Последняя дума о мире (из цикла, посвященного 50-летию финала сталинского правления)
- "Сталин вероятно сам не знал, как далеко он готов будет зайти, чтобы ослабить напряженность в отношениях с Западом..."
- "Он хотел держать ситуацию под контролем путем нагнетания напряженности, но беда в том, что это не может держаться под контролем..."
- "В рамках Realpolitik Сталин добился потрясающего результата..."
- "В принципе, Сталин как настоящий большевик был убежден в том, что новая мировая война рано или поздно настанет, она неизбежно, а потому надо к ней готовиться..."
Когда смотришь на списки людей, посетивших кабинет Сталина в последний год его жизни, (а за каждым именем - проблема, которую тот или иной посетитель "курировал", вопросы, которые он вниманию вождя представлял), понимаешь, что весь этот год внимание вышедшего на финишную прямую кремлевского диктатора было в значительной степени сконцентрировано на проблемах международных, на вопросах войны и мира.
Ничего удивительного тут нет. Шла "Холодная война". СССР часто вполне военными методами (и не только ими) советизировал попавшее в его сферу влияния пространство Восточной и Центральной Европы.
С лета 1950-го в Корее шла война "горячая". И в ней, наряду с "китайскими добровольцами", принимали тайное участие и советские солдаты.
Вовсю готовилось испытание советской водородной бомбы, и наращивались запасы советских атомных, секрет которых был выкраден у американцев. В Соединенных Штатах, сохранявших лидирующую позицию в ядерной сфере, политики следила за этим с опаской; многие полагали, что Сталин готовится к большой "горячей" войне и только прикрывает свои намерения разговорами о "борьбе за мир". Другие, не отрицая очевидного советского послевоенного экспансионизма, склонны были оценивать ситуацию иначе. Для них актуальными оставались слова Черчилля, сказанные в Фултоне 5 марта 1946 года - ровно за 7 лет до кончины кремлевского властелина:
"Я не верю в то, что Советская Россия жаждет войны. То, чего они хотят, плодов войны и безграничного распространения своей власти и своих доктрин. Но сегодня, пока еще остается время, мы здесь должны рассмотреть возможность перманентного предотвращения войны и создания в самый кратчайший срок условий для свободы и демократии в каждой стране".
Похоже, та же самая проблема "перманентного предотвращения войны" беспокоила в последний год жизни и Сталина. ("Создание условий для свободы и демократии в каждой стране" в его планы не вписывалось). И хотя по своему общему стилю он был политическим сюрреалистом, в этом деле и в этой сфере, мне кажется, выступал как классический реалист: в начале 50-х даже при наличии уже у Советского Союза атомной бомбы победа для него в новой мировой войне была не реальной. Однако, обманувшись уже однажды с Гитлером, Сталин не мог теперь поверить, что новой мировой войны можно гарантированно избежать. Так и написал в "Экономических проблемах социализма":
"Говорят, что тезис Ленина о том, что империализм неизбежно порождает войны, нужно считать устаревшим, поскольку выросли в настоящее время мощные народные силы, выступающие в защиту мира, против новой мировой войны. Это неверно".
В эти "мощные народные силы" Сталин не очень-то верил. Но это не значит, что он отказывался их использовать:
"Вероятнее всего, что современное движение за мир, как движение за сохранение мира, в случае успеха приведет к предотвращению данной войны, к временной её отсрочке, к временному сохранению данного мира, к отставке воинствующего правительства и замене его другим правительством, готовым временно сохранить мир".
Что ж, задачи были поставлены значительные. И для своего решения требовали привлечения немалых сил и средств.
Мнение историка Владимира Печатнова:
Владимир Печатнов: - Да, это действительно была сознательная широкомасштабная и эшелонированная стратегия. Цель ее была прозрачной достаточно, на Западе на этот счет не обманывались - использование просоветских, прокоммунистических левых сил для ослабления тыла в ведущих буржуазных стран западных.
Это все началось по большому счету с организации сопротивления плану Маршалла, его реализации в основном через компартии ведущих европейских стран. Потом движение стало более широким. Оно, конечно, режиссировалось и контролировалось из Москвы, хотя в его рядах, я думаю, было и немало искренних борцов за мир, пацифистов, примкнувших к этому движению.
Владимир Тольц: Но особо полагаться на всех этих разномастных "борцов за мир" Иосиф Виссарионович не собирался. - Только на своих, проверенных...
Владимир Печатнов рассказал мне любопытную историю.
