый: В среду 5-го марта исполнилось 50 лет со дня смерти Иосифа Сталина. О данным социологических опросов. Значительная часть населения России считает, что в эпоху Сталина в Советском Союзе было немало положительного.
Лиля Пальвелева: Китель, хромовые сапоги и фуражка Сталина, его кресло и его трубка, наконец, посмертные гипсовые слепки лица и рук – все это демонстрируется сейчас в Выставочном зале федеральных архивов на выставке, название которой "1953-й год. Между прошлым и будущим". Заметим, ценность представляют не вещи, а подлинные, не в копиях, документы, в том числе недавно рассекреченные. Так долгое время, говорит директор Государственного архива Сергей Мироненко, считалась строго секретной история предсмертной болезни Сталина.
Сергей Мироненко: Мы впервые демонстрируем на выставке материалы истории болезни, которые, я думаю, развеют у непредвзятого зрителя всякие домыслы о том, что Сталин был отравлен или что ему не оказывали медицинскую помощь. Удивительные документы из Главлита, это советская цензура. Мы показываем не просто болезнь и смерть Сталина, а процессы, предшествовавшие этому событию, процессы, которые последовали вслед за смертью Сталина. Так вот обстановка в 52-53-м году была в стране чрезвычайно тяжелой, вы знаете, что были арестованы крупнейшие советские врачи, была развернута истерическая кампания о врачах-убийцах. Один документ Главлита, который тоже был не так давно рассекречен, об изъятии из библиотек и из продажи книг выдающихся советских ученых-медиков. Это вообще уму не постижимо, когда оборачиваешься назад и думаешь, что учебники, по которым училась вся страна, были изъяты только потому, что академики, крупнейшие ученые были объявлены предателями и врагами народа.
Лиля Пальвелева: Относиться к событиям полувековой давности со спокойной отрешенностью исследователя непросто, признаются устроители выставки. И здесь самый честный путь – предложить зрителю подлинные свидетельства времени, пусть сам разбирается. Оговорка неслучайная. Даже на пресс-конференции, предшествовавшей открытию экспозиции, были журналисты, без тени иронии называвшие Сталина "отцом народов". Наверняка и саму выставку посещают убежденные сталиниты, никакие документальные свидетельства их не переубедят. Многолетний председатель Госплана, а до того сталинский нарком Николай Байбаков вспоминает об ушедшем из жизни полвека назад Иосифе Джугашвили с большой теплотой.
Николай Байбаков: Он был очень уверенный во всех делах, которые пришлось ему решать. На всех совещаниях, на которых я присутствовал, я не помню случая, чтобы он кричал, орал, как это, например, Каганович или Берия. Обязательно выслушает всех и потом задает вопросы членам Политбюро, правительству - как вы смотрите на эти дела? Я не помню ни одного случая, чтобы он кричал, нервничал и так далее. Может быть, меня не совсем понимают, когда я защищаю Сталина. Сталин допускал большие ошибки, но я в значительной мере отношу к двум руководителям - это Берия и Каганович. Методы руководства Сталина были хорошие.
Лиля Пальвелева: Голос 92-летнего Николая Байбакова звучит как голос из далекого прошлого. И в самом деле, много ли сейчас, после того, как о злодеяниях сталинского режима стало известно, если не все, то очень многое, найдется приверженцев этого режима? Социологи заявляют – много, более того, с каждым годом их число растет. По данным Всероссийского центра изучения общественного мнения, если в начале 90-х годов положительно оценивали сталинское время не более 14% российских граждан, то к 2000-му году эта цифра выросла до 28-ми. Сегодня же более половины респондентов – 53% на вопрос, какую роль сыграл Сталин в жизни страны, отвечают – "безусловно положительную" или "скорее положительную".
Андрей Шарый: Самый большой и самый известный из сохранившихся музеев Иосифа Сталина расположен на его родине, в грузинском городе Гори. В этом музее не так давно побывал мой коллега Петр Вайль. Беседу с Петром я начал с вопроса о том, сколь сильное впечатление на него произвела посвященная диктатору экспозиция.
