Владимир Тольц:
Этот выпуск программы я назвал "ЛЮБИТЬ ПО-РУССКИ".
Но знаменитый киносериал мастера пафосного изображения партначальства тут не при чем. Речь пойдет о другом:
Владимир Булдаков:
- Проблем с сексом у солдат, на мой взгляд, не было...
Из материалов, изучаемых Александром Асташовым:
"Мой муж на войне,
Он копает ямку,
Он оттуда приведет
За собой германку".
"Что казаки баб порят, то правда. Видел, как девчонку лет 7-ми чисто, как стерву, разодрали. Под куст затащили четверо. Один ее..., а трое ногами топочут - ржут. Думаю, что под вторым она мертвая была..."
Владимир Тольц:
Я давно уже твержу желающим выступить в этой программе: История стоит на четырех ногах - Кровь, Любовь, Деньги, Власть. Но если о власти, деньгах и крови речь идет почти в каждой нашей передаче, о любви говорят не часто. О сексе - тем более. (Труднее, наверное.)
А ведь даже фольклор (поговорки, пословицы, частушки) свидетельствует, что без темы любви и секса изображение и понимание Первой мировой войны, о которой сегодня пойдет речь, да и любой другой войны тоже, будут неполными и искаженными.
"Без бабы и без вина и война не нужна".
Мой муж на войне,
Он копает ямку,
Он оттуда приведет
За собой германку
Вы, товарищи-друзья,
Убейте милку из ружья,
Не любила бы другого,
Не сушила бы меня.
Из солдат милой мне пишет -
Гуляй милая потише.
А я ему отпишу:
Дома часу не сижу!
Владимир Тольц:
Но Александра Борисовича Асташова - исследователя российского прошлого конца XIX - начала ХХ веков, занимающегося историей Первой мировой войны, убеждать в важности "амурной" темы и проблемы взаимоотношений полов в военно-полевых условиях и в тылу мне не пришлось: Александр Борисович лучше многих других понимает, что без изучения этого предмета наши представления о русском обществе накануне революции будут ущербными. Более того, изучая общественные нравы и настроения той далекой поры, он собрал богатейший документальный материал по нашей сегодняшней теме и давно уже обдумывает ее. (И именно собранный Асташовым материал и служит основой нашей сегодняшней передачи.)
- Александр Борисович, первый вопрос: откуда, из каких документальных источников и архивов вы черпаете материал для своих исследований?
Александр Асташов:
- В основном это материалы военно-цензурных отделений, они содержатся в фондах штабов, ставки, фронтов и армий во время периода Первой мировой войны. Эти материалы хранятся в Российском Государственном военно-историческом архиве.
Владимир Тольц:
Нужно, видимо, пояснить: военная цензура активно действовала с самого начала войны. Но поначалу перлюстрировались лишь письма представителей образованных слоев общества, направляемые в Петербург. (Тогда этим занималась контрразведка.) И только с лета 1915-го года была организована специальная сеть военно-цензурных отделений, упомянутых Александром Асташовым, и примерно раз в неделю эти военно-цензурные отделения (ВЦО) стали изготовлять отчеты, а раз в полмесяца - месяц - доклады для начальства.
Александр Асташов:
Надо сказать, что цензура работала с 1915-го года, очень правильно была поставлена. Существуют отчеты военно-цензурных отделений на названных уровнях вплоть до осени 17-го года. Приблизительно с середины 1915-го года эти отчеты были поставлены очень правильно. Отчеты были приблизительно за каждые 5-7 дней. То есть это громадный материал. Если учесть, что ситуация уникальна, когда около 9-ти миллионов всегда присутствовало в армии, были как бы оторваны от тех людей и были потенциальными корреспондентами, то это уникальный случай. И уникально здесь отражен в этих материалах массив, где мы можем узнать, что сейчас модно называется менталитетом, широчайших масс населения. По-моему, это единственный материал, который есть в природе.
Владимир Тольц:
- Александр Борисович, а вот цензура, насколько я понимаю, ее функции, все-таки, хранение военных секретов, борьба с крамолой. Почему ее интересовали, скажем, "амурные" сюжеты, с чем связан этот интерес?