Владимир Печатнов: Еще в 50-м году к Сталину через посредников в конфиденциальном порядке через советского представителя в ООН Якова Малика обратилась группа очень влиятельных бизнесменов, воротил настоящих Уолл-Стрита, среди которые были такие фигуры как глава компании "Джэнерал Электрикс", крупных банков американских, глава Фонда Рокфеллера. И они через одно из банкиров известных американских и лидера американских квакеров вышли на Малика и послали довольно удивительное послание в Москву о том, что большой бизнес США обеспокоен обострением отношений с Советским Союзом, гонкой вооружений, боится угрозы новой мировой войны, и эта группа со своей стороны готова приехать в Советский Союз для того, чтобы провести переговоры с Советским Союзом, наладить контакты между деловыми людьми обеих сторон и тем самым этот лед и эту эскалацию напряженности каким-то образом пресечь.
Я специально посмотрел американские архивные документы на сей счет и выяснилось, что этот такой зондаж миролюбивый, неожиданный со стороны Уолл-Стрита было во многим искренним предприятием. Эта группа даже консультировалась в департаменте относительно своих планов. Руководство госдепартамента пыталось отговорить их от этой идеи.
Тем не менее, в 52-м году они снова выходят с этим предложением через Малика к Сталину. Характерная реакция Сталина: казалось бы, какая возможность для того, чтобы заглянуть в само логово, хотя бы попытаться прощупать настроения в этой среде, тем более, многие из этих людей поддерживали будущего президента страны Эйзенхауэра в его предвыборной кампании. И Сталин мог, казалось бы, хотя бы попросить Малика и дальше контактировать с этой группой, выяснять их настроения и так далее. Тем не менее, Сталин своей бездонной подозрительностью, видимо, усмотрел в этом ловушку, провокацию и запретил Малику все дельнейшие контакты.
Владимир Тольц: Слушая об этих "мирных происках" незадачливых "борцов за мир" с Уолл-Стрита, поневоле вспоминаешь фривольные строчки давней литературной пародии:
...Им не золото кумир,
А борьба с борьбой за мир.
Все они головорезы
И в штанах у них обрезы.
Так вот, не очень-то "борцам за мир" доверяя, вождь и подданных, да и западных противников излишне обнадеживать не собирался:
"При всех этих успехах движения в защиту мира империализм все же сохраняется, остается в силе, - следовательно, остается в силе также неизбежность войн. Чтобы устранить неизбежность войн, нужно уничтожить империализм".
А на это достаточных сил не было! Следовательно, надо было с этим самым "империализмом", взявшим на вооружение не только атомные бомбы, но и политическую "теорию сдерживания" советской экспансии как-то договариваться.
И вот за год до своей смерти Иосиф Виссарионович предпринял дипломатический ход, который некоторые наши современники, например, Генри Киссинджер, расценивают как шаг к "прекращению 'холодной войны'". Об этом шаге вождя (одном из последних его шагов) в московской студии Свободы беседуют историки Елена Зубкова и Алексей Филитов.
Елена Зубкова: Понятно, что Сталин не относился к числу тех людей, которые склонны к случайным шагам и поступкам. Алексей Митрофанович, что стояло за этой нотой? Чего добивался Сталин?
Алексей Филитов: Надо сказать, что, пожалуй, не один документ не вызывает таких споров в мировой науке, как эта нота. До сих пор историки спорят. - Пожалуй, меньше всего спорят у нас, потому что у нас всегда считалось, что наша политика направлена на объединение Германии, на скорейшее заключение мирного договора, и поэтому выделять какую-то одну ноту считалось не особенно корректным. - А вот на Западе о ней спорят, вплоть до того, кто был автором ноты...
Владимир Тольц: Давайте по порядку. Уже упомянутый мною Киссинджер западные дискуссии о "сталинской ноте" от 10 марта 52 года излагает так:
Киссинджер западные дискуссии о "сталинской ноте" от 10 марта 1952 года излагает так:
"...историки и политические лидеры спорят, рассматривать ли предложение Сталина, как упущенную возможность окончания "холодной войны" , или целью этого продуманного шага было втянуть демократические страны в переговоры, сам факт открытия которых блокировал бы перевооружение Германии. Пытался ли Сталин толкнуть Запад на действия, которые подорвали бы его внутреннее единство, или он хотел дать обратный ход углублявшейся конфронтации между Востоком и Западом?"
Мнение Алексея Митрофановича по так сформулированным Киссинджером вопросам мы, надеюсь, услышим. Но вот еще действительно - вопрос об авторстве.
