Ссылки для упрощенного доступа

Том Стоппард в постановке Георгия Цхвирава


Марина Тимашева: 27 марта в Петербурге открывается очередной театральный фестиваль "Золотая маска". О большинстве спектаклей, которые позже оказались включены в конкурсную афишу, я в театральных выпусках уже рассказывала. Дело - за несколькими названиями. Одно из них - "Розенкранц и Гильденстерн мертвы" Тома Стоппарда Казанского Театра юного зрителя. Спектакль поставил бывший главный режиссер Екатеринбургского ТЮЗА, автор лучшей "Чайки", которую мне доводилось видеть, Георгий Цхвирава. Два года назад он перебрался в Казань и возглавил очень знаменитый театр. Прежде им руководил Борис Цейтлин, автор многих изумительных постановок. Одной из них - шекспировской "Буре" - была вручена первая российская "Золотая маска". А потом в театре случился пожар. Я отнюдь не склонна к мистике и никогда не верила театралам, охотно рассказывающим байки о неприятностях, которые преследовали их во время репетиций произведений Гоголя или булгаковского "Мастера и Маргариты". И то, что случилось в театре, конечно, произошло из-за халатности или старой проводки, а не из-за потусторонних козней. Но искушение объяснить пожар ими - сильно.

В цейтлинской "Буре" Просперо оказывался режиссером. Он сам посеял бурю и сам потерпел крушение. Он, всесильный и одновременно бессильный режиссер, испугался собственного знания о людях и мире, жестокости и оторванности от реальной жизни, своей власти над живыми людьми - будь то актеры или публика. "Я ныне отрекаюсь от ворожбы, а жезл магический ломаю", - говорил он, отрекаясь от театра как такового. Ариэли, актеры, духи сцены были обречены на вечное стояние у моря. На острове оставался один Калибан - одинокий, покинутый, которого поманили иллюзией театра, да - бросили. Борис Цейтлин поставил, а актеры его сыграли трагический спектакль о самих себе и о том яде, имя которому - театр. И они словно напророчили беду.

Старинный купеческий особняк, в котором размещался Казанский молодежный, сгорел дотла. Уцелели только декорации спектакля "Буря". А дальше все было прямо по спектаклю. Борис Цейтлин оставил своих актеров. Они и приученная к хорошему театру публика остались в одиночестве. Когда здание отстроили заново (отдам должное Президенту Татарстана Минтимеру Шаймиеву - он сдержал свое слово), в нем надо было начинать новую жизнь. О том, какова сейчас труппа, что происходит с репертуаром, и вообще о положении в театре рассказывает Григорий Цхвирава.

Григорий Цхвирава: При Цейтлине труппа была 25 человек. После того, как он ушел в Челябинск, он забрал с собой группу ведущих артистов. Я понимаю Фейгина, который, приняв руководство театром, в этот момент остался на пепелище, без здания. Он набрал молодых артистов, а "старые" вернулись. И получается, что сейчас 38 человек в труппе. Что с этим делать, даже не знаю. В той или иной мере каждый из этих артистов занят в репертуаре. Репертуар представляет собой достаточно пестрое зрелище: львиная доля спектаклей сделана в послепожарную эпоху. Не было ни репетиционных залов, ни помещений, где-то в домах культуры, в школах готовились. Ставил непонятно кто, оформлял непонятно кто. Но, несмотря на это, мы за эти два неполных года выпустили уже шесть спектаклей.

Марина Тимашева: Сохранил ли театр свою аудиторию, не разбежались ли зрители?

Григорий Цхвирава: Конечно, разбежались. В этом театре есть сейчас одна главная проблема, которая очень мешает работать. При Цейтлине, у которого в руках было не только художественное руководство, но и руководство финансовое, театр был достаточно организованным. Что произошло после того, как Борис ушел?

Первое; отсутствие здания для театра, это отсутствие нормального репетиционного процесса, это отсутствие проката спектаклей, то есть это потеря формы. Плюс к этому, Володя Фейгин был замечательный человек, но он был очень мягкий, он был очень удобен всем. Как кто-то сказал: "Кого хотят иметь царем или старостой группы? Того, к кому можно подойти и сказать: "Знаешь, я завтра на занятия не приду". Может нравиться или не нравиться эта позиция, но я говорю, что спектакли будут ставить только режиссеры, оформлять будут только дипломированные специалисты, я хочу наводить здесь порядок потихонечку.

