Чем стала Гражданская война для русской православной церкви

Анатолий Стреляный: Историки будут говорить о том, чем стала Гражданская война для русской православной церкви. Крупные общественные потрясения революцией 20 века редко обходились без активного участия духовенства. Такими были Гражданские войны и в Мексике, и в Испании, и в Греции. Гражданские и партизанские войны в Латинской Америке породили революционных епископов и теологию освобождения, не говоря уже об исламских странах. А вот в Российской Гражданской войне церковь сохранила, в общем, нейтралитет. Сходство с Соединенными Штатами Америки - в войне Севера и Юга церковь также не решилась участвовать слишком активно. Церковные историки объясняют позицию православной церкви тем, что она предпочла путь святости и срастотерпчества. Но сегодня у нас будут выступать историки светские.

Игорь Яковенко: Возникновение Советской власти, которая по своим идеологическим основаниям была противостоящая церкви, не создавала уникальной ситуации. Церковь не один раз оказывалась в положении гонимой и должна была вырабатывать какую-то формулу взаимодействия с властью, и каждый раз она находила такую формулу. В некотором отношении церковь подобна какой-то группе, скажем армянам или евреям, живущим на территории, где периодически меняется власть. Приходят турки, потом еще кто-нибудь приходит. Этим людям надо выжить. И для того чтобы выжить, надо найти формулу взаимодействия с теми, кто приходит на эту территорию. Причем взаимодействие с властью неизбежно несет в себе компромиссы. Вот первые христиане - их идеал был гораздо более радикальным. Они противопоставили себя римской цивилизации, вообще противостояли себя миру. Они несли огромный импульс эсхатологический. Вот сегодня на завтра придет спаситель, будет судить мир, надо отрекаться от мира, отрекаться от жизни, от семьи, от собственности. Заметим, какую прошло эволюцию церковь, став собственно церковью, т.е. охватив собой все общество, слившись с ним. В него пришли богатые, властные. И эта эволюция неизбежна на пути вписания религиозного движения в общество, на пути становления церкви. Парадоксально, очень сложное советское время, восстанавливает чисто средневековое сознание по сути своей, финалистское, т.е. мыслившее победу царства божества и называлось коммунизмом. По моему глубокому убеждению, по настоящему средневековье окончательно кончается в России - 21 августа 1991 года. Когда полностью снимется некая финалистская картина, предлагающая рано или поздно как конец мировой истории в виде коммунизма, когда действительно побуждает плюралистическое сознание.

Анатолий Стреляный: Духовенство, особенно провинциальное проявило себя буквально с первых недель Временного правительства. Отмечались даже случаи, когда священники благословляли самовольные, самосудные реквизиции помещичьих земель.

Андрей Мартынов: Революция - это реакция на какие-то кризисные формы любой традиционной культуры. Почему собственно произошла революция? Это в значительной степени связано с тем, что Россия оставалась в значительной степени страной с традиционной культурой, с традиционным обществом. Один из органических пороков традиционного общества заключается в том, что оно не имеет механизмов, институтов, посредством которых внутренние конфликты можно органически плодотворно разрешать, чтобы общество развивалось. И конфликты внутри него как раз разрешаются через восстания, бунты, внутреннюю смуту. Традиционные аспекты культуры в церкви оказались более укорененными. Это связано, конечно, с тем, что русский философ-эмигрант Георгий Федотов называл "трагедией древнерусской святости". После учреждения Петром Первым Синода, церковь просто стала одним из министерств, как министерство образования или военное министерство. Церковь была лишена самостоятельности и в определенной степени развращена опекой. Церковь оказалась гораздо более неповоротливой и костной структурой, чем ряд других государственных институтов и из-за этого кризисные события 1917 года оказались слишком сложны и тяжелы для нее. Но тем не менее, ряд вопросов, некоторые из которых даже до сих пор не разрешены, были поставлены на Первом Поместном соборе, который произошел в 1917 году и если бы не большевистская революция, наверно, они бы оказались разрешенными.

Анатолий Стреляный: 15 сентября 1917 года в Храме Христа Спасителя, открылся Поместный собор с участием не только духовенства, но и видных мирян. Главной, хоть и необъявленной целью собора, было восстановление патриаршества, отменного еще Петром Первым. Ряд делегатов сразу стал высказываться и за отделение церкви от государства, другие были против. Среди них известный богослов и экономист - Сергей Булгаков и князь Евгений Трубецкой. Они считали, что за два с лишним века церковь с неизбежностью включилась во все культурные аспекты государственности. Так что ее отделение поведет, мол, к ужасающему кризису.

