Лев Ройтман:
Со мной в студии чешская журналистка Петра Прохазкова. Петра, в последнем номере пражского журнала “Пятница”, это еженедельное приложение к газете “Лидове новины”, помещено большое многостраничное интервью с тобой, заголовок - “Первая дама чешской журналистики только что вернулась из Афганистана”. Я к этому добавляю - и почти год не может получить въездную визу в Россию. Хотя ты замужем за российским гражданином, для России ты нежелательная иностранка. Ты вела репортажи из Чечни, снимала документальные фильмы на Дальнем Востоке, работала в зонах военных конфликтов в Нагорном Карабахе, в Абхазии. Ты награждена массой престижных премий и чешских, и международных. А потом вдруг оставила журналистику и учредила в разрушенном войной Грозном сиротский приют. Вышла за российского гражданина, твой муж ингуш. Он может приезжать к тебе в Чехию, он и сейчас в Чехии, а ты в Россию не можешь, она для тебя закрыта. И вот Афганистан, и ты вернулась в горячую журналистику.
Петра, не имея возможности получить российскую визу, как ты добиралась в Афганистан?
Петра Прохазкова:/B>
Конечно, было бы намного проще, если бы я могла лететь из Праги в Москву, из Москвы в Таджикистан, как большинство журналистов, которые добираются в Афганистан. Но эта дорога для меня закрыта, так что пришлось искать другую. Слава Богу, есть одна возможность лететь из Европы в Таджикистан, которая является для журналистов таким основным пунктом, откуда они могут переходить границу с Афганистаном. Есть замечательный рейс, сейчас очень популярный, Мюнхен-Душанбе. Этим рейсом я и летела. Конечно, я боялась чуть-чуть, что и таджикскую визу могу не получить, но там прошло все без проблем. Так что был это Мюнхен - Таджикистан и потом уже разным путем мы добирались в Афганистан.
Лев Ройтман:
В России, когда ты работала в Чечне, российские власти требовали от журналистов непременной аккредитации. Ну, а в Афганистане, начнем с Душанбе, требовалась ли какая-то журналистская аккредитация?
Петра Прохазкова:/B>
Требовалось все. Конечно, требовалась сначала таджикская аккредитация, без нее вообще с вами в афганском посольстве, которое в Душанбе есть и которое огромное, которое сейчас занимается, по-моему, только журналистами, без этой аккредитации никто в афганском посольстве никто ни с кем не разговаривал. Так что пришлось иметь дело сначала с таджикским МИДом. Но надо сказать, что они были достаточно готовы к такой массе журналистов. В этой первой волне приехало где-то двести журналистов. Потом их уже было восемьсот, сейчас больше тысячи в Таджикистане. И потом пришлось разговаривать с афганским посольством, что тоже проходило достаточно нормально.
Лев Ройтман:
Но это посольство не Талибана, это посольство правительства Раббани, которое остается международно признанным.
Петра Прохазкова:/B>
Да, это посольство Раббани, оно там существует давно. Потому что я была в Афганистане уже два-три года назад, и это посольство там существовало и тоже нам помогало попасть на территорию Афганистана.
Лев Ройтман:
Итак, ты получаешь аккредитацию и отправляешься в Афганистан. Одна или с группой журналистов?
Петра Прохазкова:/B>
Если бы это так просто, было бы замечательно. Но, к сожалению, граница с Афганистаном в то время по земле была закрыта, потому что все были в ожидании американской атаки, была такая нервная атмосфера. Так что на машине мы добраться до Афганистана не могли. Оставался воздушный транспорт. Воздушный транспорт, который должен был нас туда привезти, он, конечно, существовал только в виде военных вертолетов, которые не так готовы перевозить журналистов, они предусмотрены к другим целям.
Лев Ройтман:
Военные вертолеты какой армии?
Петра Прохазкова:/B>
Военные вертолеты Северного альянса российского производства. Других вертолетов у Северного альянса нет.
Лев Ройтман:
То есть эти вертолеты летают между Таджикистаном и Афганистаном, пересекают границу, которая охраняется российскими пограничниками?
Петра Прохазкова:/B>
Не только так. Даже в Душанбе рядом с гражданским аэропортом существует достаточно большая база Северного альянса, где несколько вертолетов, где они нормально существуют. Так что чувствуется какое-то сотрудничество между Таджикистаном, российскими пограничниками и афганским Северным альянсом.