Со зрителями у нас пока проблемы нет. Мы открылись, все после пожара хотят видеть хотя бы здание. 250 мест для миллионного города - это ничто. У меня надрывается дома телефон, люди хотят прийти в театр и не могут, потому что в кассе билетов нет. Я не хочу сравнивать, но это была такая система Таганки. Трагедия, когда они играли для публики, которая могла попасть в театр, а не для той, которая хотела. Те, кто хотел прийти, не могли купить билеты. И у нас почти такая же ситуация. И это я буду разрушать.

Кто-то очень хорошо сказал: "Когда мы смотрим телевизор, мы являемся потребителями. Когда читаем книги, начинает работать воображение". Я не люблю, когда большие дебилы играют для маленьких дебилов. Это цинично. Тогда надо отнять у театра деньги. Почему государство должно финансировать, когда губится целое поколение? Мы же дураков воспитываем. Абсолютных. "О, наши полтинники идут". И под какими-то лозунгами такими довольно серьезными скрывается на самом деле желание просто заработать. При этом работать плохо и халтурно.

Марина Тимашева: Итак, Георгий Цхвирава обратился к пьесе Тома Стоппарда " Розенкранц и Гильденстерн мертвы". В спектакле " Розенкранц и Гильденстерн" заняты многие артисты, которые играли в "Буре": Роман Ерыгин, Михаил Меркушин, Сергей Мосейко, Александр Купцов.

Относительно недавно я рассказывала о Томе Стоппарде, а потому сегодня только напомню, что первым пьесу перевел на русский язык Иосиф Бродский, в 90-м году она была опубликована в журнале "Иностранная литература". И в Казани идет в его переводе. "Розенкранц и Гильденстерн мертвы" - традиционная для Стоппарда игра с культурными мифами, это переложение шекспировского "Гамлета", героями которого оказывается не Принц датский, а пара его старинных приятелей-предателей. Сюжет шекспировской трагедии при этом фактически не изменен.

Григорий Цхвирава: У меня есть такая теория - надо очень точно решать пространство времени. Вот в пьесе Стоппарда есть куски из "Гамлета". Значит, в этом материале представлен, по-моему, 1603 год (я могу путать), год написания "Гамлета". А режиссер с актерами живет в 2003 году. Значит, протяженность пьесы, которую я ставлю, 400 лет. Это надо выразить. И поэтому мы начинаем использовать радиомикрофоны, бутылки кока-кола. Мы же в ХХ веке. Гамлет ходит в "Найке", "Аддидасе". Я не нашел хороших граффити. Я хотел, чтобы граффити было все расписано. Главные герои здесь - Розенкранц и Гильденстерн, а не Гамлет. И это тоже парадокс нашего времени. Тогда был героем Гамлет, а теперь - Розенкранц и Гильденстерн. Они - гении выживания, гении компромисса. Поэтому Гамлеты все молодые, у меня как раз Гамлет в спектакле молодой, потому что Гамлеты долго не живут. Гамлет должен умереть рано.

Стоппард удивительный. Он где-то философичен, где-то, простите, графоман. И вот эта игра в театральность. Что мы пытались сделать? У нас пьеса "Гамлет" в спектакле - достаточно бутафорская. То есть специально с какими-то париками, гримами, такими даже немножко штампованными вещами. Потому что не это главное. Главное, почему я взял Стоппарда: я точно знаю, что в истории человечества ХХ век, который, слава Богу, закончился, самый кровавый. Чингис-хан - просто младенец. И до чего же дошли люди? Мы создали какие-то атомные бомбы, вообще, мы на краю стоим. И мне очень хочется, чтобы из ХХ века мы ушли, оставив в нем Розенкранца и Гильденстерна, потому что благодаря Розенкранцам и Гильденстернам все это происходило. Дело не в Сталине и Гитлере, а дело в нас, которые молчали и все время пытались компромиссничать, пытались выжить, и в результате все погибли. Что произошло с Розенкранцем и Гильденстерном? Голову-то им все равно отрубили. Я иногда мечтаю, и думаю: " Вот хорошо, их позвал Клавдий, и говорит то-то, а они говорят - нет, мы никогда, король та-та-та-та... Им тут же рубят головы, но в истории человечества они остаются героями, символами верности и дружбы. Эти люди предпочли другое. И в результате пришли к тому же".