Ольга Никитина: У Российской империи, ко времени революции было 111 тысяч священнослужителей православных и 92 тысячи монашествующих. Для такой большой страны - это вроде бы не много - 0,15%. Хотя не так уж и мало, учитывая влияние священников, особенно в маленьких населенных пунктах. К тому же священники всегда славились многодетностью. Некоторые историки предлагают даже считать поповичей отдельным сословием, настолько это потомство священников всегда было заметным на общественной сцене. Но если мы говорим о православном факторе в Гражданской войне, то, прежде всего, должны, наверное, вспомнить десятки и десятки миллионов верующих. Как вера этих людей проявила себя в этой войне? Может быть, забегая вперед, приходится признать, что она проявила себя гораздо меньше, чем мы были в праве ожидать, учитывая почти стопроцентную религиозность страны, в первую очередь, крестьянства. Возьмем похожий случай. Всего 18 лет спустя разразилась Гражданская война в Испании, в противоположном конце Европы. В стране с отсталым сельским населением, тоже очень верующим. Там религия сыграла очень важную роль. Если все упростить до предела, то допустимо сказать так, что в Испанской Гражданской войне, правая католическая деревня победила левый атеистический город. А вот в России случилось обратное, хотя в России верующее сельское население было еще более отсталое, чем в Испании, да и в процентном отношении более многочисленное. Какой из этого следует вывод? Когда в таком мощном социальном водовороте как Гражданская война действуют множество факторов, ни один не может быть решающим, потому что они действуют все вместе. Да, в России религиозный фактор оказался неожиданно слабее, чем можно было ожидать. Но и в России и в Испании шансы противоборствующих сторон ни раз уравновешивались просто с аптекарской точностью. А потом какое-то почти незначительное обстоятельство вдруг переламывало ситуацию. Если бы в Российской Гражданской войне победили Белые, наверняка историки уверенно говорили бы, что вот в верующей стране, победа просто не могла не остаться за традиционным, консервативным, религиозным до мозга костей обществом. Хотя причина этой победы была бы в том, что, развивая наступление через Орел и Тулу на Москву, Деникин озаботился бы прикрыть левый край от батьки Махно, только и всего. И это никак не изменило бы того факта, что среди побудительных мотивов простых людей вовлеченных в Гражданскую войну, их вера почти никогда не была на первом месте. Почему? Потому что в течение весны и лета 1917 года в России имел место процесс, который я бы назвала обрушением православной веры.

Андрей Мартынов: На протяжении всех рассматриваемых нами событий, мы имеем дело с тремя патриархами, которые на протяжении всего этого периода постоянно между собой оказывались связанными. Еще в 1906 году во время религиозно-философских собраний, которые проводили Мережковские, в них участвовали одновременно и зачастую председательствовали по очереди глава финляндской епархии Русской Православной церкви Сергий Старогородский - будущий Красный патриарх, как его обычно называли его противники. Тихон Билавин - будущий патриарх, избранный как раз в 1917 году после двухсотлетнего перерыва. И глава будущий Карловацкого синода, той части Русской Православной церкви, которая поддерживала Белые движения в Гражданской войне, будущий глава Русской церкви за рубежом, один из идеологов Белого движения митрополит Антоний Храповицкий. Все три иерарха выдвигались в патриархи. На предварительном голосовании больше всего голосов получил Антоний Храповицкий, но было решено избирать патриарха путем жеребьевки, надеясь на то, что именно таким образом осуществиться воля Божья и жребий пал на Тихона. Обычно считают, что Тихону следовало бы поддержать Белое движение. Это может быть, как раз усилило бы его. Это прекрасно понимали и Белые генералы, в частности, к Тихону в свое время приезжал князь Трубецкой, посланный от генерала Деникина, чтобы как раз решить этот вопрос. Но, наверное, Православная церковь не являлась бы тем, что она есть на самом деле, если бы она включилась в какие-то военно-политические конфликты, противостояния, которые в тот момент развертывались в России, включилась бы в братоубийственные события того времени.

