У нашего микрофона сотрудник Пушкинского Дома, специалист по Серебряному веку Александр Лавров, которого весь ученый мир знает по исследованиям творчества Александра Блока, Валерия Брюсова, Андрея Белого. Что делается сейчас в этой области знаний? Что произошло с российской филологией в годы политической свободы?
Александр Лавров:
В филологии произошли перемены, вероятно, того же свойства, что и во всей стране. И примерно определились те же приоритеты, что и в обществе. Приоритет первый - это приоритет объективного исследования. Объективного, а не строго, как ранее полагалось, партийного отношения к материалу. Это определило и расширение круга понятий, и круга имен, с которыми сейчас обращаются историки русской литературы. И, в особенности, историки, наиболее искаженно ранее интерпретировавшие части этой истории - то есть русской литературы рубежа 19-20 веков. Разумеется, стало возможными писать объективно и без оглядок на внешне устанавливаемые барьеры практически обо всех писателях. Ведь ранее от этого полузнания или незнания страдали не только те авторы, которые были преданы забвению или интерпретировались в негативной перспективе, но и те, которые были официально признанными писателями. Скажем, классики этой эпохи Александр Блок и Максим Горький. И тот и другой представали не в своем подлинном виде. Первый, изображался, как поэт, преодолевавший мистицизм, символизм в себе, и шедший, чуть ли не к социалистическому реализму, что совершенно неверно. Второй - как бы величайший классик литературы, как бы Ленин и Сталин в одном лице от литературы, и это тоже вызывало картину полного отвращения читательского внимания от его творчества, да и исследовательского внимания тоже. Сейчас Максим Горький начинает интерпретироваться в более реальных контурах и объективных перспективах, чем ранее. Появились новые издания его эпистолярия, показывающие уже не воображаемые, а реальные его связи с эпохой. По новому освящающие разные идеологические и житейские зигзаги его пути.
Иван Толстой:
Прежде в официальной филологии была своя табель о рангах. А теперь - кто генерал, кто прапорщик?
Александр Лавров:
Очень бы не хотелось говорить о персонах, которые фигурируют в литературе по табели о рангах. Действительно, к сожалению, произошел известный перекос, когда бывшие даже не прапорщики, а сидящие на гауптвахте литераторы вышли на свободу и поэтому их стали носить на руках, превозносить. Перекос в том плане, что считалось, что раз писатель эмигрант, это очень хорошо, а если остался в России - это не очень хорошо. Если писатель был репрессирован, то к нему больше внимания, а если он прожил сравнительно благополучную жизнь при советской власти или даже был замечен в соглашательстве с нею, то уж совсем никуда не годилось. Известный перекос наблюдался, начиная с того момента, когда барьеры цензуры повалились и тогда, естественно, сразу хлынули к читателю и исследователям и Гумилев, и Ходасвич, и Мережковский и Зинаида Гиппиус, десятки других имен, которые до того даже в нейтральном контексте запрещалось упоминать в историко-литературных трудах. О Гумилеве писалось перифрастически «муж Ахматовой» или «лидер акмеизма». Его манифесты литературные в хрестоматиях по истории литературы 20 века были напечатаны как анонимные тексты в начале 80-х годов. Вот дело доходило до таких диких вещей, о которых сейчас вспоминаешь с непонятным уже чувством. Чистый Салтыков-Щедрин, только даже Щедрину никогда бы до таких гротесков не додуматься.
Разумеется, неупоминавшиеся Гумилев, Гиппиус на какое-то время попали в эпицентр внимания. Сейчас происходит постепенно некоторое выравнивание интереса к литературным фигурам. Те писатели, которые из проштрафившихся превратились и получили, что называется, по заслугам, к ним интерес продолжает сохраняться, но он уже утратил черты ажиотажности.
С другой стороны, в исследовательской перспективе становится теперь более внятной картина литературного процесса, включающая всю широкую амальгаму имен. В этом плане любопытно, что целый ряд изданий последнего времени уже ориентируется не только на крупных классиков, но и на писателей, которые, так сказать, были писателями, скорее, фона. Скорее, писателями равнины, чем вершинами литературы. И это очень важно, в особенности, в исследовании литературы рубежа 19-20 веков, когда спектр литературной жизни и панорама литературных имен была необычайно многообразной и разноликой. В этом плане могу сослаться на издание, к которому я имел честь иметь отношение. Это сборник, недавно нами законченный в Пушкинском Доме, сборник «Писатели символистского круга», где собраны биографические очерки, освящающие деятельность писателей второго ряда, о которых до сих пор ничего практически не писалось, а также подготовлены подборки их неизданных текстов. Это такие писатели, как Виктор Гофман, Эллис, Георгий Чулков, Иван Коневской. Мне кажется, настало время обращаться и к таким полузабытым именам, которые, тем не менее, не имеют право исчезнуть из культурного обихода.
