Ведущий итогового информационного часа Савик Шустер:
В понедельник 29 января президент Владимир Путин принял большую группу журналистов НТВ во главе с генеральным директором Евгением Киселевым. Не стану перечислять всех моих коллег, побывавших в Кремле - их лица и голоса всем известны. Выделю только Светлану Сорокину, лишь потому, что к ней по-особому отнесся президент, пригласив Светлану поговорить тет-а-тет и заставив таким образом всех остальных томиться в непонимании: будет это встреча или допрос? (Это, конечно, я говорю от себя, как сторонний наблюдатель). Встреча состоялась, и продлилась она гораздо дольше, чем мы ожидали. В итоги позиции сторон ближе не стали. После бесед с президентом Марианна Максимовская и Светлана Сорокина рассказали о ней в нашем эфире (Смотри материал: "Журналисты НТВ рассказывают о своей встрече с Владимиром Путиным" ), а вместе с Евгением Киселевым и Виктором Шендеровичем они выступили на радио "Эхо Москвы". Мы из всех рассказов взяли только фрагменты выступлений Виктора Шендеровича и превратили их в специфический репортаж о президенте Путине.
Виктор Шендерович:
Прозвучала просьба только одна, что мы единственное, о чем попросим: у нас в настоящее время взяли заложника, Антон Титов зовут. Это один из сотрудников "Медиа-Моста". Поскольку Гусинский, Малашенко и Цимайло оказались вне досягаемости, то взяли того, кто был. Два месяца назад у этого человека умер отец, мать в больнице сейчас, в тяжелом состоянии. У него идут ночные допросы. Его просто ломают. Понятно, испанская ситуация. Видимо, нужны очень срочно очень большие какие-то показания. Не знаю. Мы просто обратились к президенту, я попросил его: "Помогите освободить заложника". Он сказал: "Что я могу?" И вообще, это был главный лейтмотив беседы. Действия прокуратуры - он даже говорил: "Ну, вот, прокуратура, какая есть, но это независимый:" То есть, мы сегодня узнали вот что: что прокуратура совершенно независимый орган. Мы сегодня это узнали точно, потому что, это было сказано Путиным раз несколько, по разным поводам. Мы приводили разные примеры, он каждый раз говорил: он готов нам помочь, иногда даже разделяет нашу обеспокоенность, считает чрезмерными некоторые действия, но, но что же он может? И пиком именно этой темы было то, что он сказал: "Вы знаете, вы не поверите, но я ничего не могу сделать". Я сказал: "Вы попробуйте просто нахмуриться в сторону Устинова и спросить: "А что это у нас там ночные допросы? Он убийца, что ли? Что это там? Взламывание дверей, обыски по 16 часов". На что президент спросил меня: "Вы что, хотите, чтобы возродилось телефонное право?" Из чего я понял, что я хочу восстановления телефонного права, президент этого не хочет...
Я сегодня впервые увидел президента, так сказать, живьем. Это очень важно, биологическое ощущение, исходящее от человека. Вы знаете, по первой специальности его учили хорошо, могу сказать. Юрист, вот по этой специальности юриста со спецификой, специализацией его учили хорошо. Потому что он был абсолютно обаятельным, он хорошо общался, он все слушал. Но при этом было ощущение, что вражеской пропагандой его не собьешь. Там внутри был кремень абсолютный. И вот были точки. Вот, ну предположим, мы приводили десятки фактов, эмоциональные, логические, о связи между уголовным преследованием и политикой, об участии в экономических разборках Лесина, соответствии и синхронизации действий Лесина, Коха, прокуратуры и так далее, что Цимайло вызывают на допрос тогда, когда надо подписать документы в Лондоне. Ну и так далее. "Категорически не связано, это не политическое дело. Это дело уголовное, дело хозяйственное. Никакой политики тут нет". И никакие доводы...