Александр Асташов:
- Понимаете, реально сами солдаты интересовались политикой, войной в очень небольшом отношении. Буквально процентов 3-5 всего писем касаются непосредственно этой войны. Надо учесть, что не было, как бы, "идеологии", в достаточной степени, во всяком случае, поставленной. Присутствует, в основном, быт. У историков это называется ненамеренные свидетельства. И в каком-то смысле цензоры были вынуждены это в письмах отражать.
Владимир Тольц:
Итак, в отчетах военно-цензурных отделений надлежало отражать и иллюстрировать выдержками из писем, во-первых, настроения воинских чинов (армейские штампы определений: настроение "бодрое", "спокойное", "угнетенное"), во-вторых, сообщать об отношении солдат и господ офицеров к ведению военных действий, к миру, снабжению снарядами и вещевым и иным довольствием, а также к внутреннему положению в стране, распространению "преступной и социалистической пропаганды", эпидемий и регистрировать содержащиеся в письмах "сведения, не подлежащие оглашению". Работа цензоров была организована по специальной программе, главным требованием которой была объективность сообщаемых наверх сведений.
Владимир Тольц:
- Кто они были - эти люди, прочитывавшие за день по 150-200 чужих писем?
Александр Асташов:
- Сами цензоры были довольно образованы, необходимо было 7-8 классов гимназии иметь. Между прочим, к концу войны это были женщины. И вот я так понял, что цензоры никогда не могли пройти просто мимо интересного письма. У меня вот кроме и "амурных" этих писем есть просто смешные, интересные вещи. Надо, конечно, сказать, что вот то, что называется "амурные" вопросы, составляли важнейшую часть настроений самих солдат. Это означало, что солдаты как бы смотрели назад, домой и стремились к семьям. То есть это касалось в общем-то и ведения войны. Таким образом, все это было чрезвычайно связано.
Владимир Тольц:
Не все разделяют высокую оценку работы военной цензуры, которую дает ее исследователь Александр Асташов. Историк "красной смуты", доктор исторических наук Владимир Булдаков говорит мне:
Владимир Булдаков:
Лично мне пришлось сталкиваться с воспоминаниями одного из цензоров, так тот сказал, что цензура не очень хорошо была поставлена в том смысле, что не хватало инструкций, как ни странно, на что обращать внимание. Это, правда, относится к 1915-му году, (конец 1914-го - начало 1915-го года). Что дальше было, я не представляю.
Но что касается этой самой цензуры, боюсь, тут срабатывал другой фактор. Дело в том, что к тому времени все общество уже работало по схеме: докладывать надо то, что приятно начальству. То есть это была определенная такая мыслительная, что ли, парадигма, и в общем-то, несмотря на то, что просили то-то и то-то, по тем-то пунктам, непроизвольно уже люди более или менее подстраивались под мнение начальства. В общем это характерно было для всей чиновничьей или официальной России в целом.
Владимир Тольц:
Чтобы закончить источниковедческий раздел нашей программы и перейти, наконец, к ее основной теме, еще один вопрос Александру Асташову:
- Материалы ВЦО - большой документальный массив. Скажите, какую его часть Вы обследовали? Иными словами: сколь представителен тот материал, на основании которого мы говорим сегодня о взаимоотношениях полов на фронтах Первой мировой (да и в тылу тоже)?
Александр Асташов:
- Всего я обследовал около 400 отчетов, сводок отчетов и так далее, они охватывают данные за 26 месяцев войны, это приблизительно треть времени. И я предполагаю, это приблизительно 30 тысяч выдержек писем. Следовательно, я думаю, что я обследовал приблизительно 30%.
Всего в архиве несколько сот таких дел с материалами архивно-цензурных отделений, самих выдержек, я думаю, 120-150 тысяч. Всего было написано писем за время войны приблизительно миллиард.
Между прочим, высока репрезентативность, то есть представительность самих этих писем. Я вот подсчитал, и у меня получается одна выдержка на 10 тысяч предполагаемых написанных писем, это одна сотая процента. Вот по нынешним рейтингам, по которым поводятся исследования предпочтений в избирательных кампаниях, используется одна тысячная процента. И в этом смысле, конечно, здесь богатый источник.