Лев Ройтман:
Из того, что тебе стало известно, из того, что ты увидела и услышала, пока остаемся в Таджикистане, но, конечно, с прицелом на Афганистан, можно ли полагать, что это сотрудничество военное между Таджикистаном и афганским Северным альянсом мыслимо без прямого российского добра на это?
Петра Прохазкова:/B>
Нет, конечно, без этого немыслимо. Я не думаю, что существует какой-то бум, в том смысле, что Россия начала в огромных количествах поставлять Северному альянсу оружие или вертолеты. Но руководители Северного альянса говорили, что несколько лет покупают или берут в какую-то аренду, они говорили, наверное, это какая-то форма помощи с российской стороны, именно вертолеты, оружие и так далее. Кроме Душанбе есть еще одна интересная база на территории Таджикистана, это место называется Фархар. Там есть большой аэропорт и оттуда где-то семь минут полета хватит, чтобы добраться до афганской территории. Туда мы прилетели с Афганистана, так что мы там наблюдали огромное движение. И кажется, что это место является основным для снабжения Северного альянса.
Лев Ройтман:
Но это, когда ты уже возвращалась из Афганистана. Пока ты еще на пути в Афганистан. Ты говоришь “мы летели”, то есть это была группа журналистов. Кто был в этой группе - российские журналисты, иностранные?
Петра Прохазкова:/B>
Мы отсюда из Праги вылетали втроем, это наша старая группа. Мы вместе с Андреем Бабицким с вашей радиостанции и с моим коллегой Яромиром Штетиной работали и в Чечне. Так что мы договорились, что будем работать вместе и дальше. И нам вместе удалось из Таджикистана вылететь в Афганистан. Но надо признаться, что это длилось неделю. Неделю мы стояли на улице перед афганским посольством и ждали или погоды, или вертолета, или разрешения, или чего-то еще. С нами там, конечно, стояло где-то двести журналистов, много из них было из России, абсолютное большинство из них были люди, которые, российские или иностранцы, неважно, но работают в Москве. Это были московские корреспонденты разных мировых агентств или телевидения.
Лев Ройтман:
Ты добралась до Афганистана, добралась до территории, контролируемой Северным альянсом, и на каком языке ты там говорила?
Петра Прохазкова:/B>
Вот это проблема. Конечно, намного приятнее было работать в Чечне, где я могла общаться абсолютно с кем угодно, потому что все владеют русским языком. В Афганистане люди говорят на дари, на котором я не говорю, так что было чуть сложнее. Но с нами был еще один наш коллега из Таджикистана с вашей таджикской службы, который, естественно, его родной язык, язык тот, на котором говорят афганцы. Так что пришлось через переводчика. Есть люди в Афганистане, которые владеют английским, их очень мало. Прежде всего это беженцы из Кабула, молодые люди, которые учились в разных университетах или лицеях. И потом есть, как ни удивительно, много людей, которые говорят на русском. Обычно это военные летчики, которые учились в России или которые работали при правительстве Наджибуллы, и в то время русский язык был очень популярный. Так что найдутся люди, которые с вами поговорят на русском.
Лев Ройтман:
Оказавшись, скажем так, в расположении воинских соединений Северного альянса, ты вдруг окунулась в невероятную смесь политических каких-то пристрастий, прошлого и так далее. Северный альянс, который сражался с Наджибуллой, естественно, который сражался с советской армией, сегодня принял в себя также и тех, кто был на стороне Наджибулы, на стороне советской армии, кто учился в Советском Союзе. Что собой представляет Северный альянс - это группа единомышленников или они объединены по признаку - мы против Талибана?
Петра Прохазкова:/B>
Скорее всего они объединены по признаку общего врага. Потому что там существует много группировок, которые до этого воевали друг с другом и до сих пор у них отношения не гладкие. Мы там встретили людей, которые близки своим мнением Талибану даже, которые признают очень жесткие исламские законы. С другой стороны, мы там встретились с одним генералом, я называть его не буду, с которым мы даже на афганской территории, где существует строгий запрет принятия спиртных напитков, мы с ними там два вечера с большим удовольствием выпивали водку, которую он сам сделал, какой-то самогон. Так что даже на этом можно показать, что это группа людей абсолютно разных. И я опасаюсь того, что когда исчезнет этот общий враг, появятся опять эти старые разногласия, которые существовали до этого и опасность гражданской войны опять возникнет так, как это было в начале 90-х годов.
