Тамара Ляленкова: Сегодня я хочу представить новый проект – дискуссионный клуб для школьников "Перемена". Надо заметить, что площадок для свободного обсуждения насущных проблем детей и подростков в Москве немного. Однако это обстоятельство все лишь отражает общее положение дел. С другой стороны, когда ребят приглашают о чем-то поговорить, то, как правило, ситуацию контролируют взрослые, да и зовут на такие мероприятия далеко не каждого.
В данном случае на заседание клуба, которое проходило в книжном магазине "Циолковский" могли прийти все, кто об этом узнал, и любой мог поделиться своей историей. Другое условие дискуссии, которое придумали авторы идеи клуба Андрей Курилкин (проект InLiberty.ru) и Александра Поливанова (общество "Мемориал"), состояло в том, что модератор – писатель Сергей Кузнецов задает исключительно вопросы. Поучения и нравоучения, а также похвала и осуждение должны остаться за пределами дискуссии.
"Что я могу поделать?" - так звучала тема первого заседания.
- В школе, в которой я учился раньше, до этого года, был учитель истории, очень хороший учитель. Я его очень любил, в отличие от всего остального класса. Все его считали человеком, который любит поорать на класс. Однажды пришел на учителя выговор за то, что он на уроке общается только со мной, про учеников забывает и, таким образом, не дает ученикам получить хорошие оценки. Учитель справедливо спросил у мамы одной моей одноклассницы: "Собственно, вашему ребенку, что нужно – знания или оценки? Если ребенок хочет знаний, то ему достаточно просто самому поднять руку, ответить на уроке или хотя бы выучить что-то". На что был дан ответ: "Оценки". Собственно, это одна из причин, по которым я ушел из этой школы.
- У меня в классе большая часть - мальчики. Они постоянно говорили на уроках. Это продолжалось довольно долго. Однажды пришла учительница новенькая. Она раньше учила в какой-то частной школе, но ее класс перешел в гуманитарный класс нашей школы, и она пошла за ними, потому что у нас не было тогда учителя. У нас классные руководители меняются почти каждый год. В какой-то момент она не выдержала и поставила всему классу двойки, даже отличнику, который учится только на пятерки. В журнале не было ни одной тройки, ни одной четверки. Она извинилась и поставила ему все равно два. Конечно, весь класс был не рад. Но нечего было делать. Если бы они болтали, то никогда не знаешь, что могло бы еще случиться. Да, и одна моя одноклассница на этом уроке в тот злополучный день тоже свистела или что-то в этом роде. И вот на следующий день наши мальчики обвинили ее в том, что она была причиной того, что все получили два. Конечно, это было не так. Это была их вина, но обвинили ее. Это было очень неприятно.
Тамара Ляленкова: Эти короткие истории ребят только на первый взгляд кажутся случайными, незначительными. С несправедливостью - как с осознанным действием, социальным явлением впервые, как правило, сталкиваются в школе. И тогда возникает резонный вопрос: что я могу изменить? Новый дискуссионный клуб вырос не на пустом месте – ему предшествовали обсуждения на книжной ярмарке нон-фикшн. Рассказывает Александра Поливанова.
Александра Поливанова: Знаете, нам казалось, что какие-то вещи школьник воспринимает как данность. Например, как устроена школа. Года 2-3 назад у нас было первое ток-шоу про школу. Нам казалось очень странным, что школьники видят, что школа устроена так и только так. Они даже не задумываются, что школа вообще может быть устроена иначе. Не то, что она сейчас устроена плохо, а где-то хорошо, или здесь хорошо, а где-то плохо, а что в принципе школа может быть где-то другая, в ней по-другому учатся, по-другому устроен класс, отношения между учителями и школьниками. Все может быть по-другому. Дети об этом не задумывались. У них не было никакого простора. Может быть, они видели где-то в кино, что школы бывают другие, но по большому счету опыта у них нет. Одновременно нет опыта подвергать что-то сомнению или критике. Поэтому на следующий год после темы про школу у нас была «Критика взрослого, или взрослый всегда прав». Мы пытались понять, где у школьника есть пространство критиковать взрослого. Если это учитель, то как ты покритикуешь учителя? Наверное, ты можешь пойти жаловаться директору, но в принципе представить себе ситуацию… То есть представить можно, но, зная опыт наших школ, представить себе, как ребенок идет к директору и жалуется, что учитель в том-то и в том-то не прав, а директор ему говорит – да, мы подумаем, как быть в этой ситуации, молодец, что ты к нам пришел… К сожалению, такие ситуации бывают довольно редко. Это было мое ощущение, и оно подтверждается опытом разговора со школьниками.
- У нас соединились две школы. Наша директриса ушла и пришла другая вместе с половиной своей школы. Пришла учительница, которая ставила всем либо двойку, либо четверку. Она считала, что других оценок вообще нет. Четверка – это еще неплохо, а если двойка – совсем обидно. Допустим, если кто-то получал двойку заслуженно или незаслуженно, она начинала ругаться, причем, не совсем литературным языком. У нее была еще такая длинная указка. Она все время стучала по плечу человека, который провинился. Но у нас все хорошо разрешилось, потому что все дети пожаловались родителям. А родители пошли к директору и нас перевели к другой учительнице.
- Я, может быть, скажу не совсем по теме, потому что у меня, наоборот, мама, которая по любому поводу, если я что-то рассказываю, хочет идти к директору или звонить моей учительнице, которую, в общем, ненавидит весь класс, и пытается выяснить отношения. А потом учительница делает вид, что она такая милая и маленькая и ставит меня перед фактом, что мама пожаловалась на то-то, а я того-то не делала. Хотя, может быть, я немножко преувеличил, но я совсем не ожидал того, что мама пожалуется. Потом я уже привык и перестал рассказывать маме или просил маму не жаловаться.
- Был случай не совсем с учительницей, а с работником столовой. Она тоже ужасно разговаривала с детьми. Все время им хамила, все время говорила какие-то неприятные вещи. Например, толстым людям она говорила, когда они просили какой-нибудь пирожок, конфету, "а тебе не лишнее будет" и всякие такие вещи. Кричала на маленьких детей. И когда она накричала на младшую сестру одного из наших одноклассников, мы все решили написать на нее докладную. Отпечатали на бумаге. Там было написано директору, что разберитесь с этим. Весь класс подписался. Но потом об этом узнала наша классная руководительница и сказала – я пошла с ней поговорила, пожалуйста, не надо больше писать никаких бумажек. Если что-то будет, то скажите мне.
- В прошлой школе у нас возник конфликт с историком. Я, к сожалению, не помню какой. Помню, он кого-то обидел, и мы хотели, чтобы он извинился. Он отказывался извиняться. Поэтому я сорвала урок.
Тамара Ляленкова: Впрочем, изменить ситуацию собственными силами может не каждый школьник. Хотя бы потому, что в большинстве российских школ не существует механизмов прямого взаимодействия администрации и учеников. Рассказ о клубе "Перемена" продолжает Александра Поливанова.
Александра Поливанова: Первая установка у нас была такая, что есть проблема разговора взрослого и ребенка. Что взрослые – будь то учителя, родители – никак не могут услышать ребенка по важным темам. Они не спрашивают ребенка про школу. Ребенок не имеет возможности высказаться, а взрослый не имеет возможности услышать. А вот мы сейчас их столкнем, и они поговорят. У нас была установка, что наши дети не умеют спорить, не умеют выражать свое мнение, не умеют разговаривать, не умеют объяснять. Мы сделали две трибуны – взрослые и дети. И выяснилось, что дети прекрасно умеют разговаривать, прекрасно умеют мотивировать, объяснять. Дети все это прекрасно умели, но не умели взрослые. Они не умели детей слушать. Они их перебивали. "Да, что ты понимаешь, - говорили они. – Да, что ты там несешь". Поэтому на следующий год мы делали разговор только для школьников, а родителей пускали сидеть. В Америке это называется «аквариумное» ток-шоу, то есть одна группа может разговаривать и участвовать в ток-шоу, а другая группа может сидеть по краям, слушать, но не имеет права высказываться. Мы, правда, разрешили им писать записки на стенах и могли их читать.
Это все у нас проходило от фестиваля к фестивалю, от нон-фикшн к нон-фикшн. А тут мой друг и коллега Андрей Курилкин из InLiberty, который занимается пропагандой либеральных ценностей, на прошлом фестивале придумал такой разговор со школьниками "Зачем нам государство?". Чтобы дети задумались, какие свои права они готовы отдать на решение государства, а какие не готовы. Согласны ли они, чтобы государство за них решало – сколько часов математики у них будет, сколько часов русского, а что могут решать родители. В общем, много таких вопросов.
У нас нет каких-то амбиций, что мы сейчас вырастим, наконец-то, из нашей группы поколение либеральных гуманистов и лидеров. Но важно задумываться над этим. И ощущение, что хочется понять, хочется увидеть хоть что-то, что мы можем все-таки сами решать и что не все вокруг нас – данность!
Тамара Ляленкова: Вам действительно интересно, что думают старшеклассники по поводу того, что происходит не только в мире, но и в политике? Вообще, думают ли они про это?
Александра Поливанова: Нам, с одной стороны, интересно, что они думают, с другой стороны, мы хотим, чтобы они думали. Мы очень хотим, чтобы они думали, а не усваивали полученную информацию. У меня самой сын примерно такого возраста. В общем, он - самая целевая аудитория почти всех моих проектов, которые ориентированы на школьников. Я вижу, как устроено образование в его школе, притом, что он учится в одной из лучших московских школ. При этом у сына был опыт обучения в американской школе. Самой мне приходилось бывать в каких-то других странах и видеть, как общаются, как устроены дети в других странах. Я видела, что они умеют высказывать свое мнение, что у них есть это мнение, они умеют спорить, слушать другое мнение, соглашаться с ним, не соглашаться, выставлять аргументы.
Тамара Ляленкова: Раз у вашего сына есть американский опыт, значит, у вас тоже есть опыт учебы вашего сына в американской школе. Там рассказывают, как устроено общество? Что такое демократия? Как дети могут себя проявлять?
Александра Поливанова: Я не могу сказать, что я питаю какие-то исключительные иллюзии по поводу американской школы. Мой сын учился в обычной школе, но она была в Массачусетсе, рядом с Бостоном. Конечно, она не в степи. Мы там жили во время выборов Обамы. И одновременно проходили выборы президента школы. Сначала каждый класс выбирал своего кандидата от своего класса.