Петр Вайль: Да, это сильное впечатление. Я был там полтора года назад, то есть, у меня впечатления довольно свежие. Это такой мемориальный комплекс, состоящий из самого дома-музея, маленького домика, где родился Сталин, он забран под такой мраморный балдахин, что ли, укрывающий от непогоды, личный вагон Сталина, стоящий на каких-то то огрызках рельсов, и собственно сам музей. Это такое впечатляющее здание в каком-то странном испанско-мавританском духе, с зубцами и башнями, и с несколькими залами. Символично, знаете, все. В тот день, когда я там был, это было поздней осенью, во всем городе Гори не было электричества, и охранники за небольшую плату освещали мне и моим друзьям эти залы фонариками, и вообще музей открыли даже раньше, хотя наплыва, как вы догадываетесь, нет, говорят, даже в сезон там не больше 15 человек в день.
Андрей Шарый: Петр, как составлена экспозиция музея -Сталин - это диктатор, или Сталин - это великий вождь советских народов, или Сталин - просто нейтральная историческая фигура?
Петр Вайль: Безусловно, "Сталин - это великий вождь". Этот музей вообще во многом основан на музее подарков Сталину к его 70-летию в 1949-м году. Сначала такой музей был в Москве, потом часть их переехала в Гори, и там они хранятся.
Андрей Шарый: По-моему, московский музей был в здании музея Пушкина.
Петр Вайль: Кажется, да. Многие экспонаты остались. Вот сейчас они выставлены в бывшем Музее революции, в бывшем же Английском клубе на Тверской. Там есть замечательные такие вещи. Например, индейский головной убор из перьев, при котором приложено письмо и написано, что Сталин назначается вождем всех индейских племен, то есть, всех вообще, которые в мире существуют. Вот, подобные подарки собраны и в Гори, и, конечно, экспонаты, прослеживающие жизнь Сталина - это, безусловно, великий вождь. Сильное впечатление производит такой траурный, что ли, кабинет, где картина Джапаридзе "Сталин в гробу", где посмертный слепок Сталина. Вот это все усиливает ощущение мифологичности, которое, конечно, окутывает Сталина.
Я подозреваю, что докопаться до подлинной личности Сталина все менее и менее возможно, теперь уже невозможно вовсе, потому что слишком уж эта личность и фигура обросла легендами. Самые такие простые, допустим, юмор Сталина. Существует целый набор историй, то ли правдивых, то ли неправдивых, сейчас уже абсолютно невозможно догадаться. Его реплики, отпущенные по поводу визита Фейхтвангера или Андре Жида, то, как он сказал о выходе сборника стихотворного Константина Симонова, где были любовные стихи, посвященные актрисе Валентине Серовой. Сталин спросил, какой тираж. Ему сказали. Он сказал: "Надо было издать два экземпляра - для него, и для нее", - что, конечно, смешно, если он в самом деле сказал. Были ли у него художественные вкусы - мы тоже не знаем. Мы знаем, что он много раз посещал "Дни Турбиных" Булгакова и как-то там тайно даже глядел, из-за занавески, чтобы публику не пугать. Но что это такое было, что его тянуло? Может быть, романтика белого офицерства, не исключено совершенно, как у такого матерого и плебейского разночинца, может быть, он тянулся к этому. С другой стороны, известен его разговор телефонный с Пастернаком, когда он спрашивал Пастернака, что за поэт Мандельштам. Известно, что Сталин сам писал стихи, в молодости. Стихи чудовищные. В этом самом музее в Гори я купил книжечку, где на четырех языках, грузинском, русском, немецком, английском, стихи Сталина. Они, конечно, удручающие, там не о чем говорить. По крайней мере, в русском переводе. Не знаю, может, грузинский оригинал какой-нибудь мелодичный, но по-русски там – "Раскрылся розовый бутон, прильнул к фиалке голубой..." Ну, кошмар полный. С другой стороны, с розовым бутоном не станешь спрашивать Пастернака о Мандельштаме, значит, что-то у него такое шевелилось, да? Вкусы были неплохие. Он любил Голливуд 30-х годов, видите, Булгакова, Пастернака. Но опять неизвестно, может, это все легенды, которые окружали его больше, чем любого другого вождя. Ленина они не успели окружить, остальные фигуры были более демократичными, как, скажем, Хрущев, или более смешными и потешными, как Брежнев.
Андрей Шарый: И вот музей Сталина в Гори, это одна из легенд о жизни этого человека. Петр, по вашему мнению, в какой степени вообще надо хранить память о Сталине и таких людях, как Сталин?