Владимир Тольц:
Прежде чем идти дальше в обсуждении нашей сегодняшней темы - несколько выдержек из того самого "богатого источника", который прилежно обследует Александр Борисович Асташов:
"Будучи послан по делам службы в лес, по дороге видел бараки, в которых помещаются девицы, призванные на работы - рытье окопов. И что же? - Перед нашими глазами представилось, что-то невероятное. Шагах в 20-ти под кустами сидят пары влюбленных, девица-кашевар, которая сидит в котле (для варки) не одна, видны одни ноги, всюду лежат пары в самом непринужденном виде, всюду песни, но какие - вянут уши: такой разврат, такая грязь, прямо что-то неописуемое. Ведь есть же между ними и порядочные! Что же будет с ними, кто же наблюдает за порядком?"
"Как увидишь бабу - чисто жеребцом ржешь... Тут плачь не плачь, а только поворачивайся!"
"А меня чуть было не зарезали как теленка и хотели обязательно застрелить. Влюбился в меня грузин-прапорщик, меня приревновал и хотел убить за то, что я его не люблю ужасно. За меня заступились... Я тут-то и сама влюбилась в защитника. Милые девчонки, как он хорош, зовут его Юрий, только он женат и имеет ребенка. Ну да это ничего. Мы с ним в Тифлисе очень весело провели время. А прапорщику показала длинный нос. Девчонки, уж очень хорошо он целует! Ах, не забыть!.. Вообще здесь очень хорошо. Мужчины по нас сходят с ума. Масса интересного. Тут уж не до дела. Есть дела более интересные."
"К солдатам очень много приезжают жен. Едут из Сибири, а из Москвы приехать легко. Едут на позиции, едут в окопы. Приезжай и ты! "
"Видно, как в письмах начинает сквозить нервность ожидания приезда жены. Затем наступает перерыв в письмах. Очевидно приехала. Потом безумно страстные письма с сожалением о скоротечном счастье. Воспоминания о пережитых часах и днях, и минутах блаженства с такими подробностями, что даже читать неловко. Никакой Мопассан и Пьер Луи до того не додумывались! Очевидно, что человек обезумел, выскочил из колеи.
Такое состояние тянется, к сожалению, не день и не два, а недели и месяцы. Офицер, у которого раньше только и дум было, что война и боевая обстановка, вдруг обращается в плаксивого нытика, мечтающего только о том, чтобы война скорее кончилась и он мог бы вернуться опять в объятия своей любимой женушки.
Безусловно очень вредно действуют на офицеров эти дамские визиты на театр военных действий".
"Как пришит каблук дратвою к сапогу, так сердце мое, пронзенное насквозь шилом большой величины, пришито к тебе, подметкою моего сердца. Я готов быть у тебя под башмаком, лишь бы этот башмак был моей работы. О, головка моей души, твои волосы черны как "чудо-вакса" и блестящи как сапожный лак американский! Кожа твоего тела подобна сафьяну с завода в Казани. Твои глазки остры как шпильки, которыми приколачиваются подметки; а уши твои так же малы, как ушки для сапожков.
О, верь мне, что мои чувства прочны как Варшавская обувь! Характер мой мягче резиновых галош и ни при каких обстоятельствах в жизни не станет жестким, как выросток плохого дубления. Верь, что души наши являются такой гармонией, какая выделывается на русских высоких щегольских сапогах.
Твоя любовь возвысит меня снаружи как каблук, а из внутри как носок. Если ты меня разлюбишь, то я весь уйду в голенище и никакими сапожными крючками не вытащить меня из оных..."
Владимир Тольц:
Ну, прямо "Песнь песней"! Хотя, как видите, материал отчетов военной цензуры, куда более многокрасочен и разнообразен. Беседуя с его исследователем Александром Асташовым, я пытаюсь понять, какие изменения в обществе он, этот материал, отражает.
- Александр Борисович, насколько я знаю, вы изучаете не только социальные коллизии времен Первой мировой, но и довоенное российское общество. Скажите, как изменились общественные отношения в плане нашей сегодняшней темы, положение женщины, в частности, с началом войны?