Игорь Яковенко: Православие и христианство вообще и Православная церковь в частности находилось в ситуации глубочайшего кризиса перед революцией. Церковь не имела своих собственных православных разработанных доктрин. Она, если угодно, не отвечала запросам эпохи. Есть одно интересное наблюдение. В семинариях до революции критика протестантизма происходила по католическим учебникам, а критика католиков по протестантским учебникам. Проблемы, которые существовали в самом обществе, накладывали и создавали ту совокупность факторов, ту мозаику, в которой происходил кризис церкви. Ведь большевики громили храмы, не какие-то упавшие с Марса люди, не придуманные жидомасонские агенты, это были русские крестьяне, русские ремесленники, которые позавчера еще полгода назад, три года назад ходили в церковь, но они прошли мясорубку Первой Мировой войны. Они переживали стресс прихода к новому, непонятному миру. Миру рынка, миру промышленного производства, рушилось их патриархальное сознание. И в этой ситуации, большевикам было легко мобилизовать какую-ту часть общества на ненависть, на недовольство церковью. Церковь не находила языка, не находила ответов на запросы времени. В этом было явное выражение ее кризиса. Мы об этом забываем, потому что последующие события и огромные несчастья, которые свалились на церковь, испытания, как бы заслонили проблемы. Но известный исследователь Гражданской войны Булдаков приводит данные, в соответствии с которыми пять миллионов подданных Российской империи принадлежали разным сектам. А вместе со старообрядцами, со староверами это было уже 35 миллионов человек. 19-ый век, если говорить об интеллигенции - городских слоях, был веком атеистическим. Идеология просвещения, технический прогресс породили людей, которые относились к церкви как к социальному институту, как к традиции, которая может удерживать народ в каких-то рамках. Это были обычные разговоры на рубеже веков, такие вполне общепринятые позиции. Рядом с этими, такими не верящими ни в Бога ни в черта ни во что городскими слоями, существовало патриархальное крестьянство. Его российские идеалисты склонны были понимать как самую здоровую часть общества. После революции возникла и где-то до годов 60-х доживала у старшего поколения интересная поговорка: "Крой Ванька! Бога нет, а царя убили". Чем она интересна? В сознании архаического человека, царь и Бог были едино связаны. Царь представлял Бога на земле, Бог существовал на небе. Если царя нет, то и Бога нет. Это буквально очевидно было для архаического человека. Известное упоминание Антона Ивановича Деникина о том, что после отречения царя 80% солдат перестали ходить к исповеди, свидетельствует об этом. Таким образом, мы имеем кризис в народной толще, кризис религиозного сознания и кризис в верхах.

Ольга Никитина: Процесс обрушения православной веры начался на фронтах. И можно назвать точную дату, когда он начался - 2 марта 1917 года. Миллионы солдат восприняли отречение царя как разрешение их от воинской присяги, которую они принесли царю, Богу и отечеству. Думские мудрецы, которые советовали царю отречься, не учли элементарную вещь. Простой народ воспринимал присягу как самую страшную клятву, нарушить которую означало попасть в ад. Отречение царя солдаты восприняли как освобождение их от клятвы и перед царем, и перед Богом, и перед отечеством. Люди, которые почему-то решили, что отречение царя устроит "маленькую петроградскую заварушку" и дальше все будет хорошо, могли бы вспомнить хотя бы опыт Великой французской революции. Кто бывал во Франции, особенно в провинции, мог видеть развалины церквей, аббатств, я имею в виду сегодня видеть. В свое время их не снесли за недостатком сил, а теперь сохраняют в качестве живописных развалин. Даже на действующих церквях, можно увидеть статуи святых с отбитыми головами. Как отбила их бесноватая чернь 200 лет назад, как отстрелили из пушек, так и стоят с тех пор без голов. Весь этот вандализм был следствием глубочайшего потрясения простых людей. Самим фактом того, что их король - помазанник божий - может быть сброшен им подобными. Потрясения, которые испытывают простые люди, когда рушится что-то нерушимое, имеет чудовищную силу. Это все равно, что вытянуть у человека землю из-под ног, тогда уже все можно. Присяга утратилась силу, царя или короля нет, Бога нет, нет и тормозов. Именно это предсказывал Достоевский, который, правда, изучил опыт Французской революции. Простой российский человек жил в некоем незыблемом мире, где всегда был царь. Обвал этой незыблемости повлек за собой последствия на всех уровнях бытия. И самые важные из этих последствий почти одномоментное крушение веры. Именно контраст между крепостью веры до 1917 года и этим ее крушением поражает больше всего. Конечно, к 1917 году православная вера в России уже не была верой времен Федора Иоанновича или Алексей Михайловича. Это большая тема, не будем сейчас в нее углубляться. Но достаточно такого художественного свидетельства, как "Лето Господня" Ивана Шмелева, чтобы увидеть, насколько вера продолжала быть укорененной в народе, в том числе в городском народе, более тертом и ушлом, чем сельский. Но все это как оказалось, входило в единую конструкцию. И когда у этой конструкции была вынута одна из составляющих, она не устояла в целом. И конечно, первыми, кто это увидели были священники. Сразу после отречения Николая Второго число солдат, подходивших к полковому священнику на исповедь, сократилось в десять раз. А после большевистского Октябрьского переворота еще в десять раз, т.е. верующих остался 1%. И поэтому, когда говорят: "Вот, мол, в Москве до сентября 1918 года заседал в храме Христа Спасителя Поместный собор, причем уже с конца 1917 года появился, наконец, у православной церкви Патриарх." Чтобы им не кликнуть клич на всю Россию, мол, вставайте православные против безбожной власти и православные смели бы эту безбожную власть. Но к кому Собор и Патриарх обратили бы свой клич? К одному проценту? Ну пусть не к одному, пусть к 10, пусть даже к 20, но ведь против 80, да и вопреки главной установке церкви - не разжигать братоубийственную войну, а наоборот усмирять враждующих. В послании патриарха Тихона в связи с убийством Киевского метрополита Владимира Богоявленского, были такие слова: "Верим, что как быстро и детски доверчиво, было падение народа русского, также пламенно и чисто будет раскаяние его". Если бы церковь заранее могла знать, что такое последует, она, может быть, и бросила бы такой клич, но никому не дано знать будущее.

