В Америке недавно прошел церемониал присуждения премий Оскар - событие и зрелище, которое Голливуд, да, пожалуй, и вся современная культурная индустрия пытаются - небезуспешно - представить главным событием культурного цикла человечества. Прежде чем сказать что-нибудь негативное об этом событии и об этой культуре вообще - давайте вспомним, сколько денег вращается в этой индустрии развлечений (по старинке кое-где еще называемой культурной) - и вспомним при этом не столько о гонорарах кинозвезд, сколько о количестве людей, занятых в этом бизнесе и живущих вокруг него. Я читал где-то, что вокруг Шекспира в мире кормятся 800 тысяч человек. Представляете, сколько народа кормится вокруг Голливуда? Или вокруг индустрии музыкальных записей со всеми этими еженедельно сменяющимися супер- и мегазвездами? Сколько счастливых или, по крайней мере, благополучных семей существуют по той простой причине, что Бритни Спирс обнажает свой пуп? Это слишком серьезно экономически - в марксистском смысле, если угодно, - чтобы имитировать культурное негодование в обсуждении этой темы. Начинаешь задаваться вопросом: а что, в самом деле, культурнее - Дженет Джексон или Марсель Пруст? Что крутит колесо человечества? эту, так сказать, чертову мельницу?
В общем, снобизму предаваться не приходится, но и восхищаться этой ярмаркой с каруселью тоже особенно не стоит. И дело не в том, что нынешние фильмы по некой роковой причине хуже, чем предыдущие, и что умерший в дни последнего Оскара Билли Уайлдер вызвал острую ностальгию по неким золотым временам, которые - в его же оценке - отнюдь не были золотыми. Он неоднократно заявлял, что ему противно само понятие высокого искусства, режиссерского авторства и прочего, и что его тщеславие не распространяется дальше того, чтобы его фильм два часа без скуки смотрели, а потом еще 15 минут обсуждали. Вот скромная участь современного художника. А Билли Уайлдер, несомненно, был художником. Конечно, был он при этом человеком шоу-бизнеса. Но есть некая грань, на которой оба эти явления как бы сосуществуют. Эта грань - стиль. Не нужно быть высоколобым маэстро, чтобы владеть стилем. Вальсы Штрауса живут все-таки в искусстве, а не в энтертейнменте. Так и Билли Уайлдер. "Семь лет после супружества" или, тем более, "Некоторые любят погорячее" - вещицы легкие, но стильные. А "Иностранные делишки"? А незабываемый "Сансет Бульвар" - притча о кино, если угодно? Разве можно сказать это о каком-нибудь "Гладиаторе", повсеместно и единодушно награждаемом? Этот "Гладиатор" похож на образцово-показательный колхоз какого-нибудь Стародубцева, в который всадили многие миллионы, а председателя сделали членом ЦК. Пойди не признай!
С другой стороны, и разница ощутима. Вся эта продукция, в отличие от колхозной системы, приносит доход - иначе бы ее и делать не стали.
Но вообще-то сама эта форма - выделения, присуждения премий неизбежно выводит за пределы адекватной оценки заслуг и провоцирует не то что самые низменные, но самые простые человеческие чувства - зависть, ревность, вражду, интригу. Об интригах на нынешних Оскарах можно было бы сказать многое, но у нас тема все-таки другая Вопрос другой и важнейший: отличается чем-либо принципиально американская культура от советской? Не в реальностях и выявлениях своих, а в идеалах и нормах? Не в политике и не в идеологии своей, а в строе чувств, в жизненных простейших реакциях? Выше ли Норман Роквелл Федора Решетникова? Чарлз Линберг - Валерия Чкалова?
В этом повороте премии и медали - дело десятое.