Тамара Ляленкова: Эти истории шли параллельно?
Александра Поливанова: Да, да. И кандидат от каждого класса был не назначен кем-нибудь, а его выбирали. У всех была своя программа. Они представляли, как они считают надо ходить на завтрак, на обед в школе. Все представляли какие-то предложения. Дети, анализируя эти предложения, могли выбирать. Моему сыну это, кстати, очень нравилось. Из их класса никто не победил, а победил мальчик из другого класса. И это был свободный демократический выбор. Дети выбрали президента своей школы.
Тамара Ляленкова: А как-то они обсуждали кандидатуру президента страны?
Александра Поливанова: Обсуждали. В этом смысле, наверное, не самый хороший пример, потому что директор нашей школы был совершеннейший прообамовец. Он этого не скрывал, и очень отчетливо агитировал. Все они смотрели потом инаугурацию.
Тамара Ляленкова: Может быть, это свойство подростковой психики - зацикливаться на себе, переживая гигантский рост, который просто заслоняет весь остальной мир. Может быть, это нормально - быть сконцентрированным на этом, а не на внешнем мире?
Александра Поливанова: Вероятно. Но все-таки, мне кажется, что здесь не может не иметь значения то, что ребенок ничего в своей жизни не может выбирать. И когда он с детства не может выбирать ничего в детском саду, ничего в школе, мало что может выбирать в институте, то у него стремление выбирать постепенно вымирает. Потому что нет возможности выбирать. Я помню, один раз я оказалась на конференции про развитие малого бизнеса в России и сотрудничестве со скандинавским малым бизнесом. Там выступал один финский бизнесмен, представитель мелкого бизнеса, который сказал: "Для мелкого бизнеса в России нужна инициатива. Откуда может взяться инициатива, если все школьники с детства приучаются повторять за учителем. Учитель сказал как правильно, и задача школьника – это повторить. Тогда он поступил правильно». Откуда тут может взяться какая-либо инициатива, хоть для мелкого бизнеса, хоть для выборов, для политики?!
Тамара Ляленкова: Действительно, главная проблема российских школьников, и об этом с очевидностью свидетельствуют международные исследования – неумение применять знания на практике, выбирать и действовать самостоятельно. Мы продолжаем обсуждать новый проект – клуб "Перемена" с одним из инициаторов его создания, Андреем Курилкиным.
Андрей Курилкин: Мне кажется, что в нашем нынешнем обществе существует очень много стереотипов, которые определяют нашу жизнь, задают какое-то направление. Эти стереотипы – что-то общепринятое, что кажется нам естественным, например, что подросток, закончив школу, должен отправиться в армию, или что все должны сделать прививки. Что есть некие стандарты образования, неизвестно кем придуманные, и вся страна должна им следовать. Для меня это совершенно неочевидные вещи. И в этом проекте мы попытаемся научить детей думать на эти темы, то есть подвергать сомнению те стереотипы, которые кажутся чем-то органичным, хотя в действительности этим не являются. Просто какие-то механизмы, институты или правила, которые были придуманы конкретными людьми в конкретных обстоятельствах с конкретными интересами.
Тамара Ляленкова: У вас есть какое-то представление, кто те абстрактные дети, для которых вы все это придумали?
Андрей Курилкин: У меня в квартире живет двое совершенно конкретных детей. Мне не кажется, что то, о чем я говорил, что это в нынешней ситуации является чем-то тривиальным. Поэтому мы решили сделать относительно публичную историю.
Тамара Ляленкова: Вы себя помните в этом возрасте? Может быть, те вопросы, которые были очень важны?
Андрей Курилкин: Трудно ответить. Рос я в позднесоветское время, в такой патерналистской среде, связанной в меньшей степени с родителями, но в большей степени с учителями, с устройством школы, с устройством общества. Ощущение, что от тебя мало что зависит. И есть какая-то колея, по которой ты движешься. Все уже решено. У нас в конечном счете разговор про выбор, про то, что человек должен выбирать. И полноценная жизнь связана, конечно, с индивидуализмом, с инициативой, с самоорганизацией. Это требует очень больших усилий, потому что тебе намного больше нужно принимать решений, чем если ты об этом не думаешь. Но только в таком виде это оказывается полноценным.
Тамара Ляленкова: Тут очень трудный момент. Потому что вы прививаете вкус к свободе, и дальше человек будет вынужден ее отстаивать. А в некоторых условиях это достаточно трудно.
Андрей Курилкин: Трудно, безусловно. Свобода – это работа.
Тамара Ляленкова: Это был Андрей Курилкин, один из инициаторов дискуссионного клуба "Перемена", на первом заседании которого обсуждали, что делать, если ты живешь в условиях несправедливости - в реальной школе или государстве Х и принадлежишь к угнетаемому меньшинству.
- Если бы я оказался большинством, я бы ничего не делала. А если бы я оказался среди угнетаемого меньшинства… Смотря какая форма управления в стране Х. Хорошо подойти к какому-нибудь премьер-министру и поговорить с ним, а можно выходить на митинги, можно сделать организованную систему какую-то для этого меньшинства.
- На самом деле не бывает ведь такого… Может быть, и бывает, но я не знаю, что с этим делать, когда просто так угнетают какую-то малую группу. Мне кажется, надо брать каждый отдельный случай, в котором люди повели себя как-то, и после этого выступать и куда-нибудь посылать письма, действовать. В общем, добиваться того, чтобы в итоге изменили решение или компенсировали что-нибудь, если это еще можно компенсировать.
- Могу поспорить с предыдущим вариантом. Я считаю, что, например, митинги – достаточно бесполезное мероприятие. Можно посмотреть на эту страну. Что здесь происходит? Здесь происходит собрание. К примеру, возьмем как точку гомосексуалистов. Есть гей-парады, которые закрывают, которые разгоняет сильно верующее большинство. Я считаю, что в данном случае лучшая политика, как со стороны меньшинства, так и со стороны сострадающего большинства – наглость. То есть - нас осудят, а мы еще ответим. Я не вижу больше никаких способов, кроме как упорствовать в своем мнении.
Тамара Ляленкова: Итак, обстоятельства жизни в государстве Х московские школьники легко спроецировали на собственную реальность. Другое дело, что методы борьбы с несправедливостью в масштабах школы и государства, предложенные ребятами, едва ли не противоположны. Почему взрослые интересуются детскими проблемами, рассказывает один из авторов проекта Александра Поливанова.
Александра Поливанова: Клуб наш называется "Перемена", это конечно, немного дешевое заигрывание со школьниками, что это школьная перемена, а не урок, но с другой стороны, разумеется, здесь есть ожидания перемен и подготовка перемен. Опять-таки я не могу не обратиться к опыту, допустим, советского инакомыслия, которое было, безусловно, во многом прекрасно, но о многом просто не подумало, потому что многое не входило в планы. Боролись за соблюдение прав человека в Советском Союзе, тогда как польское инакомыслие боролось… У них было прописано все, в том числе переход к рыночной экономике. Поэтому, когда "Солидарность" пришла к власти, они просто выполнили тот план с оговорками, который давным-давно уже прописали. А в России не было никакого плана. Диссиденты сказали – оп, что случилось! А что с этим дальше делать? Снесли Дзержинского. А почему Ленина не снесли? Почему не было плана, кого надо сносить, в каком порядке и как. Дзержинского случайно снесли, а остальных – нет.
В этом смысле, нам кажется, что нынешние школьники, может быть, могли бы для нас, для себя, для своих детей подготовить некоторый проект России. Проект перемен в России, который постепенно, возможно, с оговорками, но будут реализовывать. Просто проект всегда должен быть лучше, чем то, что у тебя получается. У тебя должен быть идеальный бизнес-план, который ты потом соблюдаешь, насколько тебе позволяет реальность.
Тамара Ляленкова: Я думаю, что они это сделают. Но от поколения к поколению всякий раз говорят, что они другие, они не такие как мы. С другой стороны, мир действительно сильно изменился, и они не могут быть такими, как их мамы и папы, просто потому, что реальность изменилась. Это поколение Next, которое через некоторое время будет делать все самостоятельно, кто они? Мне кажется, что одно из важных отличий – это прагматизм…
Александра Поливанова: Конечно, они прагматичны и это правильно. Человек должен быть, мне кажется, прагматичным. Но, например, в Швеции… Там есть свои проблемы. Шведская молодежь очень ангажирована. У них по-своему промыты мозги. Как правило, во всех школах социал-демократическая пропаганда довольно отчетливая. Но они понимают, чего хотят. Они понимают, почему они хотят этого, а не того. Они борются за свою экологию, но они понимают, что к чему. Год назад прошла в парламент ультраправая партия, ксенофобская и, вообще, против всей эмиграции. Это случилось в воскресенье вечером, то есть в воскресенье вечером стало очевидно, что партия проходит в парламент. В понедельник в 2 часа дня собрался гигантский митинг на большой площади в Стокгольме, и собрался по кличу девочки в Facebook, ей было лет 18. Она сказала: "Ну, невозможно. Давайте, все выходим на площадь". И туда пришла гигантская толпа. Митинг, которого в Москве уже давно не случалось. Это просто была их форма, что они против этой партии. Они ничего не могли изменить, партия уже прошла в парламент, но, тем не менее, следовало продемонстрировать свое отношение. Это активность шведской молодежи.
Конечно, у ребят сейчас много других интересов. Они любят музыку, моду, модную одежду и всякое такое. И правильно, и очень хорошо.
Тамара Ляленкова: Очень много субкультур, которые разъединяют, но, с другой стороны, и объединяют.
Александра Поливанова: С одной стороны – разъединяют, с другой стороны - объединяют. Я как раз думала о том, что когда я была маленькая, то тоже читала какие-то книжки, слушала какую-то музыку, что-то такое делала. Но потом, когда я встретилась со своими сверстниками в Европе, они росли в параллельном детстве, то выяснилось, что почти все книжки, которые мы читали, это были разные книги. Мы пересекаемся в очень маленьких пунктах, случайных. Тогда как мой сын сейчас смотрит абсолютно те же фильмы, что его европейские и американские сверстники. Он слушает ту же музыку, что его европейские и американские сверстники, и читает те же книжки. Это отдельная благодарность современным издательствам. В этом смысле я точно знаю, что со своими сверстниками в других странах он легко находит общий язык.