Александр Асташов:
- Я предполагаю, значительно изменилась ситуация. Во-первых, до войны была напряженная на семейном фронте эта ситуация. Надо учесть, что семья у нас была в основном крестьянская, население было крестьянское на 85%, а в Европе приблизительно 50-80% было городское население. Здесь очень важно, что сам состав семьи другой. В городе на Западе, в городской семье, это малая семья, состоит из ближайших родственников, собственно - муж, жена, дети. И там отношения на первом месте глубоко личностные - родительские, сексуальные, родственные и все. Дальше человек участвует в работе современного общества. А солдат, который присутствует на войне, он думает только о своей семье и не связан с интересами хозяйства семейного. А вот ситуация в крестьянской семье наоборот - там на первом месте, конечно, интересы хозяйства и им-то и подчинены интересы личности. А здесь страдают, как правило, да собственно все страдают, и мужчины, и женщины, конечно, в наибольшей степени. И я бы сказал, что обделен был человек, который пришел на войну, любовью. Женщина выходила замуж не по любви, мужчина так же не по любви.
Мне пришлось коснуться этой стороны вопроса в своих исследованиях, очень много существует частушек, которые это подтверждают.
Не хотел было жениться -
Силой приневолили,
Девчоночку навялили
Меня любить заставили.
Едет милый от венца,
Сам печальный из лица.
Как же не печалиться,
Не с миленькой венчается.
Вы товарищи-друзья
Убейте милку из ружья
Легче сразу сердцу моему
Идти в солдаты одному.
Александр Асташов:
Война же, конечно, по-другому здесь ситуацию представила. Во-первых, муж оторвался от семьи, кстати, на время большое, больше чем два года. Кстати, есть исследования, по которым, если мужчина отрывается на два года, (это были исследования проведены по анализу ситуации в отхожих промыслах, то есть когда мужчины зарабатывали), так вот, после двух лет наступает период, когда мужчина чувствует себя свободно.
"Я теперь здесь в Галиции не даю маху. Дерем девок во все 24. Но все-таки не то: выесть ... сестру какую-нибудь или деревенскую девку".
"Мне, Ваня, очень хорошо, выбираю из трехсот любую и приезжаю на ночь".
"Цена женщин везде упала. В нашей автомобильной части нет ни одного человека, который бы не имел любовницы, не исключая женатых".
Александр Асташов:
То же касается и женщин, естественно в тылу, так же женщина почувствовала себя свободней. Но там еще ситуация определялась тем, что был введен "сухой закон", появились деньги в крестьянской семье и ими, кстати, стала распоряжаться жена. Раньше жена и муж входили в состав общего крестьянского хозяйства, то есть большой семьи, а теперь неожиданно, вот та самая жена, которая была забита, угнетена, которой любви не доставало, неожиданно у нее появились деньги. Ну, ушел муж, который не бьет ее, она может, между прочим, эти деньги больше употребить для детей. И сам вес женщины, конечно, возрос. Возрос в рамках вот той большой семьи. И конечно женщина стала по-другому мечтать, думать, да и вести.
Солдаткой жила
Много денег нажила.
В большом сундуке,
Пересыпаны в муке.
Из солдат милой мне пишет -
Гуляй милая потише.
А я ему отпишу:
Дома часу не сижу
Мой залеточка в бою,
Далеко за курганами,
А я девочка в тылу
Гуляю с хулиганами.
Владимир Тольц:
Когда я обсуждал документы, собранные Александром Асташовым, с историком русской революции Владимиром Прохоровичем Булдаковым, тот заметил:
Владимир Булдаков:
Александр Борисович совершенно, конечно, прав насчет того, что женщина действительно ощутила себя человеком. Но, между прочим, что любопытно: те же цензоры, которые занимались уже тылом, они отмечали одну любопытную тенденцию. Деньги, которые от этих самых пособий, очень часто женщины стали не пропивать, конечно, но на кофточки, прихорашиваться и так далее, и тому подобное тратить. Совершенно уже по-новому к этому делу подходили.