Тут вспоминается знаменитая фраза из рассказа Фицджеральда Скотта: "Богатые не похожи на нас с вами" - и не менее знаменитая ответная реплика Хемингуэя: "Правильно, у них денег больше". Это то самое пресловутое количество, которое порождает новое качество. Общее в современной цивилизации, стоящее выше, идущее шире, чем всякого рода идеологические разногласия, - это массовый характер нынешнего общества, восстание масс, как это было названо. Просто толп, а не масс, и не восстание, а возрастание. Современная индустрия развлечений - ответ цивилизации на этот глобальный факт, ответ, который не был бы возможен, если б не нынешние технические средства тиражирования и распространения этих развлечений. Это крупное промышленное производство, требующее непременной стандартизации. Искусство же нельзя делать по стандарту, оно всегда штучно. И Америка просто-напросто идет впереди человечества в этом процессе, потому что у нее денег больше. А суть процесса - везде одинакова, хоть в СССР, хоть в Индии. Это те самые зрелища, которых требовали плебеи Рима вместе с хлебом; и как показал опыт, зрелища могут быть куда насущнее хлеба: при Сталине в СССР так и было.
Это все давно уже известно, по крайней мере с двадцатых годов, когда Голливуд заставил говорить о кино не как об искусстве, а как о новом социологическом феномене, когда его впервые назвали фабрикой снов. Вопрос принципиально ясен, но есть в нем всякого рода интересные оттенки.
Эстеты, которые не переводятся и в современном демократическом мире, давно уже заметили, что меняется - уже переменился - самый тип голливудского актера и актрисы. Есть в английском такое выражение: larger than life - больше, чем в натуральную величину. Прежние кинозвезды - тридцатых, скажем, годов - были вот такими монументами. Их можно было ставить как памятники на площадях мировых столиц. Вспомним Гарри Купера, Кэри Гранта, Кларка Гэйбла, Джона Уэйна, даже Джеймса Стюарта и Берта Ланкастера, даже Роберта Тэйлора. А женщины! Одна Грета Гарбо чего стоит. И тут же - Джоан Кроуфорд, Мэри Астор, Барбара Стенвик, Кэтрин Хепберн, Бэт Дэвис. Одним словом, это были дамы и господа - хотя бы по тому признаку, что умели носить фрак и вечерние туалеты. Есть один безошибочный критерий суждения об актерах: сумеет ли он или она блеснуть в салонных комедиях Оскара Уайльда. Все перечисленные - сумели бы. А нынешние? Газеты писали, что прошедший Оскар характеризовался совершенно неподобным безвкусием одежд и причесок. Гвиннет Патроу, скажем, появилась в какой-то маечке, в которой, заметили ядовитые наблюдатели, ее грудь казалась двумя куриными котлетами.
Дело в конце концов не в туалетах или прическах, или в подборе драгоценностей. Нынешние голливудские звезды - простоватые, простенькие, плебеистые. И на это делается ставка. Это требование современной киноэстетики, пошедшей еще дальше в глубь, в самый что ни на есть кантри-сайд или в этнические гетто мегаполисов. Это парни и девки с танцплощадки. Все в джинсах и ти-шортс, в грубой, солдатского типа обуви, с непременной татуировкой в самых неожиданных местах. Стиль grunge.Парни не бритые или, того хуже, выбривают тонюсенькие баки и козлиные бороденки, так называемые гоути.
Соответственно выглядят актеры - и в фильмах, и даже на оскаровских церемониях. В парнях требуется брутальность, грубая мужественность, на лице должна быть написана постоянная готовность вступить в драку. Вариант - добрый простачок, всегда выручающий в нужную минуту, - Том Ханкс. Что касается девушек, они должны соответствовать стереотипу next door girl - соседская девушка (это, скажем, Камерон Диас) или, высший разряд, - american sweatheart (Мэг Райан).
Оскаром Уайльдом тут и не пахнет. А если уж понадобится что-то уайльдовское - так прямо играй гэя. Так загнали в это амплуа англичанина Рупперта Эверетта, действительно тонного актера. Впрочем, гэем могут представить того же симпатягу Тома Ханкса - на предмет пробуждения политически корректных чувств к этому меньшинству.
В общем, как говорил Зощенко, теноров нынче нет. Об этом стоит поговорить подробно.
Бессмертная фраза из рассказа "Монтер" - это как раз нечто вроде современного Голливуда. К театральному монтеру-осветителю пришли на представление две знакомые девицы, а администратор отказал им в контрамарках. Тогда монтер забастовал - отключил свет в театре. При этом оказывается, что обиду монтер копил давно - когда еще на общую фотокарточку снимали весь театральный коллектив и в центре посадили тенора, а его, монтера, загнали куда-то сбоку в задний ряд.