Тамара Ляленкова: Действительно, сегодня найти единомышленников гораздо легче, чем это было, скажем, в советские или доинтернетовские времена. Но все равно проблемы остаются прежние – и в школе, и в глобальном обществе.
Продолжая начатый в первой части программы разговор, ребята объясняют, почему, в зависимости от масштаба проблемы, они меняют стратегии поведения.
- По отношению к какому-то социуму надо смотреть, сколько в нем людей. Ведь все они имеют свою точку зрения. И кто-то может принять помощь, кто-то – нет. И именно от этого отталкиваться надо.
- Тут, на мой взгляд, вопрос практичности. Если у нас в школе учится, условно, 400 человек, я знаю, что конкретно в нашем случае наша директриса знает всех учеников школы. И про каждого из них она что-нибудь думает. Может быть, в начале года она еще не знает новопришедших, но обычно к концу года она уже про всех знает и всем может что-нибудь сказать. При этом в случае с государством я искренне надеюсь, что президент государства не знает, кто я, и не узнает никогда о том. Это важно. Потому что когда ты один из 400 – это одно. А когда только в твоем городе живет 18 млн. человек, то это совершенно другое. Ты можешь вести себя совершенно также, но это будет оказывать совершенно разный эффект. Поэтому какие-то другие стратегии есть для более крупного общества. Конечно, зазор есть.
- Мне кажется, тут зависит. Например, если у тебя в классе 25 или 30 человек, это зависит от того, как ты себя будешь вести. Мне кажется, когда меньше народу, легче себя как-то проявить. Ведь все зависит, как ты себя ведешь.
- Какие стратегии поведения есть у вас, уже как не членов класса, а большого общества?
- Можно попробовать связаться с властями, если, конечно, получится, и спросить – почему вы это делаете? Из-за чего так много налогов? Куда это идет? На что будут тратиться все эти деньги, которые мы вам даем?
- Я хочу возразить. У все власти все равно больше возможностей, больше власти. Даже если многие будут пробовать связаться, мне кажется, власть вряд ли отреагирует. Только если вся страна – они подумают, как бы революция не началась. А так они вряд ли будут реагировать.
- Если надо высказать стратегию поведения жителя страны Х, то можно ради своего собственного блага эмигрировать в страну Y. И из страны Y действовать на власть страны Х, а можно и не действовать.
- Я считаю, что власть должна быть, хоть какая-то, но она должна быть такая, чтобы она нравилась людям. Надо, на самом деле, чтобы, во-первых, у граждан страны, причем, у любых, даже у тех, у которых есть маленький кусочек власти, было желание высказывать то, что они чувствуют, то, что они считают правильным. Я считаю, что лучше устраивать 10 маленьких демонстраций каждый год, чем устраивать две революции в 100 лет.
Тамара Ляленкова: Это был фрагмент дискуссии клуба "Перемена". Модератор клуба – писатель, культуролог, известный сетевой деятель Сергей Кузнецов.
Сергей Кузнецов: Я здесь выступаю в качестве обезьяны, говорящей головы. Мое общение с подростками обычно ограничивается моими детьми, в лучшем случае, друзьями. Но однажды Саша и Андрей позвали меня во время Московского книжного фестиваля провести дискуссию на тему "Зачем нам нужно государство". Мне очень понравился формат. Потому что в этом формате ведущий только задает вопрос. Он не рассказывает собравшимся, как они должны жить. Я – писатель, обычно я рассказываю. А тут у меня есть возможность задавать вопросы, а самому не рассказывать. Это для меня такой персональный вызов. Поэтому интересно.
Кроме того, сами по себе участники оказались замечательные. Они озвучили разные позиции. Отдельно смешно, что попытки из того, что они говорят, догадаться, кто они и откуда, терпели поражение. Мне очень понравилось в той июньской истории – там был один мальчик, который очень энергично отстаивал модель социального государства: заботиться о стариках и детях, большие бюджеты на социалку. То, что обычно в России воспринимается как проявление советского подхода, патерналистского. Я его слушал и думал – кто же он? Все остальные были условно либеральные, а он занимал такую позицию. Когда все кончилось, мне кто-то сказал: "Ну, как же! Это же сын Х". И тут я понял, что я совершенно неправильно трактовал все то, что он говорил. Потому что Х – человек, принадлежащий и американской, и русской культуре. Поэтому, разумеется, в голове его сына, когда речь идет о социальных обстоятельствах, скорее американская либеральная модель, чем советская. Это страшно интересно, потому что мои проекции на участников часто рассыпаются в пух и прах. Я-то думал, что они про это, как это было в случае людей моего поколения, а он мне про другое – такой нормальный американский левый университетский дискурс, что, по-моему, очень забавно и очень двигает мое сознание.
Помимо этого, было важно, что участники озвучивали очень разные позиции. Что прекрасно в том плане, что на выходе из этой истории, не то, что ведущие или собравшиеся говорят – вот, надо теперь делать только так! А как-то выясняется, что есть некоторое количество вариантов у людей применительно к тому вопросу, который обсуждался. Участники расходятся при своем, расходятся зная, что их толкование не единственно возможное. В этом смысле у них гораздо больше выбора, чем они, наверное, предполагают, когда приходят на дискуссию, когда им кажется, что у них есть какие-то решительные ответы или просто надо отвечать на этот вопрос. Оказывается, что, во-первых, иногда надо, но ответов много, и их нужно выбирать.
Тамара Ляленкова: Вы как-то соотносили свой юношеский возраст с ребятами, которые пришли на дискуссию? Вы пытались сделать такой мостик для себя?
Сергей Кузнецов: Я думаю, что это совершенно неправильный был бы подход. Я в их возрасте жил в начале 80-х. Я был из такой типичной московской интеллигентной семьи – не диссидентской, а именно с должной степенью антисоветизма, не до такой степени, чтобы на площадь выходить, но достаточной, чтобы самиздат дома был. Поэтому у меня к существующей власти было очень жесткое отношение. Понятно, что эта ситуация, которая была в начале 80-х в Советском Союзе, она, помимо всего прочего, плоха еще и тем, что когда человек живет под жестким идеологическим прессингом, то возможность анализировать и думать у него урезана. Потому что вся энергия уходит на внутреннюю борьбу с государственной пропагандой. В этом смысле мне смешно, когда нынешнее время сравнивают с тогдашним, потому что сейчас есть как минимум возможности Интернета, как максимум возможность школы для обсуждения разных позиций. В этом смысле нынешние подростки, которым есть дело до каких-то абстрактных категорий государства, личной ответственности и всего остального, оказываются в другой ситуации, чем я, ровно потому, что у них нет необходимости -сначала мы отвергнем эту хрень, которую нам навязывают, а потом разберемся. Как-то хрень можно и не отвергать, поскольку нет идеи противопоставить себя, то есть у кого-то есть, но она не является обязательной компонентой.
И меня потрясло разнообразие позиций, которые они озвучивают. Притом, что, понятно, дети не с улицы, а из каких-то цветников и рассадников. Тем не менее, внутри этих цветников и рассадников есть довольно большой спектр позиций, которые они могут озвучивать друг дружке. Я обнаружил, что они гораздо больше включены в ту тему, которую обсуждали, чем я ожидал. Я сказал, мы про государство говорили, - понятно, налогов вы не платите. Три человека сказали – как мы не платим? А косвенные налоги, а НДС в магазине? Я был очень удивлен, потому что, конечно, это правильный ответ. И они его мгновенно сказали.
Тамара Ляленкова: Есть такая иллюзия про советские времена. Есть сайт "Советский Союз", куда с удовольствием ходит молодой народ. Мне не очень понятна позиция многих взрослых, которые на самом деле в то время не были взрослыми и их ностальгия ничем не обусловлена. То ли это передается от старших, то ли это миф, который откровенно транслируется, то ли какая-то другая ситуация…
Сергей Кузнецов: Мне кажется, что это, наверное, и миф, и другая ситуация. Я придумал несколько примеров, чтобы отвечать на этот вопрос. Самый, наверное, близкий к делу – это викторианская Англия. В английской культуре, в британской культуре существует очевидная ностальгия по викторианской Англии, но никто не предполагает при этом, что он на самом деле хотел бы там жить. Как-то погано с экологией, погано с отношением к женщинам, если ты девочка, довольно сложно все, условно, с правами человека, огромная бедность. Ничего хорошо там нет. Все это понимают. Но ностальгия, очевидно, есть, потому что глазами даже не современного, а живущего в середине века британца викторианская Англия – это утраченное время невинности. Это время, когда дети были действительно невинные в общественном сознании. Это время иллюзорной, но, тем не менее, безопасности англичанина как представителя империи. Неслучайно детская литература в большой степени вышли из викторианской эпохи. Неслучайно современные детские книги отсылают к викторианской эпохе очень четко. Это и Гарри Поттер, потому что закрытая английская школа викторианский институт до сих пор. Поэтому мир Гарри Поттера – это очень викторианский мир, например, по причине его асексуальности.
Мне кажется, что отношение к Советскому Союзу такое же. Это не потому, что он выглядит отсюда временем утраченного единства. Вся наша детская литература родом оттуда точно так же, как она в Англии родом из викторианских времен. Это было время, когда в общественном сознании не было секса, не было преступности или она была другая. Другой пример, если мы говорим про Америку. Многие люди любят и смотрят сериал, посвященный 50-м годам, рекламной индустрии, который, на самом деле, сделан сегодня и сделан на странной смеси отвращения и ностальгии. Видно, что это расистское общество с огромным неравенством, с чудовищным представлением о здоровье, но это не мешает снимать этот сериал как ностальгический сериал. Мне кажется, проблема с отношением к Советскому Союзу связана с тем, что этот механизм не осознан обществом, прежде всего, интеллектуалами. Потому что когда интеллектуалы говорят – о, ностальгия по Советскому Союзу! – они почему-то начинают думать, что это значит, что Советский Союз возродится. Ностальгия по викторианской Англии не создаст новую викторианскую Англию.
Мне кажется, эта ностальгия, как ни странно, признак того, что люди понимают, что это навсегда ушедшее прошлое. Этого прошлого никогда больше не будет. По нему можно смело ностальгировать. И нынешние подростки понимают, что это был мир, в котором им никогда не доведется жить. Мамы и папы жили, а им никогда не доведется. Это трагическое переживание. Когда мы были детьми и жили в Советском Союзе, мы жили еще в годы застоя, когда время изрядно остановилось, и была ностальгия по гражданской войне – вот было героическое время! Были героические 20-е годы. Была ностальгия по 60-м. Мне кажется, это нормальная ностальгия по времени, когда мамы и папы были молодые, потому что мамы и папы жили там, где нам уже жить не доведется.