Лев Ройтман:
Петра, ты не хочешь называть имя этого генерала, с которым ты пила водку, но ты замужем за мусульманином. Ты совершенно спокойно говоришь о том, что ты пила водку, куришь, ты не одета как мусульманка. Я не спрашиваю, как обстоит с этим дело в семье у тебя, потому что тут все ясно по действиям. Но как с этим обстояло дело в Афганистане? Мы постоянно слышим, что бывшие воины Талибана переходят на сторону Северного альянса, но с Талибаном как раз-то и связываются все эти ужасные истории о доисторическом отношении к женщине. Как ты себя чувствовала в этой мусульманской среде?
Петра Прохазкова:/B>
Знаете, пришлось, конечно, приспосабливаться. Например, самое главное, первое, что тебе попадает в глаза, то, что не видишь никогда на территории Афганистана женское лицо. А это не касается только территории, где царствует Талибан, это касается и территории, которую контролирует Северный альянс. Женщины ходят с закрытым лицом. Естественно, мне прямо никто не заставлял закрывать себе лицо, но когда мы приехали в какую-то деревню в горах и я там вышли из машины, собрались тихая мирная демонстрация людей, которые хотели, может быть первый раз в жизни, посмотреть на женское лицо еще женщины не очень темной, из Европы. Так что это было просто кино. Из-за этого пришлось закрывать лицо, но не так, как закрывают афганские женщины, просто символически, как знак выражения уважения скорее всего к законам, как просто нежелание вызвать какую-то нежелательную реакцию. Была одна проблема, между прочим, эта проблема была не у меня, а у нашей коллеги из России, которая, может быть, не совсем хорошо оценила обстановку и ходила чуть-чуть в вызывающем виде одетая, без платка, в джинсах, без длинной рубашки, как бы все видно. Для них это приблизительно так, как если бы здесь в Праге появилась голая женщина в центре города. И она столкнулась с агрессией, кто-то бросил камень в нее. Просто это чуть-чуть опасно, если совсем не соблюдать те правила, которые там существуют много столетий. Но никаких больших ограничений не было, не было ничего такого страшного.
Лев Ройтман:
Петра, ты только что упомянула об этой деревне традиционалистской, в которой очень мало, наверное, знают о Европе, о внешнем мире, во всяком случае, где увидели как чудо женщину с открытым лицом, да к тому же еще из Европы. А что знают эти люди о том, что происходит сегодня в мире и что произошло в Америке 11-го сентября?
Петра Прохазкова:/B>
Главная проблема той территории, где мы проезжали, это Панширское ущелье, мы ехали на машине из Файзабада, это город на северо-востоке Афганистана. И где-то три с половиной дня приходилось проезжать огромные высокие горы, перевалы, которые имеют 4700 метров. Так что там были деревни, где не знали ничего. Главное причина, почему ничего не знают, по-моему, это электричество. Там никогда не было и до сих пор нет электричества, это значит, что у них нет телевидения. У большинства из них даже нет никаких радиоприемников. Так что когда мы хотели делать анкету о том, что люди думают о событиях 11-го сентября, надо нам было сначала объяснить, что случилось, потому что они вообще не знали, что была какая-то атака на Соединенные Штаты. Конечно удивлялись и говорили, что это удивительно, что им очень жалко, но что, извините, это так далеко, что мы не знаем, где это.
Лев Ройтман:
Объясняя, что произошло, наверное, приходится говорить, ну вот Всемирный торговый центр, небоскребы. Когда-нибудь эти люди видели высотный дом?
Петра Прохазкова:/B>
Большинство из них нет. Конечно есть там много людей, беженцев из Кабула, которые имеют какое-то представление о мире, много афганцев училось на Западе, мы этих людей тоже встречали в этих краях. Но большинство людей, которые никогда в жизни не выехали из Паншерского ущелья, имеют очень примитивное представление об окружающем мире. И, конечно, мы их предупреждали, что наверное будут бомбежки Афганистана, что американцы готовы атаковать те цели на афганской территории, которые связаны с Талибаном. Они даже не опасались этого. Потому что, по-моему, они так привыкли к военным действиям, что для них не было ничего нового. Они не могли себе просто представить ту новую ситуацию, которую знаем мы, которые смотрим каждый день телевидение, слушаем радио. Они, конечно, живут в такой сладкой изоляции, можно сказать.
Лев Ройтман:
Хорошо, они не знают, что такое небоскреб, они едва ли когда-либо слышали о Всемирном торговом центре, наверное не слышали о Пентагоне, я говорю о деревнях. Но, возможно, они знают, кто такой Усама бен Ладен?