Андрей Мартынов: Когда 20 января 1918 года был провозглашен декрет "Об отделении церкви от государства и церкви от школы", митрополит петроградский Вениамин написал письмо правительству большевиков с критикой этого указа. И возможно, это одна из причин того, что Вениамин потом был предан суду революционного трибунала и расстрелян вместе с многочисленной группой священников петроградской епархии. Необходимо еще вспомнить митрополита Владимира. Он, кстати, выступал противником автокефалии Украинской Поместной Православной церкви, тем самым оказался в конфликте не только с любой в тот момент существовавшей на Украине светской властью, будь то правительство гетмана Скоропадского, Симона Петлюры или Владимира Нищинко, но и определенной частью собственного клира. Его отрицательное отношение возможно и сыграло ту роль, он был арестован отрядом вооруженных людей. Их принадлежности к украинским националистам, наверное, уже никогда не удастся выяснить, но в тот момент как раз митрополит Владимир был арестован, выведен за пределы монастырей, если я не ошибаюсь, то это была Киевско-Печерская лавра, и тут же был расстрелян буквально за стеной. Никто из более чем двухсот монахов, которые в тот момент жили в этом монастыре за него не вступился и его труп был найден утром одной из прихожанок, которая подходила в тот момент к монастырю.

Анатолий Стреляный: Доказать, что метрополита Владимира убили националисты, никому не удалось, поскольку он быт убит накануне вступления в Киев Красной армии, не доказана и вина чекистов. Тем не менее, пример Владимира показывает, как серьезно относились на Украине к автокефалии. Был созван не один Собор, но сторонники автокефалии всякий раз оставались, правда, в меньшинстве. Как главный враг автокефалии, правительством Петлюры в декабре 1918 года был арестован митрополит Евлогий, вывезен в Тернополь и там помещен в униатскую монастырскую тюрьму. Украинская автокефальная церковь была провозглашена лишь в 1922 году, да и то в США. В других новых государствах автокефализация прошла менее болезненно. В Грузии, в Польше, в Финляндии. Кстати, в Финляндии Православная церковь сегодня одна из двух государственных. В мире всего три такие страны: Греция, Кипр и Финляндия. Понятие "государственная религия" в наше время уже большая редкость, по крайней мере, в христианских странах.