Петр Вайль: Надо, безусловно, потому что именно эта мифологичность уводит черт знает куда. Посмотрите, например, на партию национал-большевиков лимоновскую. Лимонов сам - это отдельная история, но пацаны, которых он туда вовлек - это полная бездумность. Это оловянные глаза, выброшенная вперед рука, скандирование: "Сталин, Берия, Гулаг". Ничего у человека не стоит за этими словами. А хорошо бы, чтобы стояло, потому что без исторической памяти вообще нечего делать. История, конечно, ничему не учит и никого не учит, но знать ее неплохо, хотя бы для того, чтобы легче переносить настоящее. Для этого нужно знать прошлое, поэтому и нужно знать о Сталине.
Андрей Шарый: Но в контексте того, о чем вы говорите, получается, что музей Сталина в Гори - это неправильный музей, поскольку экспозиция составлена по мифологизированному принципу, как вы только сейчас сказали, и поэтому она еще дальше уводит от реальной фигуры вождя.
Петр Вайль: Не совсем так. В родном городе это допустимо, так же как Ленин в Ульяновске. В Ульяновске 23 ленинских объекта, и Бог с ними, все правильно. В конце концов, хотя в Ульяновске жил Карамзин, там жил Гончаров, и другие люди, Карамзина с Гончаровым, достаточно, но самый знаменитый симбирский житель, разумеется, Ленин, и то, что там хранится о нем память - это правильно. В родных городах - да, такой масштаб, мне кажется, допустим. В целом же, тут просто надо по-умному все это дело выстраивать. Сталина нельзя вычеркнуть из истории Советского Союза, из истории России, и не надо, ни в коем случае, но в правильный ракурс поставить, вот, чтобы не было оловянных глаз у лимоновских мальчиков.
Андрей Шарый: Фигура Сталина и его окружение продолжают вызывать интерес деятелей культуры и искусства. В Соединенных Штатах с большим интересом ждут выхода книги "Последнее преступление Сталина" российского историка Владимира Наумова и его американского коллеги Джонатана Брента, которые исследуют версию об отравлении Сталина. Группа российских кинематографистов и американский режиссер Слава Цукерман, часто выступающий в передачах нашего радио, работают над документальным фильмом, посвященном жене Сталина Надежде Аллилуевой. Об этом фильме со Славой Цукерманом беседовала корреспондент Радио Свобода в Нью-Йорке Рая Вайль.
Рая Вайль: Слава, я знаю, у вас было много идей для нового фильма. Как случилось, что вы остановились именно на этом проекте?
Слава Цукерман: Инициатива создания фильма принадлежит продюсеру Мире Тодоровской, жене продюсера и известного режиссера Петра Тодоровского. У них кинокомпания "Мирабель" и с этой компанией мы делаем этот фильм. Мира на протяжении многих лет пыталась меня влечь сделать фильм в России, документальный, художественный. Вот эта тема неожиданно запада мне в сердце. Это неслучайно, поэтому что я всегда интересовался очень Сталиным. У меня есть много замыслов, связанных со Сталиным, и идея сделать фильм не вообще про Сталина, а про его жену надежду Аллилуеву понравилась мне в особенности. Потому что здесь есть возможность глубже проникнуть в тему, рассказать то, о чем люди пока еще не говорили. Сейчас появилось огромное количество новых материалов о Сталине, новых книг, появилась возможность работать в архиве, самому находить неожиданные вещи. И это меня увлекло, и я провел последние два месяца в самых увлекательных занятиях, разговаривая с родственниками Сталина и проводя часы и дни в архивах.
Рая Вайль: Слава, могли бы вы рассказать о каких-то своих особо интересных находках?
