Марина Тимашева: Илья Смирнов побывал в Московской высшей школе социальных и экономических наук на международной конференции ''Судьба и творчество Варлама Шаламова в контексте мировой литературы и советской истории''. И получил там для нашей исторической библиотеки новую книгу, четвертый выпуск ''Шаламовского сборника''. Среди организаторов конференции удивительным образом соседствуют редакторы левого журнала ''Скепсис'', общество ''Мемориал'' и Фонд Михаила Прохорова
Илья Смирнов: В свободное от сомнений время ''скептики'' создали, несомненно, замечательный портал, который стал не только коллективным пропагандистом творчества писателя, но также коллективным организатором исследований и общественных инициатив. В том числе - нынешней конференции, собравшей историков и филологов из 9 стран. И сборника, подготовленного как раз к ее открытию. А то, что люди разных взглядов встречаются за круглым столом – а не на улице с палками в руках – это, по-моему, как раз нормально. Ненормально, когда общественные движения окукливаются и загнивают в собственном соку.
Марина Тимашева: Получается, что всех объединил Варлам Шаламов.
Илья Смирнов: Да, конечно. И еще - Ирина Павловна Сиротинская, ее памяти посвящена и конференция, и сборник. Она была, цитирую, ''самым большим другом Варлама Тихоновича'' (7), сумела сохранить его наследие и его принципы, шаламовскую гордую независимость среди окружающего нас серого конформизма. Приводится в сборнике фрагмент ее выступления на пафосном международном форуме в Риме перед большими начальниками, после чего ее перестали приглашать на политические мероприятия (14). Полагаю, примерно те же слова мог бы сказать и Шаламов.
Марина Тимашева: То есть, он был неудобный человек.
Илья Смирнов: Левых и правых, социалистов и капиталистов собрал в одной аудитории человек ''идеологически неудобный''. Тот, кто не умещается ''в рамки ''либерализма'', ''советского патриотизма'' и т.д.''(С.М. Соловьев). Тот, кто ''всю жизнь писал вопреки'' (Вяч. Вс. Иванов). Это я цитирую участников конференции.
Профессор Неклюдов Сергей Юрьевич, выступавший не как филолог, фольклорист или востоковед, но прежде всего как свидетель, очень хорошо знавший Шаламова, определил его характер так: ''человек очень индивидуальный, не командный''. ''Он не хотел быть вместе''.
Для любого, кто знакомится с творчеством и биографией писателя, очевидно, что в личности его наличествовал прочнейший внутренний стержень. Возьмём его отношение к Сталину (напоминаю, что Шаламов один из немногих, кто попал в лагеря не по разнарядке на рабов, а как реальный противник диктатуры, он был арестован в подпольной типографии) – и его последующее, уже в 60-е годы, размежевание с либерально – диссидентскими кругами, (знаменитая фраза: ''Не желаю, чтобы иностранцы ставили мне баллы за поведение'' ). Понятно, что первое и второе как-то взаимосвязано. Но вывести точную формулу взаимосвязи, припечатать каким-то ''измом'' - очень трудно, если вообще возможно.
Смотрите. С одной стороны, он, вроде бы, приверженец ''литературы факта'' и противник ''морализаторской традиции''. ''Нечего размазывать по странице сопли, нужны факты. Не надо всего этого: любит – не любит, чувства – это всё вторично и никому не нужно. Как можно больше фактов, фактов, фактов. Сколько успеешь, об этих фактах только и писать'' (63).
Марина Тимашева: Это похоже на какой-то позитивизм.
Илья Смирнов: Это уходит корнями в 20-е годы. Но с другой стороны, ''в этической ценности вижу я единственный подлинный критерий искусства'' Полвека прошло, но обратите внимание, как сокрушительно актуальны его чеканные формулировки.
Если бы театральные, литературные и кинокритики чаще вспоминали о подлинных критериях того, чем они занимаются, современная культура не превратилась бы в выставку ''культовых'' пузырей.