Петра Прохазкова:/B>
Это знают все. И их отношение к нему не такое, как я ожидала. Я думала, что все ясно, что есть Северный альянс, беженцы замученные, которые опасаются Талибана, которые ненавидят бен Ладена. Неправда. Большинство людей относятся к нему как к такому чуть-чуть непонятному человеку, но тоже как к человеку, который прежде всего мусульманин, он у них в гостях. И кроме этого он сделал несколько таких мероприятий за то время, когда мы пребывали в Афганистане, когда, например, раздавал гуманитарную помощь, когда открывал какие-то мусульманские школы для молодых мальчиков, которые могли там учиться из бедных семей. Бен Ладен кроме того, что о нем знают, что он, наверное, террорист, он и какая-то чуть-чуть легенда для афганцев. Много людей его обвиняют, что из-за него Афганистан подвергается бомбежкам. Но чтобы было на территории Северного альянса совершенно негативное отношение к бен Ладену у простых людей - это неправда.
Лев Ройтман:
Бен Ладен предпринимал какие-то гуманитарные действия в Афганистане. Но, например, Соединенные Штаты до 11-го сентября вложили в гуманитарную помощь Афганистану 70 миллионов долларов. Это больше, чем любая другая страна. Кто-нибудь об этом знает?
Петра Прохазкова:/B>
Мало кто. Потому что именно Паншерское ущелье, где достаточно много беженцев, туда сложно попасть. Все остальные территории, где находились беженцы, и куда, конечно, приходила гуманитарная помощь, это была территория приграницы с Таджикистаном, а потом территория приграницы с Ираном и Пакистаном. Там беженцы, наверное, получали намного больше помощи, чем беженцы в Панширском ущелье, потому что физически туда попасть очень сложно. Из-за этого в прошлом году, как нам говорили, были очень большие проблемы с едой, там была засуха, до этого были землетрясения, война. Все в Афганистане как-то сошлось в один момент. И ситуация людей в Паншире и на северо-востоке страны намного тяжелее, чем в лагерях беженцев, которые находятся при границе.
Лев Ройтман:
Петра, я читал твои репортажи из Афганистана, читал репортажи Яромира Штетины, твоего коллеги по вашему агентству “Эпицентрум”. Я сейчас не буду повторять то, что я читал, это как раз тот случай, когда лучше один раз прочитать, чем семь раз услышать. Я хотел бы сейчас поговорить о твоей ситуации. Ты вышла замуж за российского гражданина и стала для России фактически нежелательной иностранкой, ты не можешь въехать в Россию, получить российскую визу. Все это против всех гуманитарных норм, хотя бы против нормы воссоединения семей. В свое время в Советском Союзе советских гражданок, которые выходили замуж за иностранцев, сплошь и рядом не выпускали к мужьям. Анекдотичность ситуации в том, что все по-прежнему, только с точностью наоборот. Как реагируют чешские власти на твою ситуацию семейную?
Петра Прохазкова:/B>
Чешские власти стараются говорить об этом с российскими властями. Наш президент, господин Гавел, насколько я знаю, написал два письма, сначала министру иностранных дел России господину Иванову, и сейчас недавно написал письмо президенту Российской Федерации господину Путину. Никакого ответа нет пока. Я надеюсь, что будет, я надеюсь, что президенты общаются между собой нормально, что не может остаться это письмо без ответа. Кроме этого я предпринимаю очень огромное количество шагов, которые легальны, которые по закону. Я прошу визу, я уже сейчас прошу и гражданство, я прошу что угодно, чтобы я легально, по правилам могла въехать в Россию и жить со своим мужем. Пока ответ никакой, надо сказать. Российское посольство говорит мне: давайте попробуйте взять гражданство. Но я пробую, но пока опять не получается. Так что старая история.
Лев Ройтман:
А вот это как раз тот случай, когда лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать. Вот когда ты увидишь российскую визу в своем паспорте, тогда ситуация изменится. Ты ведь говорила, что из журналистики ушла и вот ты в журналистику вернулась. Надолго? Навсегда?
Петра Прохазкова:/B>
Я думаю, ненадолго. Я вернулась, потому что у меня не было другого выхода, я тоже должна с чего-то жить. И если бы у меня была виза в Россию, я клянусь тебе, я бы не поехала в Афганистан, я бы поехала в деревню недалеко от Назрани, где мы живем с моим мужем. Так что, в принципе, меня до Афганистана догнали российские власти, которые не хотят мне дать визу в Россию.