Иван Толстой:
Александр Васильевич, а новая история литературы сейчас пишется?
Александр Лавров:
В свое время в Пушкинском Доме была издана 10-томная история русской литературы, от ее основ с 9-го века до сегодняшнего дня. Затем тот же проект был реализован в начале 80-х годов в 4-х томной, более компактной, истории русской литературы тем же Пушкинским Домом. Сейчас в Институте мировой литературы вышел первый том двухтомной истории литературы рубежа веков, того периода, о котором до сих пор не было такого обобщающего исследования, где были бы не фантасмагорические картины представлены, а более или менее реальные и даны достаточно веские и объективные оценки участников литературного процесса. Мне кажется, что весьма важным подспорьем для создания многотомной, большой истории русской литературы нового времени с максимальным включением имен, событий, летописей литературной жизни, самым важным подспорьем является словарь «Русские писатели», который был начат еще при советской власти и продолжается и по сей день. Вышло 4 тома. Это словарь, который целью своей ставит биографические, творческие, библиографические характеристики практически всех участников русского литературного процесса, начиная с 19 века и до национальной катастрофы. Рамки были изначально определены - 1800-1917 годы. Верхняя граница обусловлена тем, что в Пушкинском Доме издается отдельный словарь русских писателей 18 века.
Этот словарь, начатый, задуманный еще в середине 80-х годов, является изданием большого национального значения. К чести редколлегии могу сказать, что первый том словаря, который еще выходил до отмены цензуры, может быть переиздан и сейчас без каких-либо существенных коррективов. Конечно, всякие мелкие ошибки фактического свойства неизбежны в такого рода изданиях, но нам за эту книгу не стыдно. Так же, как и за второй, третий и четвертый тома, которые выходили уже в новых условиях. В этой связи не могу не отметить очень сейчас актуальный момент. Над словарем нависла угроза его закрытия. Издательство «Большая Российская Энциклопедия» сейчас находится в состоянии реорганизации, и одна из форм реорганизации, которая пришла в голову, это не больше ни меньше, чем приостановить издание словаря, который, не побоюсь сказать, является сейчас во многом лицом нашей историко-литературной науки. В этом словаре более чем половина имен авторов никогда раньше не была объектом исследовательского внимания. Там тысячи писателей и сотни, которые впервые открываются читателю. Писатели, о которых даже специалисты раньше знали лишь скудные, отрывочные сведения. Приостановка такого издания по финансовым ли мотивам, по мотивам ли каких-то внутренних реорганизаций, это было бы просто преступлением против нашей культуры.
Иван Толстой:
Есть такое мнение, что академическая наука в 90-е годы занялась в основном перепечаткой старых, добрых филологических книжек.
Александр Лавров:
Этим занималась не академическая наука, а скорее всего, случайные люди и всякого рода халтуртрегеры. Академическая наука все-таки пыталась заниматься своим делом, и иногда у нее было меньше возможностей заявить о себе в силу первоначальных рыночных условий, чем у тех. Кто с пылу с жару, а чаще всего совершенно неграмотно, а иногда и беззастенчиво халтурно выдавали тонны ранее запрещенного читателю. Девять десятых изданий, с точки зрения академической науки, не выдерживают никакой критики. Выпускались книги, объединявшие без всякого принципа разные имена в одну книгу. Вышла, например, книга «Два Аполлона». Что это значит? Аполлон Майков и Аполлон Григорьев в одном переплете. Так можно по святцам проходиться и перечислять - двух Иванов, двух Виссарионов. Но это, конечно, курьезнейший случай, опять же очередной издательский Щедрин.
Иван Толстой:
Какие все же главные достижения филологии за прошедшее десятилетие?