Алексей Филитов: Я могу сказать, что в моей книге, которая вышла в 93-м году, я действительно считал, что это сталинский замысел. Но, чем дальше, тем больше сомнений возникает. Надо сказать, два, по крайней мере, наших дипломата, очень знающие германский вопрос, те, кто беседовали с одним из тогдашних авторов этой Ноты на более низком уровне Семеновым известным, который закончил свою карьеру как заместитель министра иностранных дел СССР уже при Громыко, они оба цитируют Семенова, который там, в узком кругу сотрудников посольства ФРГ, рассказал, что когда он пришел к Сталину с уже готовым проектом этой Ноты, Великий Вождь сказал: "А вы гарантируете, что американцы ее отклонят?" Семенов сказал: "Гарантирую, не примут они наших предложений". "Ну, смотрите", - и он погрозил ему пальцем. Так что пока американцы не дали отрицательного ответа, я думаю, что у тех, кто работал над этой Нотой, было очень тяжелое настроение, им грозил сталинский гнев, а тогда это было связано с очень серьезными, как говорят, организационными последствиями.
Владимир Тольц: Этот ответ похоже однозначен: Сталин блефовал. Ссылаясь на недоступность для него сталинских архивных материалов, Генри Киссинджер в середине 1990-х отвечал на него более неопределенно, опираясь на толкование возможных вариантов политических последствий сталинского хода и собственное понимание психологии советского лидера
"Сталин вероятно сам не знал, как далеко он готов будет зайти, чтобы ослабить напряженность в отношениях с Западом. Хотя он сделал предложения, которые демократии охотно бы приняли четырьмя годами ранее, поведение Сталина в промежуточный период не давало возможности подвергнуть испытанию его искренность, более того, оно делало его искренность ничего не значащей. Ибо независимо от конечных целей Сталина такого рода проверка вызвала бы серьезные трения в внутри Атлантического союза и тем самым сняла бы предпосылки, приведшие в первую очередь к разработке подобного предложения".
Итак, получается: Запад не мог принять предложения Сталина, а Сталин не хотел, чтобы они были приняты. У Елены Зубковой возникает естественный вопрос.
Елена Зубкова: - Тогда зачем вообще нужна была эта Нота от 10-го марта 52-го года?
Алексей Филитов: - Ну, чтобы, я бы так сказал, взбаламутить лагерь противника как следует. Потому что в Ноте были некоторые вещи, которые апеллировали к немецким национальным чувствам, некоторые, которые апеллировали к чувствам тех, кто были противниками Германии. Это были конфликтующие интересы. Нота одновременно позволяла развязать такую дискуссию в западном лагере, которая могла торпедировать построение той системы, которую мы сейчас знаем, как система НАТО с включением туда Федеративной республики Германии и тому прочее. Тогда этого еще не было, тогда шли очень большие дискуссии по этому вопросу.
Надо сказать, что Сталину в известной степени удалось такую дискуссию на Западе развязать, и до сих пор она идет, и до сих пор многие считают, что Запад потерял большой шанс, могли объединить Германию почти на сорок лет раньше, чем ее объединили.
Владимир Тольц: Дискуссии в странах Запада, о которых говорит Алексей Митрофанович Филитов, мне кажется, вряд ли были главной целью реального кремлевского политика. Ему они давали не больше того, что нынешним кремлевским дает дискуссия о расширении НАТО на Восток. Она - сама по себе, а жизнь сама по себе...
Важнее мне кажется другое: понимая, что в сфере наращивания новых вооружений СССР отстает, Сталин опасался прямого вооруженного противостояния с Западом, "полномасштабного военного конфликта", но при этом никак не желал показать собственную слабость.
Здесь необходима справка о соотношении сил.
По данным американских разведывательных служб, Советский Союз в 1950-м году обладал 10-20 атомными бомбами (на самом деле 5-ю); в 1951 - 25-45 атомными бомбами (на самом деле 25-ю); в 52-м, как считали американцы, в советском арсенале было от 45 до 90 атомных бомб (на самом деле 50). При этом спецслужбы США серьезно ошибались в оценке объемов советской добычи урана для военных целей: они преувеличили их более чем в 10 раз! И еще: испытанное в 1949 году советское ядерное устройство еще не было "настоящей бомбой". Созданные в следующем 1950-м серийные образцы этого типа не вооружение армии не поступали. В Штатах не знали, что настоящая советская атомная бомба, впервые испытанная в 1951 году, поступила на вооружение только после смерти Сталина - в 54-м.
Сталин представлял себе реальное соотношение сил, на мой взгляд, лучше. Правда, до сих пор существуют разные мнения о его отношении в это время к роли ядерного оружия. Из рассекреченных ныне материалов известно, например, что за полгода до своей смерти он говорил Чжоу Эньлаю об американцах:
" Они надеются на атомную бомбу, авиационные налеты. Но этим войну не выиграть. Нужна пехота, но у них мало и она слаба. С маленькой Кореей воюют, а в США уже плачут. Что же будет, если они начнут большую войну!"