Происходит обмен репликами. Тенор говорит:
"-Я в темноте петь тенором отказываюсь. Раз, говорит, темно - я ухожу. Пущай ваш монтер поет.
Монтер говорит:
-Пущай не поет. Наплевать на него. Раз он в центре сымается, то и пущай одной рукой поет, другой свет зажигает. Думает - тенор, так и свети ему все время. Теноров нынче нету!"
В современном кино, в Голливуде некий метафорический монтер не менее важная фигура, чем актер. "Монтер" - как сама сложнейшая техника нынешнего кинопроизводства. Долгая история кинопроката доказывает с непреложностью, что наиболее кассовые фильмы - трюковые, набитые массой всякого рода визуальных и ауди-эффектов. Актер в таких фильмах стал тем, чем он был еще на заре кино, - натурщиком Эйзенштейна.
Дамы и господа тридцатых годов, вроде Греты Гарбо и Гарри Купера, вышли на первый план в тот момент, когда кино овладевало звуком и на некоторое - впрочем, достаточно долгое - время синема вернулось к эстетике театра, требовавшей острого текста и актеров, умеющих этот текст подать. В сегодняшнем кино звука сколько угодно и всяких звуковых эффектов - но это меньше всего человеческая речь.
Теноров действительно нет.
Вопрос: есть ли господа? И не в смысле киноамплуа, а в более широком - социальном, а не эстетическом? Можно ли голливудскую звезду считать типом современного аристократа? Людьми высшего тона и образа жизни?
Тут ведь богатством не отделаешься. Мало ли, что у них денег больше. Тут требуется стиль - стиль поведения. И что же нам предлагают в этом смысле?
Предлагают - ту же провинциальную танцплощадку. "Сковородку", как называлось это в СССР в сталинские еще времена. Непременная часть мероприятия - выпить портвеша и подраться. Местные пьют, естественно, не "три семерки", а какой-нибудь Тетенджер, но с теми же результатами. Нынешняя супер-звезда Рассел Кроу, этот самый гладиатор, бросает пивные бутылки с балкона в бассейн гостиницы (вот вам и Тетенджер!). Выводимый пьяным из бара, укусил ухо вышибале, что было зафиксировано на пленке. Теперь идет сложный закулисный торг - отдавать ли ему эту пленку за большие деньги или еще большие выручить, пустив ее в коммерческий оборот?
В общем действительно в Голливуде монтеры много важнее теноров.
Что же это напоминает из русской литературы, помимо Зощенко? А вот сейчас и вспомним.
В романе Вячеслава Шишкова "Угрюм-река" среди прочих колоритых картин старосибирской жизни особенно впечатляли сцены гульбы золотоискателей, которым подвалило счастье: нашли крупный самородок. Это событие сезонное, раз в год бывающее - что-то вроде Оскара на сибирский манер.
"В селе Разбой шум, тарарам, гульба. Сегодня и завтра в селе редкий праздник: полтысячи разгульных приискателей оставят здесь много тысяч денег, пудика два самородного золота и, конечно же, несколько загубленных ни за понюх табаку дешевых жизней.
Этот праздник круглый год все село кормит...
Филька Шкворень соскочил с телеги, взял свой мешок и с независимым видом пошел вперед, в село. Одет он в рвань и ликом страшен.
-Эй! Людишки! - зашумел бродяга. - Тройку вороных! И чтоб вся изубанчена лентами была... Филька Шкворень вам говорит, знатнецкий богач! Вот они, денежки. Во!.. Смотри, людишки!.. Он тряс папушей бумажных денег и, как черт в лесу, посвистывал.
-Сейчас, дружок, сейчас. - И самые прыткие со всех ног бросились к домам закладывать коней.
............................................................................................................
Из новой чисто струганной избы, куда торжественно понесли, как богдыхана, Фильку, выскочили навстречу дорогому гостю старик хозяин и два его сына с молодухой.
-Милости просим, гостенек!.. Не побрезгуйте... - кланялись хозяева. - Варвара, выбрасывай половики, стели ковры, чтоб ножки не заляпал гостенек... Шире двери отворяй!..