Александр Лавров:
Применительно к той эпохе, которой я занимаюсь, могу сказать, что вышел целый ряд вполне грамотно, хорошо составленных книг в новой «Библиотеке поэта». Ходасевич, прекрасно подготовленный Николаем Богомоловым. Мережковский, замечательно исполненный Ксенией Кумпан. Замечательное издание «Русской стихотворной эпитафии», например. И целый ряд других изданий. Это все сделано на должном филологическом уровне. Также не могу не упомянуть продолжающееся издание Максима Горького «Письма». Наконец, издается давно начатое, но задерживавшееся сначала по цензурным соображениям, потом по соображениям нерентабельности - это издание писем, полный свод горьковского эпистолярия, который позволит представить себе его жизненный путь, его идейную эволюцию в реальной перспективе и в своем подлинном виде. Вышли первые семь томов. К сожалению, все это выходит ничтожно малым тиражом. Вот это академическое издание выходит тиражом 500 экземпляров. То есть это на какой-то уровень образованности читателей 18 столетия примерно рассчитано. Конечно, все это имеет свои объективные причины. Дороговизна книг, тощий карман гуманитарной интеллигенции, на которую эти книги рассчитаны и которым они прежде всего необходимы. И отсутствие распространения книг по России. Книги сейчас в основном продаются в Москве и Петербурге, а за их пределами можно только рыночный всякий хлам приобрести в книжных магазинах. В общем, целый ряд факторов, в сумме дающий ту картину, что книга не находит своего читателя.
Реализуется, наконец, наше полное академическое собрание сочинений Александра Блока. Вышло 5 томов, идет подготовка следующих томов. Там действительно осуществляется принцип всемерной полноты издания. То есть все предварительные редакции, варианты блоковских поэтических текстов воспроизводятся без всяких изъятий, большой, академического типа комментарий. Можно сказать, что в этих томах примерное соотношение основного текста и сопровождающего его аппарата текстологического и комментаторского примерно треть к двум третям. Это вот на академической ниве такое движение происходит.
Начато, наконец, полное собрание сочинений Владимира Соловьева, которое давно еще замышлял Николай Котрелев со своими коллегами, и первые три тома вышло собрания сочинений Соловьева академического типа, издаваемого под эгидой Института философии.
Вот например, новинка - книга Елены Обатниной «Царь Асыка Алексея Ремизова». Описание практически всей истории ремизовского игрового мифа Обезьяньей палаты, писатели русские были кавалерами обезьяньих знаков, Ремизов делал им шуточные грамоты. Вот вся эта чрезвычайно колоритная картина воспроизведена с максимально доступной на сегодняшний день полнотой фактического материала и на блестящем полиграфическом уровне. То есть эта книга - настоящий подарок любителю книги.
Александр Лавров:
В филологии произошли перемены, вероятно, того же свойства, что и во всей стране. И примерно определились те же приоритеты, что и в обществе. Приоритет первый - это приоритет объективного исследования. Объективного, а не строго, как ранее полагалось, партийного отношения к материалу. Это определило и расширение круга понятий, и круга имен, с которыми сейчас обращаются историки русской литературы. И, в особенности, историки, наиболее искаженно ранее интерпретировавшие части этой истории - то есть русской литературы рубежа 19-20 веков. Разумеется, стало возможными писать объективно и без оглядок на внешне устанавливаемые барьеры практически обо всех писателях. Ведь ранее от этого полузнания или незнания страдали не только те авторы, которые были преданы забвению или интерпретировались в негативной перспективе, но и те, которые были официально признанными писателями. Скажем, классики этой эпохи Александр Блок и Максим Горький. И тот и другой представали не в своем подлинном виде. Первый, изображался, как поэт, преодолевавший мистицизм, символизм в себе, и шедший, чуть ли не к социалистическому реализму, что совершенно неверно. Второй - как бы величайший классик литературы, как бы Ленин и Сталин в одном лице от литературы, и это тоже вызывало картину полного отвращения читательского внимания от его творчества, да и исследовательского внимания тоже. Сейчас Максим Горький начинает интерпретироваться в более реальных контурах и объективных перспективах, чем ранее. Появились новые издания его эпистолярия, показывающие уже не воображаемые, а реальные его связи с эпохой. По новому освящающие разные идеологические и житейские зигзаги его пути.
Иван Толстой:
Прежде в официальной филологии была своя табель о рангах. А теперь - кто генерал, кто прапорщик?