И еще один любопытный момент, это относится где-то к 16-му году примерно. Дело в том, что в это время по всей России прокатилась целая серия бабьих бунтов. Очень любопытное явление. Причем, если, скажем, в губерниях потребляющей полосы, грубо говоря, к северу от Москвы, там в основном с продовольствием были нелады, и из-за этого бунтовали, то на юге России, тоже серия бунтов, тут уже не из-за хлеба, отнюдь нет, а из-за сахара, чаще всего из-за сахара, чаще всего из-за дороговизны в любом случае. Вот эта серия целая бабьих бунтов. Но и надо заметить, что на Руси там, где бабий бунт, там пиши пропало.
Владимир Тольц:
От бурных событий в тылу вернемся однако к нашей теме "военно-полевого эроса" времен Первой мировой. Я снова обращаюсь к знатоку этого деликатного предмета Александру Асташову:
- Скажите, как "организованы" были отношения полов на войне? Ну, я знаю, ко многим офицерам жены приезжали, невесты, любовницы; знаю, что были публичные дома - но вы, несомненно, не в обиду вам будет сказано, знаете этот предмет куда доскональнее. Расскажите, пожалуйста!
Александр Асташов:
- Здесь, конечно, появились большие возможности у солдат для реализации новых настроений. Прежде всего надо поставить вопрос: откуда, что за женщины попадали на фронт? - Прежде всего это "окопницы" - широко очень использовался труд женщин на работах окопных. И, между прочим, настолько широко, что возникла даже проблема. В 1915-16-м году использовали этот труд. Естественно - последствия, в частности, на фронте сексуальном, распространение венерических болезней началось. И, кстати, это вызвало проблему среди гражданского населения. Губернаторы потребовали прекращения привлечения женщин, а это в свою очередь поставило вопрос дополнительной рабочей силы. И вот тогда эту рабочую силу даже сначала попытались использовать пленных, (это на фронте-то!), а потом вспомнили, что есть собственная рабочая сила - Средняя Азия, а там в 1916-м году вспыхнуло восстание... То есть это я к тому, что вопрос был очень серьезный, и женщины, конечно, привлекались очень широко.
Владимир Тольц:
Из документов военной цензуры:
"Из поездов, в которых едут на окопные работы парни и девушки, слышатся крики и вопли. Отчего получается впечатление чего-то ужасного.
Наряды их на такие работы вносят лишь разврат" При этом сход посылает на окопные работы под "рогот".
"В Новгородской губернии сплошной разврат. Многие деревни сплошь заражены сифилисом".
"Витебский губернатор против посылки женщин на работы: разврат и распространение венерических болезней".
"Волынский губернатор также против посылки женщин, "так как это способствует увеличению среди крестьянского населения разврата"".
"Черниговский губернатор тоже против: как по моральным соображениям, так и в интересах охраны хозяйственной жизни населения, которое всецело держится в настоящее время на женщинах".
Владимир Тольц:
Однако, женщины-окопницы смотрели на это не по-губернаторски : для многих военно-полевые работы были желанны.
Александр Асташов:
Надо сказать, что в общем-то они и стремились к этому. Часто это были беженки, им за это платили, и в то время это был неплохой заработок. Вот это была основная группа. Надо признать, что сами беженки добровольно вступали в такие связи.
Понятно, как "образуется" беженка - идет, снимается с места семья, мужчина, как правило, пропадает, исчезает якобы в поисках продовольствия и прочее... Это нормальное явление. Женщина остается с ребенком. И женщины в общем-то благосклонно относились к солдатам, имея в виду, что солдатам помогут с пропитанием для детей.
"В городе Конотопе на станции мы ночевали: было четыре вагона хохлушек, так мы всю ночь провозились с ними... Не задалось: много было солдат - 4 эшелона, а их только 4 вагона. Становились в затылок".
"Мужчины-беженцы охраняют женщин от солдат. Женщины хорошо относятся к солдатам, так как их дети получают от солдат подарки".
"Во Львове понаехало откуда-то "девок". Привязываются самым нахальным образом"
"И раньше Галиция была поставщиком проституток. С войны ситуация усложнилась".
"В малых городах, где стоит русская армия, идет целая "охота на них и не разбираются ни с классом, ни с возрастом".