Слава Цукерман: Должен сказать, что книги, которые меня поразили больше всего и, соответственно, я прошелся по тем же документам, о которых пишут эти книги, это книги, связанные не с прямыми событиями, хотя и здесь тоже много самого неожиданного, а книги, проводящие глубокий анализ того, что, скажем, Сталин подчеркивал в книгах своей библиотеки и какие делал замечания на полях или на анализе языка Сталина. И здесь открываются совершенно неожиданные вещи. Фильм не про него, про Надежду Аллилуеву, и это особенно интересно, потому что это трагическая судьба женщины, прожила она с ним всего 15 лет, и за эти 15 лет он из молодого революционного героя превратился в диктатора величайшей страны. И, казалось бы, по обывательскому принципу она должна была быть счастлива, чего она не могла себе позволить. Тем не менее, эта трагедия женщины, практически шекспировского масштаба трагедия. Какое отношение это может иметь к заметкам на полях книг Сталина и анализа его языка? Огромное. Даже то, как он назвал свою дочь, оказывается, имеет глубокое символическое значение, почему была названа Светлана. Или почему он выбрал себе псевдоним Сталин, это не просто, потому что твердый как сталь, тут есть много гораздо более интересных глубоких символических мыслей. Сталина принято считать аскетом и человеком, крайне далеким от поэзии. Аскетом он явно не был, во всяком случае, интересовался женщинами не меньше, чем любой средний мужчина, а может быть, больше. Что же касается поэзии, принято смеяться по поводу его высказывания на стихотворение Горького, что "эта штука будет посильнее "Фауста" Гете". Говорили, что он сам потом требовал вычеркивать отовсюду эту фразу. Что же не соответствует действительности? Оказывается, последние дни своей жизни он уделял огромное количество времени очень странному занятию – редактированию последнего сборника стихов Горького. То есть ему прислали из издательства книгу, он ее не возвращал. Серьезно работая над ее редактированием, он выбросил оттуда половину того, что включил составители, а вставил туда стихи, которые никто кроме него не слышал или забыли о котором, в общем серьезно работал. Эта серьезная работа показывает, неслучайно его отношение к поэзии Горького, не случайно его интерес к взаимоотношениям любви и смерти. И все это может отражаться, и действительно отражалось на его личной жизни, имеет прямое отношение к его взаимоотношениям с женой.
Андрей Шарый: Менее чем через час после смерти Иосифа Сталина скончался композитор Сергей Прокофьев. Об этом совпадении размышляет американский музыковед Соломон Волков.
Соломон Волков: То, что Сергей Прокофьев скончался в один день со Сталиным, можно назвать шуткой судьбы, но вряд ли полной случайностью или совпадением. Мрачные угрожающие бюллетени о болезни вождя уже передавались по радио, а у Прокофьева было плохо со здоровьем, вот он и не выдержал тревожного ожидания. Как и Сталин, Прокофьев умер от кровоизлияния в мозг. Композитор не дожил месяца до 62-х лет. Мы уже никогда не узнаем, что думал Прокофьев о возможной смерти тирана, но мы знаем, как прошли похороны великого композитора. Цветов у гроба Прокофьева было мало, они все были востребованы Колонным залом Дома союзов, где стол гроб с телом Сталина. Когда похоронная процессия с телом композитора двинулась к кладбищу, то она продвигалась по почти пустым московским улицам, обходя рвавшийся в противоположном направлении гигантский человеческий поток прощавшихся с вождем. За гробом Прокофьева шла небольшая группа, зато среди них был Дмитрий Шостакович. Шостакович, которого с Прокофьевым связывали сложные отношения, поцеловал покойному руку и сказал: "Я горжусь тем, что мне довелось жить и работать рядом с таким великим музыкантом". Наверное, стоит назвать имена еще нескольких провожавших Прокофьева, из тех, кто еще жив сегодня, это композиторы Андрей Волконский и Карэн Хачатурян и дирижер Геннадий Рождественский. Этот образ маленькой группы, двигавшейся против течения, очень привлекал композитора Альфреда Шнитке. Он казался ему символичным, он говорил мне об этом. И само это событие оказалось знаковым, хотя тогда, 50 лет назад, охваченная ужасом и горем страна его просто не заметила. По мере удаления от дня смерти Сталина и Прокофьева пресса не только мировая, но и советская, все больше внимания уделяла композитору, все меньше тирану. В какой-то момент могло показаться, что реализуется известная шутка, помните: кто такой Хрущев? Незначительный политик в эпоху Эрнста Неизвестного. Но нет, так не получилось. Сейчас ясно. Что годовщина смерти Сталина будет отмечаться во всем мире и в будущем, ибо эта смерть оказалась важным поворотным моментом в истории 20-го века. Но и о Прокофьеве будут помнить, пока музыка его звучит, а произведения Прокофьева принадлежат к числу самых популярных композиций последних ста лет. Вот и получается, что, вспоминая о смерти диктатора, мы будем неминуемо вспоминать и о смерти художника и думать о причудливом переплетении, взаимовлиянии и взаимоотталкивании политики и искусства.