Тамара Ляленкова: Взрослое общество доверяет детям, подросткам или побаивается? Ведь что касается студенческого, школьного самоуправления, все очень жестко контролируется взрослыми. Студенчество в России пассивно. Пенсионеры активны, студенты пассивны – такая обратная ситуация, не естественная для нормальной жизни.
Сергей Кузнецов: Понятно, что общество никому не доверяет. Никакие институты самоуправления не пользуются массовой поддержкой в России.
Второе, что мне кажется важным, когда мы говорим о том, что студенческие организации политически пассивны, а пенсионеры активны. Я вспоминаю себя молодым, мне, конечно, смешно немножко, потому что я очень ясно помню, как в 1986 году я размышлял о том, что если бы вот кто-нибудь в 1968 году в Америке, во Франции, в Праге решил сделать то, что в свое время сделал Оруэлл, перевернув цифры года, и он бы описал именно то, как я жил, то есть ситуацию пассивного студенчества, которое не собирается строить баррикады на улице, а очень охотно встраивается в существующую систему. При этом мы видим, что прошло 5 лет или около того. И все эти люди отлично вышли на улицу, построили свои баррикады – кто пошел заниматься бизнесом, кто пошел в бандиты, кто уехал. Все проявили очень много разных форм активности, которые за ними было трудно предположить.
Мне кажется, что в этом смысле для того, чтобы студенчество вело себя так, как оно себя вело в 1968 году по всему миру, нужно, чтобы до этого были 50-е годы, годы очень спокойные и большого экономического роста. В этом смысле, я считаю такими годами 2000 годы в России. Я считал бы, что какой-то всплеск может случиться в конце этого десятилетия. Но сейчас, мне кажется, мы преувеличиваем готовность студентов во всем мире сражаться за абстрактные категории. Мы помним, что вся история Парижа 1968 началась с того, что мальчикам и девочкам не давали жить в одном общежитии. Конечно, это вещь, за которую можно и баррикады построить. А вот ради свободы слова строить баррикаду – это всегда занятие для отдельных энтузиастов. Мне в этом смысле не кажется, например, что французское студенчество или американское студенчество более активное, чем здешнее. Правда, для многих их общественная активность – естественная часть планов карьерных, в хорошем смысле этого слова. Это дорога к политической, к административной карьере. А в России мы понимаем, что самостоятельная общественная жизнь – это дорога к Лондону. А к Лондону есть много разных более комфортных дорог.
Тамара Ляленкова: Может быть, вообще интерес к политике и к активному участию в общественной жизни – это признак более взрослого человека? Газеты начинают читать позднее.
Сергей Кузнецов: У меня нет интереса к политике в том смысле, в котором было употреблено это слово. Я, конечно, читаю газеты, но обычно полосу культуры. Мне кажется, что в России политика естественным образом стараниями существующей системы деградировала до такой степени, что интересоваться ею как-то несерьезно. А в обществе понимание того, что то, чем я занимаюсь здесь сегодня – это тоже политика – не утвердилось. Может быть, это и хорошо. В этом смысле многие люди, интересующиеся политикой, сами про себя скажут, что политикой не интересуются.
Тамара Ляленкова: Это был Сергей Кузнецов. В качестве модератора клуба "Перемена" он предложил ребятам ответить на вопрос: " Что надо сделать, чтобы избавиться от несправедливости в стане Х?".
- Здесь кто-то упоминал революцию. Я тоже считаю, что от власти нужно избавляться. Централизованная хоть как-то власть, то есть, я имею в виду, если власть принадлежит меньшему числу людей, чем все население страны, это уже дорога прямиком в преисподнюю в конечном итоге. Я считаю, что идея демократии до современности дошла не вполне.
- Некоторые власти могут сказать – а вот фиг вам, вы уже живете в нашей стране, вот и принимайте вещи такими, как есть. Не нравится – переезжайте в другую страну. Если у вас нет на это возможностей, то оставайтесь здесь и миритесь с тем, что мы сейчас делаем. Так тоже могут сказать.
- Лично мне все-таки кажется, что революция – это слишком радикальный вариант, особенно в такой ситуации, как в этой стране, когда хоть как-то, но здесь жить можно. Достаточно революций на последние 100 лет. Мне кажется, что наиболее предпочтительный вариант – это уехать в другую страну, где несправедливостей таких нет, несправедливости другие, более приемлемые, и в той стране уже пытаться как-то жить. Потому что, я боюсь, что во многих ситуациях стараться что-то изменить самостоятельно или не делать ничего, такой вариант не годится вообще. Но, мне кажется, прежде, чем куда-то уезжать, надо провести некоторую разведку что ли. Поискать где, например, тебя не будут бить за то, что ты кавказец, будут за это любить, но там надо платить большие налоги. Если тебя большие налоги устраивают за твою безопасность – нормально.
- Хочу насчет революции продолжить. Может быть, просто попробовать поставить ультиматум – либо вы делаете так, чтобы народу было проще, либо мы переизбираем президента и выбираем его из каких-то нами предложенных кандидатов.
- То, что я сейчас читаю в интернете про историю, про людей, которые пробовали выйти на митинг или написать какую-то не ту статью, а к ним за это пришли и по голове дали, или их за это пристрелили никому неизвестные люди, и это дело потом так и оставили закрытым… Я скажу, почему я не выйду на улицу. У меня были другие планы на эту жизнь, кроме как помереть ни за что. Результата-то все равно никакого нет.
Тамара Ляленкова: Итак, чтобы избавиться от несправедливости в стране Х, московские школьники предлагают гражданам этой страны два, надо заметить, традиционных варианта – революцию или эмиграцию. "Что я могу поделать", так звучала тема первого заседания клуба "Перемена", которое состоялось на этой неделе в книжном магазине "Циолковский" в Политехническом музее.
НОВОСТИ ОБРАЗОВАНИЯ
Региональные:
На реконструкцию Ломоносовской гимназии в Архангельске выделены дополнительные 300 млн. рублей. Напомним, в реставрацию исторического здания уже вложено более 500 млн. рублей из федерального бюджета, однако этих средств оказалось не достаточно для завершения работ. Ломоносовская гимназия – часть Северного (Арктического) федерального университета – должна была открыться 1 сентября 2011 года.
Министр образования и молодежной политики республики Алтай предложила педагогам заняться преподаванием на дому. Эта форма наряду с малокомплектными школами, применима в регионе, где достаточно много маленьких и отдаленных сел. Там, где будут такие "учительские дома", не придется учеников возить за несколько километров в близлежащие села. Кроме того, это даст возможность педагогам увеличить свой заработок, за счет совмещения ставок учителя, повара и преподавателя физкультуры, заявили министр.
Дальневосточный федеральный университет и северокорейский университет имени Ким Ир Сена подписали соглашение о сотрудничестве. Была достигнута договоренность о том, что магистры и аспиранты из Северной Кореи будут обучаться в ДВФУ по инженерным и естественнонаучным направлениям. Российские преподаватели в рамках обмена отправятся в Северную Корею, где будут преподавать русский язык.
Студенты сочли лекцию Анны Чапман скучной и не интересной, а самой докладчице отказали в харизме. Бывшая разведчица выступила с 15 минутной лекцией ""Как стать лидером в современном мире" перед студентами Санкт-Петербургского государственного университета. Анна поделилась своим мыслями о православии, патриотизме и духовности.
Школы Подмосковья перешли на новый образовательный стандарт. По словам министра образования Московской области Лидии Антоновой, это означает изменение материально-технической базы образовательных учреждений, обеспечение педагогов ноутбуками и введение для школьников третьего обязательного урока физкультуры.
Федеральные:
К студентам, обучающимся на платной основе, у преподавателей более лояльное отношение, чем к студентам-бюджетникам. Им чаще прощают неуспеваемость, позволяют пересдавать экзамены и не отчисляют, даже при большом количестве хвостов. Такую точку зрения высказали 14% студентов, опрошенных порталом для молодых специалистов Career.ru. 82% респондентов признались, что не видят разницы в отношении преподавателей к студентам, обучающимся на бюджетной или контрактной основе. 2% опрошенных считают, что преподаватели придираются к студентам-платникам.
Председатель союза ректоров России Виктор Садовничий предложил разработать государственную программу строительства общежитий для студентов и молодых сотрудников вузов. Ректор МГУ посетовал на то, что строительство кампусов сейчас фактически заморожено, тогда как наличие современных общежитий – это лицо любого современного университета.
Правительство разработало план привлечения педагогов в сельскую местность. Молодые учителя, которые решатся переехать из города в деревню, будут получать 1 млн. рублей подъемных, а так же смогут брать ипотеку на льготных условиях. Напомним, в 2012 году подъемные в размере 1 млн. рублей планируется платить врачам, которые согласятся работать в сельской местности.
Почти 90% российских родителей уверены, что традиционные бумажные учебники должны быть заменены на электронные. Таковы данные опроса, проведенного системным интегратором "КОРУС Консалтинг". Две трети опрошенных считают, что инновации и информационные технологии должны активно использоваться в школьном образовании, при этом подавляющее большинство родителей уверенно, что дети должны уметь считать в уме.
Премьер-министр Владимир Путин пообещал к 2014 году отреставрировать и оснастить по последнему слову техники спортивные залы во всех российских школах. А в течение пяти лет построить дополнительные 1000 школ.
Зарубежные:
Во Франции прошли массовые акции протеста, в которых приняли участие, преподаватели, как частных, так и государственных школ, протестующие сокращений ставок и роста нагрузки. Многотысячные демонстрации состоялись во многих городах страны, в том числе – в Париже. К учителям присоединились школьники и их родители.
В США арестованы 7 студентов одного из престижных учебных заведений Нью-Йорка по обвинению в мошенничестве на вступительных экзаменах. По данным следствия, один из обвиняемых, 19-летний Сэмюэль Эшагофф, используя поддельные документы, сдавал вступительные тесты за других людей. За свои услуги юноша получал от каждого из абитуриентов 1.5 до 2 тыс. долларов. Если его вина будет доказана, ему грозит до четырех лет тюрьмы.