-Что, в дверь?! - гаркнул Филька... Неужто ты, старый баран, думаешь, я полезу в твою дверь поганую? Не видишь, кого принимаешь, сволочь?! Руби новую! Руби окно!...
-Петруха! Степка!..- взмахнув локтями, засуетился старик, словно живой воды хлебнул. - Орудуй!.. Момент в момент чтобы... Варвара, лом!
Петруха вскочил в избу, двумя ударами кулака вышиб раму. Степка прибежал с пилой. Мелькая в проворных руках Степки и Петрухи, пила завизжала высоким визгом, плевалась на сажень опилками. В пять минут новая дверь была проделана, ступенчатая лестница подставлена, раскинут цветистый половик.
-Милости просим, гостенек дорогой...
Филька Шкворень удовлетворенно запыхтел. Потом сказал:
-В брюхе сперло. Дух выпустить хочу. - Натужился и гулко, как конь, сделал непристойность.
-Будь здоров, миленький! - смешливо поклонилась в спину Фильки баба, пособлявшая тащить гостя в избу.
-Ну, теперича вноси, благословясь, - облегченно молвил Филька".
Конечно, сказать, что эта сцена напоминает ежегодные оскаровские торжества, было бы некоторым преувеличением. Но американские ассоциации она вызывает неизбежно. Это Клондайк, Эльдорадо, Дикий Запад, американская золотая лихорадка - которая как началась в середине девятнадцатого века, так и по сию пору идет, в других, понятно, формах. Нынешний неоскудевающий Клондайк - это и есть Голливуд. В своих вестернах и мюзиклах он охотно воспроизводит подобные сцены, смягченные, конечно, искусной хореографией. В Голливуде ведь не только стреляют, но еще пляшут и поют.
Вот в том-то и дело. Как ни крути изысканным носом, но Голливуд - искусство, то есть не копия бытия, а создание образов бытия. Не хотите такого высокого слова - искусство, употребите другое, может быть и более правильное: зрелище, организованное зрелище. Но момент организации - это эстетический момент.
Дальше - больше. Что такое голливудская звезда? Это не только актриса или актер, снимающиеся в фильмах, воплощающие не ими придуманные образы. Они сами суть образы, созданные сложной машиной Голливуда, помимо фильмов. Образ звезды как таковой, и не в фильмах только, но в жизни, - непременный элемент голливудской структуры. Все эти сплетни, расходящиеся в десятках миллионов желтой прессы, - это в значительной степени организованные сплетни, игра на имидж, созданный отделами паблисити крупных кинокомпаний для своих фаворитов. Бывали драматические ситуации, когда жизненное поведение звезды расходилось с ее имиджем: такова история Ингрид Бергман, ушедшей от мужа и детей к итальянскому режиссеру Росселини и в незаконном сожительстве с ним родившей еще троих. Она нарушила имидж любвеобильной, но добродетельной женщины, созданный для нее в Голливуде, и Голливуд ее отверг, она вернулась туда уже достаточно пожилой, то есть в другом имидже. Конечно, нельзя сказать, что звезда ведет себя в жизни в соответствии с некими предписаниями, выдаваемыми ему или ей большим начальством. Нет, это дело тоже требует таланта, то есть личного творчества. А имидж может быть каким угодно: например, бэд гай, грубиян. В таком образе выступает гладиатор Рассел Кроу, но, кажется, переигрывает. Недаром ему не дали Оскара за фильм "Бьютэфл Майнд".
Но Голливуд создает не только имиджи кинозвезд. Это дело важное, но все-таки частное. Главное голливудское дело - создание образа Америки, игра с великим американским мифом, который он же сам в значительнейшей мере и создал. А главное в мифическим образе Америки - сюжет удачи, трансфигурация героя, взлет его с бытового уровня на сказочный. Проще сказать: деньжищи сваливаются. И красавица в придачу.
Может ли такой сказочный герой быть сибирским хамом Филькой Шкворнем?