Андрей Шарый: В среду 5-го марта исполнилось 50 лет со дня смерти Иосифа Сталина. О данным социологических опросов. Значительная часть населения России считает, что в эпоху Сталина в Советском Союзе было немало положительного.
Лиля Пальвелева: Китель, хромовые сапоги и фуражка Сталина, его кресло и его трубка, наконец, посмертные гипсовые слепки лица и рук – все это демонстрируется сейчас в Выставочном зале федеральных архивов на выставке, название которой "1953-й год. Между прошлым и будущим". Заметим, ценность представляют не вещи, а подлинные, не в копиях, документы, в том числе недавно рассекреченные. Так долгое время, говорит директор Государственного архива Сергей Мироненко, считалась строго секретной история предсмертной болезни Сталина.
Сергей Мироненко: Мы впервые демонстрируем на выставке материалы истории болезни, которые, я думаю, развеют у непредвзятого зрителя всякие домыслы о том, что Сталин был отравлен или что ему не оказывали медицинскую помощь. Удивительные документы из Главлита, это советская цензура. Мы показываем не просто болезнь и смерть Сталина, а процессы, предшествовавшие этому событию, процессы, которые последовали вслед за смертью Сталина. Так вот обстановка в 52-53-м году была в стране чрезвычайно тяжелой, вы знаете, что были арестованы крупнейшие советские врачи, была развернута истерическая кампания о врачах-убийцах. Один документ Главлита, который тоже был не так давно рассекречен, об изъятии из библиотек и из продажи книг выдающихся советских ученых-медиков. Это вообще уму не постижимо, когда оборачиваешься назад и думаешь, что учебники, по которым училась вся страна, были изъяты только потому, что академики, крупнейшие ученые были объявлены предателями и врагами народа.
Лиля Пальвелева: Относиться к событиям полувековой давности со спокойной отрешенностью исследователя непросто, признаются устроители выставки. И здесь самый честный путь – предложить зрителю подлинные свидетельства времени, пусть сам разбирается. Оговорка неслучайная. Даже на пресс-конференции, предшествовавшей открытию экспозиции, были журналисты, без тени иронии называвшие Сталина "отцом народов". Наверняка и саму выставку посещают убежденные сталиниты, никакие документальные свидетельства их не переубедят. Многолетний председатель Госплана, а до того сталинский нарком Николай Байбаков вспоминает об ушедшем из жизни полвека назад Иосифе Джугашвили с большой теплотой.
Николай Байбаков: Он был очень уверенный во всех делах, которые пришлось ему решать. На всех совещаниях, на которых я присутствовал, я не помню случая, чтобы он кричал, орал, как это, например, Каганович или Берия. Обязательно выслушает всех и потом задает вопросы членам Политбюро, правительству - как вы смотрите на эти дела? Я не помню ни одного случая, чтобы он кричал, нервничал и так далее. Может быть, меня не совсем понимают, когда я защищаю Сталина. Сталин допускал большие ошибки, но я в значительной мере отношу к двум руководителям - это Берия и Каганович. Методы руководства Сталина были хорошие.
Лиля Пальвелева: Голос 92-летнего Николая Байбакова звучит как голос из далекого прошлого. И в самом деле, много ли сейчас, после того, как о злодеяниях сталинского режима стало известно, если не все, то очень многое, найдется приверженцев этого режима? Социологи заявляют – много, более того, с каждым годом их число растет. По данным Всероссийского центра изучения общественного мнения, если в начале 90-х годов положительно оценивали сталинское время не более 14% российских граждан, то к 2000-му году эта цифра выросла до 28-ми. Сегодня же более половины респондентов – 53% на вопрос, какую роль сыграл Сталин в жизни страны, отвечают – "безусловно положительную" или "скорее положительную".
Андрей Шарый: Самый большой и самый известный из сохранившихся музеев Иосифа Сталина расположен на его родине, в грузинском городе Гори. В этом музее не так давно побывал мой коллега Петр Вайль. Беседу с Петром я начал с вопроса о том, сколь сильное впечатление на него произвела посвященная диктатору экспозиция.