В начале учебного года в Грузии стало известно о закрытии семи вузов, которые не смогли пройти авторизацию. В Министерстве образования и науки республики, заверили, что права студентов закрытых вузов нарушены не будут и они смогут продолжить учебу в других авторизованных вузах.
В данном случае на заседание клуба, которое проходило в книжном магазине "Циолковский" могли прийти все, кто об этом узнал, и любой мог поделиться своей историей. Другое условие дискуссии, которое придумали авторы идеи клуба Андрей Курилкин (проект InLiberty.ru) и Александра Поливанова (общество "Мемориал"), состояло в том, что модератор – писатель Сергей Кузнецов задает исключительно вопросы. Поучения и нравоучения, а также похвала и осуждение должны остаться за пределами дискуссии.
"Что я могу поделать?" - так звучала тема первого заседания.
- В школе, в которой я учился раньше, до этого года, был учитель истории, очень хороший учитель. Я его очень любил, в отличие от всего остального класса. Все его считали человеком, который любит поорать на класс. Однажды пришел на учителя выговор за то, что он на уроке общается только со мной, про учеников забывает и, таким образом, не дает ученикам получить хорошие оценки. Учитель справедливо спросил у мамы одной моей одноклассницы: "Собственно, вашему ребенку, что нужно – знания или оценки? Если ребенок хочет знаний, то ему достаточно просто самому поднять руку, ответить на уроке или хотя бы выучить что-то". На что был дан ответ: "Оценки". Собственно, это одна из причин, по которым я ушел из этой школы.
- У меня в классе большая часть - мальчики. Они постоянно говорили на уроках. Это продолжалось довольно долго. Однажды пришла учительница новенькая. Она раньше учила в какой-то частной школе, но ее класс перешел в гуманитарный класс нашей школы, и она пошла за ними, потому что у нас не было тогда учителя. У нас классные руководители меняются почти каждый год. В какой-то момент она не выдержала и поставила всему классу двойки, даже отличнику, который учится только на пятерки. В журнале не было ни одной тройки, ни одной четверки. Она извинилась и поставила ему все равно два. Конечно, весь класс был не рад. Но нечего было делать. Если бы они болтали, то никогда не знаешь, что могло бы еще случиться. Да, и одна моя одноклассница на этом уроке в тот злополучный день тоже свистела или что-то в этом роде. И вот на следующий день наши мальчики обвинили ее в том, что она была причиной того, что все получили два. Конечно, это было не так. Это была их вина, но обвинили ее. Это было очень неприятно.
Тамара Ляленкова: Эти короткие истории ребят только на первый взгляд кажутся случайными, незначительными. С несправедливостью - как с осознанным действием, социальным явлением впервые, как правило, сталкиваются в школе. И тогда возникает резонный вопрос: что я могу изменить? Новый дискуссионный клуб вырос не на пустом месте – ему предшествовали обсуждения на книжной ярмарке нон-фикшн. Рассказывает Александра Поливанова.
Александра Поливанова: Знаете, нам казалось, что какие-то вещи школьник воспринимает как данность. Например, как устроена школа. Года 2-3 назад у нас было первое ток-шоу про школу. Нам казалось очень странным, что школьники видят, что школа устроена так и только так. Они даже не задумываются, что школа вообще может быть устроена иначе. Не то, что она сейчас устроена плохо, а где-то хорошо, или здесь хорошо, а где-то плохо, а что в принципе школа может быть где-то другая, в ней по-другому учатся, по-другому устроен класс, отношения между учителями и школьниками. Все может быть по-другому. Дети об этом не задумывались. У них не было никакого простора. Может быть, они видели где-то в кино, что школы бывают другие, но по большому счету опыта у них нет. Одновременно нет опыта подвергать что-то сомнению или критике. Поэтому на следующий год после темы про школу у нас была «Критика взрослого, или взрослый всегда прав». Мы пытались понять, где у школьника есть пространство критиковать взрослого. Если это учитель, то как ты покритикуешь учителя? Наверное, ты можешь пойти жаловаться директору, но в принципе представить себе ситуацию… То есть представить можно, но, зная опыт наших школ, представить себе, как ребенок идет к директору и жалуется, что учитель в том-то и в том-то не прав, а директор ему говорит – да, мы подумаем, как быть в этой ситуации, молодец, что ты к нам пришел… К сожалению, такие ситуации бывают довольно редко. Это было мое ощущение, и оно подтверждается опытом разговора со школьниками.
- У нас соединились две школы. Наша директриса ушла и пришла другая вместе с половиной своей школы. Пришла учительница, которая ставила всем либо двойку, либо четверку. Она считала, что других оценок вообще нет. Четверка – это еще неплохо, а если двойка – совсем обидно. Допустим, если кто-то получал двойку заслуженно или незаслуженно, она начинала ругаться, причем, не совсем литературным языком. У нее была еще такая длинная указка. Она все время стучала по плечу человека, который провинился. Но у нас все хорошо разрешилось, потому что все дети пожаловались родителям. А родители пошли к директору и нас перевели к другой учительнице.
- Я, может быть, скажу не совсем по теме, потому что у меня, наоборот, мама, которая по любому поводу, если я что-то рассказываю, хочет идти к директору или звонить моей учительнице, которую, в общем, ненавидит весь класс, и пытается выяснить отношения. А потом учительница делает вид, что она такая милая и маленькая и ставит меня перед фактом, что мама пожаловалась на то-то, а я того-то не делала. Хотя, может быть, я немножко преувеличил, но я совсем не ожидал того, что мама пожалуется. Потом я уже привык и перестал рассказывать маме или просил маму не жаловаться.
- Был случай не совсем с учительницей, а с работником столовой. Она тоже ужасно разговаривала с детьми. Все время им хамила, все время говорила какие-то неприятные вещи. Например, толстым людям она говорила, когда они просили какой-нибудь пирожок, конфету, "а тебе не лишнее будет" и всякие такие вещи. Кричала на маленьких детей. И когда она накричала на младшую сестру одного из наших одноклассников, мы все решили написать на нее докладную. Отпечатали на бумаге. Там было написано директору, что разберитесь с этим. Весь класс подписался. Но потом об этом узнала наша классная руководительница и сказала – я пошла с ней поговорила, пожалуйста, не надо больше писать никаких бумажек. Если что-то будет, то скажите мне.
- В прошлой школе у нас возник конфликт с историком. Я, к сожалению, не помню какой. Помню, он кого-то обидел, и мы хотели, чтобы он извинился. Он отказывался извиняться. Поэтому я сорвала урок.
Тамара Ляленкова: Впрочем, изменить ситуацию собственными силами может не каждый школьник. Хотя бы потому, что в большинстве российских школ не существует механизмов прямого взаимодействия администрации и учеников. Рассказ о клубе "Перемена" продолжает Александра Поливанова.
Александра Поливанова: Первая установка у нас была такая, что есть проблема разговора взрослого и ребенка. Что взрослые – будь то учителя, родители – никак не могут услышать ребенка по важным темам. Они не спрашивают ребенка про школу. Ребенок не имеет возможности высказаться, а взрослый не имеет возможности услышать. А вот мы сейчас их столкнем, и они поговорят. У нас была установка, что наши дети не умеют спорить, не умеют выражать свое мнение, не умеют разговаривать, не умеют объяснять. Мы сделали две трибуны – взрослые и дети. И выяснилось, что дети прекрасно умеют разговаривать, прекрасно умеют мотивировать, объяснять. Дети все это прекрасно умели, но не умели взрослые. Они не умели детей слушать. Они их перебивали. "Да, что ты понимаешь, - говорили они. – Да, что ты там несешь". Поэтому на следующий год мы делали разговор только для школьников, а родителей пускали сидеть. В Америке это называется «аквариумное» ток-шоу, то есть одна группа может разговаривать и участвовать в ток-шоу, а другая группа может сидеть по краям, слушать, но не имеет права высказываться. Мы, правда, разрешили им писать записки на стенах и могли их читать.
Это все у нас проходило от фестиваля к фестивалю, от нон-фикшн к нон-фикшн. А тут мой друг и коллега Андрей Курилкин из InLiberty, который занимается пропагандой либеральных ценностей, на прошлом фестивале придумал такой разговор со школьниками "Зачем нам государство?". Чтобы дети задумались, какие свои права они готовы отдать на решение государства, а какие не готовы. Согласны ли они, чтобы государство за них решало – сколько часов математики у них будет, сколько часов русского, а что могут решать родители. В общем, много таких вопросов.
У нас нет каких-то амбиций, что мы сейчас вырастим, наконец-то, из нашей группы поколение либеральных гуманистов и лидеров. Но важно задумываться над этим. И ощущение, что хочется понять, хочется увидеть хоть что-то, что мы можем все-таки сами решать и что не все вокруг нас – данность!
Тамара Ляленкова: Вам действительно интересно, что думают старшеклассники по поводу того, что происходит не только в мире, но и в политике? Вообще, думают ли они про это?
Александра Поливанова: Нам, с одной стороны, интересно, что они думают, с другой стороны, мы хотим, чтобы они думали. Мы очень хотим, чтобы они думали, а не усваивали полученную информацию. У меня самой сын примерно такого возраста. В общем, он - самая целевая аудитория почти всех моих проектов, которые ориентированы на школьников. Я вижу, как устроено образование в его школе, притом, что он учится в одной из лучших московских школ. При этом у сына был опыт обучения в американской школе. Самой мне приходилось бывать в каких-то других странах и видеть, как общаются, как устроены дети в других странах. Я видела, что они умеют высказывать свое мнение, что у них есть это мнение, они умеют спорить, слушать другое мнение, соглашаться с ним, не соглашаться, выставлять аргументы.
Тамара Ляленкова: Раз у вашего сына есть американский опыт, значит, у вас тоже есть опыт учебы вашего сына в американской школе. Там рассказывают, как устроено общество? Что такое демократия? Как дети могут себя проявлять?
Александра Поливанова: Я не могу сказать, что я питаю какие-то исключительные иллюзии по поводу американской школы. Мой сын учился в обычной школе, но она была в Массачусетсе, рядом с Бостоном. Конечно, она не в степи. Мы там жили во время выборов Обамы. И одновременно проходили выборы президента школы. Сначала каждый класс выбирал своего кандидата от своего класса.
Тамара Ляленкова: Эти истории шли параллельно?