Или отношение к религии. Он, напомним, сын священника. И формулирует так: ''Я отношусь отрицательно к религии…'' - если здесь поставить точку, вроде бы, автор подходит в единомышленники Докинзу и компании, только дальше стоит ''но'' - ''но признаю ее положительные стороны в смысле моральном, психологическом'' (48). ''Более достойных людей , чем религиозники, в лагерях я не видел''
Так вместо плоских пропагандистских схем получается ошеломляющая сложность бытия.
Марина Тимашева: По ходу разговора я просматриваю Шаламовский Сборник и вижу там, рядом с воспоминаниями, научными статьями и даже кинокритикой – неопубликованные произведения самого Шаламова.
Илья Смирнов: Да, центральный материал сборника – это его рассказ ''У Флора и Лавра''. О животных и о людях, ''обладающих даром дружбы с животными'' (29). ''Шепчут ли они слова: ''мы одной крови – ты и я'', я не знаю, но если шепчут нечто подобное хоть мысленно, то можно поражаться художественной силе Киплинга – он первым назвал этот важнейший мировой закон'' (29).
И кончается рассказ такими словами: ''Все это истинная правда. Я и сам был волк – и научился есть из рук людей''.
Дальше публикации его заметок, черновиков, хранящихся в РГАЛИ – архиве литературы и искусства. Отзыв о Сталине, опять-таки, чеканная ясность, обращенная к нашему времени:
''весь характер этот гнусный проступает сквозь любую защиту…'' (49)
И дальше глаз начинает искать то, с чем сейчас обычно обличение Сталина подается в одном флаконе. А находит черновик, набросок стихотворения, посвященного Че Геваре.
''Он мировую славу
Сумел преодолеть,
По собственному праву
Ушел на смерть'' (42)
Здесь нет никакого противоречия. Он ставит Че Гевару рядом с Гагариным, руководствуясь теми же принципами, которые сделали его убежденным противником сталинского режима. Шаламов, по его собственным словам, ''был участником огромной проигранной битвы за действительное обновление жизни''.
И это самым решительным образом отделяет его от нынешних придворных ''десталинизаторов'' из МИМО.
Современное размежевание отражено в рецензии Валерия Васильевича Есипова на сериал ''Завещание Ленина'' .
Марина Тимашева: Мы уже обсуждали в этой программе его монографию ''Варлам Шаламов и его современники''
Илья Смирнов: Да, очень интересная была работа. В данном же случае ведущий отечественный специалист в этой области оценивает сериал как ''тенденциозный, фальшивый и спекулятивный в своей основе…'' (247) ''типичнейший образец так называемого постмодернизма с его снижением всего и вся'' (230).
Марина Тимашева: Как я понимаю, одна из главных тем в программе конференции - ''Историческая травма ХХ века''. И как эту проблему решали сам Шаламов и исследователи его творчества? Я имею в виду уже не нравственную оценку, а научное осмысление сталинской эпохи, ее места в мировой истории.
Илья Смирнов: Варлам Тихонович, конечно, был не ученый, а писатель. Но очень точно уловил суть. Причем не на поверхностном уровне, там, где политика – идеология, а на социально –экономическом. В фойе конференции была устроена выставка: шаламовская Колыма. Потрясающая панорама многоотраслевого рабовладельческого хозяйства в середине ХХ века. И это всё время подчеркивает сам Варлам Тихонович. Цитирую по сборнику: ''Брата Маруся живым больше не видела, на допросах ей сломали бедро, я познакомился с ней, когда она была хромушкой, инвалидом… Маруся была вышивальщицей в оборудованном Доме дирекции Дальстроя. На трассе было 6 – 5 таких Домов, где вышивальщицы редкостные мастерицы собрались. Над каждой вышивальщицей, чтобы не украла шелка, стояла надзирательница…'' (47)
Здесь для человека, хоть немножко начитанного в древней истории, всё узнаваемо. Даже такая технологическая деталь как калечение рабов –ремесленников.