Петр Вайль: Да, это сильное впечатление. Я был там полтора года назад, то есть, у меня впечатления довольно свежие. Это такой мемориальный комплекс, состоящий из самого дома-музея, маленького домика, где родился Сталин, он забран под такой мраморный балдахин, что ли, укрывающий от непогоды, личный вагон Сталина, стоящий на каких-то то огрызках рельсов, и собственно сам музей. Это такое впечатляющее здание в каком-то странном испанско-мавританском духе, с зубцами и башнями, и с несколькими залами. Символично, знаете, все. В тот день, когда я там был, это было поздней осенью, во всем городе Гори не было электричества, и охранники за небольшую плату освещали мне и моим друзьям эти залы фонариками, и вообще музей открыли даже раньше, хотя наплыва, как вы догадываетесь, нет, говорят, даже в сезон там не больше 15 человек в день.
Андрей Шарый: Петр, как составлена экспозиция музея -Сталин - это диктатор, или Сталин - это великий вождь советских народов, или Сталин - просто нейтральная историческая фигура?
Петр Вайль: Безусловно, "Сталин - это великий вождь". Этот музей вообще во многом основан на музее подарков Сталину к его 70-летию в 1949-м году. Сначала такой музей был в Москве, потом часть их переехала в Гори, и там они хранятся.
Андрей Шарый: По-моему, московский музей был в здании музея Пушкина.
Петр Вайль: Кажется, да. Многие экспонаты остались. Вот сейчас они выставлены в бывшем Музее революции, в бывшем же Английском клубе на Тверской. Там есть замечательные такие вещи. Например, индейский головной убор из перьев, при котором приложено письмо и написано, что Сталин назначается вождем всех индейских племен, то есть, всех вообще, которые в мире существуют. Вот, подобные подарки собраны и в Гори, и, конечно, экспонаты, прослеживающие жизнь Сталина - это, безусловно, великий вождь. Сильное впечатление производит такой траурный, что ли, кабинет, где картина Джапаридзе "Сталин в гробу", где посмертный слепок Сталина. Вот это все усиливает ощущение мифологичности, которое, конечно, окутывает Сталина.
Я подозреваю, что докопаться до подлинной личности Сталина все менее и менее возможно, теперь уже невозможно вовсе, потому что слишком уж эта личность и фигура обросла легендами. Самые такие простые, допустим, юмор Сталина. Существует целый набор историй, то ли правдивых, то ли неправдивых, сейчас уже абсолютно невозможно догадаться. Его реплики, отпущенные по поводу визита Фейхтвангера или Андре Жида, то, как он сказал о выходе сборника стихотворного Константина Симонова, где были любовные стихи, посвященные актрисе Валентине Серовой. Сталин спросил, какой тираж. Ему сказали. Он сказал: "Надо было издать два экземпляра - для него, и для нее", - что, конечно, смешно, если он в самом деле сказал. Были ли у него художественные вкусы - мы тоже не знаем. Мы знаем, что он много раз посещал "Дни Турбиных" Булгакова и как-то там тайно даже глядел, из-за занавески, чтобы публику не пугать. Но что это такое было, что его тянуло? Может быть, романтика белого офицерства, не исключено совершенно, как у такого матерого и плебейского разночинца, может быть, он тянулся к этому. С другой стороны, известен его разговор телефонный с Пастернаком, когда он спрашивал Пастернака, что за поэт Мандельштам. Известно, что Сталин сам писал стихи, в молодости. Стихи чудовищные. В этом самом музее в Гори я купил книжечку, где на четырех языках, грузинском, русском, немецком, английском, стихи Сталина. Они, конечно, удручающие, там не о чем говорить. По крайней мере, в русском переводе. Не знаю, может, грузинский оригинал какой-нибудь мелодичный, но по-русски там – "Раскрылся розовый бутон, прильнул к фиалке голубой..." Ну, кошмар полный. С другой стороны, с розовым бутоном не станешь спрашивать Пастернака о Мандельштаме, значит, что-то у него такое шевелилось, да? Вкусы были неплохие. Он любил Голливуд 30-х годов, видите, Булгакова, Пастернака. Но опять неизвестно, может, это все легенды, которые окружали его больше, чем любого другого вождя. Ленина они не успели окружить, остальные фигуры были более демократичными, как, скажем, Хрущев, или более смешными и потешными, как Брежнев.
Андрей Шарый: И вот музей Сталина в Гори, это одна из легенд о жизни этого человека. Петр, по вашему мнению, в какой степени вообще надо хранить память о Сталине и таких людях, как Сталин?