Ну как, вот, я, скажем, привел довод, что ни один бизнесмен, который вас поддерживает публично - ни у одного из них нет неприятностей с законом. По крайней мере, в России. И ни у одного бизнесмена, который внятно выступает против вас, нет спокойной жизни. Ни у одного средства массовой информации нет спокойной жизни. Не только холдинг, "Новая газета", проверки и так далее. Логика тут заканчивалась. "Совпадение. Это не имеет никакого отношения к политике". Он же говорит: "Ну, я вам говорю". А когда мы говорили - "Вот, прокуратура, - ничего не могу сделать, рад помочь, постараюсь, но мои возможности: они меня не слушаются"... Он держал этот тон, то есть, он не ставил на место, не осаживал, он давал говорить, он слушал. Интересная вещь: там был поразительный момент, меня просто поразивший. Расхождение во взглядах меня не угнетает, это для меня нормально. Не знаю, как для него, а когда он сказал, что позиция нашего канала - это результат инструктажа со стороны Гусинского, вот это было для меня просто - меня это просто оскорбило. Потому что мысль о том, что пять лет он мне телепатическим мостом передавал свои мысли: Бред, сидит Миткова, которую в 1991-м году не могли заставить про Вильнюс сказать. В 1991-м!..
Но ему: он системный человек, понимаете? Это ни плохо, ни хорошо... В данном случае плохо. Для первой специальности хорошо. Он системный человек, его жизнь - первая половина его сознательной жизни прошла в противостоянии одной системы другой, вражеской системе. Для него то, что кто-то что-то говорит, потому что он так думает, - я понял вдруг сегодня, с ужасом, признаться, потому что это для меня было самое страшное: он мысли такой не допускает, что я что-то говорю, потому что я так думаю...
Он был очень удивлен, что мы связали назначение судьи в Мосгорсуд с тем, что это было через два дня после того как: "Ну совпадение, Лужков давно просил", - сказал Путин. Поразительного цвета голубые глаза у президента. Там была совершенно дивная деталь по поводу квартиры, когда я спросил: "Ну ладно, закон, Вы не можете снять", - он объяснял, что не может, назначил уже Генерального прокурора, и ответственность за него не несет, потому что независимая теперь. Он сказал: "Не я назначил. Я представил, а назначил Совет Федерации". Еще я понял, что никакой уже ответственности он за это не несет. Просто ну, был такой, а он его назначил. Был хороший довод, почему он назначил именно Устинова, а не Козака: "Слишком много ленинградцев". Поэтому назначил сочинца. Сообщение о том, что Устинов друг Кондратенко и Наздратенко, было для него откровением. Он сказал: "Я не знал". Когда я его спросил: "Бог с ним, с законом, не можете уже этого прокурора отозвать, а лично вы считаете этически допустимым, чтобы Генеральный прокурор получал в подарок от подследственного, Бородина, квартиру в полмиллиона долларов". На что был поразительный ответ, вторая у меня радость за сегодняшний день. Он сказал, что он получал не от Бородина, а от управделами президента. Вот тут я ушибся. Я понял, что я могу еще раз с разбегу головой туда, и каждый раз буду отлетать с шишкой. Так я ушибался по телевизору, но я ведь даже не могу сказать, что он не был искренен. В нем была какая-то странная, испугавшая меня искренность. Вот, в тексте про инструктаж. Ну, системный человек, ну не может быть. В делении намертво на "своих" и "чужих"..
Речь не о том, чтобы мы слились в экстазе, ясно было, что позиции слишком далеки. Но некоторое количество взаимных иллюзий, я думаю, исчезло. И я всегда готов: Ну, ты мне сделай что-нибудь, чтобы я поверил тебе. Я готов тебе поверить, но ты как-нибудь мне это докажи, ну, какая-то логика. Но, конечно, там был абсолютный кремень. Признательного показания мы: Мы его били в одиннадцатером сегодня, но признания не выбили. Вдруг, при том, что он вначале сказал замечательно, что он ни в какие промышленные группировки не входит, вообще, он не по бизнесу, он независимый. Но, вы знаете, скорость, с которой он считал там экономические варианты, зная все цифры, даты - когда чего было. Он так в курсе нашего дела, поразительно... Но вот это непонимание элементарного, что мы про чиновника не просто имеем право говорить, а мы должны говорить про злоупотребления чиновника, про деньги, который зарабатывает чиновник, мы должны говорить. Это и есть наша работа, журналистская. Мы, так сказать, контроль над чиновничеством. Это одна из работ журналиста. А оглашение наших доходов или наших ссуд - это есть преступление. Мне кажется, что он совершенно искренне не понимает разницы...