Конечно, здесь слышится бравада, чтобы вдохновить "младшего брата". Но вообще-то Сталин довольно трезво оценивал и советское отставание в ядерной сфере, и американские страхи. И вот продемонстрировать "миролюбие" и уступчивость Западу (в ноте ведь предлагались и свободные демократические выборы в Германии, и ее нейтрализм, и вывод с ее территории иностранных войск - все, что потом так неудачно попытался провести в жизнь Берия) - продемонстрировать все это, тайно форсируя программы новых вооружений, это было по-сталински дальнобойно.
О том, что Сталин рассчитывал на непринятие его "мирной инициативы" в ГДР многие не догадывались. Тамошние партийцы восприняли его ноту за чистую монету и Секретариат ЦК СЕПГ на заседании 17 марта даже обсудил план развертывания агитационно-массовой работы по разъяснению Ноты советского правительства и проведению пропагандистского опроса населения об этой инициативе. Узнав об этом, заведующий 3-им Европейским отделом советского МИДа Грибанов отправил упомянутому Алексеем Филитовым политсоветнику Семенову телеграмму: "Эта затея кажется нам нецелесообразной" . - Ведь оба знали, что Сталин блефовал!...
Алексей Филитов: Некоторые говорят, что Сталин действительно боялся перевооружения Германии и поэтому именно готов был идти на компромисс. Но, опять-таки, те доверительные беседы, которые он имел с руководителями ГДР, говорят о том, что он не особенно боялся ни американскую армию, ни, тем более, ту, которую еще в будущем планировали создать в Западной Германии, больше он расценивал эту армию как средство давления на западных союзников со стороны США. То есть это такая система, как тогда говорили, двойного сдерживания. Есть такая теория за идеологией НАТО, выраженная такой формулой лорда Исмия, первого генсека, что цель НАТО держать русских подальше, американцев поближе, а немцев пониже. - Сдерживание как Советского Союза, так и немцев с помощью НАТО - это была, пожалуй, и остается одной из идеологических основ НАТО. И, надо сказать, Сталин достаточно четко, по-моему, это понял.
Владимир Тольц: Западные державы восприняли германскую ноту Сталина как очередной тактический обман и на предлагаемый "компромисс" не пошли. (Для американского президента Трумэна сталинские предложения вообще были неактуальны: через 8 месяцев в США должны были состояться президентские выборы, в которых он участия не принимал. И даже если бы "купился" на сталинскую приманку, все равно ничего не успел бы сделать в германской проблеме.)
Но, верно предугадав реакцию Запада, Иосиф Виссарионович не успел в полной мере вкусить плодов этого успеха - через год его не стало...
...Как я уже сказал, в то самое время, когда Сталин разыгрывал свою последнюю мирную германскую карту, далеко, далеко от Центральной Европы, на Корейском полуострове шла самая настоящая горячая война, в которой тайное, но активное участие принимали и советские солдаты.
Приложение к пункту 73(особая папка) протокола Политбюро № 78 от 27 сентября 1950 г.
Сов.секретно ПХЕНЬЯН
МАТВЕЕВУ ШТЫКОВУ
Серьезная обстановка, сложившаяся за последние дни на фронте Корейской Народной Армии, как в районе Сеула, так и на юго-востоке, в значительной степени является следствием допущенных крупных ошибок со стороны Командования фронтом, Командования армейских групп и войсковых соединений как в вопросах управления войсками, так и особенно в вопросах тактики их боевого использования.
В этих ошибках еще более повинны наши военные советники. Наши военные советники не добились точного и своевременного выполнения приказа Главкома о выводе с основного фронта в район Сеула четырех дивизий, тогда как полная возможность к этому в момент принятия решения была, ввиду этого было потеряно семь дней, что и принесло американцам под Сеулом большую тактическую выгоду.
Обращает внимание стратегическая малограмотность наших советников, а также их слепота в деле разведки. Они не поняли стратегического значения высадки противника в Чемульпо, отрицали серьезное значение высадки, а Штыков даже предлагал привлечь к суду автора заметки в "Правде" об американском десанте. Эта слепота и отсутствие стратегического опыта привели к тому, что необходимость переброски войск с юга в район Сеула была подвергнута сомнению, сама переброска была растянута и замедлена и таким образом потеряли на этом семь дней к радости противника.
Исключительно слаба помощь наших военных советников Корейскому командованию и в таких важнейших вопросах, как вопросы связи, управления войсками, организации разведки и ведения боя. В результате этого войска Корейской Армии, по существу почти неуправляемы, ведут бой вслепую и организовать взаимодействие между родами войск в бою не могут.