"В районе расположения 3-го конного полка, в особенности в местечке Новоселице, много австрийско-подданных проституток, которые скрываются под видом сестер милосердия или полковых дам в трауре"
"Австрийские женщины роют нам окопы: днем нельзя, а роют ночью, со слезами. Идет страшное насилие среди солдат. Что солдаты делают с этими женщинами стыдно писать. На все это насилье жалко смотреть. Кругом все воруют. Женщин и девиц насилуют, и это все наши солдаты, нисколько не лучше немцев"
Владимир Тольц:
Да, картина пестрая... Изучающий ее Александр Асташов продолжает:
Александр Асташов:
Что же касается "окопниц", здесь, очевидно, были широко развиты интимные отношения чрезвычайно. Конечно, здесь просто многие тысячи женщин на окопных работах, и, насколько можно понять, связи здесь были достаточно беспорядочные.
При этом существовала некая градации между самими женщинами, кстати, по образованию или по национальности. Допустим, польки с образованием считались офицерские, а обычные, без образования, как бы солдатские. Ну и в письмах, наблюдениях, каких-то случайных встречах, я имею в виду на фронте и часто в тылу, масса описывается сцен, которые со стороны кажутся просто развратными и, наверное, здесь таким образом реализовывались эти новые настроения. Можно понять женщин, можно понять и мужчин...
Владимир Тольц:
- А как смотрело на это воинское начальство?
Александр Асташов:
- Вы знаете, на самом деле мне вообще не попадались документы, в которых бы говорилось о каком-то насилии. Вот в письмах все время подчеркивается - происходит насилие над женщинами. Но не знаю, в какой степени здесь насилие, в частности, над беженками. Насколько я понимаю, беженки вполне приветствовали все это. Может быть и другие окопницы. И не видно какой-либо озабоченности этим вопросом начальства.
Владимир Тольц:
Но нельзя утверждать, что проблемы нравственности подчиненных начальство не интересовали. В цензурных отчетах, исследованных Александром Асташовым, я обнаружил письмо, совершенно меня потрясшее: "Затем я пропишу тебе новость. Мы стояли трое на одной квартире в Австрии. Вахмистр, я и вестовой. И у нас родила хозяйка без мужа.- Муж на войне. А староста пошел к командиру полка и сказал, что они сделали - эти казаки. А командир полка приказал нам это дитя взять с собой, то мы его сейчас возим. Когда переездка, то я еду с обозом и везу его, а когда стоим на квартирах, то его нянчит вестовой вахмистров Антон Изварин. А вахмистру приказали всего покупать этому дитяти, потому что у него денег много. На время переезда я этого дитя замыкаю в сундучок, в котором вожу канцелярию, а когда подъедем на место я его выну оттуда. А он все книжки попересрет.
Так вот, Устюжа, своих не было, так пришлось нам троим с чужим мучиться. Мы отказывались, говорили, когда же мы его сделали, мы всего три месяца стоим?.. Нам отвечали, что во время войны все делается скорее нежели в мирное время ..."
Владимир Тольц:
Но вообще-то, воинская мораль больше интересовала военное начальство в ином плане.
Александр Асташов:
Вопросы возникали совершенно по-другому поводу, это когда солдаты, видя вот этот разврат, и по сути дела его поощряя и участвуя в этом, начинали размышлять о том, в какой ситуации собственные их жены. Вот здесь все это несколько можно представить даже в комедийном плане. Насколько они чаще и больше участвовали в этих амурных, любовных и развратных делах, в той же степени они больше задумывались о том, что происходит у них, собственно, дома и вдруг так же ведут себя их собственные жены.
И вот здесь возникала масса проблем. И вот в этой части возникала большая озабоченность солдат. И вот только тогда, как это ни странно, вот здесь есть документы, у меня есть даже документы, где начальники фронтов, озабоченные этим вопросом, то есть возмущением солдат поведением собственных женщин, обращались, в частности, к министру внутренних дел Хвостову о том, чтобы была усилена проповедь, в частности священников, по этому вопросу в тылу или был наведен порядок с военнопленными, с которыми, по мнению солдат, собственно и изменяли жены вот этих наших солдат.