Отвлечемся в сторону и поговорим о статусе господ в бывшем Советском Союзе. На эту тему есть интереснейшие рассуждения в записях литературоведа Л.Я. Гинзбург - о явлении советского антисервиса:
"Роскошь и нищета, подобно искусству, создают ощутимость вещей. Комфорт негативен; он только снимает косное сопротивление быта. Он любит вещи гладкие и обтекаемые, оставляя от них только нужные функции и результаты.
...Для старой интеллигенции комфорт входил в комплекс мещанства, вернее - интерес к комфорту (этим пользуются, но об этом нее говорят). Для поколений, чьей повседневностью были войны, нищета, голод, страх, - обтекаемый быт ассоциируется не с тупой сытостью и духовным убожеством, а с миром и благоволением, с покоем и достоинством человека.
...Деньги и привилегированность смягчают систему, но не позволяют вырваться за ее пределы (только уж самая большая привилегированность)... Антисервису способствует, разумеется, общий беспорядок, но социология его восходит к началам более исконным и далеко идущим. Прежде всего это исконное противоречие личного обслуживания в порядке государственной службы. ...Государственное личное обслуживание алогично, тем паче в неиндивидуалистическом государстве. Оно либо превращается в свою противоположность (взаимная травля обслуживающих и обслуживаемых), либо оно кое-как держится чаевыми, то есть пародийным вторжением частнособственнических экономических отношений.
Для осуществления сервиса требуется либо его механизация, либо признанное неравенство... Наше обслуживание, со всеми его особенностями, неотделимо от противоречивой и смутной природы социальной дифференциации в современном некапиталистическом обществе.
У нас неравенство факт (крайне болезненный), - но в него не верят. До конца в него верят разве что жены ответственных работников.
...В буржуазных условиях (да и в феодальных) низшие вопиют против несправедливости, ненавидят и хотят изменить порядок вещей. И все же неравенство для них не только социальный факт, со всеми его психологическим последствиями, но и некая метафизическая реальность, не поддающаяся ни логике, ни диалектике революционной мысли. Практика неравенства в какой-то мере уцелела (в СССР), но органическое его переживание как непреложной (пусть ненавистной) реальности уничтожено социальной революцией.
Ни те ни другие не верят в правомерность неравенства. Было обещано - не нам, так отцам, - что всем будет одинаково. И то, что не всем одинаково плохо, - обман. Жулики и бездельники как-то достигли того, что им недостаточно плохо, и завели что-то вроде господской жизни. Господа же они не настоящие, считает обыватель (как были прежние господа или как, например, иностранцы), потому что, в общем, все одним миром мазаны".
Интересно посмотреть, как этот текст соотносится с Америкой и с нынешней, посткоммунистической Россией. Начнем с Соединенных Штатов.
Отличие США от прочих капиталистических стран - и главным образом европейских, - в том, что здесь изначально не было неравенства, не было неравенства социальных структур, сложившихся в долгой и сложной истории. Нынешняя Америка началась с нуля, на голом месте, на чистой доске. Теперешнее неравенство в смысле социального расслоения невозможно отрицать, но оно не является в типичной американской психологии травматизирующим фактом. Американцам нравятся богатые. Тем более богачи, которые их развлекают, - голливудские актеры. Зримые носители великого американского мифа - мифа удачи. И американец не будут хамить человеку, который богаче его. Не будет считать существование такого человека личным для себя оскорблением.
Старый советский анекдот. В парикмахерской вывешен плакат: "Чаевые оскорбительны". Обслуженный клиент спрашивает парикмахера: "Вас оскорбить?" - "Как пожелаете", - отвечает тот.
Русский миф, в свое время успешно изживавшийся, был гальванизирован большевиками. Этот миф - равенство, об этом очень убедительно написала Лидия Гинзбург. И формула найдена правильная, да, собственно, ее и искать не надо, она, что называется, на слуху: пусть другому будет так же плохо, как мне. Истоки этого мироотношения - одинаковое бесправие всех , хоть холопа, хоть боярина, перед властью - московское наследие.
Что касается новых русских, то они так же похожи на господ, как фильм "Сибирский цирюльник" похож на Голливуд.
Впрочем, не будем забывать, что тот же режиссер получил-таки Оскара за лучший иностранный фильм. Русским лучше оставаться в Голливуде иностранцами, то есть быть самими собой.