Марина Тимашева: Всех режиссеров, которые берутся за драматургию Стоппарда, я прошу объяснить мне, отчего их выбор пал на столь умозрительные творения. И все они страшно моему вопросу удивляются.

Григорий Цхвирава: Не думаю, иначе я бы не поставил ее. В этом смысле я солидарен с моим любимым режиссером Стреллером, которого спрашивают: "А зачем вы ставите "Вишневый сад" в третий раз?" Он растерялся, потом говорит: "Потому что это шедевр".

У меня, вообще, как бы теория репертуара очень простая. Первое: жизнь режиссерская очень коротка, как и жизнь человека. Я очень долго учился, теперь мне уже 45 лет, опыт появился, и я, надеюсь, появилось немного умения, которого в молодости не хватало. И силы еще есть. И поэтому я ставлю "летающие гробы". Я так называю эти пьесы, начиная от "Чайки", когда я коростой покрылся от напряжения.

Мы пытались в Стоппарде найти театральность.

Марина Тимашева: Как и другие режиссеры, Георгий Цхвирава сразу переходит к разговору о театральности. Это наводит на мысли, которыми я рискну поделиться. Когда читаешь Стоппарда глазами, он кажется большим философом. Начиная фразу перечитывать, уловить ее смысла ты не можешь и начинаешь думать о Стоппарде, как о наследнике традиции английского парадокса, прославленного именами Оскара Уайльда или Бернарда Шоу. При третьем прочтении, текст начинает казаться просто графоманским. Дальше мысленно выходишь на Рабле с его издевательствами над якобы болтунами-философами. Тогда текст Стоппарда оборачивается цирковой клоунадой, насмешкой над псевдосложными построениями и всяческой ученой заумью.

- Подожди. Мы прибыли, грубо говоря, с юга. Если верить нашей карте. Только вот с какой именно стороны? Грубо говоря, по утрам солнце бывает на востоке. Я надеюсь, это можно принять. И если это так, и мы прибыли оттуда, и солнце село там, то здесь - север. Но, если мы прибыли оттуда, а солнце там взошло, то сейчас утро, и здесь тоже север. Но с другой стороны, если вы прибыли оттуда, а сейчас утро, и солнце должно было встать... Но если оно в действительности там село, а мы прибыли оттуда, то сейчас полдень. С другой стороны, если все это так, то мы прибыли ...

- Почему бы тебе, просто, не сходить и посмотреть.

Марина Тимашева: В итоге размышлений о Стоппарде я пришла к, возможно, неверному мнению. Похоже, Стоппард всех перехитрил. Его считают автором интеллектуальных пьес, на самом же деле он - человек, очень хорошо знающий законы театра. И пьесы его написаны не для того, чтобы их читали обычные, как я, люди, а именно режиссеры, знающие эти законы столь же хорошо. Стоппард точно рассчитывает, как удержать внимание зрителя и предлагает театру веселую игру в разные виды театра. И действие большого числа его пьес происходит в театре. Трагедия Шекспира "Гамлет" превращена в фарс "Розенкранц и Гильденстерн".

Григорий Цхвирава: Я пытался с этом спектакле соединить площадной театр, которым я в последнее время очень увлекаюсь, с интеллектуальным. Я не знаю, насколько это получилось, но это было интересно, это такой эксперимент.

Марина Тимашева: Автор декорации - Булат Ибрагимов. И действие начинается на пустой сцене. Одни только серые бетонные стены и металлический балкон наверху. Розенкранц и Гильденстерн одеты в исторические костюмы (замшевые ботфорты, кожаные жилеты, крахмальные манжеты) и весьма странно выглядят в безжизненном пространстве. Голоса звучат как-то потусторонне, но заняты они делом житейским - режутся в орлянку. Странность состоит разве в том, что монета всегда падает одной стороной.

- Орел.

- Орел.

- Орел.

- Орел.

- Орел.

- Если только я правильно определил: 76:0

- Орел.