Со мной в студии чешская журналистка Петра Прохазкова. Петра, в последнем номере пражского журнала “Пятница”, это еженедельное приложение к газете “Лидове новины”, помещено большое многостраничное интервью с тобой, заголовок - “Первая дама чешской журналистики только что вернулась из Афганистана”. Я к этому добавляю - и почти год не может получить въездную визу в Россию. Хотя ты замужем за российским гражданином, для России ты нежелательная иностранка. Ты вела репортажи из Чечни, снимала документальные фильмы на Дальнем Востоке, работала в зонах военных конфликтов в Нагорном Карабахе, в Абхазии. Ты награждена массой престижных премий и чешских, и международных. А потом вдруг оставила журналистику и учредила в разрушенном войной Грозном сиротский приют. Вышла за российского гражданина, твой муж ингуш. Он может приезжать к тебе в Чехию, он и сейчас в Чехии, а ты в Россию не можешь, она для тебя закрыта. И вот Афганистан, и ты вернулась в горячую журналистику.
Петра, не имея возможности получить российскую визу, как ты добиралась в Афганистан?
Петра Прохазкова:/B>
Конечно, было бы намного проще, если бы я могла лететь из Праги в Москву, из Москвы в Таджикистан, как большинство журналистов, которые добираются в Афганистан. Но эта дорога для меня закрыта, так что пришлось искать другую. Слава Богу, есть одна возможность лететь из Европы в Таджикистан, которая является для журналистов таким основным пунктом, откуда они могут переходить границу с Афганистаном. Есть замечательный рейс, сейчас очень популярный, Мюнхен-Душанбе. Этим рейсом я и летела. Конечно, я боялась чуть-чуть, что и таджикскую визу могу не получить, но там прошло все без проблем. Так что был это Мюнхен - Таджикистан и потом уже разным путем мы добирались в Афганистан.
Лев Ройтман:
В России, когда ты работала в Чечне, российские власти требовали от журналистов непременной аккредитации. Ну, а в Афганистане, начнем с Душанбе, требовалась ли какая-то журналистская аккредитация?
Петра Прохазкова:/B>
Требовалось все. Конечно, требовалась сначала таджикская аккредитация, без нее вообще с вами в афганском посольстве, которое в Душанбе есть и которое огромное, которое сейчас занимается, по-моему, только журналистами, без этой аккредитации никто в афганском посольстве никто ни с кем не разговаривал. Так что пришлось иметь дело сначала с таджикским МИДом. Но надо сказать, что они были достаточно готовы к такой массе журналистов. В этой первой волне приехало где-то двести журналистов. Потом их уже было восемьсот, сейчас больше тысячи в Таджикистане. И потом пришлось разговаривать с афганским посольством, что тоже проходило достаточно нормально.
Лев Ройтман:
Но это посольство не Талибана, это посольство правительства Раббани, которое остается международно признанным.
Петра Прохазкова:/B>
Да, это посольство Раббани, оно там существует давно. Потому что я была в Афганистане уже два-три года назад, и это посольство там существовало и тоже нам помогало попасть на территорию Афганистана.
Лев Ройтман:
Итак, ты получаешь аккредитацию и отправляешься в Афганистан. Одна или с группой журналистов?
Петра Прохазкова:/B>
Если бы это так просто, было бы замечательно. Но, к сожалению, граница с Афганистаном в то время по земле была закрыта, потому что все были в ожидании американской атаки, была такая нервная атмосфера. Так что на машине мы добраться до Афганистана не могли. Оставался воздушный транспорт. Воздушный транспорт, который должен был нас туда привезти, он, конечно, существовал только в виде военных вертолетов, которые не так готовы перевозить журналистов, они предусмотрены к другим целям.
Лев Ройтман:
Военные вертолеты какой армии?
Петра Прохазкова:/B>
Военные вертолеты Северного альянса российского производства. Других вертолетов у Северного альянса нет.
Лев Ройтман:
То есть эти вертолеты летают между Таджикистаном и Афганистаном, пересекают границу, которая охраняется российскими пограничниками?
Петра Прохазкова:/B>
Не только так. Даже в Душанбе рядом с гражданским аэропортом существует достаточно большая база Северного альянса, где несколько вертолетов, где они нормально существуют. Так что чувствуется какое-то сотрудничество между Таджикистаном, российскими пограничниками и афганским Северным альянсом.