Александр Лавров:
Очень бы не хотелось говорить о персонах, которые фигурируют в литературе по табели о рангах. Действительно, к сожалению, произошел известный перекос, когда бывшие даже не прапорщики, а сидящие на гауптвахте литераторы вышли на свободу и поэтому их стали носить на руках, превозносить. Перекос в том плане, что считалось, что раз писатель эмигрант, это очень хорошо, а если остался в России - это не очень хорошо. Если писатель был репрессирован, то к нему больше внимания, а если он прожил сравнительно благополучную жизнь при советской власти или даже был замечен в соглашательстве с нею, то уж совсем никуда не годилось. Известный перекос наблюдался, начиная с того момента, когда барьеры цензуры повалились и тогда, естественно, сразу хлынули к читателю и исследователям и Гумилев, и Ходасвич, и Мережковский и Зинаида Гиппиус, десятки других имен, которые до того даже в нейтральном контексте запрещалось упоминать в историко-литературных трудах. О Гумилеве писалось перифрастически «муж Ахматовой» или «лидер акмеизма». Его манифесты литературные в хрестоматиях по истории литературы 20 века были напечатаны как анонимные тексты в начале 80-х годов. Вот дело доходило до таких диких вещей, о которых сейчас вспоминаешь с непонятным уже чувством. Чистый Салтыков-Щедрин, только даже Щедрину никогда бы до таких гротесков не додуматься.
Разумеется, неупоминавшиеся Гумилев, Гиппиус на какое-то время попали в эпицентр внимания. Сейчас происходит постепенно некоторое выравнивание интереса к литературным фигурам. Те писатели, которые из проштрафившихся превратились и получили, что называется, по заслугам, к ним интерес продолжает сохраняться, но он уже утратил черты ажиотажности.
С другой стороны, в исследовательской перспективе становится теперь более внятной картина литературного процесса, включающая всю широкую амальгаму имен. В этом плане любопытно, что целый ряд изданий последнего времени уже ориентируется не только на крупных классиков, но и на писателей, которые, так сказать, были писателями, скорее, фона. Скорее, писателями равнины, чем вершинами литературы. И это очень важно, в особенности, в исследовании литературы рубежа 19-20 веков, когда спектр литературной жизни и панорама литературных имен была необычайно многообразной и разноликой. В этом плане могу сослаться на издание, к которому я имел честь иметь отношение. Это сборник, недавно нами законченный в Пушкинском Доме, сборник «Писатели символистского круга», где собраны биографические очерки, освящающие деятельность писателей второго ряда, о которых до сих пор ничего практически не писалось, а также подготовлены подборки их неизданных текстов. Это такие писатели, как Виктор Гофман, Эллис, Георгий Чулков, Иван Коневской. Мне кажется, настало время обращаться и к таким полузабытым именам, которые, тем не менее, не имеют право исчезнуть из культурного обихода.
Иван Толстой:
Александр Васильевич, а новая история литературы сейчас пишется?
Александр Лавров:
В свое время в Пушкинском Доме была издана 10-томная история русской литературы, от ее основ с 9-го века до сегодняшнего дня. Затем тот же проект был реализован в начале 80-х годов в 4-х томной, более компактной, истории русской литературы тем же Пушкинским Домом. Сейчас в Институте мировой литературы вышел первый том двухтомной истории литературы рубежа веков, того периода, о котором до сих пор не было такого обобщающего исследования, где были бы не фантасмагорические картины представлены, а более или менее реальные и даны достаточно веские и объективные оценки участников литературного процесса. Мне кажется, что весьма важным подспорьем для создания многотомной, большой истории русской литературы нового времени с максимальным включением имен, событий, летописей литературной жизни, самым важным подспорьем является словарь «Русские писатели», который был начат еще при советской власти и продолжается и по сей день. Вышло 4 тома. Это словарь, который целью своей ставит биографические, творческие, библиографические характеристики практически всех участников русского литературного процесса, начиная с 19 века и до национальной катастрофы. Рамки были изначально определены - 1800-1917 годы. Верхняя граница обусловлена тем, что в Пушкинском Доме издается отдельный словарь русских писателей 18 века.
Этот словарь, начатый, задуманный еще в середине 80-х годов, является изданием большого национального значения. К чести редколлегии могу сказать, что первый том словаря, который еще выходил до отмены цензуры, может быть переиздан и сейчас без каких-либо существенных коррективов. Конечно, всякие мелкие ошибки фактического свойства неизбежны в такого рода изданиях, но нам за эту книгу не стыдно. Так же, как и за второй, третий и четвертый тома, которые выходили уже в новых условиях. В этой связи не могу не отметить очень сейчас актуальный момент. Над словарем нависла угроза его закрытия. Издательство «Большая Российская Энциклопедия» сейчас находится в состоянии реорганизации, и одна из форм реорганизации, которая пришла в голову, это не больше ни меньше, чем приостановить издание словаря, который, не побоюсь сказать, является сейчас во многом лицом нашей историко-литературной науки. В этом словаре более чем половина имен авторов никогда раньше не была объектом исследовательского внимания. Там тысячи писателей и сотни, которые впервые открываются читателю. Писатели, о которых даже специалисты раньше знали лишь скудные, отрывочные сведения. Приостановка такого издания по финансовым ли мотивам, по мотивам ли каких-то внутренних реорганизаций, это было бы просто преступлением против нашей культуры.