Голова болит кружится,
Пойду к доктору лечиться.
Доктор спросит - чем больна?
Семерым даю одна.
Чем торгуешь?
Мелким маком!
С кем гуляешь?
С австрияком!
Чем торгуешь?
Луком, перцем!
С кем гуляешь?
С чуркой-немцем!
Владимир Тольц:
Ну, и конечно, воинское начальство волновали венерические заболевания. Выдержки из цензурных отчетов:
"У меня хронический триппер, но я очень спокоен и никакого вниманию не обращаю, а блядовать не перестаю, стараюсь употреблять, не считаясь с половыми болезнями".
"На службе женатому лучше, потому что здесь можно заболеть от проклятых австриек. Здесь у нас заразилось, Бог знает, сколько солдат..."
"Заболевание сифилисом принимает угрожающий характер".
"Раньше заражение было офицерской привилегией. А теперь что-то мало отстают и солдаты".
"Огромное количество зараженных. Обвиняют беженок-полек".
"Не меньшим бичом действующей армии наряду с тифом нужно признать также болезни венерические".
"Много солдат нарочно заразились, думая, что их домой пустят, а их не пускают, вот они и женок здешних позаражали".
"Врачи не обращают внимания на больных венерическими болезнями. Вследствие чего "приходится пропадать".
Владимир Тольц:
И на еще одну "медицинскую проблему" обращала внимание цензура - медсестры:
"В Двинске сестры открыто разгуливают по городу и принимают ухаживания. Масса писем с описанием среди сестер разврата, "которые вместо исцеления раненых и больных воинов распространяют вен. болезни".
"Каталась я сегодня с прапорщиком, к черту на кулички заехала, глянула на часы: четверть 9-го, а в половине 9-го ужин и опоздать, не предупредив, нельзя. Хотя это к милосердию-то мало подходит, ну да мы ведь не монахини чай. Косынка не клобук! Правду я говорю, Маруся?"
"На сестру каждый смотрит как смотрели раньше на тех девиц, которые ... ходят на Тверской".
"Умоляю тебя, не делайся сестрой милосердия! Ты еще святая, хорошая, не знаешь ничего. Не надо лишних разочарований, лишнего горя. Ты еще не знаешь, какого мнения наши солдаты о сестрах милосердия. Скажу, что мне пришлось убедиться в справедливости этого взгляда".
"В нашем отряде союза русского народа 64 сестры заболели вен. болезнями".
"А какой срам-то, ведут себя сестры! - За это у нас в деревне девке всю шкуру бы спустили... Да она и не позволила бы себе такого бесчестия".
"О сестрах милосердия отзываются очень и очень нелестно. Говорят, что их поведение напоминает Японскую войну".
Владимир Тольц:
Ну, что ж.... "На войне как на войне". Про эту, про Первую мировую историк Владимир Булдаков говорит так:
Владимир Булдаков:
Проблем с сексом у солдат, на мой взгляд, не было, и показатель роста венерических заболеваний, совершенно дикие цифры к 1916-му году, об этом свидетельствует. В 1916-м году дело дошло до того, что уже с гонореей, попросту говоря, с триппером уже не стали в госпиталь помещать, как тогда было принято, уже гнали, то есть сиди в окопе со своим этим самым, - воюй...
Я хотел бы вот еще какой момент отметить. Ведь дело в том, что очень часто не столько солдаты, сколько казаки удовлетворяли свои половые потребности путем насилия. То, что описано, скажем, у Шолохова в "Тихом Доне" или то, что описано, скажем, в "Докторе Живаго", (тоже, по-моему, есть), это еще что называется цветочки. То есть групповые изнасилования, я видел в архивах данные об этом, вещь весьма и весьма распространенная. Если брать казаков, то они особенно вели себя разнузданно в еврейских местечках. Целая подборка есть документов, относящихся к 1915-му году.
"Что казаки баб порят, то правда. Видел, как девчонку лет 7-ми чисто, как стерву, разодрали. Под куст затащили четверо. Один ее... а трое ногами топочут - ржут. Думаю, что под вторым она мертвая была. А все четверо свое доказали. А я им стыдобушкой кричал!.. - Не слышат, а стащить не дались. Набили... Не больно эта война к Богу близко!"