Лев Ройтман:
Из того, что тебе стало известно, из того, что ты увидела и услышала, пока остаемся в Таджикистане, но, конечно, с прицелом на Афганистан, можно ли полагать, что это сотрудничество военное между Таджикистаном и афганским Северным альянсом мыслимо без прямого российского добра на это?
Петра Прохазкова:/B>
Нет, конечно, без этого немыслимо. Я не думаю, что существует какой-то бум, в том смысле, что Россия начала в огромных количествах поставлять Северному альянсу оружие или вертолеты. Но руководители Северного альянса говорили, что несколько лет покупают или берут в какую-то аренду, они говорили, наверное, это какая-то форма помощи с российской стороны, именно вертолеты, оружие и так далее. Кроме Душанбе есть еще одна интересная база на территории Таджикистана, это место называется Фархар. Там есть большой аэропорт и оттуда где-то семь минут полета хватит, чтобы добраться до афганской территории. Туда мы прилетели с Афганистана, так что мы там наблюдали огромное движение. И кажется, что это место является основным для снабжения Северного альянса.
Лев Ройтман:
Но это, когда ты уже возвращалась из Афганистана. Пока ты еще на пути в Афганистан. Ты говоришь “мы летели”, то есть это была группа журналистов. Кто был в этой группе - российские журналисты, иностранные?
Петра Прохазкова:/B>
Мы отсюда из Праги вылетали втроем, это наша старая группа. Мы вместе с Андреем Бабицким с вашей радиостанции и с моим коллегой Яромиром Штетиной работали и в Чечне. Так что мы договорились, что будем работать вместе и дальше. И нам вместе удалось из Таджикистана вылететь в Афганистан. Но надо признаться, что это длилось неделю. Неделю мы стояли на улице перед афганским посольством и ждали или погоды, или вертолета, или разрешения, или чего-то еще. С нами там, конечно, стояло где-то двести журналистов, много из них было из России, абсолютное большинство из них были люди, которые, российские или иностранцы, неважно, но работают в Москве. Это были московские корреспонденты разных мировых агентств или телевидения.
Лев Ройтман:
Ты добралась до Афганистана, добралась до территории, контролируемой Северным альянсом, и на каком языке ты там говорила?
Петра Прохазкова:/B>
Вот это проблема. Конечно, намного приятнее было работать в Чечне, где я могла общаться абсолютно с кем угодно, потому что все владеют русским языком. В Афганистане люди говорят на дари, на котором я не говорю, так что было чуть сложнее. Но с нами был еще один наш коллега из Таджикистана с вашей таджикской службы, который, естественно, его родной язык, язык тот, на котором говорят афганцы. Так что пришлось через переводчика. Есть люди в Афганистане, которые владеют английским, их очень мало. Прежде всего это беженцы из Кабула, молодые люди, которые учились в разных университетах или лицеях. И потом есть, как ни удивительно, много людей, которые говорят на русском. Обычно это военные летчики, которые учились в России или которые работали при правительстве Наджибуллы, и в то время русский язык был очень популярный. Так что найдутся люди, которые с вами поговорят на русском.
Лев Ройтман:
Оказавшись, скажем так, в расположении воинских соединений Северного альянса, ты вдруг окунулась в невероятную смесь политических каких-то пристрастий, прошлого и так далее. Северный альянс, который сражался с Наджибуллой, естественно, который сражался с советской армией, сегодня принял в себя также и тех, кто был на стороне Наджибулы, на стороне советской армии, кто учился в Советском Союзе. Что собой представляет Северный альянс - это группа единомышленников или они объединены по признаку - мы против Талибана?
Петра Прохазкова:/B>
Скорее всего они объединены по признаку общего врага. Потому что там существует много группировок, которые до этого воевали друг с другом и до сих пор у них отношения не гладкие. Мы там встретили людей, которые близки своим мнением Талибану даже, которые признают очень жесткие исламские законы. С другой стороны, мы там встретились с одним генералом, я называть его не буду, с которым мы даже на афганской территории, где существует строгий запрет принятия спиртных напитков, мы с ними там два вечера с большим удовольствием выпивали водку, которую он сам сделал, какой-то самогон. Так что даже на этом можно показать, что это группа людей абсолютно разных. И я опасаюсь того, что когда исчезнет этот общий враг, появятся опять эти старые разногласия, которые существовали до этого и опасность гражданской войны опять возникнет так, как это было в начале 90-х годов.