Владимир Тольц: Далее в секретной депеше следовал подробный (из 8 пунктов) перечень того, что и как должны советские советники в далекой Корее делать. А заканчивалась она так:
"При организации работы наших военных советников в дальнейшем, в соответствии с этой директивой, Вам надлежит принять все меры к тому, чтобы ни один военный советник, как указывалось это ранее, не попал в плен.
О принятых мерах донести.
ФЫН-СИ".
Сейчас мало кто уже помнит, что "Фын-Си" это используемый для переписки с корейцами псевдоним отдыхавшего тогда на даче в Грузии человека, более известного другим своим псевдонимом - Сталин. И уж совсем почти никто не вспоминает распекаемого в грозной директиве генерал-полковника Штыкова (в 1948-1950 гг. он был послом СССР в КНДР) и главного военного советника главнокомандующего корейской Народной армией генерал-полковника Васильева, которому также адресован был этот выговор.
Через несколько дней из той же Грузии отправлена была еще одна шифровка.
ПЕКИН СОВПОСОЛ
Для немедленной передачи МАО ЦЗЕ-ДУНУ или ЧЖОУ ЭНЬ-ЛАЮ.
Я нахожусь далеко от Москвы в отпуску и несколько оторван от событий в Корее. Однако, по поступившим ко мне сегодня сведениям из Москвы, я вижу, что положение у корейских товарищей становится отчаянным.
Москва еще 16 сентября предупреждала корейских товарищей, что высадка американцев в Чемульпо имеет большое значение и преследует цель отрезать первую и вторую армейские группы северо-корейцев от их тылов на севере. Москва предупреждала немедленно отвести с юга хотя бы четыре дивизии, создать фронт севернее и восточнее Сеула, постепенно отвести потом большую часть южных войск на север и таким образом обеспечить 38 параллель. Но командование 1 и 2 армейских групп не выполнили приказа Ким Ир Сена об отводе частей на север и это дало возможность американцам отрезать войска и окружить их. В районе Сеула у корейских товарищей нет каких-либо войск, способных на сопротивление, и путь в сторону 38 параллели нужно считать открытым.
Я думаю, что если вы по нынешней обстановке считаете возможным оказать корейцам помощь войсками, то следовало бы немедля двинуть к 38 параллели, хотя бы пять-шесть дивизий с тем, чтобы дать корейским товарищам возможность организовать под прикрытием ваших войск войсковые резервы севернее 38 параллели. Китайские дивизии могли бы фигурировать, как добровольные, конечно, с китайским командованием во главе.
Я ничего не сообщал и не думаю сообщать об этом корейским товарищам, но я не сомневаюсь, что они будут рады, когда узнают об этом.
Жду Вашего ответа.
Привет ФИЛИППОВ.
1 октября 1950 г.
Владимир Тольц: "Филиппов" - это все тот же Сталин (Псевдоним для переписки с Китаем). Ответ товарищу Филиппову пришел довольно скоро. Но совсем не тот, что он ожидал.
г. Пекин
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО ВНЕОЧЕРЕДНАЯ
ФИЛИППОВУ
Докладываю ответ МАО ЦЗЕ-ДУНА:
"Ваша телеграмма от 1.10.50 г. получена. Мы первоначально планировали двинуть несколько добровольческих дивизий в Северную Корею для оказания помощи корейским товарищам, когда противник выступит севернее 38 параллели.
Однако, тщательно продумав считаем теперь, что такого рода действия могут вызвать крайне серьезные последствия.
Во-первых, несколькими дивизиями очень трудно разрешить корейский вопрос (оснащение наших войск весьма слабое, нет уверенности в успехе военной операции с американскими войсками), противник может заставить нас отступить.
Во-вторых, наиболее вероятно, что это вызовет открытое столкновение США и Китая, вследствие чего Советский Союз также может быть втянут в войну, и таким образом вопрос стал бы крайне большим.
Многие товарищи в ЦК КПК считают, что здесь необходимо проявить осторожность.
Конечно, не послать наши войска для оказания помощи - очень плохо для корейских товарищей, находящихся в настоящее время в таком затруднительном положении, и мы сами весьма это переживаем; если же мы выдвинем несколько дивизий, а противник заставит нас отступить; к тому же это вызовет открытое столкновение между США и Китаем, то весь наш план мирного строительства полностью сорвется, в стране очень многие будут недовольны (раны нанесенные народу войной еще не залечены, нужен мир).
Поэтому лучше сейчас перетерпеть, войска не выдвигать, активно готовить силы, что будет благоприятнее во время войны с противником.
Корея же, временно перенеся поражение, изменит форму борьбы на партизанскую войну.