Как в Северной Корее, ребята - опора на собственные силы, все, "идея чучхе" у нас своя есть, некоторая. На самом деле, понятно, что халявы не будет. Будут давить, будут делать все, что они делают. Если президент при личной встрече, в глаза глядя, говорит мне: "Ну что же я могу поделать? Независимая прокуратура, понимаете, беда какая". Будут давить, все это будет продолжаться. А мы будем давимы со звуком и запахом, на самом деле, потому что им халявы тоже не будет... То есть, у нас, конечно, не Чехия, народ за нас на улицу не выйдет, но мы будем делать, что должно, и пусть будет, что будет. Коллектив у нас остался замечательный. А если враз логотип останется, а в кадре вместо Митковой, Осокина, Сорокиной, Киселева - через запятую - будут сидеть штрейкбрехеры, если им это нужно - это будет. Я точно знаю, что мы не будем работать при любом: Для нас это уже не касса. Каждый из нас безработным будет 15 минут примерно. Да... И дело, действительно, не в этом. На РТР платят уже в порядки больше перебежчикам. Дело в том, что мы делаем то, что считаем нужным, и мы будем это делать...Может быть, он считает, что это блеф, но ветер ему в парус. Но это не блеф...
Между тем, я все-таки неисправимый человек, наверное, я подумал: 99,9, а на одну десятую процента думаю: а вдруг он святой? Вдруг он не знает, что Каримов и Устинов - это те, кто они есть, что это дело никакого отношения к закону не имеет. Он так убедительно, так красиво это много раз сказал. Ну, посмотрим, может быть, святой...
В понедельник 29 января президент Владимир Путин принял большую группу журналистов НТВ во главе с генеральным директором Евгением Киселевым. Не стану перечислять всех моих коллег, побывавших в Кремле - их лица и голоса всем известны. Выделю только Светлану Сорокину, лишь потому, что к ней по-особому отнесся президент, пригласив Светлану поговорить тет-а-тет и заставив таким образом всех остальных томиться в непонимании: будет это встреча или допрос? (Это, конечно, я говорю от себя, как сторонний наблюдатель). Встреча состоялась, и продлилась она гораздо дольше, чем мы ожидали. В итоги позиции сторон ближе не стали. После бесед с президентом Марианна Максимовская и Светлана Сорокина рассказали о ней в нашем эфире (Смотри материал: "Журналисты НТВ рассказывают о своей встрече с Владимиром Путиным" ), а вместе с Евгением Киселевым и Виктором Шендеровичем они выступили на радио "Эхо Москвы". Мы из всех рассказов взяли только фрагменты выступлений Виктора Шендеровича и превратили их в специфический репортаж о президенте Путине.
Виктор Шендерович:
Прозвучала просьба только одна, что мы единственное, о чем попросим: у нас в настоящее время взяли заложника, Антон Титов зовут. Это один из сотрудников "Медиа-Моста". Поскольку Гусинский, Малашенко и Цимайло оказались вне досягаемости, то взяли того, кто был. Два месяца назад у этого человека умер отец, мать в больнице сейчас, в тяжелом состоянии. У него идут ночные допросы. Его просто ломают. Понятно, испанская ситуация. Видимо, нужны очень срочно очень большие какие-то показания. Не знаю. Мы просто обратились к президенту, я попросил его: "Помогите освободить заложника". Он сказал: "Что я могу?" И вообще, это был главный лейтмотив беседы. Действия прокуратуры - он даже говорил: "Ну, вот, прокуратура, какая есть, но это независимый:" То есть, мы сегодня узнали вот что: что прокуратура совершенно независимый орган. Мы сегодня это узнали точно, потому что, это было сказано Путиным раз несколько, по разным поводам. Мы приводили разные примеры, он каждый раз говорил: он готов нам помочь, иногда даже разделяет нашу обеспокоенность, считает чрезмерными некоторые действия, но, но что же он может? И пиком именно этой темы было то, что он сказал: "Вы знаете, вы не поверите, но я ничего не могу сделать". Я сказал: "Вы попробуйте просто нахмуриться в сторону Устинова и спросить: "А что это у нас там ночные допросы? Он убийца, что ли? Что это там? Взламывание дверей, обыски по 16 часов". На что президент спросил меня: "Вы что, хотите, чтобы возродилось телефонное право?" Из чего я понял, что я хочу восстановления телефонного права, президент этого не хочет...