Игорь Яковенко: Ситуация притирания церкви и Советской власти, взаимоувязывание их, в этом отношении напоминает нам всю историю церкви. Вспомним, например, что митрополит Алексей, чья метрополия падает на эпоху Дмитрия Донского, вылечил хана Саты Дулу - болевшего глазами. Имел прекрасные отношения в Орде, был там уважаем. Церкви приходится иметь дело с любой власть, какая бы она не была. Власть трактуется, как власть идущая от Бога. Возникали не один раз в истории церкви ситуации, когда территория подконтрольная церкви оказывалась разделена между враждующими политическими силами. Но Византия ведь пала не в один момент. Веками территория Византии постепенно завоевывалась, утрачивала свою территорию, но на этой территории не уничтожались все Православные приходы. Церковь оставалась. Стало быть, константинопольский патриарх должен был вырабатывать некоторую формулу взаимодействия. У него была каноническая территория, у него была своя византийская территория и были территории, которые были под сельджуками, под османами, где была некоторая веротерпимость. Чтобы мы так далеко не ходили вспомним гораздо более близкую историю. Была Великая Отечественная война. И были территории оккупированные немцами, там ведь тоже открывались приходы. И в этих приходах, которые открывались на оккупированной территории, служили священники, которые выполняли свой священнический долг. Они удовлетворяли потребностям религиозного населения, вершили требы, они делали свое дело. Причем, я позволю себе такое суждение, если бы вдруг немцы в войне победили, то церковь должна была выработать свою форму взаимодействия с вновь победившей властью. Такова природа вещей. Вот мы должны понимать это, когда мы пытаемся рассмотреть соотношение большевиков, Советской власти и церкви в эпоху Гражданской войны. Какова была стратегия церкви и ее тактика? Тактика была следующая: надо как минимум удержаться, самосохраниться под этой властью, которая сегодня оказалась в России. Для этого церковь объявляла себя, если угодно, вне политики. Вот в церкви большевики, где-то в южных или в сибирских территориях разные Белые движения, но церковь как целое находится над этой схваткой. Она не определяет свои позиции и именно эту точку зрения реализовывал патриарх Тихон - как глава церкви.

Ольга Никитина: В принципе бедствия церкви начались едва большевики захватили власть. И примеров множество. 1 февраля 1918 года пьяные красноармейцы вломились в Александро-Невскую лавру, убили священника Петра Скипетрова. В Киеве, неизвестные лица убили метрополита Владимира. Закрыто 94 церкви и 26 монастырей. Отнято имущество и земля у 15 монастырей и 718 приходов. Утоплен с камнем на шее епископ Гермаген Табольский, арестован архиепископ пермский Андроник, через полтора года он будет расстрелян. В общей сложности убито 18 архиереев, 102 священника, 154 дьякона, 94 монаха и монахини - это все 1918 год. Если сравнить репрессии 1918 года с тем, что последовало в 1920, 1921, 1922 годах - видишь большую разницу. В 1918 году подавляющее большинство эксцессов происходило где-то на окраинах подконтрольной большевикам территории. Часто совсем в глухих городках и селах, когда там появлялся какой-то особо настырный богоборец с наганом, люди говорили: "Смотрите, патриарх в феврале предал анафеме участников расправ с невинными людьми и гонителей церкви. В октябре направил крайне резкое, даже обвинительное письмо Совету Народных Комиссаров во главе с Лениным. Но как видно большевики не решаются что-то предпринять против него". И крестные ходы в Москве и Петрограде проходят беспрепятственно. Да, отнято имущество у 718 приходов, но в России их десятки тысяч. И весь 1918 год еще сохранялась иллюзия, что сосуществование с новой властью возможно. Я хочу сказать, что пока большевики не ощущали себя победителями в Гражданской войне, они не стремились увеличивать число своих врагов. Да, следуя своим идеологическим догмам, они приняли декрет "об отделении церкви от государства". Но сами же не спешили его выполнять в той части, где все церковное имущество объявлялось народным достоянием. Однако, чем больше большевики чувствовали, что берут верх, тем больше они наглели. Конечно, всякая революция - это большая импровизация. Но уже постановление Народного комиссариата юстиции о "вскрытии мощей" в 1919 году - не было импровизацией. Это было по существу, объявление войны против церкви. Почему же патриарх Тихон и Московская патриархия не попытались на этом этапе стать оплотом борьбы против разгула изуверства, как в смутное время стали таким оплотом Троицко-Сергиева лавра и патриарх Гермаген? Да потому, что момент был упущен. И не забудем, что Троицко-Сергиева лавра в 17 веке была крепостью, способной выдержать, и она ее выдержала, почти двухлетнюю польскую осаду. Даже если патриарх Тихон и обдумывал нечто подобное, нам это не известно, у него не было крепости.