Лев Ройтман:
Петра, ты не хочешь называть имя этого генерала, с которым ты пила водку, но ты замужем за мусульманином. Ты совершенно спокойно говоришь о том, что ты пила водку, куришь, ты не одета как мусульманка. Я не спрашиваю, как обстоит с этим дело в семье у тебя, потому что тут все ясно по действиям. Но как с этим обстояло дело в Афганистане? Мы постоянно слышим, что бывшие воины Талибана переходят на сторону Северного альянса, но с Талибаном как раз-то и связываются все эти ужасные истории о доисторическом отношении к женщине. Как ты себя чувствовала в этой мусульманской среде?
Петра Прохазкова:/B>
Знаете, пришлось, конечно, приспосабливаться. Например, самое главное, первое, что тебе попадает в глаза, то, что не видишь никогда на территории Афганистана женское лицо. А это не касается только территории, где царствует Талибан, это касается и территории, которую контролирует Северный альянс. Женщины ходят с закрытым лицом. Естественно, мне прямо никто не заставлял закрывать себе лицо, но когда мы приехали в какую-то деревню в горах и я там вышли из машины, собрались тихая мирная демонстрация людей, которые хотели, может быть первый раз в жизни, посмотреть на женское лицо еще женщины не очень темной, из Европы. Так что это было просто кино. Из-за этого пришлось закрывать лицо, но не так, как закрывают афганские женщины, просто символически, как знак выражения уважения скорее всего к законам, как просто нежелание вызвать какую-то нежелательную реакцию. Была одна проблема, между прочим, эта проблема была не у меня, а у нашей коллеги из России, которая, может быть, не совсем хорошо оценила обстановку и ходила чуть-чуть в вызывающем виде одетая, без платка, в джинсах, без длинной рубашки, как бы все видно. Для них это приблизительно так, как если бы здесь в Праге появилась голая женщина в центре города. И она столкнулась с агрессией, кто-то бросил камень в нее. Просто это чуть-чуть опасно, если совсем не соблюдать те правила, которые там существуют много столетий. Но никаких больших ограничений не было, не было ничего такого страшного.
Лев Ройтман:
Петра, ты только что упомянула об этой деревне традиционалистской, в которой очень мало, наверное, знают о Европе, о внешнем мире, во всяком случае, где увидели как чудо женщину с открытым лицом, да к тому же еще из Европы. А что знают эти люди о том, что происходит сегодня в мире и что произошло в Америке 11-го сентября?
Петра Прохазкова:/B>
Главная проблема той территории, где мы проезжали, это Панширское ущелье, мы ехали на машине из Файзабада, это город на северо-востоке Афганистана. И где-то три с половиной дня приходилось проезжать огромные высокие горы, перевалы, которые имеют 4700 метров. Так что там были деревни, где не знали ничего. Главное причина, почему ничего не знают, по-моему, это электричество. Там никогда не было и до сих пор нет электричества, это значит, что у них нет телевидения. У большинства из них даже нет никаких радиоприемников. Так что когда мы хотели делать анкету о том, что люди думают о событиях 11-го сентября, надо нам было сначала объяснить, что случилось, потому что они вообще не знали, что была какая-то атака на Соединенные Штаты. Конечно удивлялись и говорили, что это удивительно, что им очень жалко, но что, извините, это так далеко, что мы не знаем, где это.
Лев Ройтман:
Объясняя, что произошло, наверное, приходится говорить, ну вот Всемирный торговый центр, небоскребы. Когда-нибудь эти люди видели высотный дом?
Петра Прохазкова:/B>
Большинство из них нет. Конечно есть там много людей, беженцев из Кабула, которые имеют какое-то представление о мире, много афганцев училось на Западе, мы этих людей тоже встречали в этих краях. Но большинство людей, которые никогда в жизни не выехали из Паншерского ущелья, имеют очень примитивное представление об окружающем мире. И, конечно, мы их предупреждали, что наверное будут бомбежки Афганистана, что американцы готовы атаковать те цели на афганской территории, которые связаны с Талибаном. Они даже не опасались этого. Потому что, по-моему, они так привыкли к военным действиям, что для них не было ничего нового. Они не могли себе просто представить ту новую ситуацию, которую знаем мы, которые смотрим каждый день телевидение, слушаем радио. Они, конечно, живут в такой сладкой изоляции, можно сказать.
Лев Ройтман:
Хорошо, они не знают, что такое небоскреб, они едва ли когда-либо слышали о Всемирном торговом центре, наверное не слышали о Пентагоне, я говорю о деревнях. Но, возможно, они знают, кто такой Усама бен Ладен?