Александра Поливанова: Да, да. И кандидат от каждого класса был не назначен кем-нибудь, а его выбирали. У всех была своя программа. Они представляли, как они считают надо ходить на завтрак, на обед в школе. Все представляли какие-то предложения. Дети, анализируя эти предложения, могли выбирать. Моему сыну это, кстати, очень нравилось. Из их класса никто не победил, а победил мальчик из другого класса. И это был свободный демократический выбор. Дети выбрали президента своей школы.
Тамара Ляленкова: А как-то они обсуждали кандидатуру президента страны?
Александра Поливанова: Обсуждали. В этом смысле, наверное, не самый хороший пример, потому что директор нашей школы был совершеннейший прообамовец. Он этого не скрывал, и очень отчетливо агитировал. Все они смотрели потом инаугурацию.
Тамара Ляленкова: Может быть, это свойство подростковой психики - зацикливаться на себе, переживая гигантский рост, который просто заслоняет весь остальной мир. Может быть, это нормально - быть сконцентрированным на этом, а не на внешнем мире?
Александра Поливанова: Вероятно. Но все-таки, мне кажется, что здесь не может не иметь значения то, что ребенок ничего в своей жизни не может выбирать. И когда он с детства не может выбирать ничего в детском саду, ничего в школе, мало что может выбирать в институте, то у него стремление выбирать постепенно вымирает. Потому что нет возможности выбирать. Я помню, один раз я оказалась на конференции про развитие малого бизнеса в России и сотрудничестве со скандинавским малым бизнесом. Там выступал один финский бизнесмен, представитель мелкого бизнеса, который сказал: "Для мелкого бизнеса в России нужна инициатива. Откуда может взяться инициатива, если все школьники с детства приучаются повторять за учителем. Учитель сказал как правильно, и задача школьника – это повторить. Тогда он поступил правильно». Откуда тут может взяться какая-либо инициатива, хоть для мелкого бизнеса, хоть для выборов, для политики?!
Тамара Ляленкова: Действительно, главная проблема российских школьников, и об этом с очевидностью свидетельствуют международные исследования – неумение применять знания на практике, выбирать и действовать самостоятельно. Мы продолжаем обсуждать новый проект – клуб "Перемена" с одним из инициаторов его создания, Андреем Курилкиным.
Андрей Курилкин: Мне кажется, что в нашем нынешнем обществе существует очень много стереотипов, которые определяют нашу жизнь, задают какое-то направление. Эти стереотипы – что-то общепринятое, что кажется нам естественным, например, что подросток, закончив школу, должен отправиться в армию, или что все должны сделать прививки. Что есть некие стандарты образования, неизвестно кем придуманные, и вся страна должна им следовать. Для меня это совершенно неочевидные вещи. И в этом проекте мы попытаемся научить детей думать на эти темы, то есть подвергать сомнению те стереотипы, которые кажутся чем-то органичным, хотя в действительности этим не являются. Просто какие-то механизмы, институты или правила, которые были придуманы конкретными людьми в конкретных обстоятельствах с конкретными интересами.
Тамара Ляленкова: У вас есть какое-то представление, кто те абстрактные дети, для которых вы все это придумали?
Андрей Курилкин: У меня в квартире живет двое совершенно конкретных детей. Мне не кажется, что то, о чем я говорил, что это в нынешней ситуации является чем-то тривиальным. Поэтому мы решили сделать относительно публичную историю.
Тамара Ляленкова: Вы себя помните в этом возрасте? Может быть, те вопросы, которые были очень важны?
Андрей Курилкин: Трудно ответить. Рос я в позднесоветское время, в такой патерналистской среде, связанной в меньшей степени с родителями, но в большей степени с учителями, с устройством школы, с устройством общества. Ощущение, что от тебя мало что зависит. И есть какая-то колея, по которой ты движешься. Все уже решено. У нас в конечном счете разговор про выбор, про то, что человек должен выбирать. И полноценная жизнь связана, конечно, с индивидуализмом, с инициативой, с самоорганизацией. Это требует очень больших усилий, потому что тебе намного больше нужно принимать решений, чем если ты об этом не думаешь. Но только в таком виде это оказывается полноценным.
Тамара Ляленкова: Тут очень трудный момент. Потому что вы прививаете вкус к свободе, и дальше человек будет вынужден ее отстаивать. А в некоторых условиях это достаточно трудно.
Андрей Курилкин: Трудно, безусловно. Свобода – это работа.
Тамара Ляленкова: Это был Андрей Курилкин, один из инициаторов дискуссионного клуба "Перемена", на первом заседании которого обсуждали, что делать, если ты живешь в условиях несправедливости - в реальной школе или государстве Х и принадлежишь к угнетаемому меньшинству.
- Если бы я оказался большинством, я бы ничего не делала. А если бы я оказался среди угнетаемого меньшинства… Смотря какая форма управления в стране Х. Хорошо подойти к какому-нибудь премьер-министру и поговорить с ним, а можно выходить на митинги, можно сделать организованную систему какую-то для этого меньшинства.
- На самом деле не бывает ведь такого… Может быть, и бывает, но я не знаю, что с этим делать, когда просто так угнетают какую-то малую группу. Мне кажется, надо брать каждый отдельный случай, в котором люди повели себя как-то, и после этого выступать и куда-нибудь посылать письма, действовать. В общем, добиваться того, чтобы в итоге изменили решение или компенсировали что-нибудь, если это еще можно компенсировать.
- Могу поспорить с предыдущим вариантом. Я считаю, что, например, митинги – достаточно бесполезное мероприятие. Можно посмотреть на эту страну. Что здесь происходит? Здесь происходит собрание. К примеру, возьмем как точку гомосексуалистов. Есть гей-парады, которые закрывают, которые разгоняет сильно верующее большинство. Я считаю, что в данном случае лучшая политика, как со стороны меньшинства, так и со стороны сострадающего большинства – наглость. То есть - нас осудят, а мы еще ответим. Я не вижу больше никаких способов, кроме как упорствовать в своем мнении.
Тамара Ляленкова: Итак, обстоятельства жизни в государстве Х московские школьники легко спроецировали на собственную реальность. Другое дело, что методы борьбы с несправедливостью в масштабах школы и государства, предложенные ребятами, едва ли не противоположны. Почему взрослые интересуются детскими проблемами, рассказывает один из авторов проекта Александра Поливанова.
Александра Поливанова: Клуб наш называется "Перемена", это конечно, немного дешевое заигрывание со школьниками, что это школьная перемена, а не урок, но с другой стороны, разумеется, здесь есть ожидания перемен и подготовка перемен. Опять-таки я не могу не обратиться к опыту, допустим, советского инакомыслия, которое было, безусловно, во многом прекрасно, но о многом просто не подумало, потому что многое не входило в планы. Боролись за соблюдение прав человека в Советском Союзе, тогда как польское инакомыслие боролось… У них было прописано все, в том числе переход к рыночной экономике. Поэтому, когда "Солидарность" пришла к власти, они просто выполнили тот план с оговорками, который давным-давно уже прописали. А в России не было никакого плана. Диссиденты сказали – оп, что случилось! А что с этим дальше делать? Снесли Дзержинского. А почему Ленина не снесли? Почему не было плана, кого надо сносить, в каком порядке и как. Дзержинского случайно снесли, а остальных – нет.
В этом смысле, нам кажется, что нынешние школьники, может быть, могли бы для нас, для себя, для своих детей подготовить некоторый проект России. Проект перемен в России, который постепенно, возможно, с оговорками, но будут реализовывать. Просто проект всегда должен быть лучше, чем то, что у тебя получается. У тебя должен быть идеальный бизнес-план, который ты потом соблюдаешь, насколько тебе позволяет реальность.
Тамара Ляленкова: Я думаю, что они это сделают. Но от поколения к поколению всякий раз говорят, что они другие, они не такие как мы. С другой стороны, мир действительно сильно изменился, и они не могут быть такими, как их мамы и папы, просто потому, что реальность изменилась. Это поколение Next, которое через некоторое время будет делать все самостоятельно, кто они? Мне кажется, что одно из важных отличий – это прагматизм…
Александра Поливанова: Конечно, они прагматичны и это правильно. Человек должен быть, мне кажется, прагматичным. Но, например, в Швеции… Там есть свои проблемы. Шведская молодежь очень ангажирована. У них по-своему промыты мозги. Как правило, во всех школах социал-демократическая пропаганда довольно отчетливая. Но они понимают, чего хотят. Они понимают, почему они хотят этого, а не того. Они борются за свою экологию, но они понимают, что к чему. Год назад прошла в парламент ультраправая партия, ксенофобская и, вообще, против всей эмиграции. Это случилось в воскресенье вечером, то есть в воскресенье вечером стало очевидно, что партия проходит в парламент. В понедельник в 2 часа дня собрался гигантский митинг на большой площади в Стокгольме, и собрался по кличу девочки в Facebook, ей было лет 18. Она сказала: "Ну, невозможно. Давайте, все выходим на площадь". И туда пришла гигантская толпа. Митинг, которого в Москве уже давно не случалось. Это просто была их форма, что они против этой партии. Они ничего не могли изменить, партия уже прошла в парламент, но, тем не менее, следовало продемонстрировать свое отношение. Это активность шведской молодежи.
Конечно, у ребят сейчас много других интересов. Они любят музыку, моду, модную одежду и всякое такое. И правильно, и очень хорошо.
Тамара Ляленкова: Очень много субкультур, которые разъединяют, но, с другой стороны, и объединяют.
Александра Поливанова: С одной стороны – разъединяют, с другой стороны - объединяют. Я как раз думала о том, что когда я была маленькая, то тоже читала какие-то книжки, слушала какую-то музыку, что-то такое делала. Но потом, когда я встретилась со своими сверстниками в Европе, они росли в параллельном детстве, то выяснилось, что почти все книжки, которые мы читали, это были разные книги. Мы пересекаемся в очень маленьких пунктах, случайных. Тогда как мой сын сейчас смотрит абсолютно те же фильмы, что его европейские и американские сверстники. Он слушает ту же музыку, что его европейские и американские сверстники, и читает те же книжки. Это отдельная благодарность современным издательствам. В этом смысле я точно знаю, что со своими сверстниками в других странах он легко находит общий язык.
Тамара Ляленкова: Действительно, сегодня найти единомышленников гораздо легче, чем это было, скажем, в советские или доинтернетовские времена. Но все равно проблемы остаются прежние – и в школе, и в глобальном обществе.