Петр Вайль: Надо, безусловно, потому что именно эта мифологичность уводит черт знает куда. Посмотрите, например, на партию национал-большевиков лимоновскую. Лимонов сам - это отдельная история, но пацаны, которых он туда вовлек - это полная бездумность. Это оловянные глаза, выброшенная вперед рука, скандирование: "Сталин, Берия, Гулаг". Ничего у человека не стоит за этими словами. А хорошо бы, чтобы стояло, потому что без исторической памяти вообще нечего делать. История, конечно, ничему не учит и никого не учит, но знать ее неплохо, хотя бы для того, чтобы легче переносить настоящее. Для этого нужно знать прошлое, поэтому и нужно знать о Сталине.
Андрей Шарый: Но в контексте того, о чем вы говорите, получается, что музей Сталина в Гори - это неправильный музей, поскольку экспозиция составлена по мифологизированному принципу, как вы только сейчас сказали, и поэтому она еще дальше уводит от реальной фигуры вождя.
Петр Вайль: Не совсем так. В родном городе это допустимо, так же как Ленин в Ульяновске. В Ульяновске 23 ленинских объекта, и Бог с ними, все правильно. В конце концов, хотя в Ульяновске жил Карамзин, там жил Гончаров, и другие люди, Карамзина с Гончаровым, достаточно, но самый знаменитый симбирский житель, разумеется, Ленин, и то, что там хранится о нем память - это правильно. В родных городах - да, такой масштаб, мне кажется, допустим. В целом же, тут просто надо по-умному все это дело выстраивать. Сталина нельзя вычеркнуть из истории Советского Союза, из истории России, и не надо, ни в коем случае, но в правильный ракурс поставить, вот, чтобы не было оловянных глаз у лимоновских мальчиков.
Андрей Шарый: Фигура Сталина и его окружение продолжают вызывать интерес деятелей культуры и искусства. В Соединенных Штатах с большим интересом ждут выхода книги "Последнее преступление Сталина" российского историка Владимира Наумова и его американского коллеги Джонатана Брента, которые исследуют версию об отравлении Сталина. Группа российских кинематографистов и американский режиссер Слава Цукерман, часто выступающий в передачах нашего радио, работают над документальным фильмом, посвященном жене Сталина Надежде Аллилуевой. Об этом фильме со Славой Цукерманом беседовала корреспондент Радио Свобода в Нью-Йорке Рая Вайль.
Рая Вайль: Слава, я знаю, у вас было много идей для нового фильма. Как случилось, что вы остановились именно на этом проекте?
Слава Цукерман: Инициатива создания фильма принадлежит продюсеру Мире Тодоровской, жене продюсера и известного режиссера Петра Тодоровского. У них кинокомпания "Мирабель" и с этой компанией мы делаем этот фильм. Мира на протяжении многих лет пыталась меня влечь сделать фильм в России, документальный, художественный. Вот эта тема неожиданно запада мне в сердце. Это неслучайно, поэтому что я всегда интересовался очень Сталиным. У меня есть много замыслов, связанных со Сталиным, и идея сделать фильм не вообще про Сталина, а про его жену надежду Аллилуеву понравилась мне в особенности. Потому что здесь есть возможность глубже проникнуть в тему, рассказать то, о чем люди пока еще не говорили. Сейчас появилось огромное количество новых материалов о Сталине, новых книг, появилась возможность работать в архиве, самому находить неожиданные вещи. И это меня увлекло, и я провел последние два месяца в самых увлекательных занятиях, разговаривая с родственниками Сталина и проводя часы и дни в архивах.
Рая Вайль: Слава, могли бы вы рассказать о каких-то своих особо интересных находках?