Мы созываем совещание ЦК, на котором будут присутствовать ответственные товарищи различных бюро ЦК. По этому вопросу еще не принято окончательного решения. Это наша предварительная телеграмма, хотим с Вами посоветоваться. Если Вы согласны, то мы готовы немедленно направить самолетом товарищей ЧЖОУ ЭНЬ-ЛАЯ и ЛИНЬ БЯО к месту Вашего отдыха, обсудить с Вами это дело и доложить обстановку в Китае и в Корее.
Ждем ответа.
МАО ЦЗЕ-ДУН. 2.10.50 г."
Владимир Тольц: Обескураженный этим ответом Мао генерал-лейтенант Рощин (в 1948-1952 гг. он был послом в Китае и до этого излагал позицию Мао в совершенно ином свете) прокомментировал телеграмму китайского вождя так
"Ответ МАО ЦЗЕ-ДУНА на наш взгляд свидетельствует об изменении первоначальной позиции китайского руководства в корейском вопросе. Он противоположен прежней оценке, неоднократно высказывавшейся в беседах МАО ЦЗЕ-ДУНА . В этих беседах ими отмечалось, что народ и Народно-Освободительная Армия готовы помочь корейскому народу, боевой дух НОА высок и она способна, если это будет необходимо, нанести поражение американским войскам, считая их слабее японских.
Китайское правительство несомненно могло бы послать в Корею не только пять-шесть боеспособных дивизий, но и более. Разумеется, что эти китайские войска нуждаются в некотором техническом оснащении противотанковыми средствами и частично артиллерией.
Причины изменений позиции китайцев нам пока не ясны. Можно предполагать, что в данном случае повлияла сложившаяся международная обстановка, ухудшение положения в Корее, происки англо-американского блока через НЕРУ, призывающего китайцев к терпению и воздержанию во избежание катастрофы.
3.10.[50г.] РОЩИН"
Владимир Тольц: Джавахарлал Неру, которого упомянул Рощин, - многолетний индийский лидер, которого Сталин (как, впрочем, и Мао, да и всех других) подозревал в "двойной игре". Но, к удовольствию кремлевского отпускника, тогда, осенью 50-го, проблема через 10 дней "рассосалась".
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
ВНЕОЧЕРЕДНАЯ ФИЛИППОВУ
Мао Цзе-дун продолжил:
Прошлые колебания наших товарищей были потому, что им были неясны вопросы международной обстановки, вопросы помощи вооружением со стороны СССР, вопрос прикрытия с воздуха. В настоящее время все эти вопросы ясны.
Мао Цзе-дун указал, что сейчас послать китайские войска в Корею выгодно. Не посылать войска китайцы не имеют права.
Пока первый эшелон в составе девяти дивизий, хотя и слаб в вооружении, однако он сможет драться с лисынмановскими частями. За это время китайские товарищи должны будут усиленно готовить второй эшелон.
Главное, что нам необходимо, говорит Мао Цзе-дун - это авиация, которая должна прикрыть нас. Ее прибытие мы надеемся получить побыстрее и никак не позже двух месяцев.
Далее товарищ Мао Цзе-дун указал, что за поставляемое вооружение правительство Китайской Народной Республики платить в настоящее время наличными деньгами не может. Они надеются получить это в кредит.
Таким образом, бюджет 1951 г. будет не тронутым и им легко будет объяснить это демократам.
В заключение Мао Цзе-дун заявил, что руководящие товарищи ЦК КПК считают, что китайцы должны помочь корейским товарищам в их трудной борьбе, для чего Чжоу Энь-лай должен вновь обсудить вопрос с товарищем Филипповым.
Чжоу Энь-лаю посылаются новые инструкции.
РОЩИН 13.10.150 г.
Владимир Тольц: Проблема "рассосалась", а осадок остался. Слово знатоку советско-китайских отношений Василию Гатову.
Василий Гатов: Сталин подозревал Мао с самого начала. Сталин подозревал Мао, потому что основным источником информации о мыслях Мао Цзе-дуна, не о действиях, а о мыслях Мао Цзе-дуна выступал его прямой противник, в том числе идеологический в рамках китайского коммунистического движения Гао-Ган.
В отличие от Мао Цзе-Дуна, Гао-Ган был связан с Россией только тем, что он возглавлял Манчжурскую часть КПК, то есть, соответственно, пограничную с Россией, но тем, что, во-первых, неплохо владел русским языком, во-вторых, откровенно во всех своих действиях и всех своих планах ориентировался именно на союз с Советским Союзом. Тогда как Мао Цзе-дун еще до победы Коммунистической партии Китая постоянно рассматривал возможность создания многоногой конструкции, на которую бы оперлась будущая внешняя политика коммунистического Китая.