Продолжая начатый в первой части программы разговор, ребята объясняют, почему, в зависимости от масштаба проблемы, они меняют стратегии поведения.
- По отношению к какому-то социуму надо смотреть, сколько в нем людей. Ведь все они имеют свою точку зрения. И кто-то может принять помощь, кто-то – нет. И именно от этого отталкиваться надо.
- Тут, на мой взгляд, вопрос практичности. Если у нас в школе учится, условно, 400 человек, я знаю, что конкретно в нашем случае наша директриса знает всех учеников школы. И про каждого из них она что-нибудь думает. Может быть, в начале года она еще не знает новопришедших, но обычно к концу года она уже про всех знает и всем может что-нибудь сказать. При этом в случае с государством я искренне надеюсь, что президент государства не знает, кто я, и не узнает никогда о том. Это важно. Потому что когда ты один из 400 – это одно. А когда только в твоем городе живет 18 млн. человек, то это совершенно другое. Ты можешь вести себя совершенно также, но это будет оказывать совершенно разный эффект. Поэтому какие-то другие стратегии есть для более крупного общества. Конечно, зазор есть.
- Мне кажется, тут зависит. Например, если у тебя в классе 25 или 30 человек, это зависит от того, как ты себя будешь вести. Мне кажется, когда меньше народу, легче себя как-то проявить. Ведь все зависит, как ты себя ведешь.
- Какие стратегии поведения есть у вас, уже как не членов класса, а большого общества?
- Можно попробовать связаться с властями, если, конечно, получится, и спросить – почему вы это делаете? Из-за чего так много налогов? Куда это идет? На что будут тратиться все эти деньги, которые мы вам даем?
- Я хочу возразить. У все власти все равно больше возможностей, больше власти. Даже если многие будут пробовать связаться, мне кажется, власть вряд ли отреагирует. Только если вся страна – они подумают, как бы революция не началась. А так они вряд ли будут реагировать.
- Если надо высказать стратегию поведения жителя страны Х, то можно ради своего собственного блага эмигрировать в страну Y. И из страны Y действовать на власть страны Х, а можно и не действовать.
- Я считаю, что власть должна быть, хоть какая-то, но она должна быть такая, чтобы она нравилась людям. Надо, на самом деле, чтобы, во-первых, у граждан страны, причем, у любых, даже у тех, у которых есть маленький кусочек власти, было желание высказывать то, что они чувствуют, то, что они считают правильным. Я считаю, что лучше устраивать 10 маленьких демонстраций каждый год, чем устраивать две революции в 100 лет.
Тамара Ляленкова: Это был фрагмент дискуссии клуба "Перемена". Модератор клуба – писатель, культуролог, известный сетевой деятель Сергей Кузнецов.
Сергей Кузнецов: Я здесь выступаю в качестве обезьяны, говорящей головы. Мое общение с подростками обычно ограничивается моими детьми, в лучшем случае, друзьями. Но однажды Саша и Андрей позвали меня во время Московского книжного фестиваля провести дискуссию на тему "Зачем нам нужно государство". Мне очень понравился формат. Потому что в этом формате ведущий только задает вопрос. Он не рассказывает собравшимся, как они должны жить. Я – писатель, обычно я рассказываю. А тут у меня есть возможность задавать вопросы, а самому не рассказывать. Это для меня такой персональный вызов. Поэтому интересно.
Кроме того, сами по себе участники оказались замечательные. Они озвучили разные позиции. Отдельно смешно, что попытки из того, что они говорят, догадаться, кто они и откуда, терпели поражение. Мне очень понравилось в той июньской истории – там был один мальчик, который очень энергично отстаивал модель социального государства: заботиться о стариках и детях, большие бюджеты на социалку. То, что обычно в России воспринимается как проявление советского подхода, патерналистского. Я его слушал и думал – кто же он? Все остальные были условно либеральные, а он занимал такую позицию. Когда все кончилось, мне кто-то сказал: "Ну, как же! Это же сын Х". И тут я понял, что я совершенно неправильно трактовал все то, что он говорил. Потому что Х – человек, принадлежащий и американской, и русской культуре. Поэтому, разумеется, в голове его сына, когда речь идет о социальных обстоятельствах, скорее американская либеральная модель, чем советская. Это страшно интересно, потому что мои проекции на участников часто рассыпаются в пух и прах. Я-то думал, что они про это, как это было в случае людей моего поколения, а он мне про другое – такой нормальный американский левый университетский дискурс, что, по-моему, очень забавно и очень двигает мое сознание.
Помимо этого, было важно, что участники озвучивали очень разные позиции. Что прекрасно в том плане, что на выходе из этой истории, не то, что ведущие или собравшиеся говорят – вот, надо теперь делать только так! А как-то выясняется, что есть некоторое количество вариантов у людей применительно к тому вопросу, который обсуждался. Участники расходятся при своем, расходятся зная, что их толкование не единственно возможное. В этом смысле у них гораздо больше выбора, чем они, наверное, предполагают, когда приходят на дискуссию, когда им кажется, что у них есть какие-то решительные ответы или просто надо отвечать на этот вопрос. Оказывается, что, во-первых, иногда надо, но ответов много, и их нужно выбирать.
Тамара Ляленкова: Вы как-то соотносили свой юношеский возраст с ребятами, которые пришли на дискуссию? Вы пытались сделать такой мостик для себя?
Сергей Кузнецов: Я думаю, что это совершенно неправильный был бы подход. Я в их возрасте жил в начале 80-х. Я был из такой типичной московской интеллигентной семьи – не диссидентской, а именно с должной степенью антисоветизма, не до такой степени, чтобы на площадь выходить, но достаточной, чтобы самиздат дома был. Поэтому у меня к существующей власти было очень жесткое отношение. Понятно, что эта ситуация, которая была в начале 80-х в Советском Союзе, она, помимо всего прочего, плоха еще и тем, что когда человек живет под жестким идеологическим прессингом, то возможность анализировать и думать у него урезана. Потому что вся энергия уходит на внутреннюю борьбу с государственной пропагандой. В этом смысле мне смешно, когда нынешнее время сравнивают с тогдашним, потому что сейчас есть как минимум возможности Интернета, как максимум возможность школы для обсуждения разных позиций. В этом смысле нынешние подростки, которым есть дело до каких-то абстрактных категорий государства, личной ответственности и всего остального, оказываются в другой ситуации, чем я, ровно потому, что у них нет необходимости -сначала мы отвергнем эту хрень, которую нам навязывают, а потом разберемся. Как-то хрень можно и не отвергать, поскольку нет идеи противопоставить себя, то есть у кого-то есть, но она не является обязательной компонентой.
И меня потрясло разнообразие позиций, которые они озвучивают. Притом, что, понятно, дети не с улицы, а из каких-то цветников и рассадников. Тем не менее, внутри этих цветников и рассадников есть довольно большой спектр позиций, которые они могут озвучивать друг дружке. Я обнаружил, что они гораздо больше включены в ту тему, которую обсуждали, чем я ожидал. Я сказал, мы про государство говорили, - понятно, налогов вы не платите. Три человека сказали – как мы не платим? А косвенные налоги, а НДС в магазине? Я был очень удивлен, потому что, конечно, это правильный ответ. И они его мгновенно сказали.
Тамара Ляленкова: Есть такая иллюзия про советские времена. Есть сайт "Советский Союз", куда с удовольствием ходит молодой народ. Мне не очень понятна позиция многих взрослых, которые на самом деле в то время не были взрослыми и их ностальгия ничем не обусловлена. То ли это передается от старших, то ли это миф, который откровенно транслируется, то ли какая-то другая ситуация…
Сергей Кузнецов: Мне кажется, что это, наверное, и миф, и другая ситуация. Я придумал несколько примеров, чтобы отвечать на этот вопрос. Самый, наверное, близкий к делу – это викторианская Англия. В английской культуре, в британской культуре существует очевидная ностальгия по викторианской Англии, но никто не предполагает при этом, что он на самом деле хотел бы там жить. Как-то погано с экологией, погано с отношением к женщинам, если ты девочка, довольно сложно все, условно, с правами человека, огромная бедность. Ничего хорошо там нет. Все это понимают. Но ностальгия, очевидно, есть, потому что глазами даже не современного, а живущего в середине века британца викторианская Англия – это утраченное время невинности. Это время, когда дети были действительно невинные в общественном сознании. Это время иллюзорной, но, тем не менее, безопасности англичанина как представителя империи. Неслучайно детская литература в большой степени вышли из викторианской эпохи. Неслучайно современные детские книги отсылают к викторианской эпохе очень четко. Это и Гарри Поттер, потому что закрытая английская школа викторианский институт до сих пор. Поэтому мир Гарри Поттера – это очень викторианский мир, например, по причине его асексуальности.
Мне кажется, что отношение к Советскому Союзу такое же. Это не потому, что он выглядит отсюда временем утраченного единства. Вся наша детская литература родом оттуда точно так же, как она в Англии родом из викторианских времен. Это было время, когда в общественном сознании не было секса, не было преступности или она была другая. Другой пример, если мы говорим про Америку. Многие люди любят и смотрят сериал, посвященный 50-м годам, рекламной индустрии, который, на самом деле, сделан сегодня и сделан на странной смеси отвращения и ностальгии. Видно, что это расистское общество с огромным неравенством, с чудовищным представлением о здоровье, но это не мешает снимать этот сериал как ностальгический сериал. Мне кажется, проблема с отношением к Советскому Союзу связана с тем, что этот механизм не осознан обществом, прежде всего, интеллектуалами. Потому что когда интеллектуалы говорят – о, ностальгия по Советскому Союзу! – они почему-то начинают думать, что это значит, что Советский Союз возродится. Ностальгия по викторианской Англии не создаст новую викторианскую Англию.
Мне кажется, эта ностальгия, как ни странно, признак того, что люди понимают, что это навсегда ушедшее прошлое. Этого прошлого никогда больше не будет. По нему можно смело ностальгировать. И нынешние подростки понимают, что это был мир, в котором им никогда не доведется жить. Мамы и папы жили, а им никогда не доведется. Это трагическое переживание. Когда мы были детьми и жили в Советском Союзе, мы жили еще в годы застоя, когда время изрядно остановилось, и была ностальгия по гражданской войне – вот было героическое время! Были героические 20-е годы. Была ностальгия по 60-м. Мне кажется, это нормальная ностальгия по времени, когда мамы и папы были молодые, потому что мамы и папы жили там, где нам уже жить не доведется.