- Внутреннее душевное равновесие обыкновенного игрока зависит от закона, или там пускай тенденции, вероятности и т.д., по крайней мере математически вычисленного шанса, которое гарантирует, что у него, у игрока не сдадут нервы после небольшого проигрыша, или что он не надавит на психику своему партнеру слишком большим выигрышем. И это создает атмосферу доверия. Другими словами упорядоченность и случайность образуют союз, в котором мы узнаем природу. В конце концов, солнце также часто садилось, как и вставало. И монета падала такое же количество раз решкой, как и орлом, но потом приехал Посланец. За нами послали, и все. Кажется, больше ничего не произошло. Но 92 монеты, брошенные одна за одной, 92 раза падают орлом.

- А вот есть еще один научный феномен. Это что ногти растут после смерти.

Марина Тимашева: Два человека в неопределенном месте и времени несут какую-ту околесицу, исходя из события, произошедшего за пределами пьесы. Монета стала падать одной стороной после того, как Розенкранц и Гильденстерн все забыли, а забыли они все после того, как пришел посланник от Клавдия. Иными словами, Розенкранц и Гильденстерн уже мертвы, но история человеческого падения повторяется вновь и вновь. Будто бы за недостойную жизнь люди обречены на бесконечное ее повторение все с тем же, знакомым по "Гамлету" финалом. В этой бесконечной повторяемости событий и слов есть что-то гипнотическое. Героев, а вместе с ними и зрителей, ведут по лабиринту, из которого нет выхода. Что бы не происходило, сколько бы веков не прошло, но история Розенкранца и Гильденстерна будет повторяться, потому что она написана Шекспиром для театра, а в театре смерти нет.

- Неужели весь этот балаган из-за двух наших маленьких смертей?

- С самого начала мы не имели никакой информации, и такой финал. Даже сейчас не получили объяснения.

- Как наш опыт подсказывает, большинство вещей заканчивается смертью.

- Ваш опыт, актеров. А я говорю о смерти. А этого опыта у вас нет. Этого не сыграешь. Вы умираете тысячью случайных смертей. Но у вас нет той вытесняющей жизнь силы. Ничья кровь не стынет. Потому что вы знаете, что даже умерев, вы вернетесь, только переменив шляпу.

Григорий Цхвирава: Розенкранц и Гильденстерн - персонажи. Они не люди. Они известны миру, как персонажи трагедии Шекспира "Гамлет". А персонаж - это что? Это принадлежность театра. Они фантомы такие. Ведь театр - это же придуманный мир. Как только занавес закрывается, и свет гаснет, они перестают существовать. Книжку закрыл - их нет, открыл - они в твоем воображении. Поэтому в конце спектакля они у меня убегают в зрительный зал, переодевшись в современные костюмы, То есть они остаются как бы живы, они спасаются. И потом Стоппард, он как будто препарирует "Гамлета", он как бы занимается тем, что он выворачивает все это наизнанку. То есть у него получается, что там где-то идет "Гамлет", и иногда из "Гамлета" прибегает люди сюда и опять убегают в "Гамлета". А здесь идет пьеса "Розенкранц и Гильденстерн", то есть он показывает как бы изнанку. Изнанку театра. Почему там и люки всякие, колосники используются. Потому что театр и под сценой театр. Действие происходит в театре, мы собственно этого и не скрываем. И потом постмодернизм в театре - это театр в театре, в театре ... Вот так.

Марина Тимашева: Весь спектакль организован как театр в театре. Вот Розенкранц и Гильденстерн в строгом соответствии с сюжетом Шекспира встречают бродячих комедиантов. Те в шутовских колпаках, перед ними - глава труппы, тамбур-мажор во фраке и пышном жабо. На основной сцене сооружается еще одна, юный артист переодевается барышней, а премьер труппы ведет себя так, словно немедленно готов оказать Гамлету услуги сводни.

- Музыка.

- Убийства и разоблачения, общие и частные.

- Развязки, как внезапные, так и неумолимые.

- Мелодрамы с переодеваниями на всех уровнях, включая философские.

- Мы отправим вас в мир интриги и иллюзии.

- Знаете, мы с вами принадлежим к той школе, для которой главное кровь, любовь и риторика. Мы можем вам выдать кровь и любовь без риторики. Или кровь и риторику без любви. Но я не могу вам дать любовь и риторику без крови.