Анатолий Стреляный: Впечатление такое, что большевиков в первые месяцы их власти позиция церкви никак не заботила. Они торопились выполнить свою программу, в считанные месяцы построить коммунистическое общество. Время хоть как-то считаться с действительностью еще не настало. Помесный собор длился больше года. Иерархи уже были настроены разъезжаться, но закончился Собор все-таки раньше срока. Было реквизировано здание, где жили участники. Их лишили банковских счетов. Один из монастырей, кстати, был отобран под концентрационный лагерь, так написано в документе о реквизиции, выданном большевиками настоятелю.

Игорь Яковенко: Характеризуя позицию патриарха Тихона, можно вспомнить одно из воспоминаний, напечатанных уже в эмиграции. Описывается следующее: автор - он из Москвы уезжал на юг России и лично был знаком с патриархом. Зашел к патриарху с просьбой получить, разумеется, тайно, благословение. Благословение для себя лично и для кого-то из своих друзей. Патриарх, по словам автора, этих воспоминаний, мягко очень деликатно, но твердо ответил на это, что церковь не имеет право участвовать в Гражданской войне и в этом смысле он не может дать ему благословение. И это было мудро. Патриарх как бы имел личную свою позицию, наверняка. Я уверен, что как человек он сочувствовал и был целиком на стороне человека, обратившегося к нему, но он был патриархом и нес ответственность за церковь как целое. Церковь не благословляла большевиков, но она и не благословляла Белое движение. Она должна была находиться на нейтральной позиции. Кроме того, ведь отношения церкви и власти и до революции были не самыми простыми. Вспомним, что Поместный Собор начинается только после Февральской революции, хотя Николай Второй думал о восстановлении патриаршества, для этого собирался открыть Поместное совещание. Здесь имела место очень противоречивая и сложная ситуация, в которой церкви каждый раз приходилось находить какую-то формулу, более удачную или менее.

Андрей Мартынов: В посланиях патриарха Тихона был призыв к отказу от террора. Многие считают, что это в первую очередь было направлено против большевиков и анафема Тихона адресуется в первую очередь чекистам. Но как справедливо отметил, анализируя эти послания, историк церкви Дмитрий Поспеловский, там нигде ни словом не указано. Атрибутация этих посланий по отношению к большевикам, к Белым, к Зеленым, к националистам, просто говорится конкретно против любых форм террора. И кто именно проводит этот террор, именно по отношению к нему адресуется это проклятье патриарха. Правда, потом уже в конце 1918, в 1919 году патриарх Тихон обращался и к большевикам тоже с призывом прекратить террор, но это не сопровождалось таким проклятьем, это был именно призыв к гуманизму. Ряд священников поддержали одну из сторон. Наиболее многочисленная из таких вот отколовшихся от общей линии, генеральной линии церкви священников, это были те священнослужители, которые оказались на территории занятой Белыми армиями юга России. Они образовали Временное Высшее церковное управление на юге России в 1918 году, и эвакуировались вместе с Белой армией. Тихон к ним относился, как не парадоксально, притом, что они нарушали его линию, его политику, очень лояльно. Ни одно из назначений священников, которые остались на захваченной потом Красными территории, Тихон не отменил. Так вот они эвакуировались с врангельской армией и осели в тех же странах, где и расположились врангелевцы, в первую очередь на Балканах. И там как раз в Серемске Карловцах в 1922 было уже образована Русская Православная церковь за границей.