В частности, Сталин не мог не знать, что еще в 43-м году через резидентов американских разведывательных органов в Китае, Мао Цзе-дун входил в контакт с американцами на предмет определения будущего статуса Китайского государства после окончания Второй Мировой войны, что представители коммунистических организаций Китая в Европе обсуждали эти вопросы с английской разведкой. Есть прямые свидетельства того, что Сталину вся эта информация докладывалась. В частности, об этом говорил и Михаил Петрович Капица, который присутствовал при переговорах Сталина с Мао Цзе-дуном и который давал довольно четкую оценку того, что там происходило, что Сталин никогда полностью не доверял ни тому, что говорил Мао Цзе-дун, ни даже тому, что он пишет.
Но, с другой стороны, почтение, высказанное Мао Цзе-дуном по всем возможным позициям, его в некотором смысле восточная лесть и ярко выраженная приязнь, почитание Сталина, они подкупили некий внешний уровень понимания Сталина, и он был очень удовлетворен этим визитом. Опять же я ссылаюсь на мнения тех людей, с которыми мне приходилось разговаривать, кто присутствовал при этом.
Владимир Тольц: В 52-м, во время осеннего визита Чжоу Эньлая в Москву тот, с подачи Мао, вновь использовал приемы восточной лести.
19 сентября 1952 г. Заключительная беседа (фрагмент записи):
"Чжоу Эньлай, заканчивая беседу, говорит, что это все те вопросы, по которым они хотели получить указания.
Сталин спрашивает - указания или советы?
Чжоу Эньлай отвечает, что с точки зрения товарища Сталина это, может быть, и советы, но в их представлении это будут указания.
Сталин на это замечает, что мы даем только советы, излагаем наше мнение, а китайские товарищи могут принять это или не принять; указания же носят обязательный характер.
Чжоу Эньлай повторяет, что с точки зрения китайцев это - указания, и притом ценнейшие указания. Он замечает, что они не слепо принимают эти указания, а считают необходимым понять и принять эти указания сознательно.
Сталин подчеркивает, что мы мало знаем Китай и поэтому остерегаемся давать указания.
Чжоу Эньлай говорит, что они исходят из того, что товарищу Сталину, безусловно, хорошо известны именно те вопросы, по которым они обращаются, и вновь спрашивает, не будет ли каких-нибудь указаний.
Владимир Тольц: Ну, как выражаются на нынешнем сленге, "достал" он его, наконец! И выдавая свои опасения относительно собственного окружения старик, которому оставалось жить полгода, удовлетворивший почти все просьбы "китайских товарищей", как прежде он удовлетворил все просьбы Мао, включая беспрецедентную - прекращение на территории Китая агентурной работы!- дал льстивому Чжоу ценное указание:
"Сталин отвечает, что наш совет таков: надо помнить, что англичане и американцы будут стараться забрасывать в аппарат китайского государства своих людей, свою агентуру. Будут ли это американцы или французы - это все равно. Они будут вести подрывную работу, пытаться разлагать изнутри, могут даже пойти на такое преступление, как отравление. Поэтому нужна бдительность. Говорит, что это надо иметь в виду. Вот все указания".
Итак, китайские коммунисты, Мао, к концу жизни "вождя всех времен и народов" добились от него почти всего, чего хотели. А чего добился он на Востоке?
Василий Гатов: - Философский вопрос, Володя, очень философский!... Потому что в рамках Realpolitik Сталин добился потрясающего результата: восточная бесконечная граница Советского Союза, которая представлялась самым опасным, самым незащищенным сегментом оборонительной линии, была надежно прикрыта не просто дружественным, не просто едино идеологическим, но и подобострастно подчиняющимся на тот момент советской доктрине государством, практически не ведущим самостоятельной внешней политики.
То есть при жизни Сталина Мао Цзе-дун занял настолько однозначно просоветскую политику, даже хочется другую формулировку, не просто "про-", это была "гипер-советская политика" во всех отношениях кроме, может быть, одного - Китай всегда сохранял специфическую и расходившуюся практически на всем протяжении этой истории отношения с Вьетнамом.
Во-вторых, Сталин добился того, что гигантская нация очень быстро за счет ресурсов коммунистической партии Китая, и быстро перенятых приемов коммунистической пропаганды добилась высокой степени дружественности от своего народа по отношению к русским.
В-третьих, Сталин заполучил в свои руки необходимый для контроля над ключевым регионом, как Азиатско-Тихоокеанский регион инструмент как маленькую войну корейскую.
Я считаю, что корейская война это, может быть, "лебединая песня" Сталина в мировой политике, такое минное поле, которое до сих пор является его успехом. Другое дело, что лидеры Советского Союза не смогли воспользоваться возможными плодами этой войны, но то, что на территории рядом с собой иметь постоянный очаг конфликта, который всегда позволяет вынуть из кармана дубинку, помахать ей, заявить о своих возможностях очень небольшой ценой. Потому что спонсирование Северной Кореи на протяжении многих десятилетий советско-корейских, китайско-корейских отношений настолько незначительно было, что для одной великой державы, что для другой, а шило в одном месте у Америки было глубокое и у Японии, естественно...