Петра Прохазкова:/B>
Это знают все. И их отношение к нему не такое, как я ожидала. Я думала, что все ясно, что есть Северный альянс, беженцы замученные, которые опасаются Талибана, которые ненавидят бен Ладена. Неправда. Большинство людей относятся к нему как к такому чуть-чуть непонятному человеку, но тоже как к человеку, который прежде всего мусульманин, он у них в гостях. И кроме этого он сделал несколько таких мероприятий за то время, когда мы пребывали в Афганистане, когда, например, раздавал гуманитарную помощь, когда открывал какие-то мусульманские школы для молодых мальчиков, которые могли там учиться из бедных семей. Бен Ладен кроме того, что о нем знают, что он, наверное, террорист, он и какая-то чуть-чуть легенда для афганцев. Много людей его обвиняют, что из-за него Афганистан подвергается бомбежкам. Но чтобы было на территории Северного альянса совершенно негативное отношение к бен Ладену у простых людей - это неправда.
Лев Ройтман:
Бен Ладен предпринимал какие-то гуманитарные действия в Афганистане. Но, например, Соединенные Штаты до 11-го сентября вложили в гуманитарную помощь Афганистану 70 миллионов долларов. Это больше, чем любая другая страна. Кто-нибудь об этом знает?
Петра Прохазкова:/B>
Мало кто. Потому что именно Паншерское ущелье, где достаточно много беженцев, туда сложно попасть. Все остальные территории, где находились беженцы, и куда, конечно, приходила гуманитарная помощь, это была территория приграницы с Таджикистаном, а потом территория приграницы с Ираном и Пакистаном. Там беженцы, наверное, получали намного больше помощи, чем беженцы в Панширском ущелье, потому что физически туда попасть очень сложно. Из-за этого в прошлом году, как нам говорили, были очень большие проблемы с едой, там была засуха, до этого были землетрясения, война. Все в Афганистане как-то сошлось в один момент. И ситуация людей в Паншире и на северо-востоке страны намного тяжелее, чем в лагерях беженцев, которые находятся при границе.
Лев Ройтман:
Петра, я читал твои репортажи из Афганистана, читал репортажи Яромира Штетины, твоего коллеги по вашему агентству “Эпицентрум”. Я сейчас не буду повторять то, что я читал, это как раз тот случай, когда лучше один раз прочитать, чем семь раз услышать. Я хотел бы сейчас поговорить о твоей ситуации. Ты вышла замуж за российского гражданина и стала для России фактически нежелательной иностранкой, ты не можешь въехать в Россию, получить российскую визу. Все это против всех гуманитарных норм, хотя бы против нормы воссоединения семей. В свое время в Советском Союзе советских гражданок, которые выходили замуж за иностранцев, сплошь и рядом не выпускали к мужьям. Анекдотичность ситуации в том, что все по-прежнему, только с точностью наоборот. Как реагируют чешские власти на твою ситуацию семейную?
Петра Прохазкова:/B>
Чешские власти стараются говорить об этом с российскими властями. Наш президент, господин Гавел, насколько я знаю, написал два письма, сначала министру иностранных дел России господину Иванову, и сейчас недавно написал письмо президенту Российской Федерации господину Путину. Никакого ответа нет пока. Я надеюсь, что будет, я надеюсь, что президенты общаются между собой нормально, что не может остаться это письмо без ответа. Кроме этого я предпринимаю очень огромное количество шагов, которые легальны, которые по закону. Я прошу визу, я уже сейчас прошу и гражданство, я прошу что угодно, чтобы я легально, по правилам могла въехать в Россию и жить со своим мужем. Пока ответ никакой, надо сказать. Российское посольство говорит мне: давайте попробуйте взять гражданство. Но я пробую, но пока опять не получается. Так что старая история.
Лев Ройтман:
А вот это как раз тот случай, когда лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать. Вот когда ты увидишь российскую визу в своем паспорте, тогда ситуация изменится. Ты ведь говорила, что из журналистики ушла и вот ты в журналистику вернулась. Надолго? Навсегда?
Петра Прохазкова:/B>
Я думаю, ненадолго. Я вернулась, потому что у меня не было другого выхода, я тоже должна с чего-то жить. И если бы у меня была виза в Россию, я клянусь тебе, я бы не поехала в Афганистан, я бы поехала в деревню недалеко от Назрани, где мы живем с моим мужем. Так что, в принципе, меня до Афганистана догнали российские власти, которые не хотят мне дать визу в Россию.