Марина Тимашева: Три кита театра - кровь, любовь и риторика - формулируют комедианты. Можно обойтись без любви и риторики, но нельзя без крови. И приступают к освоению еще одной сценической площадки для представления "Убийства Гонзаго". Все артисты в масках, и когда Клавдий надевает корону, то голова почти не держится от тяжести бутафории. Премьер труппы (Сергей Мосейко) - за Гамлета. Он все пытается покончить жизнь самоубийством: потешно делает себе харакири, вытягивает кишки и вьет из них веревку для повешения. Истерически хохочет зал. Ровно до того, как на словах "вот человека видно, а вот - нет" погаснет свет. Как вы помните сцена "Мышеловки" у Шекспира заканчивается криком Клавдия: "Дайте свет".

- Смерть не имеет ничего общего с тем, как мы это видим, когда это происходит. Не кровь, не вопли при падении тела. Смерть совсем не в этом.

- Просто все дело в том, что человек больше не появляется. И правда только в том, что в эту минуту он здесь, а в следующую его уже нет. И больше не вернется. Вот вы его видите, а вот - нет. Просто уход, скромный и не объявляемый. Отсутствие, становящееся весомым по мере того, как длится и длится, пока, наконец, совсем не истает.

Григорий Цхвирава: Когда актеры приходят, и Розенкранц с Гильденстерном просят их сыграть спектакль, то сооружается театр, подмостки. Вот возникает первый театр. Когда оказываются во втором акте, актеры приезжают к Гамлету, и Гамлет просит их сыграть сегодня вечером спектакль "Смерть Гонзаго". Возникает вторая площадка. Естественно, если основная сцена - это пол, то, значит, я приподнимаю другую сцену на бочки. И понятно почему. Потому что (я перерыл тысячи материалов) так и делали на площади - ставили бочки на повозки в уровень зрителя, и сооружали какой-то вот такой квадратик на палках, внутри которого можно было переодеться. Это и у Брейгеля есть и везде. И получается, что кроме основной сцены, возникает другая, потом возникает сцена побольше, а корабль это уже четвертая сцена. Потом парус опускается, и это перестает быть кораблем.

Флажки на корабле. Причем с флажками очень интересная история. Мы здесь похулиганили. Взяли флажки стран, упоминаемые в пьесе. Там и грузинский, и израильский флаг есть. У нас и евреи есть в спектакле и т.д. И чешский флаг есть, потому что Стоппард выходец оттуда. Похулиганили.

Марина Тимашева: Как вы поняли из разъяснений режиссера, третий акт происходит на корабле - Розенкранц и Гильденстерн везут Гамлета на заклание. Гамлет - юный нахал со стрижкой ирокез, проводящий время в шезлонге под зонтиком от солнца и в наушниках. Существо бессмысленное и жестокое. Такому ничего не стоило переделать письмо и предать смерти своих бывших дружков.

- "Не теряя даже сотой доли секунды, подателей сего письма Гильденстерна и Розенкранца тотчас обезглавить".

Марина Тимашева: В сценической традиции шекспировской пьесы рефлексирует Гамлет. У Стоппарда - отнюдь, скорее те двое, что упустили момент, когда можно было сказать "нет".

Григорий Цхвирава: Так жизнь сложилась. Мы почему-то думали, что Бойль и Мариотт - это вот как закон Бойля-Мариотта. А это, оказывается, два совершенно разных человека, живших в разных странах, а мы думали - "Бойль - Мариотт". Вот и здесь Розенкранц и Гильденстерн - сиамские близнецы. Они в истории человечества, истории литературы и театра неразделимы. Я сегодня утром ходил в букинистический магазин, люблю копаться там. Открываешь книгу, и от нее пыль идет. Но ты ее открыл, и она ожила, потому что ты ее начал читать. Нам хотелось вот этого. Ведь они же, действительно, где-то там на полке спали, их сняли, открыли и вдруг заставили действовать.

Марина Тимашева: Честно говоря, я не увидела в спектакле сиамских близнецов. Один (Роман Ерыгин) темпераментный, деятельный, болтливый, второй (Михаил Меркушин)- чистейший меланхолик. Первый помыкает вторым. Первый доставляет информацию, второй делает выводы, он - аналитик. Вместе они образуют парочку рефлексирующих интеллигентов. Размышляя и философствуя, они пишут пьесы на потребу зрителей с убийствами и самоубийствами, и каждый вечер играют в них, но сами любят иной театр, а вкусов публики не разделяют. Так выходит история о том, почему Георгий Цхвирава предложил Казанскому молодежному хитроумное сочинение Тома Стоппарда.

XS
SM
MD
LG