Я сегодня впервые увидел президента, так сказать, живьем. Это очень важно, биологическое ощущение, исходящее от человека. Вы знаете, по первой специальности его учили хорошо, могу сказать. Юрист, вот по этой специальности юриста со спецификой, специализацией его учили хорошо. Потому что он был абсолютно обаятельным, он хорошо общался, он все слушал. Но при этом было ощущение, что вражеской пропагандой его не собьешь. Там внутри был кремень абсолютный. И вот были точки. Вот, ну предположим, мы приводили десятки фактов, эмоциональные, логические, о связи между уголовным преследованием и политикой, об участии в экономических разборках Лесина, соответствии и синхронизации действий Лесина, Коха, прокуратуры и так далее, что Цимайло вызывают на допрос тогда, когда надо подписать документы в Лондоне. Ну и так далее. "Категорически не связано, это не политическое дело. Это дело уголовное, дело хозяйственное. Никакой политики тут нет". И никакие доводы...
Ну как, вот, я, скажем, привел довод, что ни один бизнесмен, который вас поддерживает публично - ни у одного из них нет неприятностей с законом. По крайней мере, в России. И ни у одного бизнесмена, который внятно выступает против вас, нет спокойной жизни. Ни у одного средства массовой информации нет спокойной жизни. Не только холдинг, "Новая газета", проверки и так далее. Логика тут заканчивалась. "Совпадение. Это не имеет никакого отношения к политике". Он же говорит: "Ну, я вам говорю". А когда мы говорили - "Вот, прокуратура, - ничего не могу сделать, рад помочь, постараюсь, но мои возможности: они меня не слушаются"... Он держал этот тон, то есть, он не ставил на место, не осаживал, он давал говорить, он слушал. Интересная вещь: там был поразительный момент, меня просто поразивший. Расхождение во взглядах меня не угнетает, это для меня нормально. Не знаю, как для него, а когда он сказал, что позиция нашего канала - это результат инструктажа со стороны Гусинского, вот это было для меня просто - меня это просто оскорбило. Потому что мысль о том, что пять лет он мне телепатическим мостом передавал свои мысли: Бред, сидит Миткова, которую в 1991-м году не могли заставить про Вильнюс сказать. В 1991-м!..
Но ему: он системный человек, понимаете? Это ни плохо, ни хорошо... В данном случае плохо. Для первой специальности хорошо. Он системный человек, его жизнь - первая половина его сознательной жизни прошла в противостоянии одной системы другой, вражеской системе. Для него то, что кто-то что-то говорит, потому что он так думает, - я понял вдруг сегодня, с ужасом, признаться, потому что это для меня было самое страшное: он мысли такой не допускает, что я что-то говорю, потому что я так думаю...