Игорь Яковенко: Некоторые иерархии, например, епископ Волынский Антоний, приняли сторону Белого движения, но это был их собственный выбор. В этом отношении они не выражал позицию церкви как целого. Позиция церкви была выражена Тихоном, который последовательно отстаивал, если угодно, нейтралитет церкви. Глава ее - патриарх, который жил в Москве и жил под большевиками, должен был думать о сохранении церкви. И о том, каким образом существовать церкви в обществе, расколотом Гражданской войной. Это не значит, что церковь была лишена некоторой своей позиции по поводу тех процессов, что протекали в обществе. Известно несколько посланий и выступлений патриарха, которые показывают позицию самой церкви. Скажем, 13 (26) октября 1918 года было опубликовано послание патриарха к Совету Народных Комиссаров. Оно было достаточно резкое, обличительное, где Тихон говорил о том, что уже год существует новая власть. И приводил довольно много примеров и вопрошал: где свобода совести, где свобода проповеди, где свобода печати? Говорил о кощунствах, о богохульстве, о закрытии монастырей, а далее он обращался с увещеванием к этой советской власти. Начиная с того, что всякая власть от Бога, но только та власть устойчива, которая правит в согласии с некоторыми безусловными законами нравственными. И обращался к этой власти с увещеванием, в котором призывал ее вернуть узников и перейти на какие-то общечеловеческие, бесспорные позиции. Это не единственное его выступление. Скажем, церковь не могла умолчать и не выразить своего отношения к расстрелу царской семьи. Это было не послание, это была проповедь. Был праздник явления Казанской Божьей Матери, и патриарх в проповеди коснулся расстрела царской семьи. Он там указал, что расстрел произошел по решению Уральского совета и правительства, т.е. Совет Народных Комиссаров одобрил этот акт и указывал на то, что это произошло вне закона. Не была соблюдена процедура. Патриарх на это ответил, что наша совесть не позволяет согласиться с этим. Он не бастовал против власти, он выразил отношение церкви к этому акту, как акту нарушавшему нормы законов, традиций и порядков правления. Кроме того, можно вспомнить одно из посланий патриарха Тихона, в котором он касается такой болезненной проблемы, как крестьянские выступления, в которых люди бессудно начинали громить невиновных. И утверждает, что это поведение находится в вопиющем противоречии с самой христианской идеей. Надо сказать, что всегда, когда церковь вырабатывает свою позицию взаимодействия с властью, она вынуждена идти на компромиссы. История нам показывает, что это могут быть очень глубокие компромиссы. Границы их - только церковные богословские доктрины. Но церковь может сдвигаться в своей практике до какого-то момента, пока не доходит до принципиальных проблем. Символа веры, некоторых безусловных вещей, на которых она просто исчезает как таковая, вот там уже церковь стоит до последнего. Что лежало в основах тактических задач церкви? Ну, как минимум сохранить себя как церковь, как социальный институт, остаться в рамках общества. Для этого надо было найти какую-то формулу взаимодействия с Советской властью. Какова была стратегия церкви? Стратегия церкви состояла в том, что она надеялась пережить Советскую власть. А стратегия большевиков была следующая: на том этапе, пока шла Гражданская война давить церковь, но в меру, учитывая реалии, в том числе военные и политические. А в стратегическом плане большевики рассчитывали на исчезновение церкви. Люди старшего поколения хорошо помнят тезис из советской мифологии, что по мере продвижения к коммунизму церковь как пережиток отомрет. Большевики рассчитывали на то, что церковь исчезнет, и они ее переживут. В итоге Русская Православная церковь пережила Советскую власть, а не наоборот. Тактика церкви, переход от противостояния власти к какому-то диалогу, к какому-то включению, а потом слияние с властью остается неизменным. Мы видим сегодня, что церковь, 2000 лет мы могли наблюдать ее историю, она стремится стать государственной религией, стремится пронизывать общество. В этом смысле Русская Православная церковь наследует очень древнюю традицию, восходящую к эпохе 4- 5 веков.

Анатолий Стреляный: Ленина окружали интеллигенты-богостроители. И они наверняка твердили ему, что простому народу необходима религия. И наверняка говорили, что если назначить на место Бога разум или труд, ничего кроме смеха не получиться. Опыт Французской революции это показал. Лучше, мол, сохранить привычного Иисуса Христа, объявив его первым коммунистом, мысль, которая еще в начале века выдвигал ненавистный Ленину Карл Кауцкий, ренегат Кауцкий. Теперь эта мысль весьма близка Зюганову.

