Интерпретации результатов участия Дмитрия Медведева в дискуссии мировых лидеров по ливийской проблеме разнятся. В Москве говорят о том, что другие члены большой восьмерки обратились к России с просьбой о помощи и посредничестве. Западные информационные агентства расставляют иные акценты: переговоры могут идти только об условиях отстранения от власти Муамара Каддафи.

О перспективах и возможностях российского участия в разрешении ливийского кризиса говорит сотрудник московского центра Карнеги Алексей Малашенко.

– Россия в последние лет 8 точно хотела быть посредником, между Западом и мусульманским миром. Страна именно для этого вступила в организацию "Исламская конференция" – чтобы найти свое геополитическое или, как иногда говорят, цивилизационное место. Но это "медиаторство" немножко отдает демагогией, хотя исторические основания для этого были. Выяснилось, что Россия ничего не получает, кроме разговоров, депутатских выступлений и каких-то публикаций. В общем, к этому относятся достаточно скептически.

Второе направление – стать посредниками между исламскими радикалами и всеми остальными. Какие у нас были и остались главные исламские радикалы? Это Иран и ХАМАС. Россия имеет давний опыт контактов с палестинцами, всех знает, какие-то люди учились в России и т. д. Я не вижу в этой идее ничего криминального. Всех, кто называется исламскими радикалами, что называется, не истребить. Они разные. Есть прагматики, есть террористы-утописты, есть еще кто-то. Вряд ли кто-то отрицает сам факт того, что с ними можно и нужно говорить. Но как – пока никто не знает.

Я считаю, что на обоих направления у России – провал. Так или иначе, Россия от этого медиаторства между радикальными исламом и еще чем-то отошла. Ее отстранили, ее отжали. Тем более, что все всегда помнили, что у нас у самих в России есть свои радикалы. И с ними вообще никакого разговора не было.

– Понятно, что без потери лица западные лидеры не могут наладить какие-то контакты с режимом Муамара Каддафи, а военная операция в Ливии явно затягивается. В России, между тем, в последние дни побывали и представители Каддафи, и представители повстанцев. Это, может быть, создает возможности для российской дипломатии хотя бы для зондирования почвы?

– Я думаю, что тут нужно исходить из циничного прагматизма – время Каддафи прошло. Поэтому при любом посредничестве задача России – уговаривать Каддафи и каддафистов, если на это есть возможности, постепенно уходить. Иначе получается, что Россия будет работать на человека, на руках которого кровь, на отъявленного диктатора.

Понимая, что Каддафи больше не будет, одновременно, помимо посредничества, надо налаживать отношения с оппозицией, потому что деньги в Ливию уже были вложены. Эти деньги можно потерять, как они были потеряны в Ираке. Поэтому тут есть национальный интерес России, если можно так выразиться, он двойной: во-первых, геополитический, а во-вторых, действительно, – не потерять деньги. Те люди, которые сейчас называются ливийской оппозицией, никакого отношения к России вообще не имеют. Эта публика больше ориентирована на Запад, она пока что от России, кроме нынешнего визита в Москву, ничего не получала. И эта публика исходит из того, что когда они придут в Трипли, – чтобы там с Каддафи не было. И как бы все ни шло, они будут получать поддержку не от России.

– В ливийском конфликте интересы Москвы совпадают с интересами западных партнеров?

– Честно говоря, я бы не взялся объяснять интересы западных партнеров. Я думаю, что тут два интереса – сохранить углеводороды, которые вышли в Италию и в Германию, и сохранить лицо. Каддафи всем надоел. Если можно так выразиться, он надоел всем, как мусорное ведро, которое, наконец-то, надо вынести. Но как и куда – никто пока не знает.