Дальше в сборнике, в статье магаданского историка Ивана Александровича Паникарова я обнаружил свидетельство того, что истинную природу этого ''социалистического'' в кавычках уклада понимали его создатели, кто поумней. Понимали и то, что путь тупиковый, рабский труд неэффективен. Например, начальник Дальстроя Э.П. Берзин. В Генеральном плане развития Колымской области на 38 – 47 год была поставлена задача: ''колонизация заключенных…, лагерники постепенно переходят в колонисты. Колонисты же пополняют после окончания срока кадры вольнонаемной рабочей силы… К 47-му году мы должны придти со 100 % вольнонаемной рабочей силы'' (218). То есть, составители Генплана явно читали Историю Древнего Мира. Но, как мы знаем, восторжествовала совсем другая политическая линия, сам Берзин был арестован и расстрелян как ''шпион''.
Марина Тимашева: А на конференции звучали возражения против ''очернительской'' интерпретации истории ХХ века?
Илья Смирнов: Вроде бы, нет. Во-первых, с Варламом Тихоновичем спорить трудно. И с фактами спорить трудно. Если отрицать рабство в ГУЛАГе и приведенную только что шаламовскую характеристику Сталина, значит, рабства не было вообще нигде, плантаторы из ''Хижины дяди Тома'' строители нового общества. И тиранов тоже не было нигде и никогда. Убивая ни в чем не повинных людей, император Нерон готовил римлян к войне с парфянами.
Потом, Вы назвали журнал ''Скепсис'' левым. В принципе, правильно. Но сейчас у нас к ''левым'' часто причисляют сталинистов, хотя, на мой взгляд, это разновидность монархизма. А в редакции ''Скепсиса'' именно левые, для которых установившееся в 30-е годы самодержавие неприемлемо по тем же основаниям, по которым оно было неприемлемо для Шаламова.
Вообще конференция проходила на редкость конструктивно, спокойно и гармонично, без сведения политических счетов. Опять же, цитирую Шаламова: ''Для участия в политической борьбе не надо большого ума, большой культуры'' (48).
Марина Тимашева: То есть никакие конфликты и противоречия не осложняли работу конференции?
Илья Смирнов: Я бы с прискорбием отметил разве что переусложненный язык некоторых филологов и литературоведов. ''Имплицитная интерсубъектность нарратива'' мешает воспринимать даже самые содержательные доклады и вступает в очевидное противоречия с языком того человека, которому доклад посвящен.
Марина Тимашева: Может быть, сложные вопросы не поддаются изложению таким простым языком?
Илья Смирнов: Шаламов о сложных литературоведческих вопросах тоже писал по-человечески. И вот еще один пример для подражания. На конференции выступал живой классик Вячеслав Всеволодович Иванов, и его доклад ''Поэзия Варлама Шаламова'' был замечательно ясен и прост. Академика понял бы любой грамотный старшеклассник, не очень сильно изуродованный ''образовательными реформами''.
Марина Тимашева: Пообщавшись в течение двух дней с такими серьезными специалистами и проштудировав такой объёмистый сборник, Вы хоть немного приблизились к пониманию ''неудобного'' писателя?
Илья Смирнов: Наверное, стал лучше разбираться в конкретных сюжетах. А личность Шаламова… С ним у меня, как с Петром Первым: чем пристальнее вглядываешься в детали, тем призрачнее восприятие целого. Поэтому не могу не согласиться с академиком В.В. Ивановым, что 'время для правильной оценки Шаламова еще не наступило.
Но и в наше неидеальное время общение с Варламом Тихоновичем помогает жить ''с прямою спиной'', не по моде и конъюнктуре, а по ''важнейшим мировым законам'', запечатленным в его книгах.