Владимир Тольц: Таково мнение Василия Гатова. А вот что говорит об итогах сталинской борьбы за мир (за целый мир!) Владимир Печатнов.
Владимир Печатнов: Мне кажется, что к концу жизни Сталин мог испытывать, с одной стороны, определенное удовлетворение результатами своей внешней политики за долгие годы. В сущности, главной его целью было расширение советской сферы влияния, как для безопасности, так и для дальнейшего распространения этого виляния во всем мире.
Америка, если говорить о ней, была, конечно, главным конкурентом в этом проекте, конкурентом геополитическим, идеологическим, каким угодно, ее нужно было ослаблять, вытеснять. В сущности, у Сталина было нечто вроде своей доктрины сдерживания в отношении США, которая исходила из того, что капитализм американский это порочная, ущербная система с внутренними противоречиями, которые рано или поздно выльются в новый кризис, последует новый тур межимпериалистических войн и потрясений, которые в конце концов, если их правильно использовать, приведут к полной победе коммунизма во всемирном масштабе.
Я думаю, что главной задачей к концу жизни он видел в сохранении и укреплении этой империи, которую он такой ценой создан к началу 50-х годов, империя от Берлина до Китая. И причем, создал и избежал большой войны с Западом, которую он не мог тогда себе еще позволить. Поэтому, повторяю, у Сталина были причины быть довольным своим послужным списком во внешней политике. И главная задача, видимо, сводилась к тому, чтобы дальше укреплять свои позиции, не допуская какого-то резкого обвала или ослабления своей огромной империи.
Владимир Тольц: Задумываясь над сталинским восприятием итогов своей послевоенной внешнеполитической деятельности Алексей Филитов говорит:
Алексей Филитов: Я считаю, что его вообще очень устраивало состояние "контролируемой напряженности", я и существительное и прилагательное здесь подчеркну, пожалуй, с одинаковой силой - напряженность и в то же время контролируемая. Смотрите, если уж покинуть Европу, перекинуться на Дальний Восток, то переговоры о перемирии в Корее начались в 51-м году, тянулись с явным расчетом затянуть их еще лет на десять. А если предположить, что Сталин до сих пор бы жил, то, может, они и до сих пор эти переговоры о перемирии шли. И для него это была ситуация была не то, что вполне приемлемая, но даже выгодная где-то. Она создавала элемент предсказуемости для него, он больше всего боялся непредсказуемости, а тут все было контролируемо, все нормально...
Владимир Тольц: Сегодня, полвека спустя после сталинского финала естественно наше желание определить на тот момент промежуточный баланс "холодной войны", одним из главных стратегов и полководцев которой и был главный кремлевский "борец за мир". Владимир Печатнов склонен зафиксировать в ней на конец 52-го-начало 53-го годов "ничейный результат".
Владимир Печатнов: Каждая сторона, если говорить о Европе, добилась консолидации своих сфер влияния, другое дело, что американская сфера оказалась гораздо более долговечной и жизнеспособной в перспективе, чем советская. Но на тот момент раскол Европы зафиксировал это послевоенное размежевание сил, хотя, конечно, реализация плана Маршалла, сплочение Западной Европы вокруг США было в общем-то поражением в каком-то смысле внешнеполитической стратегии Сталина. Зато в Азии, мы говорили о Китае, образование советско-китайской оси, было, безусловно, изменением соотношений сил в сторону Советского Союза. Хотя другая ключевая страна, с точки зрения баланса азиатских сил, - Япония, была в общем-то утеряна, хотя Сталин за нее боролся, как известно, хотел пошире влезть в японские дела, но встретил жесткий отпор американцев. Так что в Азии приобретение Китая в какой-то степени балансировало с усилением американских позиций в Японии и их военном присутствии там.
Владимир Тольц: Точку в наших сегодняшних рассуждениях о финале сталинской мировой политики ставит своим вопросом Алексею Филитову Елена Зубкова.
Елена Зубкова: - А чего все-таки Сталину не думалось?
Алексей Филитов: - Хороший вопрос. Но, в общем-то, ему не удалось полностью проконтролировать ситуацию, но вот это опять как раз и показывает границы рациональности сталинского мышления.
Он хотел, чтобы ничего не менялось, скажем так, но получились как раз изменения большие.
Владимир Тольц: Изменения, действительно, произошли большие. И начало им положила сталинская кончина. Но об этом - в следующих передачах.