Он был очень удивлен, что мы связали назначение судьи в Мосгорсуд с тем, что это было через два дня после того как: "Ну совпадение, Лужков давно просил", - сказал Путин. Поразительного цвета голубые глаза у президента. Там была совершенно дивная деталь по поводу квартиры, когда я спросил: "Ну ладно, закон, Вы не можете снять", - он объяснял, что не может, назначил уже Генерального прокурора, и ответственность за него не несет, потому что независимая теперь. Он сказал: "Не я назначил. Я представил, а назначил Совет Федерации". Еще я понял, что никакой уже ответственности он за это не несет. Просто ну, был такой, а он его назначил. Был хороший довод, почему он назначил именно Устинова, а не Козака: "Слишком много ленинградцев". Поэтому назначил сочинца. Сообщение о том, что Устинов друг Кондратенко и Наздратенко, было для него откровением. Он сказал: "Я не знал". Когда я его спросил: "Бог с ним, с законом, не можете уже этого прокурора отозвать, а лично вы считаете этически допустимым, чтобы Генеральный прокурор получал в подарок от подследственного, Бородина, квартиру в полмиллиона долларов". На что был поразительный ответ, вторая у меня радость за сегодняшний день. Он сказал, что он получал не от Бородина, а от управделами президента. Вот тут я ушибся. Я понял, что я могу еще раз с разбегу головой туда, и каждый раз буду отлетать с шишкой. Так я ушибался по телевизору, но я ведь даже не могу сказать, что он не был искренен. В нем была какая-то странная, испугавшая меня искренность. Вот, в тексте про инструктаж. Ну, системный человек, ну не может быть. В делении намертво на "своих" и "чужих"..
Речь не о том, чтобы мы слились в экстазе, ясно было, что позиции слишком далеки. Но некоторое количество взаимных иллюзий, я думаю, исчезло. И я всегда готов: Ну, ты мне сделай что-нибудь, чтобы я поверил тебе. Я готов тебе поверить, но ты как-нибудь мне это докажи, ну, какая-то логика. Но, конечно, там был абсолютный кремень. Признательного показания мы: Мы его били в одиннадцатером сегодня, но признания не выбили. Вдруг, при том, что он вначале сказал замечательно, что он ни в какие промышленные группировки не входит, вообще, он не по бизнесу, он независимый. Но, вы знаете, скорость, с которой он считал там экономические варианты, зная все цифры, даты - когда чего было. Он так в курсе нашего дела, поразительно... Но вот это непонимание элементарного, что мы про чиновника не просто имеем право говорить, а мы должны говорить про злоупотребления чиновника, про деньги, который зарабатывает чиновник, мы должны говорить. Это и есть наша работа, журналистская. Мы, так сказать, контроль над чиновничеством. Это одна из работ журналиста. А оглашение наших доходов или наших ссуд - это есть преступление. Мне кажется, что он совершенно искренне не понимает разницы...
Как в Северной Корее, ребята - опора на собственные силы, все, "идея чучхе" у нас своя есть, некоторая. На самом деле, понятно, что халявы не будет. Будут давить, будут делать все, что они делают. Если президент при личной встрече, в глаза глядя, говорит мне: "Ну что же я могу поделать? Независимая прокуратура, понимаете, беда какая". Будут давить, все это будет продолжаться. А мы будем давимы со звуком и запахом, на самом деле, потому что им халявы тоже не будет... То есть, у нас, конечно, не Чехия, народ за нас на улицу не выйдет, но мы будем делать, что должно, и пусть будет, что будет. Коллектив у нас остался замечательный. А если враз логотип останется, а в кадре вместо Митковой, Осокина, Сорокиной, Киселева - через запятую - будут сидеть штрейкбрехеры, если им это нужно - это будет. Я точно знаю, что мы не будем работать при любом: Для нас это уже не касса. Каждый из нас безработным будет 15 минут примерно. Да... И дело, действительно, не в этом. На РТР платят уже в порядки больше перебежчикам. Дело в том, что мы делаем то, что считаем нужным, и мы будем это делать...Может быть, он считает, что это блеф, но ветер ему в парус. Но это не блеф...
Между тем, я все-таки неисправимый человек, наверное, я подумал: 99,9, а на одну десятую процента думаю: а вдруг он святой? Вдруг он не знает, что Каримов и Устинов - это те, кто они есть, что это дело никакого отношения к закону не имеет. Он так убедительно, так красиво это много раз сказал. Ну, посмотрим, может быть, святой...