Владимир Тольц:
Это верно! И можно отнести это не только к Первой мировой... Но какие социальные последствия все эти страсти имели?
Александр Асташов:
- Не надо забывать, что состав армии ведь был не всегда постоянный. Вначале большинство составляло женатые люди. Кстати, вот то, как они относились к собственным женам, выразилось в том, что приблизительно на 65% пленных составляли как раз женатые.
А с другой стороны, свыше 4-х миллионов в армию было призвано молодежи. И к концу в войны, у меня есть собственные подсчеты, при этом на 70% армия состояла из молодых людей, холостых или недавно женатых. И вот это имело чрезвычайно большое значение, само пребывание их на войне и вот получение того, что называется иногда военным опытом.
Военный опыт это, конечно, пограничная ситуация, это еще обретение, может быть, самого себя, и это появление некоего запроса на личностное глубоко интимное отношение. То есть того, чего в общем-то не было до войны. Появился новый солдат, появилась некая потребность в любви и, по-моему, произошло это обретение любви.
Можно говорить, конечно, здесь и о сценах разврата, хотя кто там разберет, может быть там какие-то и чистые отношения были, и есть тому свидетельства. Важно, что с 1916-го года приблизительно, совершенно определенно появляется такая тенденция солдат перестроить, по-новому построить отношения с женщиной. Кстати, в собственной семье, в той семье, которая осталась в тылу. И вот отсюда, кстати, может быть и ревность определенная и не только ревность, но и стремление домой и как бы перестроить весь быт и в том числе и в семье. Даже было в определенном смысле восприятие жены, вместе с родней, кстати, как врагов. Между прочим, у меня есть подсчеты, солдаты кого именно считали врагом, между прочим, помещики стояли отнюдь не на первом месте, царя вообще не упоминали. Все это много говорится, исследования эти надо уточнять. Но вот на втором-третьем месте враг внутренний представлялся в виде родных, часто жены. Но мне кажется, что речь шла о том, что солдат хотел именно перестроить эти отношения на, конечно, вот этой личностной или даже любовной волне. И вот это сказалось, кстати: как известно, вообще во время войны не существовало ни одной песни о любви, вообще не существует, они не известны, в отличие от Отечественной войны. Такое негативное отношение к женщине, как известно, так же к сестрам милосердия. То есть это просто невероятно, какое злобное было отношение. И вместе с тем такой интерес к собственной жене...
И мне представляется этот порыв домой, он имел большие, очень серьезные последствия. Я бы даже так поставил вопрос: а зачем, собственно, крестьянин, солдат-крестьянин, как правило, хотел уйти с фронта? Не потому, что он войну невзлюбил, наверное, он зачем-то хотел вернуться домой, переиграть отношения эти, мне представляется, построить семью новую, семью молодую. И между прочим, так оно в значительной степени происходило. Вот по ряду исследований просматривается, что в значительной степени конфликт во время гражданской войны был между молодежью и стариками. То есть молодежь, которая строила новые отношения в рамках этой малой семьи, на любовных отношениях. И, кстати, для этого надо было разбить традицию, которая существовала на селе. А эта традиция была связана с общинностью, с существовавшими политическими отношениями, часто освещалось в церкви, и все это надо было разбить. То есть, по сути дела, молодые люди, фронтовики, у которых появился этот самый военный опыт и новый взгляд на вопросы и отношение полов, они стремились дома реализовать свои ожидания, в том числе и в брачной плоскости. Но это, по сути дела, приводило к глубоким социальным переменам.
Владимир Тольц:
Но всего этого, русская военная цензура, на материалах которой построена сегодняшняя передача, тогда не оценила. Действуя по принципу "чего изволите", она сообщала начальству прежде всего то, что было ему приятно.
"Общее впечатление от прочитанных выдержек за истекший месяц дает основание отметить наличие бодрых надежд и уверенность войск в том, что 1917-й год должен привести к достижению заветных целей войны".
Да и в силах ли цензоров, старательно выписывавших из чужих писем "клубничку", было ощутить приближение национальной катастрофы?