Тамара Ляленкова: Взрослое общество доверяет детям, подросткам или побаивается? Ведь что касается студенческого, школьного самоуправления, все очень жестко контролируется взрослыми. Студенчество в России пассивно. Пенсионеры активны, студенты пассивны – такая обратная ситуация, не естественная для нормальной жизни.
Сергей Кузнецов: Понятно, что общество никому не доверяет. Никакие институты самоуправления не пользуются массовой поддержкой в России.
Второе, что мне кажется важным, когда мы говорим о том, что студенческие организации политически пассивны, а пенсионеры активны. Я вспоминаю себя молодым, мне, конечно, смешно немножко, потому что я очень ясно помню, как в 1986 году я размышлял о том, что если бы вот кто-нибудь в 1968 году в Америке, во Франции, в Праге решил сделать то, что в свое время сделал Оруэлл, перевернув цифры года, и он бы описал именно то, как я жил, то есть ситуацию пассивного студенчества, которое не собирается строить баррикады на улице, а очень охотно встраивается в существующую систему. При этом мы видим, что прошло 5 лет или около того. И все эти люди отлично вышли на улицу, построили свои баррикады – кто пошел заниматься бизнесом, кто пошел в бандиты, кто уехал. Все проявили очень много разных форм активности, которые за ними было трудно предположить.
Мне кажется, что в этом смысле для того, чтобы студенчество вело себя так, как оно себя вело в 1968 году по всему миру, нужно, чтобы до этого были 50-е годы, годы очень спокойные и большого экономического роста. В этом смысле, я считаю такими годами 2000 годы в России. Я считал бы, что какой-то всплеск может случиться в конце этого десятилетия. Но сейчас, мне кажется, мы преувеличиваем готовность студентов во всем мире сражаться за абстрактные категории. Мы помним, что вся история Парижа 1968 началась с того, что мальчикам и девочкам не давали жить в одном общежитии. Конечно, это вещь, за которую можно и баррикады построить. А вот ради свободы слова строить баррикаду – это всегда занятие для отдельных энтузиастов. Мне в этом смысле не кажется, например, что французское студенчество или американское студенчество более активное, чем здешнее. Правда, для многих их общественная активность – естественная часть планов карьерных, в хорошем смысле этого слова. Это дорога к политической, к административной карьере. А в России мы понимаем, что самостоятельная общественная жизнь – это дорога к Лондону. А к Лондону есть много разных более комфортных дорог.
Тамара Ляленкова: Может быть, вообще интерес к политике и к активному участию в общественной жизни – это признак более взрослого человека? Газеты начинают читать позднее.
Сергей Кузнецов: У меня нет интереса к политике в том смысле, в котором было употреблено это слово. Я, конечно, читаю газеты, но обычно полосу культуры. Мне кажется, что в России политика естественным образом стараниями существующей системы деградировала до такой степени, что интересоваться ею как-то несерьезно. А в обществе понимание того, что то, чем я занимаюсь здесь сегодня – это тоже политика – не утвердилось. Может быть, это и хорошо. В этом смысле многие люди, интересующиеся политикой, сами про себя скажут, что политикой не интересуются.
Тамара Ляленкова: Это был Сергей Кузнецов. В качестве модератора клуба "Перемена" он предложил ребятам ответить на вопрос: " Что надо сделать, чтобы избавиться от несправедливости в стане Х?".
- Здесь кто-то упоминал революцию. Я тоже считаю, что от власти нужно избавляться. Централизованная хоть как-то власть, то есть, я имею в виду, если власть принадлежит меньшему числу людей, чем все население страны, это уже дорога прямиком в преисподнюю в конечном итоге. Я считаю, что идея демократии до современности дошла не вполне.
- Некоторые власти могут сказать – а вот фиг вам, вы уже живете в нашей стране, вот и принимайте вещи такими, как есть. Не нравится – переезжайте в другую страну. Если у вас нет на это возможностей, то оставайтесь здесь и миритесь с тем, что мы сейчас делаем. Так тоже могут сказать.
- Лично мне все-таки кажется, что революция – это слишком радикальный вариант, особенно в такой ситуации, как в этой стране, когда хоть как-то, но здесь жить можно. Достаточно революций на последние 100 лет. Мне кажется, что наиболее предпочтительный вариант – это уехать в другую страну, где несправедливостей таких нет, несправедливости другие, более приемлемые, и в той стране уже пытаться как-то жить. Потому что, я боюсь, что во многих ситуациях стараться что-то изменить самостоятельно или не делать ничего, такой вариант не годится вообще. Но, мне кажется, прежде, чем куда-то уезжать, надо провести некоторую разведку что ли. Поискать где, например, тебя не будут бить за то, что ты кавказец, будут за это любить, но там надо платить большие налоги. Если тебя большие налоги устраивают за твою безопасность – нормально.
- Хочу насчет революции продолжить. Может быть, просто попробовать поставить ультиматум – либо вы делаете так, чтобы народу было проще, либо мы переизбираем президента и выбираем его из каких-то нами предложенных кандидатов.
- То, что я сейчас читаю в интернете про историю, про людей, которые пробовали выйти на митинг или написать какую-то не ту статью, а к ним за это пришли и по голове дали, или их за это пристрелили никому неизвестные люди, и это дело потом так и оставили закрытым… Я скажу, почему я не выйду на улицу. У меня были другие планы на эту жизнь, кроме как помереть ни за что. Результата-то все равно никакого нет.
Тамара Ляленкова: Итак, чтобы избавиться от несправедливости в стране Х, московские школьники предлагают гражданам этой страны два, надо заметить, традиционных варианта – революцию или эмиграцию. "Что я могу поделать", так звучала тема первого заседания клуба "Перемена", которое состоялось на этой неделе в книжном магазине "Циолковский" в Политехническом музее.
НОВОСТИ ОБРАЗОВАНИЯ
Региональные:
На реконструкцию Ломоносовской гимназии в Архангельске выделены дополнительные 300 млн. рублей. Напомним, в реставрацию исторического здания уже вложено более 500 млн. рублей из федерального бюджета, однако этих средств оказалось не достаточно для завершения работ. Ломоносовская гимназия – часть Северного (Арктического) федерального университета – должна была открыться 1 сентября 2011 года.
Министр образования и молодежной политики республики Алтай предложила педагогам заняться преподаванием на дому. Эта форма наряду с малокомплектными школами, применима в регионе, где достаточно много маленьких и отдаленных сел. Там, где будут такие "учительские дома", не придется учеников возить за несколько километров в близлежащие села. Кроме того, это даст возможность педагогам увеличить свой заработок, за счет совмещения ставок учителя, повара и преподавателя физкультуры, заявили министр.
Дальневосточный федеральный университет и северокорейский университет имени Ким Ир Сена подписали соглашение о сотрудничестве. Была достигнута договоренность о том, что магистры и аспиранты из Северной Кореи будут обучаться в ДВФУ по инженерным и естественнонаучным направлениям. Российские преподаватели в рамках обмена отправятся в Северную Корею, где будут преподавать русский язык.
Студенты сочли лекцию Анны Чапман скучной и не интересной, а самой докладчице отказали в харизме. Бывшая разведчица выступила с 15 минутной лекцией ""Как стать лидером в современном мире" перед студентами Санкт-Петербургского государственного университета. Анна поделилась своим мыслями о православии, патриотизме и духовности.
Школы Подмосковья перешли на новый образовательный стандарт. По словам министра образования Московской области Лидии Антоновой, это означает изменение материально-технической базы образовательных учреждений, обеспечение педагогов ноутбуками и введение для школьников третьего обязательного урока физкультуры.
Федеральные:
К студентам, обучающимся на платной основе, у преподавателей более лояльное отношение, чем к студентам-бюджетникам. Им чаще прощают неуспеваемость, позволяют пересдавать экзамены и не отчисляют, даже при большом количестве хвостов. Такую точку зрения высказали 14% студентов, опрошенных порталом для молодых специалистов Career.ru. 82% респондентов признались, что не видят разницы в отношении преподавателей к студентам, обучающимся на бюджетной или контрактной основе. 2% опрошенных считают, что преподаватели придираются к студентам-платникам.
Председатель союза ректоров России Виктор Садовничий предложил разработать государственную программу строительства общежитий для студентов и молодых сотрудников вузов. Ректор МГУ посетовал на то, что строительство кампусов сейчас фактически заморожено, тогда как наличие современных общежитий – это лицо любого современного университета.
Правительство разработало план привлечения педагогов в сельскую местность. Молодые учителя, которые решатся переехать из города в деревню, будут получать 1 млн. рублей подъемных, а так же смогут брать ипотеку на льготных условиях. Напомним, в 2012 году подъемные в размере 1 млн. рублей планируется платить врачам, которые согласятся работать в сельской местности.
Почти 90% российских родителей уверены, что традиционные бумажные учебники должны быть заменены на электронные. Таковы данные опроса, проведенного системным интегратором "КОРУС Консалтинг". Две трети опрошенных считают, что инновации и информационные технологии должны активно использоваться в школьном образовании, при этом подавляющее большинство родителей уверенно, что дети должны уметь считать в уме.
Премьер-министр Владимир Путин пообещал к 2014 году отреставрировать и оснастить по последнему слову техники спортивные залы во всех российских школах. А в течение пяти лет построить дополнительные 1000 школ.
Зарубежные:
Во Франции прошли массовые акции протеста, в которых приняли участие, преподаватели, как частных, так и государственных школ, протестующие сокращений ставок и роста нагрузки. Многотысячные демонстрации состоялись во многих городах страны, в том числе – в Париже. К учителям присоединились школьники и их родители.
В США арестованы 7 студентов одного из престижных учебных заведений Нью-Йорка по обвинению в мошенничестве на вступительных экзаменах. По данным следствия, один из обвиняемых, 19-летний Сэмюэль Эшагофф, используя поддельные документы, сдавал вступительные тесты за других людей. За свои услуги юноша получал от каждого из абитуриентов 1.5 до 2 тыс. долларов. Если его вина будет доказана, ему грозит до четырех лет тюрьмы.
В начале учебного года в Грузии стало известно о закрытии семи вузов, которые не смогли пройти авторизацию. В Министерстве образования и науки республики, заверили, что права студентов закрытых вузов нарушены не будут и они смогут продолжить учебу в других авторизованных вузах.