Иван Толстой:
Есть такое мнение, что академическая наука в 90-е годы занялась в основном перепечаткой старых, добрых филологических книжек.
Александр Лавров:
Этим занималась не академическая наука, а скорее всего, случайные люди и всякого рода халтуртрегеры. Академическая наука все-таки пыталась заниматься своим делом, и иногда у нее было меньше возможностей заявить о себе в силу первоначальных рыночных условий, чем у тех. Кто с пылу с жару, а чаще всего совершенно неграмотно, а иногда и беззастенчиво халтурно выдавали тонны ранее запрещенного читателю. Девять десятых изданий, с точки зрения академической науки, не выдерживают никакой критики. Выпускались книги, объединявшие без всякого принципа разные имена в одну книгу. Вышла, например, книга «Два Аполлона». Что это значит? Аполлон Майков и Аполлон Григорьев в одном переплете. Так можно по святцам проходиться и перечислять - двух Иванов, двух Виссарионов. Но это, конечно, курьезнейший случай, опять же очередной издательский Щедрин.
Иван Толстой:
Какие все же главные достижения филологии за прошедшее десятилетие?
Александр Лавров:
Применительно к той эпохе, которой я занимаюсь, могу сказать, что вышел целый ряд вполне грамотно, хорошо составленных книг в новой «Библиотеке поэта». Ходасевич, прекрасно подготовленный Николаем Богомоловым. Мережковский, замечательно исполненный Ксенией Кумпан. Замечательное издание «Русской стихотворной эпитафии», например. И целый ряд других изданий. Это все сделано на должном филологическом уровне. Также не могу не упомянуть продолжающееся издание Максима Горького «Письма». Наконец, издается давно начатое, но задерживавшееся сначала по цензурным соображениям, потом по соображениям нерентабельности - это издание писем, полный свод горьковского эпистолярия, который позволит представить себе его жизненный путь, его идейную эволюцию в реальной перспективе и в своем подлинном виде. Вышли первые семь томов. К сожалению, все это выходит ничтожно малым тиражом. Вот это академическое издание выходит тиражом 500 экземпляров. То есть это на какой-то уровень образованности читателей 18 столетия примерно рассчитано. Конечно, все это имеет свои объективные причины. Дороговизна книг, тощий карман гуманитарной интеллигенции, на которую эти книги рассчитаны и которым они прежде всего необходимы. И отсутствие распространения книг по России. Книги сейчас в основном продаются в Москве и Петербурге, а за их пределами можно только рыночный всякий хлам приобрести в книжных магазинах. В общем, целый ряд факторов, в сумме дающий ту картину, что книга не находит своего читателя.
Реализуется, наконец, наше полное академическое собрание сочинений Александра Блока. Вышло 5 томов, идет подготовка следующих томов. Там действительно осуществляется принцип всемерной полноты издания. То есть все предварительные редакции, варианты блоковских поэтических текстов воспроизводятся без всяких изъятий, большой, академического типа комментарий. Можно сказать, что в этих томах примерное соотношение основного текста и сопровождающего его аппарата текстологического и комментаторского примерно треть к двум третям. Это вот на академической ниве такое движение происходит.
Начато, наконец, полное собрание сочинений Владимира Соловьева, которое давно еще замышлял Николай Котрелев со своими коллегами, и первые три тома вышло собрания сочинений Соловьева академического типа, издаваемого под эгидой Института философии.
Вот например, новинка - книга Елены Обатниной «Царь Асыка Алексея Ремизова». Описание практически всей истории ремизовского игрового мифа Обезьяньей палаты, писатели русские были кавалерами обезьяньих знаков, Ремизов делал им шуточные грамоты. Вот вся эта чрезвычайно колоритная картина воспроизведена с максимально доступной на сегодняшний день полнотой фактического материала и на блестящем полиграфическом уровне. То есть эта книга - настоящий подарок любителю книги.