Слава Цукерман: Должен сказать, что книги, которые меня поразили больше всего и, соответственно, я прошелся по тем же документам, о которых пишут эти книги, это книги, связанные не с прямыми событиями, хотя и здесь тоже много самого неожиданного, а книги, проводящие глубокий анализ того, что, скажем, Сталин подчеркивал в книгах своей библиотеки и какие делал замечания на полях или на анализе языка Сталина. И здесь открываются совершенно неожиданные вещи. Фильм не про него, про Надежду Аллилуеву, и это особенно интересно, потому что это трагическая судьба женщины, прожила она с ним всего 15 лет, и за эти 15 лет он из молодого революционного героя превратился в диктатора величайшей страны. И, казалось бы, по обывательскому принципу она должна была быть счастлива, чего она не могла себе позволить. Тем не менее, эта трагедия женщины, практически шекспировского масштаба трагедия. Какое отношение это может иметь к заметкам на полях книг Сталина и анализа его языка? Огромное. Даже то, как он назвал свою дочь, оказывается, имеет глубокое символическое значение, почему была названа Светлана. Или почему он выбрал себе псевдоним Сталин, это не просто, потому что твердый как сталь, тут есть много гораздо более интересных глубоких символических мыслей. Сталина принято считать аскетом и человеком, крайне далеким от поэзии. Аскетом он явно не был, во всяком случае, интересовался женщинами не меньше, чем любой средний мужчина, а может быть, больше. Что же касается поэзии, принято смеяться по поводу его высказывания на стихотворение Горького, что "эта штука будет посильнее "Фауста" Гете". Говорили, что он сам потом требовал вычеркивать отовсюду эту фразу. Что же не соответствует действительности? Оказывается, последние дни своей жизни он уделял огромное количество времени очень странному занятию – редактированию последнего сборника стихов Горького. То есть ему прислали из издательства книгу, он ее не возвращал. Серьезно работая над ее редактированием, он выбросил оттуда половину того, что включил составители, а вставил туда стихи, которые никто кроме него не слышал или забыли о котором, в общем серьезно работал. Эта серьезная работа показывает, неслучайно его отношение к поэзии Горького, не случайно его интерес к взаимоотношениям любви и смерти. И все это может отражаться, и действительно отражалось на его личной жизни, имеет прямое отношение к его взаимоотношениям с женой.
Андрей Шарый: Менее чем через час после смерти Иосифа Сталина скончался композитор Сергей Прокофьев. Об этом совпадении размышляет американский музыковед Соломон Волков.
Соломон Волков: То, что Сергей Прокофьев скончался в один день со Сталиным, можно назвать шуткой судьбы, но вряд ли полной случайностью или совпадением. Мрачные угрожающие бюллетени о болезни вождя уже передавались по радио, а у Прокофьева было плохо со здоровьем, вот он и не выдержал тревожного ожидания. Как и Сталин, Прокофьев умер от кровоизлияния в мозг. Композитор не дожил месяца до 62-х лет. Мы уже никогда не узнаем, что думал Прокофьев о возможной смерти тирана, но мы знаем, как прошли похороны великого композитора. Цветов у гроба Прокофьева было мало, они все были востребованы Колонным залом Дома союзов, где стол гроб с телом Сталина. Когда похоронная процессия с телом композитора двинулась к кладбищу, то она продвигалась по почти пустым московским улицам, обходя рвавшийся в противоположном направлении гигантский человеческий поток прощавшихся с вождем. За гробом Прокофьева шла небольшая группа, зато среди них был Дмитрий Шостакович. Шостакович, которого с Прокофьевым связывали сложные отношения, поцеловал покойному руку и сказал: "Я горжусь тем, что мне довелось жить и работать рядом с таким великим музыкантом". Наверное, стоит назвать имена еще нескольких провожавших Прокофьева, из тех, кто еще жив сегодня, это композиторы Андрей Волконский и Карэн Хачатурян и дирижер Геннадий Рождественский. Этот образ маленькой группы, двигавшейся против течения, очень привлекал композитора Альфреда Шнитке. Он казался ему символичным, он говорил мне об этом. И само это событие оказалось знаковым, хотя тогда, 50 лет назад, охваченная ужасом и горем страна его просто не заметила. По мере удаления от дня смерти Сталина и Прокофьева пресса не только мировая, но и советская, все больше внимания уделяла композитору, все меньше тирану. В какой-то момент могло показаться, что реализуется известная шутка, помните: кто такой Хрущев? Незначительный политик в эпоху Эрнста Неизвестного. Но нет, так не получилось. Сейчас ясно. Что годовщина смерти Сталина будет отмечаться во всем мире и в будущем, ибо эта смерть оказалась важным поворотным моментом в истории 20-го века. Но и о Прокофьеве будут помнить, пока музыка его звучит, а произведения Прокофьева принадлежат к числу самых популярных композиций последних ста лет. Вот и получается, что, вспоминая о смерти диктатора, мы будем неминуемо вспоминать и о смерти художника и думать о причудливом переплетении, взаимовлиянии и взаимоотталкивании политики и искусства.