Ольга Никитина: Ввиду того, что патриарх Тихон фактически оказался пленником и заложником большевиков, делались попытки создать что-то вроде параллельного духовного руководства православием, на территориях подконтрольным Белым. В ноябре 1918 года для всех районов страны восточнее Волги, было создано Временное Высшее церковное управление во главе с архиепископом омским - Сильвестром. Сильвестр благословил создание полков Иисуса и полков Богородицы. Такие же полки создавались в Одессе по благословению митрополита одесского - Платона. В мае 1919 года в Ставрополе состоялся церковный Собор, постановивший создать Временное Высшее церковное управление на юге России. Его возглавил архиепископ донской и новочеркасский Митрофан. Однако, как мы знаем, переломить ситуацию эти временные управления не смогли. На Белых территориях возникали движения за прекращение братоубийственной войны. Братство животворящего креста готовило даже крестный ход через линию фронта на Москву. Но штабисты Деникина запретили подготовку этого похода. А на Красных территориях не могло не возникнуть еще вот какое явление. В Русской церкви всегда присутствовали движения протестантского и реформаторского толка. В былые века они превращались в секты, а, начиная с конца 19 века, стали оформляться в какие-то движения, кружки, учения и.т.д. Против церковного стяжательства, за возврат к древлеапостольскому христианству, за большую близость к народу. В большевиках они видели, или хотели видеть, каких-то почти первых христиан и очень надеялись на сотрудничество. Одна такая группа стала издавать в Петрограде с февраля 1918 года газету "Правда божья". Собственно тогда выходило несколько подобных изданий, выражавших несогласие с позицией патриарха Тихона. Одна из инициативных групп создала в сентябре 1919 года в Москве "Комитет по делам духовенства Всея России" для приспособления его, как было записано в уставе, к новому строю. В воздухе носилась мысль, и она нашла выражение даже у поэтов, что первым коммунистом был Иисус Христос, и что коммунистические идеалы согласуются с заветами первых Соборов. Отсюда потом родилась "Живая церковь", "Народная церковь", "Церковь обновления" и.т.д. Они были готовы стать союзниками большевиков, но большевики со своей детской самоуверенностью считали, что они и так победители и никакие союзники им не нужны.

Анатолий Стреляный: Поскольку в ранних христианских общинах не было частной собственности и отчуждения от труда, многие священники, особенно из начитанных, видели себя естественными союзниками большевиков. Они были готовы, не снимая ряс, вступить в их партию, проповедовать коммунизм с амвона. Они видели себя партнерами большевиков, чем их сильно раздражали. Часть этих священников в последствии пошла за лидером обновленцев - Александром Введенским, а некоторые оказались в союзе воинствующих безбожников.

Игорь Яковенко: А существо эволюции, которое переживало отношение церкви и Советской власти состояло в чем? Советской доктриной советское общество постепенно изживали сфотологию. Если Ленин говорил без всякого чувства юмора о том, что будут сделаны нужники из золота и вот вы будите жить при коммунизме, люди полагали, что коммунизм на расстоянии вытянутой руки. Еще немного и весь старый мир отомрет и церковь, естественно, вместе с ним. Постепенно этот накал советской сфотологии себя исчерпывал. Люди понимали, что коммунизм будет не завтра, может быть когда-нибудь он настанет. Последним приступом сфотологизма была программа партии, принятая при Никите Хрущеве в начале 60-х годов. Когда жили еще некоторые иллюзии относительно того, что через 20 лет нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме. Вот с этого момента начинается явная усталость, кончается советская мифология и соответственно меняется отношение к церкви. И наиболее дальновидные деятели советского аппарата, бюрократы, деятели правительства начинают понимать, что церковь необходима. Что надо вырабатывать с ней некоторые способы стратегического взаимодействия. И когда сегодня мы видим блокирование отдельной части Русской Православной церкви и скажем, КПРФ, мы просматриваем некоторую логику, которая формировалась всеми длительными годами эволюции. Сама церковь за эти 70 лет тоже менялась. Она пронизывалась другими людьми и специальными людьми и просто людьми, которые воспитывались в советскую эпоху, впитали советскую ментальность - это тоже ее меняло. Если в 1917-1918 годах мы имеем церковь, которая только вышла из Российской империи, из той ситуации, когда она была при государстве, она была облагодетельствована, она сливалась с властью. То к концу советской эпохи, мы имеем церковь как своеобразный приводной ремень партии, выполнявший специфические функции в обществе, пронизанный целиком и полностью этим государством, вполне управляемый эти государством. Эта эволюция происходила очень драматически. Она была связана с борьбой буквально на уничтожение церкви, связана с множеством компромиссов. И эта ситуация заставляла церковь, как целое, иногда находиться в поле неприемлемого компромисса. Но, тем не менее, церкви удалось дождаться конца Советской власти. И многие проблемы сегодняшней церкви, они связаны с той историей и в том числе с эволюцией церкви, с тем, что она прошла и на какие она пошла компромиссы в ходе увязывания Советской власти. Ведь Куроедов, в свое время Председатель Совета по делам религиозных культов при Совете Министров СССР, говорил о том, что нам удалось воспитать наших советских священников, нашу советскую создать церковь, говорилось об этом с гордостью, если я не ошибаюсь в 60-70-х годах. Советской власти удалось очень сильно и значительно трансформировать церковь. А вот начало этого драматического процесса, последствия которого мы сегодня только видим и переживаем, начало этого процесса лежит в эпохе Гражданской войны.